Я так хочу до тебе (Твари)

Утром Джастин был уверен, что день выдастся неудачным. Небо хмурилось, на тайном совете произносились пафосные речи в память изменника Валме, Его Величество был мрачнее тучи, а потом и вовсе пришлось утешать брата почившего Валме, Водемона Волвье, убитого горем. Днём он повстречал в парке милую Катарину и её муженька. Вернее, он искал этой встречи, но надеялся, что сможет побыть с нею наедине. Что бы ни болтали злые языки, чувства их давно остыли, осталась дружба. Джастин был первым, кто радовался, что Катари не страдает в браке, навязанном ей свыше. Она привыкла, бедняжка, и к новому мужу, и к новому дому, и находила утешение в простых женских радостях. Джастин любил расспрашивать её о детях, как они растут, чем увлечены и в чём делают успехи, а Кати любила рассказывать. Но когда рядом увивался её муж, он же однокорытник и вечный соперник Джастина, всё шло не так. Самые невинные беседы словно бы опошлялись от кислой физиономии Ноймаринена, и каждое слово при нем приходилось тщательно взвешивать, дабы не задеть гордость самца, сторожащего своих щенков. Словом, разговора не вышло. И вот столь неудачный денёк, грозивший окончиться катастрофой, когда Джастина послал к кошкам сам король, а он в ответ решил посрамить кэналлийские караулы, — чуть было не попался людям Суавеса, какой бы был скандал! — вдруг преподнёс сюрприз. Лэйе Ундэ, Джастин бы меньше удивился, увидев солнце на полуночном небе. Это было похоже на пробуждение после длинного, невероятно длинного кошмара — Его Величество Рокэ Первый перевоплотился в прежнего Росито и, крепко взяв своего Эстино за руку, повёл пламенеющими закатными анфиладами. Но куда?.. — Я хочу показать тебе один из новых кабинетов, — сказал бывший новьо и таинственно улыбнулся. — Выбери сам. Полночь или Полдень? — Я не знаю, — ответил Джастин. Ему было всё равно, главное, чтобы в этой комнате они остались одни, и никто бы не отвлекал его прежнего Росито, не лез с бумагами, докладами и прочей ерундой. — «Полдень светел, но позади его клубится тьма. А Полночь черна, но несет в себе зерно света»... Я выбираю Полночь! — Так и будет... — пробормотал Рокэ. Они подошли к двери. Ручка, исполненная в виде головки найери, блеснула лиловыми глазами. — Прошу. Джастин переступил порог и невольно замер. Отделка кабинета с первого взгляда поражала своим изяществом; над ней, несомненно, потрудился большой мастер своего дела. — Как красиво... — Джастин улыбался, запрокинув голову вверх. С расписного плафона на него гордо взирали аксенаи — блуждающие звезды, изображённые в виде красивых юношей и девушек. Пламя свечи, колеблясь, делало их лица и особенно глаза живыми. — Подожди, — пообещал Рокэ, — при свете увидишь всё. Когда камердинер расставил свечи и растопил камин, комната действительно преобразилась. Стало ясно, почему имя ей — Полночь, и что светло-синий шёлк, расписанный золотым и алым — это ночное небо, по которому пролетела комета, а золотые светильники-звёзды на стенах были неповторимы, как светила на небе. Каждый при внимательном рассмотрении чем-то отличался, предвещал зрителю что-то своё. А главные четыре светильника, конечно же, символизировали четыре фазы Луны. — Здесь очень красиво. — А посмотри сюда, — Рокэ указал на каминную полку. — Узнаёшь? — Ах, это... — Джастин рассеянно улыбнулся, блуждая взглядом по древней маске. Когда-то она висела на стене, а теперь уютно, как в гнёздышке, сидела в кипарисовой подставке. Оскаленный пустой рот и инкрустированные чуть ли не речными булыжниками глаза мало кому могли внушить приятные чувства. Джастин находился в этом меньшинстве. — Ужасный артефакт, но забавное воспоминание, — он рассмеялся. — Хорошо, что теперь есть подставка. Помню, как этот золотой уродец свалился на собачонку Марианны. Та подскочила, завертелась и с наскоку цапнула за ногу... О, не помню кого. Кажется, старину Мевена. И он тоже завертелся, бедняга, и свалил на пол одну из драгоценных ваз Коко. Я смеялся до боли в животе, правда. — Жаль, что я этого не видел. Есть ещё что-то, или даже кто-то... — новьо интригующе улыбнулся. — Идём со мной. Он вышел в центр кабинета, сел на ковер и пригласил Джастина последовать его примеру. — Лучше даже лечь, — сказал он. Джастин послушно лег на спину. — О, я понял! — воскликнул он. Из лежачего положения живописный плафон смотрелся ещё интереснее - теперь ничего не мешало наслаждаться каждой деталькой исуссной росписи. Кроме... Тёплая сильная рука сжала его ладонь. Джастин тихонько выдохнул. Всё словно в сказке. Просто невероятно! Лежать рядом с новьо адорасьон, слышать его дыхание, ощущать рукой, что они снова вместе. Пусть на час, но этот час — он означает, что все прежние их часы не были бредом сумасшедшего, не приснились, не привиделись! Просто... Излом. Просто Росито теперь нужен наследник, и здоровье пошатнулось, — в библиотеке он был очень слаб, но теперь уже лучше! — и много государственных дел неотложной важности навалилось к тому же. Но всё исправится. Однажды всё будет по-прежнему... Так же красиво и счастливо, как там, в ночном небе... Джастин вновь сфокусировал взгляд на дивном плафоне и его обитателях. — Художник очень талантлив, браво. — Я сам разработал некоторые сюжеты, — похвастался новьо. — Вон там... присмотрись... Джастин перевел взгляд на правый верхний угол. Раньше он был сосредоточен на середине композиции, но в правом углу... Там было изображено... Изображен... Валентин? Юноша, похожий на кого-то из их семейства в образе воплощенной радуги, найра Эриса. Затаив дыхание, Джастин всматривался в устремленную вверх, увитую тонким радужным шарфом, крылатую фигуру. Лицо юноши, такое знакомое и незнакомое одновременно, светилось тихим счастьем. Но кому он улыбался? Взгляд был устремлен за раму, туда, где заканчивались полуночные облака, и начинался другой, реальный мир... — Ты не узнал себя, — разочарованно констатировал Росито. — Я так и знал. Бездарный гайифец... Джастин прикусил губу, чтобы не выдать своего восторга и недоумения. — Конечно, узнал! Просто моя исключительная скромность... — он заложил руки за голову и обернулся к Росито, — не позволила сказать это первым. Но аллегория великолепна, честное слово. Я уже жалею, что не могу унести этот плафон с собою и повесить над постелью. Моя скромность с каждой ночью становилась бы всё меньше, а самомнение бы росло, росло, росло и однажды, наверное, даже начало бы доставлять неудобства при хождении! Росито поиграл бровями, и они дружно расхохотались. — Но на кого обращен взор Эриса? — спросил Джастин отсмеявшись. — Он слишком счастлив для того, кто был отвергнут на веки вечные... Рокэ встал и протянул ему руку. — Это же небо, — вздохнул он. — А возлюбленный Эриса, насколько помню, был смертным. Может быть, в этом варианте мифа король Ракан отрастил крылья или нашел какой-то иной способ забраться в облака поближе к полубогам. А может, и нет. — Всё в глазах смотрящего, — улыбнулся Джастин. — Я буду верить, что там за рамой, в высокой-высокой башне живёт тот самый король. Живёт так высоко, что подданным и докучливой жене до него не добраться, и целыми днями он предоставлен Эрису, который стал смыслом его существования. — Это похоже на плен, — усмехнулся Рокэ, присаживаясь в красивое полукруглое кресло, — и даже на пытку немного. — Вовсе нет! — горячо возразил Джастин. — Мне бы стало скучно, — полез в бутылку новьо. — А ты бы там и не задержался, — не дал заткнуть пробку Джастин. — Кэналлийские волосы растут бурно, даже слишком. Косы длиной в пять хорн вполне хватило бы для побега. Ты спустился бы по ней и удрал на все четыре стороны. — Вот это сюжет. Достойно картины. — Картинной галереи, не меньше. И они снова рассмеялись. Рокэ не пил вина, но настоял, чтобы Джастин налил себе хотя бы белого. Слуг не было. Они остались одни посреди Полуночи, обещанный час давно истек, но беседа только начинала разгораться, касаясь самых разных тем, похожих лишь в одном — они были легкими и приятными, как крылья радужного Эриса. Как и в прежние времена (не столь уж отдалённые, а казалось, будто это было в прошлой жизни!) их разговоры изобиловали двойными смыслами и намеками, иногда настолько некуртуазными, что Джастину хотелось оглянуться — не подслушивает ли кто-то, какую чушь они несут? И ведь наверняка подслушивали! Желающих хватало всегда: от хитрой обезьяны-управляющего до пресловутого лиса-кузена Лионеля. В эту счастливую ночь Джастину было решительно всё равно, кто стоит у замочной скважины, пусть бы там собралась хоть вся армия Дриксен с корпусами Гаунау в придачу. Ему некогда было думать о таких пустяках — челюсть и живот попеременно сводило от хохота. Росито был в ударе. С ним и в обычные дни не всегда удавалось поговорить серьезно, но уж если Рокэ Алва начинал шутить всерьёз — обращал в шутку всё, что попадалось на язык, и то была воистину феерия! Отсмеявшись в очередной раз, Джастин смочил горло вином и под увлекательный рассказ о том, как оруженосец Алвасете отправился в торкские леса охотиться на медведя с копьем наперевес, позволил мыслям течь туда, куда им давно хотелось. Люди, умеющие рассмешить, всегда имеют преимущество. Они по-особенному привлекательны, вызывают желание открыться навстречу, довериться. Ну и раздеться порой... Камзолы и шарфы давно покоились на кушетке. Что бы ещё снять? Джастин задумчиво провел пальцем по груди, нашел кончик шнурка, потянул вниз. Ворот открылся, но этого ему было мало. Вот он, вот Рокэ. Что у этого человека на уме, неизвестно, но в штанах у него, если зрение не изменяет Джастину, по-прежнему крепкое копьё. На медведя с таким, может, и не покусишься, а вот на радужного Эриса — запросто... — Тут очень жарко, — объявил Джастин. Рубашка полетела составлять компанию камзолу. — Можешь снять и штаны, если это поможет, — усмехнулся Росито. — Так на чем я остановился? — Медведь, — подсказал уязвлённый Джастин. — Да-да, медведь. И вот за елью я увидел этого медведя. Он чем-то напоминал твоего любимого Хуана. Была такая специфическая грусть во взгляде: «недосчитался серебряных ложек»... «Снять штаны? Нет, подождём...» Джастин кивал в такт словам Росито, но больше не слушал. Его мысли злобным вихрем крутились вокруг знахарки-кэналлийки и её проклятых зелий. Сам Леворукий не ведал, что в этих серебряных чашах, и что за женщин ведьма водит во дворец. Болтали, будто у них забирают кровь, и это нужно для ритуалов, изгоняющих «огненного волка». Якобы во дворце поселилась нечисть, пожирающая детей. Чушь! Джастин был уверен, что всё дело в наследнике, вернее, в его отсутствии. До Излома Росио не мог иметь детей, бесплодными считались и Повелители. Но вот после Излома двое удачно стали отцами и даже не по одному разу. Сухарь-Райнштайнер дамскому обществу упрямо предпочитал мрачные подвалы, где так удобно пытать людей, с ним всё было ясно. Но вот Росито... Сколько можно искать ту, которая родит? Годы, десятилетия? Наверняка он выписал морисскую ведьму, чтобы та искала ему подходящую даму — мориски сильны в астрологии, не хуже гоганов видят по дате рождения и прошлое, и будущее. А еще горазды варить яды, приворотные и отворотные зелья. Мог ли Росио специально пить что-то, что отвратило его от гайифских соблазнов? Но зачем при этом отказываться от приятного общества, ведь можно просто говорить об интересных вещах... Словом, будь его король кем-то другим, Джастин не потерпел бы и дня при таком странном дворе, не говоря уж о том, чтобы состоять на побегушках у королевского племянника. Но он так ярко помнил Росито прежним! Он не мог в одночасье забыть, сколько этот человек вынес на своих плечах, и какие шрамы «украшают» его гордую спину. И эти воспоминания мучили нестерпимо, толкая на порог уже знакомого, испробованого отчаяния. Невозможно было забыть и подвиги на поле иных, сладких сражений. Эти воспоминания слегка утешали Джастина, но к кошкам причины! Следовало признать — он просто всё ещё любил своего Росито. «И люблю, и буду любить впредь, будь ты хоть королём, хоть нищим, хоть закатной Тварью. Но любовь эта бесплодна и не нужна. Её единственное достоинство в том, что причиняя боль, она напоминает, что я ещё жив. Но для чего, для кого? Неведомо...» — Я совсем тебя заболтал, прости! Джастин распахнул глаза пошире и посмотрел на новьо нарочито влюблённо. — Ну что ты, я очарован. Всегда таял от самовлюблённых красавцев южного типа, это же классика. — Расскажи что-нибудь сам, — попросил Рокэ, отправляясь за водой. Обратно он пришел с двумя бокалами, и Джастин с удовольствием смыл вкус сладкого вина — он мешал ему чувствовать себя персонажем сказки, подходящей к своему горькому финалу. — Чем я могу поделиться, что было бы не скучно, не общеизвестно... Вот разве что мой «кэналлийский» хор. Ты же не слышал пение этих милых мальчиков? — Нет, не имел радости. Но слухи доходили. — Не стану скромничать, — улыбнулся Джастин, — сборище ангелов пользуется заслуженным успехом. Капельмейстер — просто чудо, он находит такие удивительные голоса! Но почему-то сплошь кэналлийцев, хотя мне бы хотелось разбавить компанию хотя бы тройкой беленьких и тройкой рыжеволосых певцов. Но не получается, южные мальчики — самые звонкоголосые и, как ни странно, трудолюбивы. — Это пока не стукнет тринадцать, — авторитетно заявил Росито. — После уже всё, не до обязанностей. Разве что на цепь сажать... — Ну что ты такое говоришь, — опечалился Джастин. — Нужен другой способ. — Удалить колокольчики, — развел руками венценосный негодяй. — Я серьезно, когда кэналлийский мальчик становится мужчиной, петь по заказу он перестает — только от души. — А как же ваши знаменитые южные таверны с гитаристами и певцами? — А! — Росито презрительно цокнул языком. — Это не мужчины. — Но... — Нет, яйца на месте. Но мужчина — это же понятие более широкое... — И глубокое... — И более глубокое, несомненно, чем какие-то там висящие подробности. А что, правду говорят, что пением твоего хора приходят наслаждаться дипломаты? — И не только! — Джастину было несказанно приятно, что он может наконец похвалиться перед самым главным своим слушателем. — И дипломаты, и простые горожане, и даже господин Райнштайнер был как-то раз. А недавно, представь себе, инкогнито пришел на службу младший сын Нухэтского султана — Израим. Запретное удовольствие, но удержаться его Высочество не смог. — Запретное? — Рокэ удивленно заломил бровь. — Кто же запрещает юным принцам посещать храмы? — Строгая мораль, — развел руками Джастин. — Как, ты не знаешь? В Нуху теперь невероятно моден некий философ, объявивший себя сыном Создателя. Проповедует, среди вальвассоров и черни имеет немало поклонников, и некоторые члены августейшей семьи тоже прониклись. А этот философ — ну точно как наш кансилльер. Утверждает, будто гайифский разврат — нечто столь постыдное, что должно быть искоренено калёным железом, и допускать в храмы мужчин и женщин, заподозренных в этом, нельзя. Соответственно, наши храмы, свободные от глупых запретов, кажутся принцу Израиму несколько... осквернёнными. — Зато наши храмы сами себя содержат, — со значением произнес Рокэ. Джастин медленно и неверяще кивнул. «О, неужели наконец-то заметил, что тут кое-кто вожделеет?» — А ты слышал, полагаю, что индульгенции лишь за первый месяц хождения принесли кардиналу выручку, сопоставимую с доходами графа Савиньяка? — Я слышал кое-что другое, — ответил Рокэ и облизнул губы весьма плотоядным образом. — Что же ты слышал? Рокэ сделал знак приблизиться, и Джастин, сместившись на самый кончик сидения, наклонился. На шею приятной тяжестью легла ладонь новьо, и он почувствовал себя самым счастливым любовником на свете — подчиняться бережной силе рук Росито было нестерпимо прекрасно. Порой он ловил себя на пугающей мысли, что из любимых рук бестрепетно принял бы что угодно: и смерть, и жизнь, и унижение, и высшее благо... — Я слышал... — Росито притянул Джастина еще ближе и заговорил тем низким завораживающим голосом, от которого нет спасения, если только ты не из камня, — ...что некий набожный эр недавно купил себе годовое отпущение грехов. Самых тяжких грехов. Какой размах, подумал я. Что-то очень знакомое... — В самом деле? — неестественно удивился Джастин. Рокэ смотрел ему прямо в глаза и улыбался с доброжелательностью голодного льва. — А потом мне вдруг сообщают, что счёт должна оплатить казна. Тут-то сомнения и растаяли, уступив место чему? — Чему же?.. Джастин, тихонько ударившись коленями о паркет, оказался между разведённых ног любовника. — Чему же? Сильная ладонь прошлась от шеи к затылку, забирая в горсть волосы, и руки Джастина привычно потянулись к шнуровкам. Не своим, разумеется. Рокэ поощрительно кивнул, продолжая выговаривать. Это была одна из любимейших игр, которую они сочинили как-то вечером, точно так же сидя у камина. Кажется, высмеивали какую-то бездарную пьесу, и вот само собою... — Новым сомнениям, милый Придд. Я на перепутье. Настала пора запретить иерархам нашей славной церкви азартные игры? Или же... — сильные пальцы натянули волосы, заставив Джастина застонать и похабно вильнуть задом, — запретить им тебя? Его Высокопреосвященству Бонифацию в Закате светит хорошая должность, он безнадёжен... — Я еще безнадёжнее, Ваше Величество, но клянусь, отыграться мне это не помешает! — с жаром возразил Джастин. Штаны уже были расшнурованы, и великолепный — о, совершенно бесподобный! — член Росито лежал в ладонях его самого большого поклонника. Мало что могло сравниться на этом свете с удовольствием ласкать крепнущий член любовника и смотреть при этом ему в глаза. Дразнящий вкус смазки на губах, увесистый твердый орган между ними, смиренная поза, в которой находился он сам, и лениво-царственная диспозиция новьо. В такие минуты Джастин чувствовал себя грязнее распоследней потаскухи, но при этом был почему-то несказанно счастлив. — Знаете, Ваше Величество... — оторвавшись от дела, прошептал Джастин. Росито удивленно повел бровью, — ... мне надо чаще проигрывать Его Преосвященству. Росио неопределенно хмыкнул. — Продолжай, продолжай... Не стоило этого говорить! Пообещав себе больше не делать глупостей, Джастин принялся с двойным усердием ублажать любовника, и вскоре тот надавил на затылок, понуждая ласкать еще глубже и усерднее. Он бы очень хотел стонать «как я соскучился!» каждый раз, когда давал себе крохотную передышку, но понимал, что это тоже может расстроить Росито. К счастью, языком можно не только сказать, но и сделать что-то, что будет понято. Мягко убрав ладонь новьо с затылка, Джастин сместился немного назад и начал тереться лицом о бедра, о живот, о гордо вздымающийся орган, нарочно не задевая при этом самые чувствительные места. Наконец, он взял член в руку, прижал к животу и как следует увлажнил нежную кожу мошонки. Участившиеся выдохи любовника, когда он всасывал её и тёр между губ, говорили само за себя. Настало время вернуть свое внимание незаслуженно забытому члену, и Джастин дотронулся языком до приоткрытой дырочки на его верхушке. Проникнув в неё самым кончиком языка и чуть-чуть подразнив, Джастин услышал, что дыхание любовника стало тяжёлым и отрывистым. По мере того, как он углублял и расширял отверстие, эта тяжесть нарастала, а когда сладкое насилие стало по-настоящему невыносимым, Росито за волосы оттащил его голову назад. Но лишь затем, чтобы тотчас насадить её на готовый излиться член и совершить несколько грубых отрывистых движений. Семени было много, и оно горчило. Джастин с наслаждением проглотил часть, а потом отстранился, и пальцы Росито переплелись с его пальцами, совместно выдаивая переполненную мошонку. Белесые потеки в свете камина казались ледяной коркой, сковавшей кисть. Джастин посмотрел вверх. Лицо любовника выражало равнодушие и усталость, что, в общем-то, ему шло. Но когда он взглянул на часы... Стало больно. Не совладав с эмоциями, Джастин прижался губами к испачканной кисти и попытался встать. Новьо удержал его. — Мы будем вместе? — выпалил Джастин, утирая рот ладонью. — Да, — твердо пообещал Росито. — Не так скоро, как хочется, врать не буду. Но будем. — Почему мы сейчас тут? — Джастин начал входить во вкус. Не всё Райнштайнеру вести допросы. — Отчего такая милость ко мне? — Я люблю тебя. — Одна из этих одалисок родила? Джастин поднялся, утвердил колено между ног любовника и навис над ним, щекоча лицо длинными волосами. — Об этом рано говорить, Эстин... — Ох, как же я устал от этого «рано»... — пригладив в хвост густые чёрные волосы, Джастин неожиданно оттянул их вниз, понуждая новьо смотреть в глаза и слушать очень внимательно. — Когда она — неважно кто, — когда она родит, ты тотчас прогонишь её. Рокэ громко сглотнул. — Как скажешь, новьо. — Я стану следить за воспитанием твоего наследника. Только я. Мне нужна твоя кровь, Росито, и понимай как знаешь, — Джастин говорил с жаром и сам знал, что убедителен в этот миг, как никогда прежде. — Твоя кровь, твоя плоть. Красивое печальное чудовище, явившееся из Лабиринта, чтобы мучить меня своей неприступностью. Спи с кем хочешь, но часть тебя будет моей.