Я же люблю вас обоих, несносный ты волчонок. ***
Вали не помнил, как обернулся обратно в бога. Это произошло само собой, будто сработал какой-то защитный механизм. Мгновение назад в голове была кромешная тьма и туман, и внезапно стало ясно, как при рассвете. Он радовался, что это случилось так вовремя. Отец предупреждал об опасности оборотничества в гневе — можно навсегда остаться зверем. При мысли об отце Вали внезапно взгрустнулось. Он уже не злился. Он не понимал, что с ним происходит последнее время. Отец справедливо не брал его с собой, чтобы научить управлять эмоциями, но чем дольше он сидел дома, тем чаще его накрывал гнев. И не было ни намёка на выход из этого замкнутого круга. Мысль о возвращении Вали тут же отбросил. Он будет выглядеть как нашкодивший щенок, виновато просящий прощения у хозяина. Да, он действительно ещё щенок, но отец всё равно не прав! Зверь не может сидеть дома в четырёх стенах! Зверя нужно выгуливать. Вали тоскливо поёжился от холода, обняв себя руками. Тонкая льняная рубашка не спасала от ветра и мороза, а мокрые от снега штаны и вовсе противно встали колом, примерзнув к ногам. Которых он уже не чувствовал. Казалось, что вместо стоп в сугроб проваливаются две непослушные деревяшки. Пальцы рук приобрели странный синеватый оттенок и уже не сгибались. Даже магией никак не воспользоваться — она замёрзла вместе с самим магом. Ни согреться, ни дорогу найти. Да и куда путь держать? Домой? Вали мысленно хмыкнул. Вернувшись, он только всё испортит. Если он уйдёт, то пророчество не сбудется. Нарви останется жив, и отец избежит пещерной участи. В спутанном от холода сознании всё складывалось ладно, точно кусочки мозаики. Выход был таким простым! Как он раньше не догадался? Осталось только выйти из леса, найти Биврёст и отправиться в Мидгард. Раз уж отец не желает показывать ему этот мир, он уйдёт туда сам. Правда, страж Хеймдалль может в одночасье испортить все его планы… но Вали умный и обязательно что-нибудь придумает. То ли краски сгущались над лесом, то ли в глазах темнело. Массивные стволы деревьев водили хороводы, угрожающе размахивая острыми ветками. Метель безжалостно швырялась в лицо снегом, похожим на заточенные льдинки. От ветра перехватывало дыхание, мороз обжигал до самой глотки. Хруст снега под ногами Вали уже не слышал — всё заглушал свист в ушах, который усиливался с каждой минутой. Шагать получалось с невероятным трудом, на тело навалилась непонятная усталость. Вали просто полежит. Отдохнёт. Вот здесь, под ясенем. Потом пойдёт дальше. Он, наконец, согрелся. Отчего-то стало на удивление жарко, до невыносимости. Жар глодал кости изнутри болезненным пламенем, заставляя выворачиваться наизнанку. Бездна манила к себе. Нежно обволакивала и обнимала, точно объятия матушки. Неумолимо затягивала в себя, не позволяя опомниться. Беспокойная мысль назойливой змейкой вынырнула из глубины сознания, чтобы снова утонуть. Нельзя, чтобы его нашли. Если отец не учует по запаху, он учует по крови. Стоит ему позвать, как родная кровь отзовётся и выдаст Вали с потрохами. А он — гордый и упрямый, хочет справиться со всем самостоятельно, без чьей-либо помощи. Прежде, чем окончательно упасть в раскрытую черную пасть бездны, юный оледеневший маг мысленно огородился стеной от родственников, чтобы не дать зову крови ни единого шанса.***
Вали осторожно спускался по хлипкой деревянной винтовой лестнице. Прогнившие доски крутых ступенек отзывались противным скрипом под весом мальчика. Удерживая в руках канделябр с тремя свечами, он послушно следовал за сверкающей рубиновым брюшком ящерицей, которая проворно прыгала со ступеньки на ступеньку и терпеливо дожидалась своего хозяина, поглядывая на него блестящими лукавыми глазками. Пламя свечей выхватывало из темноты неровную поверхность каменных стен, покрытых плесенью. Веяло сыростью и гнилью. Вали не помнил, как он здесь оказался и что с ним случилось. Всё, что он знал — там, в конце лестницы, его ждут. Чутьё его не подвело. Ящерица ловко спрыгнула с последней ступеньки и замерла, превратившись в игрушку. Взору юного мага открылся длинный узкий коридор с множеством дверей, похожий на темницу для узников. Канделябр оказался больше не нужен, поэтому Вали аккуратно поставил его на пол — коридор освещали настенные факелы. Тишина казалась зловещей. Только где-то вдалеке ритмично капала вода, и этот звук отчего-то казался самым жутким, что только можно услышать. Будто кто-то медленно наполняет невидимый сосуд, чтобы опустошить его — вслед за назойливым капаньем повторялся звук выплеснутой на пол воды. В конце коридора его ожидала высокая тёмная фигура, скрестившая руки на груди. Вали не было страшно, скорее любопытно. Он уже догадывался, кто именно его встречает, и решительно сделал шаг вперёд. Незнакомец вышел из тени, и гордо подняв голову, направился к ребёнку, позвякивая связкой ключей, зажатой в руке. Вали замер, открыв рот. Худощавый мужчина выглядел бледным и уставшим, словно давно не спал. Впалые щёки, тёмные круги под глазами. Он тяжело дышал и периодически кашлял в кулак, однако держался достойно — с прямой спиной и высоко поднятым подбородком. Несмотря на длинный острый нос, который особенно выделялся на узком лице, его можно было назвать красивым. Выразительные зелёные глаза смотрели строго и внимательно, а спадающие на плечи чёрные волосы, вьющиеся на кончиках, придавали образу особую загадочность. Таинственности добавляла и странная одежда — чёрная куртка соединялась со штанами частыми вертикальными сборками на талии. Сапоги тоже были необычными — с рельефной подошвой, крупные, высокие, стянутые широким орнаментом грубых круглых завязок. — Так вот какой я на самом деле! — выдохнули одновременно мальчик и мужчина, с любопытством разглядывая друг друга. Взрослая версия Вали выудила из кармана стеклянные песочные часы, и поставила между ними на пол. Рыжеватый песочек прозрачного сосуда бодро посыпался вниз, меняя цвет на иссиня-чёрный. — Спрашивай, — потребовал приятный мужской баритон. — Что с твоими… с моими волосами? — недоумённо спросил Вали, кивнув на чёрные локоны. Вали-старший усмехнулся уголком рта, неопределённо дёрнув плечом. — У нас мало времени, а тебя интересуют какие-то волосы? Это брат гордится тем, что он похож на отца как две капли воды. Я же хочу быть похожим только на самого себя. Спрашивай! — почти прокричал он последнее слово, с отчаянием бросив взгляд на часы. Вали занервничал. У него на самом деле было много вопросов: где он, как сюда попал, и почему его собеседник так странно выглядит?.. Он тряхнул головой, лихорадочно приводя себя в чувство. Надо срочно придумать самый важный вопрос, который бы он хотел задать будущему себе. — Это ты убил моего брата? Взрослый Вали повёл себя странно. Шмыгнув носом и в очередной раз прокашлявшись, он опустился на пол и оперся спиной о стену. Сам говорил, что времени мало, а сам молчит, точно воды в рот набрал! Юный Вали последовал его примеру — сел на пол у противоположной стены, обняв колени, и выжидательно уставился в глаза. — Не я, — наконец, произнёс мужчина глухим голосом, — он. С этими словами маг согнутым пальцем постучал по запертой двери. К ужасу Вали, оттуда послышался грозный рык, и что-то живо принялось царапаться изнутри с мерзким скрежетом. На дверях не было окошек, лишь узкая полоска света внизу разжигала воображение метущейся тенью. — Знаешь, твой отец был не прав, — устало принялся рассказывать старший, словно Вали его о чём-то спросил, — он думал, что последствия будущего в прошлом. Оказалось, наоборот. Волк заперт, но каждый год, в один и тот же день, он в прошлом жаждет крови потому, что в будущем её вкусил. — Звучит, как бред, — признался Вали-младший, глянув на старшего с особым сочувствием. Вот уж не думал, что в будущем он сойдёт с ума. Надо будет сделать всё, чтобы этого не случилось. Травки может, какие есть?.. И ни капли алкоголя в рот! Никогда. — А вот и нет, — горячо возразил тот, — это всё излом реальности. — Излом реальности?.. — Ага, — радостно закивал мужчина с шальным блеском в глазах, — я кое-что сделал и… это случилось. — Что ты сделал? — Я не помню, — жалобно протянул тот, старательно массируя лоб указательным пальцем, — руны какие-то начертил, что ли… или утопился? Или начертил руны и утопился, да! Вали с тоской посмотрел на стремительно исчезающий песок в часах и обречённо поднялся с места. — Погоди, я вспомнил! — окрикнул его безумец, — я же дневник вёл. Вот в нём всё и записано. Кажется, он в спальне твоих родителей. — Ты прятал свой дневник в родительской спальне? — изумился Вали, — хитро! — Прятал не я, — задумчиво протянул «рунический утопленник» и подмигнул, — я всего лишь его написал. Но это неважно. Важно вот что: избегай воды, во что бы то ни стало! А Нарви пусть держится подальше от зеркал. Вали сделал вид, что всё понял, и неуверенно кивнул. Говорят, что с сумасшедшими лучше во всём соглашаться. Даже если это ты сам. Особенно если это ты сам! — Кое-что пошло не так в будущем и вы в прошлом уже не в силах это изменить, — доверительно зашептал голос ему на ухо, и голова внезапно закружилась, — смотри! Ты — разбитое зеркало, в котором тысячи твоих отражений! Соберите осколки, Вали. Соберите все эти проклятые осколки, иначе мы никогда не освободим Фенрира и отца! Очертания собеседника начали расплываться, а гул в ушах — усиливаться. Прежде, чем снова погрузиться во тьму, Вали почувствовал резкий болезненный толчок в области груди. Это «старший-я» бесцеремонно пихнул младшего с криком «а теперь убирайся!». Вали оказался внутри тех самых стеклянных часов. Он был последней рыжей крупинкой, падающей в черноту. Что-то насильно выталкивало его наружу, заставляя жить. Время закончилось. Часы разбились на множество осколков, заполняя тьмой весь мир.***
Скади, самая суровая из северных богинь, любила поохотиться ранним утром. Рассвет в зимнем лесу — это особое чудное время, когда солнце разливается по верхушкам деревьев, отражаясь слепящими лучами на нетронутом следами снегу. Когда крепкий морозец бодрит так, что от прилива сил можно свернуть горы. Когда тихий треск деревьев от холода — услада для ушей. Самый опасный хищник тот, кто умело владеет стрельбой из лука — это богиня знала наверняка. Ни один зверь не пробежит мимо, не затаится, не спрячется. Даже вон та рыжая лисица под деревом. Упругая тетива натянулась, лук выгнулся дугой, готовый пустить стрелу в жертву, и… обречённо опустился после тяжёлого вздоха хозяйки. Лисица-то уже дохлая, похоже. Лежит, припорошенная снегом, не шелохнётся. Лыжи бодро заскользили в сторону рыжего пятна. Чем ближе — тем сильнее хмурилась суровая дева. Действительно, труп. Но не звериный — детский. Белое тело с синим оттенком застыло калачиком. На захоронение не похоже, да и помирать дитя сюда пришло явно самостоятельно — вон вчерашние следы виднеются, снегопад ещё покрыть не успел. Скади с любопытством перевернула тело на спину лыжной палкой и отпрянула. Заснеженные рыжие кудри откинулись, чтобы явить бледное юное личико с острыми чертами, в которых явно угадывалось сходство с Локи. Не нужно быть великим магом, чтобы понять, кто именно находится перед ней. Интересный способ у коварного аса от детей избавляться. Она на его месте сначала заколола бы негодника, а потом уже в лес, закапывать. Впрочем, это не её дело. Пусть сами разбираются. Охотница набросила на плечо лук и колчан со стрелами и развернула лыжи в обратную сторону. Не успела она сделать и пары движений, как смутное неприятное ощущение в груди заставило остановиться и оглянуться. Показалось. Труп всё ещё лежал на месте. Но беспокойство почему-то росло. Что если это не дело рук Локи, и он сам сбился с ног в поисках нерадивого отпрыска? Ещё не пристало ей трупы развозить, мысленно осадила она саму себя. Локи способный и умный — сам найдёт, если захочет. Если всё ещё не нашёл, значит не хочет, так ведь? А тут она с покойником прямиком к нему домой явится — вот уж сюрприз так сюрприз! С чистой совестью она поспешила подальше от злополучного места. Не оглядываясь. Перебирая палками так быстро, как только можно. И снова остановилась, тихо зарычав от бессилия — пальцы, до боли впившиеся в лыжные палки, совсем окоченели. Перчатки. Она забыла там свои тёплые перчатки! Это всё Локи виноват! Скади не любила детей. Своих у неё не было, а чужие не вызывали ничего, кроме равнодушия. Желанием обзавестись потомством богиня не страдала. Пелёнки, горшки, детские вопли, бессонные ночи — это не для неё. Тогда какого тролля она сейчас подобрала полутруп ребёнка?! Да не просто ребёнка, а отпрыска Локи! Как будто ей своих забот не хватает. Дитя оказалось живым — охотница уловила слабое дыхание, наклонившись за перчатками. Удивительно живучее создание! Белый меховой плащ богиня перекинула через плечо, и расправила на груди, крепко затянув на спине завязки. Лёжа в таком нехитром сооружении, точно младенец, ребёнок оттаивал слишком быстро для заледеневшего мертвеца. Уже через несколько минут щёки покрылись румянцем и ясные глаза открылись. Он ласково прижимался к груди, как изголодавшийся по теплу зверёныш. От детского частого сердцебиения на душе почему-то стало тепло, и Скади невольно улыбнулась. Он напомнил ей волчонка. Шаловливого, дурного, но очаровательного. Мимо замёрзшего волчонка она бы не прошла. — Держись крепко, — строго проговорила богиня, сведя брови к переносице, и перехватила дитя свободной рукой поудобнее, — сейчас домой поедем. Маленькие ладошки мягко обвили шею, вцепившись в пушистый мех капюшона. — Не хочу домой, — жалобно протянул тоненький голосок. — Чего это? — нахмурилась Скади: сам еле дышит, а ещё перечить старшим вздумал! У, Локина порода! Женская ладонь, впрочем, сама собой ласково пригладила непокорные огненные кудри. Удивительно, но волосы были уже сухими и тёплыми, точно невидимое глазу пламя согрело и высушило беднягу. — Папа меня не любит, — шмыгнул вздёрнутый нос. Скади стиснула зубы. Неужели она была права, и Локи таки решил избавиться от ребёнка? Как странно, ещё несколько минут назад ей и дела до этого не было, а теперь скулы сводит от злости! Малыш ведь не виноват, что у него отец недоумок! — Он тебя выгнал? — уточнила она, мстительно представляя, как лицо коварного аса встретится с её кулаком. — Хуже, — признался волчонок, — он меня не выпускал. От такого откровения Скади даже остановилась, чтобы перевести дыхание, и расхохоталась. Трудно было удержаться, чтобы снова не потрепать сорванца по голове. В такую погоду она бы тоже не выпустила. Вот ведь несносные дети! Как хорошо, что её обошла стороной такая незавидная участь. — А братишка твой? Тоже не любит? — вспомнила она, что рыжих негодников, кажется, было двое. Беглец виновато засопел, уткнувшись носом в шею, и замолчал окончательно. Некоторое время они ехали молча — только скрип снега под лыжами, да ритмичное дыхание. — Ты знаешь, что чувствуешь, когда умирает тот, кого любишь? — внезапно нарушила тишину Скади, и голос предательски дрогнул из-за подступившей к горлу горечи. Ребёнок чуть отстранился, с любопытством впиваясь взглядом в голубые глаза богини, отчего-то ставшие влажными. — Как будто сердце разорвали на куски, — призналась Скади, смущаясь от того, что вдруг разоткровенничалась с мальцом. — Пожалуйста, не говори Нарви, что я замёрз! — испуганно заскулил зверёныш, прижавшись к ней сильнее. — Не скажу, — пообещала богиня, ласково похлопав волчонка по спине, и требовательно добавила, — если покажешь мне, где твой дом. Маленький оборотень покорно закивал. Силы вернулись к нему так же внезапно, как и покинули накануне — теперь он снова мог легко ориентироваться на местности и чуять след. Острый носик вылез из тёплого мехового укрытия и втянул в себя свежий морозный воздух. Скади на миг увидела вместо рыжих волос серые уши, которые встали торчком, чтобы прислушаться к тонким звукам. Чутьё не подвело её — сорванец действительно был волчонком. — Смотри, тебя ждут, — сдержанно кивнула Скади в сторону выглянувшего из-за деревьев аккуратного деревянного домика, на крыльцо которого выбежали Сигюн и Нарви. Близнец выглядел мрачным и посеревшим — губы по-взрослому поджаты, под тусклыми глазами залегли тени. Мать казалась заплаканной — дрожащие губы, красные припухшие глаза, тонкие пальцы нервно теребят кончик накинутой на плечи шали. Отрываться от мягкой груди богини не хотелось, в меховом коконе было так тепло и уютно, что Вали с удовольствием остался бы в нём на всю жизнь. Вот только Скади такой расклад не устраивал. Она бесцеремонно спустила ребёнка на заснеженную землю, ухватив за рубаху, словно непослушного волчонка за шкирку. Её не волновало, что он побежал навстречу матери босиком по снегу. Он же всю ночь пролежал на морозе и не отошёл в Хельхейм, что ему сделают эти несколько мгновений! — Мама! — звонкий голосок радостно разнёсся эхом и изумлённо поинтересовался, — почему ты плачешь?.. Сигюн не могла вымолвить ни слова: из-за комка в горле выходили только сдавленные всхлипы. Позволить себе рыдать перед Скади она тоже не могла: насмешливые глаза инеистой великанши внимательно наблюдали за сценой встречи с подчёркнутой холодностью и отстранённостью. Всё, что могла беспокойная мать, всё, чего ей хотелось — это сжать сына в объятиях так крепко, чтобы он больше никогда не убегал. — Отец искал тебя всю ночь, — мягко упрекнула она беглеца, украдкой вытирая слёзы из уголков глаз. Но Вали уже не слушал. Нарви смотрел на него с непонятной смесью ужаса и злости, не отрывая взгляда. Выпустив мать из объятий, Вали сдержанно подошёл к брату. Игра в «гляделки» сопровождалась напряжённым молчанием — никто из близнецов так и не решился нарушить его первым. И если у Вали замерзшее тело уже успело оттаять и согреться, то замёрзшая душа Нарви ещё нет. Ему хотелось, чтобы брат обнял его и пообещал, что больше никогда не будет убегать, но он не был уверен, что в этом случае не залепит близнецу пощёчину за слёзы матушки. Поэтому продолжал стоять ледяной статуей, раздувая от гнева ноздри. Скади ощутила себя лишней. Словно два противоположных мира по нелепой случайности сошлись на миг, чтобы снова разойтись. Она не была даже гостем мира этой семьи. Только вольным ветром, промчавшим мимо. Своё дело она сделала. Пора и честь знать. Да и Локи явно где-то рядом ошивается — встретиться с ним носом к носу, на его территории, совершенно не хотелось. — Спасибо, — глухо прошелестел измученный голос Сигюн. Жена Локи выпрямилась во весь рост, гордо вскинув голову, и от этого стала выше, чем есть на самом деле. Сейчас она ни в чём не уступала Скади — ни в напряжённой холодности, ни в умении держаться. Сигюн не была слабой и глупой, какой иногда её хотели представить, Скади скорее почувствовала, чем подумала это. Чтобы растить детей — а особенно детей Локи — нужна невероятная стойкость. К тому же Локи не вытерпел бы курицу рядом с собой. Женщины буравили друг друга тяжёлыми взглядами, словно соревнуясь с близнецами. Две полярности — зима и лето. Густые платиновые косы против замысловатого русого пучка на непокрытой голове. Тяжёлый меховой плащ против легкомысленно зелёного платья с золотистой каймой. Стрелы охотницы против выпачканной мукой скалки. Неукротимая свобода и домашний очаг. Однако было в них что-то общее, что так остро почувствовали обе богини. Сила. Сила и страсть. Они на миг увидели друг в друге то, о чём не подозревали. Лето тоже может быть безжалостным. Зима тоже может быть мягкой. «Спасибо», — повторила Сигюн одними губами, и Скади невольно усмехнулась. Что она может сказать в ответ? «Не за что?» — но есть за что — она спасла дурного ребёнка. «Рада помочь?» — не рада. «Обращайтесь?» — да вот уж хрен! — Мне пора, — отчеканила она вместо ответа, и развернулась в сторону леса, поправив колчан на плече. — Останься на завтрак, — неожиданно для самой себя предложила Сигюн и испугалась — оглянувшись, великанша бросила в неё такой суровый взгляд, ранящий больнее стрел, что впору было под землю провалиться. — Нет. — Процедила она сквозь зубы, и тонкие губы расплылись в горькой усмешке, — и ты знаешь почему. Сигюн не знала. Она не знала, догадывается ли дочь Тьяцци, что главную роль в смерти её отца сыграл именно Локи, и в этом ли причина холодного отказа. И если догадывалась, стала бы она сейчас так запросто разговаривать с ними, вместо того, чтобы убить? Наверняка бы просто убила. Значит, причина не в этом. Тогда, может быть, правду говорят злые языки за её спиной, что Локи возлежал с холодной богиней, развлекая её одинокими ночами? Страх мгновенно сменился ревностью. Ни устрашающий взгляд, ни острые стрелы больше не пугали. Но Сигюн ужасно хотелось быть гостеприимной — всё-таки она спасла их дитя! Значит, не такая уж она и бесчувственная. Сигюн не подозревала, что именно в этой её вынужденной вежливости и крылась причина. Неловкость и напряжение так и висели в воздухе тяжёлым туманом — ни вдохнуть, ни выдохнуть свободно. От Скади не укрылась неискренность в словах — это предложение только ради предложения. Только ради того, чтобы не казаться неблагодарной. Причём самой себе. Поэтому нет, достаточно на сегодня неловкостей. Нужно уметь вовремя уйти. — Подожди, я еды тебе в дорогу соберу, — оповестила Сигюн, и скрылась за дверью. Скади только удивлённо вскинула брови — на этот раз тон супруги Локи звучал непреклонно. Ни возразить, ни отказаться. Охотница вымученно вздохнула и с интересом перевела взгляд на близнецов. Её лицо потеплело, словно с уходом их матери пришла совершенно другая богиня. — Значит, это твой братишка? — вкрадчиво спросила она, присаживаясь на ступеньку крыльца. Вальяжно — совсем по-мужски. Каждый из братьев решил, что вопрос адресован ему, поэтому оба одновременно кивнули. Нарви для верности даже сжал горячую ладошку Вали. Скади же не заберёт братца обратно, правда? Он не отпустит, ни за что не отпустит! — Берегите друг друга, — дала напутствие инеистая великанша и ласково улыбнулась. Нарви поёжился от внезапно пробежавшего холода по спине от этой улыбки, и сжал ладошку брата ещё крепче. Он с недоумением наблюдал, как Вали смотрел на богиню с таким обожанием, точно это была не Скади, а огромный леденец. — Ты ещё придёшь? — спросил он с надеждой. — Нет. — Отрезала его спасительница и после паузы мягко добавила, — но ты больше не убегай, хорошо? Твоя мама не должна плакать. Маленький волчонок горячо пообещал больше так не делать. Появившаяся в дверях супруга Локи опять изменила выражение лица Скади — из добродушного оно превратилось в ледяную маску. Богиня вытянулась во весь рост, сдержанно приняв подарок — два теплых куска пирога, аккуратно завёрнутых в вышитое полотенце. Скади учуяла запах рыбы и невольно скривилась. Со своим мужем Ньёрдом они стали жить раздельно совсем недавно, и к горлу всё ещё подступала тошнота, стоило вспомнить море. Сигюн расценила это по-своему, смутившись. Ей не хотелось быть навязчивой, но она не могла не поблагодарить! Хотя бы таким скромным жестом. Всё по-честному, думала Скади, направив лыжи домой, — Сигюн чувствует обязанность быть благодарной, а она чувствует себя должной принять эту бессмысленную благодарность. Лживая глупая игра, которая им обеим как кость в горле. Богиня ещё долго ощущала спиной провожающие взгляды. Она знала, что близнецы усиленно машут ей вслед. Поэтому ни разу не обернулась. Она уже не слышала, как Вали мечтательно признался брату: — Кажется, я влюбился… — То же самое ты говорил про Фрейю, — мрачно напомнил любвеобильному близнецу Нарви. — Тогда я ещё не знал Скади! — резонно заметил тот и томно вздохнул под неодобряющее фырканье.***
Завёрнутого в пуховое одеяло Вали потряхивало. Он не мог понять почему: ни холода, ни страха он не чувствовал — всё осталось в лесу. Матушка его и бульоном горячим опоила, и возле очага усадила — ничего не помогло. Отца всё ещё не было, хотя время близилось к обеду, и беглец ощущал непонятный укол вины — это его сейчас ищут. Наверное, его всё-таки любят. Взгляд упал на деревянный стол, где гордо стояла подаренная ящерица. Игриво подмигнув, она хитро блеснула чёрными глазками. Вали будто жаром окатили с головы до пят. В памяти моментально всплыли ночные события. Он удивился: как игрушка могла быть с ним всё это время, если она осталась дома? Беглец вспомнил и ещё кое-что, виновато вспыхнув краской. Конечно, отец не может его найти, а Нарви холоден, точно снежная баба. Он же отгородился от зова крови! Закрыв глаза, он снова погрузился в себя, как в прошлый раз. Правда, настолько глубоко не получилось, да и ящерица его не сопровождала, но справиться со стеной, отделявшей его от семьи, ему всё-таки удалось.«Папа, я дома».
Запыхавшийся отец вернулся почти молниеносно. Вали показалось, что он даже не успел додумать начатую фразу до конца. Локи сгрёб непослушного сына в охапку, не раздеваясь, прямо в заснеженных рукавицах, и прижался холодной щекой к детской щеке. Вали попытался отстраниться — это были не самые приятные ощущения — но Локи упрямо не желал его отпускать. Более того, проворные пальцы забрались под одеяло, а потом и под рубаху, тщательно прощупывая детское тело. Только убедившись, что все кости целы, и ран нет, он смог выпустить ребёнка из цепких объятий. — Здорово же ты нас напугал, — пожурил малыша отец, — когда я говорил «остынь», я не имел в виду до смерти, Вали! — Папа! Скади принесла меня домой! Она высокая и вкусно пахнет! — неожиданно поделился впечатлениями сын, совершенно игнорируя упреки отца. Локи вопросительно посмотрел на супругу. Та сдержанно кивнула. Он медленно поднялся с колен, держась за стену, и пошатнулся. Поступок Скади его почему-то не удивил. Зато взволновало другое: теперь она знает место его жительства! От этого волосы на голове вставали дыбом. Придётся переезжать. — Ты не представляешь, как сильно мне хочется тебя отшлёпать, — признался Локи смутившемуся сыну. Отец не поднимал на них руку. Наверное, это было его последней каплей, и беглец поёжился, мысленно приготовившись к худшему. — Папа, пожалуйста, не наказывай Вали! — внезапно заступился за него брат, — я сам его отшлёпаю! Вали был благодарен близнецу, и очень надеялся, что он это несерьёзно. Он понял — семья его любит несмотря ни на что. Все вчерашние переживания сегодня казались глупыми и несущественными. Теперь его волновало другое. «Будущий я», который пытался передать ему какое-то послание. Найти дневник. Ему нужно найти собственный дневник, который он даже ещё не начал вести! Нужно всего лишь дождаться, когда дома никого не будет, и хорошенько порыться в родительской спальне. Нарви пока совсем не обязательно об этом знать. Вдруг он ничего не найдёт, потому что «старший Вали» просто был (будет) сумасшедшим? Тогда придётся до конца жизни терпеть от Нарви глупые шутки по этому поводу! Вали тяжело вздохнул. Он чувствовал, что, наконец, «остыл», как и советовал отец. Тогда почему в голове не стало яснее? Наоборот — он запутался. Он боялся сойти с ума. И особенно — сойти с ума раньше времени.