Дурная Кровь

      Обычно когда долго-долго чего-то хочешь и потом внезапно получаешь, оказывается, что тебя это совершенно больше не интересует. Словно весь жар сильного желания растратился только на мысли и предвкушение, оставив после себя пустоту. Именно это переживал сейчас Нарви. Ему было скучно и неинтересно, и он не считал нужным это скрывать.       Он зевал так широко, что даже в темноте легко можно было пересчитать зубы и разглядеть глотку. В искусстве зевания он вполне мог бы посоревноваться с Фенриром, когда тот «внимательно» выслушивал наставления Ангрбоды. Единокровный брат волка за спиной у отца уже полчаса бессовестно корчил своему близнецу рожи, заставляя того задыхаться от смеха. У Нарви всегда хорошо получалось изображать Локи — что и говорить, он действительно унаследовал от папы не только узнаваемую внешность, но и характерные манеры. В эту игру можно было играть и вдвоём, но, во-первых, отец смотрел на Вали в упор, а во-вторых, у Нарви по умолчанию выходит лучше. Так что в этом спектакле он — главный актёр. Для полного счастья не хватало только аплодисментов.       Отец развернулся так внезапно и впился таким строгим взглядом, что Нарви понял: если ему сейчас и похлопают, то только по заднице. Недооцененный актёр мгновенно напустил на себя кроткий вид и невинно захлопал ресницами. Вали прыснул, не в силах сдержаться. Из брата получился нелепый ягнёнок. С хитрыми лисьими глазами.       — Повтори, что я только что сказал, — потребовал отец, не спуская глаз с маленького сорванца. Тяжело учить детей, когда они не хотят учиться. Ещё тяжелее — пробудить интерес к учёбе.       Нарви в ответ только шмыгнул носом, подчёркнуто равнодушно ковырнув ямку носком ободранного камнями башмака. Прибрежный песок был ещё сырым после дождя, и отлетел в сторону слипшимся комком. В приглушённом свете девяти свечей, расставленных по кругу, в котором находилась троица, песок казался почти чёрным. Совсем как немигающий взгляд отца, прожигающий насквозь. Языкам пламени, казалось, было совершенно плевать на порывистый бриз — они выгибались в причудливом танце и отражались в отцовских глазах насмешливыми огоньками. Неестественно изломанные тени двигались сами по себе, вылизывая аккуратно выложенный по кругу неровный камень, и жадно пытались забраться за его пределы. Словно щупальца огромного осьминога обжигались о раскалённую каменную границу, с разочарованным шипением возвращаясь в объятия чёрного Ничего. Морской ветер то и дело щекотал ноздри странным гнилостным запахом, принося его с той стороны. Зато внутри светлого пятна пахло чем-то приятно сладким — будто кто-то невидимый плавил на огне сахар.       Урок был до того скучный, что Нарви давно хотел выйти из круга. Но там за пределами — тьма. Настоящая, живая и плотная, как льняная простыня, выкрашенная в чёрный. Сначала она манит и зовёт к себе, чтобы нежно укутать и обласкать, а потом сожмёт в крепких объятиях до последнего хрипа и смертельного хруста в шее. Никто не говорил Нарви об этом, он просто чуял зловонное дыхание своим загривком. Мерцающий огонь круга был единственным светлым оазисом в этой непроглядной тьме — привычный окружающий мир исчез сразу после того, как Локи сделал… что-то. Поэтому из двух зол Нарви разумно предпочёл знакомое — строгий отец лучше пугающей неизвестности.       — Люди созданы для того, чтобы их есть, — монотонно пробубнил Нарви, медленно растягивая гласные под хохот брата.       — Неужели? — вопросительно выгнул бровь несчастный учитель (всё-таки, какое же это неблагодарное ремесло!), — разве я сказал именно это?       Задумчиво закусив нижнюю губу, Нарви безразлично пожал плечами. Какая разница, что сказал отец, когда он понял так, как понял? Точка зрения отца — всего лишь его личное маленькое божественное мнение. Несмотря на всю их схожесть, он, Нарви, не обязан думать, как Локи. Да он вообще ничего не обязан.       — Мидгард — это как огромная ферма Фрейра, — сдержанно повторил Локи, которому было не сложно повторять одно и то же по пятьсот двадцать два раза. — Люди в нём делятся на четыре типа. Первый тип — еда, их большинство. Они как свиньи, курицы и бараны. Они могут быть очень милыми, но всё, что можно от них получить — только порцию жизненной силы. Второй тип — воины. Это бойцовские псы, которых можно выдрессировать. Третий тип — лошади. Средство для божественного передвижения. И, наконец, четвёртый тип — котята. Их заводят для души. Они своенравные и совершенно не поддаются дрессировке. Именно в этом их прелесть.       Нарви устало закатил глаза и презрительно фыркнул. Выслушать нудную речь под пристальным родительским взором оказалось тем ещё испытанием. Его вполне бы устроило, чтобы животные оставались животными, боги — богами, а людей бы и вовсе не было. К чему такие сложности?       — Не хочу. Быть. Фермером. — Процедил он.       Локи тяжело вздохнул. Почему никто ему не говорил, что с детьми так тяжело? Он же старается изо всех сил, он терпелив, сдержан… да он даже голос ни разу не повысил! Хотя иногда очень хочется накричать и отшлепать, как следует.       Полночь — лучшее время для тренировки, оповестил отец, вытащив сонных близнецов на морской берег. Нарви предпочёл бы рассвет, а Вали — остаться дома. Но их не спрашивали. К тому же, они сами хотели побольше узнать про людей и Мидгард, поздно теперь носы воротить. Локи считал, что прежде, чем посетить мир людей через Биврёст, нужно познакомить детей с самой человеческой сутью и переплетением судеб. Как если бы его попросили прочитать книгу, а вместо этого он вырвал корешок, разложил на песке страницы и бросился в объяснения, как и из чего она сделана. На тот момент это казалось правильным. Теперь, глядя на странное выражение лица сына, он уже сомневался. Но было уже поздно, если что-то начал — нужно довести до конца.       Нарви не мог понять сам себя. Что с ним происходит? Они с братом оба хотели, чтобы отец рассказал им о людях. А теперь, глядя на восторг в глазах Вали, хочется сунуть себе два пальца в рот. Глубоко, до самой глотки.       — У каждого есть свой вирд, — продолжил Локи с самым невозмутимым лицом, делая вид, что совершенно не замечает недовольство сына. — Сейчас я покажу вам то, чего нам с вами делать совершенно нельзя. Абсолютно.       — Ну и зачем, если всё равно нельзя? — мрачно поинтересовался Нарви, окинув отца скептическим взглядом.       — Чтобы сделать это, конечно, — игриво подмигнул тот, расплывшись в загадочной улыбке. Вальяжно опустившись на песок, он похлопал по нему приглашающим жестом. Близнецы были заинтригованы. Пожалуй, «нельзя» до сих пор оставалось волшебным словом, действующим безотказно — любой запрет братья воспринимали как вызов. Усевшись по обе стороны от отца, они зачарованно следили за его руками.       Пальцы Локи вытянулись причудливым образом, словно ветки засохшего дерева. На выросших дополнительных фалангах появились острые чёрные когти, суставы увеличились, а кожа сморщилась. Зрелище подозрительно напоминало картинку из книжки о старой ведьме, которую папа читал малышам на ночь. На раскрытой ладони блеснул яркий огонёк, заставив братьев восхищённо выдохнуть. Светящийся шар медленно увеличивался в размерах, переливаясь мягким голубоватым свечением, и с громким хлопком рассыпался искрами на ладони.       Теперь это был не шар, а кружево паутины, которую сплёл искусный мастер. Мерцающие серебристые нити отзывались нежным мелодичным перезвоном, стоило их затронуть. У самого края их цвет был красным, а на пересечении «крови» и «серебра» виднелись небрежные узелки. Отцовские пальцы ласково прошлись по ним подушечками, стараясь не задеть когтями, и нити тонко завибрировали, точно струны скрипки, охотно отзываясь на каждое прикосновение. Пальцы уже не были пальцами. Это были лапы паука, который плетёт судьбы. Никто не давал ему на это право. Поэтому он сам себе его дал.       — Пахнет ли роза, когда её аромат никто не вдыхает? — патетично вопросил Локи, и братья недоумённо переглянулись, — существует ли мир, если за ним никто не наблюдает?       Нарви украдкой вопросительно посмотрел на брата и легонько постучал себе подушечкой пальца по виску. Вали в ответ пожал плечами, еле сдерживая ироничную улыбку. Отец же был так поглощён своими рассуждениями, что совершенно не замечал саркастичных взглядов.       — То, что кажется реальностью — на самом деле превосходная иллюзия, сон. Очень сложно удержать сон, не правда ли? Чтобы удержать изменчивую природу реальности, нужен наблюдатель. Чем грандиознее иллюзия, тем сильнее должен быть наблюдатель. Вот для чего три Норны. Они — мастера своего дела. А есть мы, — Локи выдержал драматичную паузу, прислушиваясь к мерному треску свечей и завыванию ветра, и продолжил, — Представьте. Мастер прекрасно разрисовал кувшин. Но некоторые части рисунка нас совершенно не устраивают. Тогда мы берём кисть, и… если следовать определённым правилам, то художник этого даже не заметит.       — Почему мы не можем изменить весь рисунок? — тихо поинтересовался Вали, разглядывая узор паутины. Коснуться её он не решался, хотя она так и манила к себе своим призывным сиянием.       — Во-первых, мы не можем, — отрезал отец, не объясняя причины, — во-вторых, последствия. Они могут до неузнаваемости изменить рисунок не только будущего, но и прошлого, задеть чужой вирд и даже привести к гибели. Смотрите. Мы — вот здесь.       Чёрный коготь решительно ткнул в середину паутины. Та мелко задрожала, откликнувшись зазвеневшими колокольчиками на разный лад. Нарви было подумал, что отец проткнул паутину, но это всего лишь показалось — нити были тонкими, но прочными.       — Края паутины — это судьба будущего. Чем ближе к краю, тем проще менять, тем больше возможностей исправить что-либо. Почему? Колебания от перемен должны утихнуть, и ни в коем случае не должны коснуться центра.       Коготь ловко поддел самую крайнюю нить. Поддавшись, она развязалась и выпала. Пальцы совершили неуловимое лёгкое движение, и свободное место теперь занимала алая полоска, держащаяся на паре грубых узелков. Изменения были незначительными, и больше ради забавы. Теперь волосы Локи будут не прямыми, как раньше, а укладываться в крупные кольца кудрей.       — Смотрите, — острый коготь поддел белый узелок, но вопреки ожиданиям, он не развязался, а наоборот, затянулся ещё туже, — это определяющие события, которые нельзя изменить. Если событие будущего крупное, можно менять только детали. И не забывайте о последствиях. Если событие близко к центру, можно менять то, что ни на что не повлияет. Например, вместо горы — пещера, вместо леса — озеро… Понятно?..       Близнецы с готовностью закивали. Насколько страстно им хотелось коснуться паутины, настолько жутко им почему-то становилось с каждым объяснением.       — А теперь потренируемся, — довольно произнёс гордый собой отец, и братья с разочарованием проследили, как паутина исчезла, превратившись в стремительно уменьшающийся шар, — как я уже сказал, удачнее всего выходит менять далёкое будущее. Поэтому наша цель — люди будущего.       Нарви скривился. Вот так всегда. Сначала поманят чем-то действительно интересным, а потом щёлкнут по носу! Опять эти люди, ну сколько можно на самом деле?! Глухо застонав, он бессильно опустился спиной на песок. Ладошки закрыли глаза, чтобы случайно не увидеть человека сего глупым вирдом. Пространство заполнил сочный голос отца, вкрадчиво проникающий в сознание. Ребёнок отметил, что песок стал горячим, как в разгар лета. Словно весеннего проливного дождя и вовсе не было, и Нарви сейчас загорал под палящим полуденным солнцем, а не валялся тёмной ночью в окружении свечей.       — Первое, что нужно сделать — изучить узелки, — неторопливо рассказывал Локи, наслаждаясь каждым словом, — выявить отправные точки и пересечение линий с чужим вирдом. Затем составить сценарий с нужными последствиями. Главное правило — обратить любое событие в «положительное». Вали, попробуй.       Послышался уже знакомый перезвон паутины, а вслед — усердное сопение брата. Нарви стало любопытно до ужаса, поэтому он даже приоткрыл один глаз, чтобы подсмотреть, что же там такое творится. Перед братом висела в воздухе не одна, а целых две паутины, которые замысловато переплетались. Человеческая паутина уступала божественной не только в размерах, но и в расцветке — нити казались более тусклыми.       — Видишь этот узелок? — спросил отец близнеца, — это та самая «точка», связывающая две судьбы. Видишь событие?       Вали сосредоточенно кивнул.       — Травма — то, что ты изменить не в силах. Это всё равно произойдёт. Исправь сценарий в положительную сторону, проложив путь от этой точки. Сначала расскажи мне, что ты собираешься делать, а потом меняй.       Нарви с интересом привстал на локтях и увидел прямо над паутиной полупрозрачную миловидную женщину с длинной светлой косой. Она висела в воздухе маленьким призраком, напомнив куклу для настольных игр. Тонкие руки держали важного чёрного кота. Он млел от поглаживаний ласковых пальцев и тихо мурлыкал. Нарви тепло улыбнулся –животных он любил, и кот ему очень понравился.       — Пусть кот окажется хитрым и бессовестным, — вдохновенно предложил Вали, наблюдая за своими случайными «подопечными», — и живёт не только у этой женщины, но и у мужчины из соседнего дома! Он очень удобно устроится — люди будут его кормить и ухаживать за ним. Они не подозревают друг о друге и о том, что наглец живёт в двух семьях одновременно! — Вали перевёл дух и продолжил трагическим голосом, — однажды кот не придёт домой, и люди забеспокоятся. Выйдут на улицу, станут его искать… и найдут одновременно! Зверь поранит лапку и ему срочно нужна будет помощь. Вот так окажется, что они любят одного и того же котика! А потом они женятся и родят детей…       Нарви резко почувствовал подступающую к горлу тошноту и поспешил сесть, шумно втянув носом воздух. Свежесть ветра немного прояснила голову.       — Какая охренительная история, — хрипло проворчал он, пытаясь ослабить пальцем стойкий ворот рубашки, внезапно ставший тесным, — меня сейчас вырвет.       Отец с братом одновременно повернулись в его сторону. Чёрными глазами Локи на него с интересом смотрела сама бездна. Вали же обиженно поджал губы и стал похож на смешного надутого хомячка.       — Тогда отойди от меня подальше, — хмуро потребовал он, — я не хочу на это смотреть.       — А я не хотел это слушать! — от прилива гнева силы внезапно вернулись, и Нарви бодро вскочил на ноги, — серьёзно, что за сопли? Почему мы вообще должны этим заниматься?!       — Как бы ты изменил эту историю на месте брата? — поинтересовался отец, который сейчас являл собой просто неповторимый образец невозмутимого спокойствия. Он даже представить себе не мог, что именно это и раздражало сына сильнее всего.       — О! — Нарви хищно улыбнулся в предвкушении, и Вали с ужасом отметил, что у близнеца во рту блеснули внезапно выросшие клыки, — кота сбивает машина, и они вызывают ему «скорую помощь»…       — Там не вызывают «скорую» для животных, — сдержанно перебил его Локи.       — Что за мир такой скверный, — разозлился начинающий плетельщик судеб, — какому-то мерзкому человечишке вызывают, а животному нет! Тогда вот так: мужчина за рулём насмерть сбивает женщину, в них врезается бензовоз, и — БАХ! — всё взрывается! Кот жив.       По испуганному выражению брата, Нарви понял — ему удалось произвести впечатление. Вали отполз подальше, старательно закрывая паутины от невменяемого близнеца. Откуда тот вообще узнал подробности о будущих человеческих повозках? Он же кривлялся и валялся на песке всё время, пока отец рассказывал о людях!       — И где здесь «плюс»? — бесстрастно поинтересовался Локи.       — Как где? — искренно удивился Нарви, — в том, что они сдохли все. Несколькими людишками в мире стало меньше.       — Нарви, — вкрадчиво начал было отец, но сын не желал его слушать. Он уже был взвинчен до предела.       — Да, я ненавижу людей и не хочу скрывать это! Я не хочу притворяться! Почему я вообще должен кому-то улучшать жизнь только потому, что ты…— у Нарви перехватило дыхание от собственной наглости, но он уже не мог остановиться. Указательный палец гневно упёрся сидящему отцу в грудь, — только потому, что ты был настолько пьян, что вместе со своими собутыльниками оживил от скуки какие-то брёвна!       Волна страха окатила Вали с головы до ног. Это была очень дерзкая речь. Слишком дерзкая. Она вызывала восхищение, но ещё сильнее — леденящий спину ужас. Не мог же братец быть прав? Наверняка в оживлении людей есть какой-то смысл, о котором отец ещё не успел им рассказать! Вали медленно перевёл взгляд с брата на отца, не зная, чего теперь ожидать. Он представил, как мужская ладонь оставит отметину пощёчиной на лице Нарви, и его собственные щёки вспыхнули жаром. Казалось, что воздух между ними накалился настолько, что вот-вот начнёт искрить. С каждым вдохом тишина становилась всё мрачнее и напряжённее, и не давала дышать, превращаясь в тягучий кисель.       — Знаешь, я бы тысячу раз подумал прежде, чем просить тебя стать покровителем, — попытался разрядить обстановку Вали. К его облегчению, отец выдохнул и отвернулся, прикрыв глаза ладонью. Он уже не станет шлёпать брата, это чувствовалось физически. Корабль, который держал курс на острые рифы, смог обойти их в последний момент.       — А я и не собираюсь этим заниматься, — фыркнул Нарви, не представляя, что он сейчас был в волоске от наказания, — если какой-нибудь человек осмелится ко мне обратиться, я убью его. Вот и всё.       — Моё первое правило — представь, что это происходит с тобой, — глухо отозвался Локи, всё ещё не глядя в сторону сына, — тогда ты будешь знать, что делать.       — Я никогда не буду на месте людей, — презрительно выплюнул Нарви, — мы никогда не будем на их месте, так с чего бы мне представлять?       — Не зарекайся, — строго проговорил отец с таким видом, словно он что-то знает, и это очень не понравилось Вали, — а если бы это происходило с твоим братом? Что если бы вы никогда не встретились?       Это был запрещённый приём. Как удар по больному месту. Вали не просто брат. Он — продолжение самого Нарви, его собственное отражение, его близкий друг. Лишиться Вали означало бы вырвать самому себе сердце из груди и цинично растоптать. Нарви бессильно опустился на песок с предательскими слезами на глазах. Отец поступил с ним нечестно, заговорив о брате! С другой стороны он первый начал бросаться необоснованными обвинениями. Но это не причина для извинений! Ни в коем случае. К тому же, отец так и не объяснился, даже не опровергнул догадки. Так что, возможно, Нарви угадал. И вообще, упрямство — их семейная черта, и Локи сам виноват в том, что дети слишком похожи на него. Не родятся у лисицы кроткие овечки.       — Люди отвратительны, — прошептал «лисёнок» в своё оправдание, — нас нельзя сравнивать. Они убивают, пытают и морят голодом друг друга и животных. От них одни страдания. Они уничтожают всё, оставляя после себя только мусор. Само человечество — один большой мусор! Зачем ты им помогаешь?       Локи тяжело вздохнул и подсел к сыну поближе, сжав в крепких объятиях. Тот не сопротивлялся, и совсем по-детски уткнулся в грудь лицом, хлюпнув носом. Отцовская ладонь аккуратно пригладила непокорные рыжие кудри.       — Люди — это персонажи одной большой сказки. Все их беды в том, что они не понимают, что они персонажи, пока с ними не случится что-нибудь плохое. Но ты-то, Нарви. Ты-то видишь, что жизнь — это книга. Смотри, она в наших руках. Знаешь, почему ты сейчас плачешь?       Нарви отчаянно замотал головой, вытирая рукавом слёзы.       — Потому что я их ненавижу?.. — предположил он.       — Потому что ты зачитался, дорогой, — прошептал Локи, приподняв подбородок сына двумя пальцами, и ласково посмотрел в глаза. Точнее, это ему казалось, что ласково. На самом деле чёрные глаза смотрели в самую глубину души, заставляя содрогнуться от побежавшего по спине холода.       Вали глубоко задумался, наблюдая за этой сценой.       — Папа, мы ведь тоже персонажи, да?.. — спросил он, вспомнив о трёх Норнах, плетущих их судьбы, — мы можем изменить наш собственный вирд, чтобы… чтобы…       Он запнулся. Слова застряли где-то в горле, стоило вспомнить ночные кошмары, где он убивает собственного брата. Нарви взглянул на отца с надеждой. Локи замер под двумя парами умоляющих детских глаз. Вот и настал этот момент, которого он так ждал и одновременно боялся. Сейчас главное — не выглядеть блефующим, не дать голосу дрогнуть и быть таким убедительным, чтобы юные маги не только ничего не заподозрили, но и подумали, что это их собственное решение.       — Нет, — твёрдо ответил отец, — это событие мы изменить не можем. И вы должны дать мне обещание, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будете даже пытаться это сделать.       Братья недоумённо переглянулись и непонимающе уставились на отца. Да это же безумие — бездействовать, когда в рукаве такой козырь! Неужели он сейчас серьёзно?       — Но почему?..       — Это не обсуждается, — отрезал Локи со сталью в голосе.       Он это сделал. Только что поставил всё, что у него было, на предсказуемую реакцию близнецов на слово «нельзя». Он знал, что в одиночку у него ничего не получится. Но ему не хотелось давать им надежду — тогда бы они расслабились, уповая на отца. Он бог, но не всемогущ.        Разумеется, Локи не услышал обещаний в ответ. Разумеется, он сделал вид, что не обратил на это никакого внимания.       — Нельзя, — добавил хитрый манипулятор ещё раз, убедившись по выражениям лиц сыновей, что эффект именно такой, какого он и ждал.       План был великолепен. Как всегда в духе Локи. Единственное, чего не учёл бог коварства — не только им одним известно о пророчестве. Никто из богов не желает сдаваться без боя и покорно ждать гибели миров. Каждый попытается изменить свой вирд.       Если каждый бог будет плести свою паутину, как ему вздумается, к чему это приведёт?