Только если с тобой

— Мистер Блэк? Мистер Блэк, вы слышите меня? — Сириус. — Крестный. Услышав последнего, мужчина резко открыл глаза и посмотрел на пришедших. После того, как его освободили и он узнал, что крыса получила по заслугам, то есть со вчерашнего дня, он только и говорил о том, что хочет видеть крестника. И вот, лёжа в больничной палате, а после Азкабана хоть какое-никакое лечение было ему необходимо, он открывает глаза и видит перед собой… — Гарри, крестник! — забыв, что ему прописали постельный режим, Сириус встал с кровати и практически подбежал, чтобы до хруста костей обнять мальчика. Гарри. Гарри Поттер. Мальчик-Который-Выжил? Сын Джеймса и Лили? Нет. Его крестник. Ребенок, которого он поклялся защищать перед самой магией. И не оправдал даже своих собственных ожиданий. Блэк упал на колени. Медперсонал вокруг забегал и запричитал, а мужчина всё так же стоял на коленях, запустив одну руку в волосы мальчика и с тоской и невероятным раскаянием смотрел в эти невероятно яркие зелёные глаза. — Гарри, крестник, — уже более тихо проговорил он. — Сириус, крестный, — тепло проговорил мальчик, и в уставших глазах бывшего заключённого зажглись лёгкие огоньки невыносимой радости, но лишь для того, чтобы сразу же исчезнуть. — Я так виноват перед тобой. Я поклялся перед Магией быть с тобой, защищать и любить тебя и оберегать от всех невзгод, и не выполнил своё обещание. А Гарри смотрел на этого побито жизнью мужчину и понимал, что совсем его не помнит. Не знает. Но он видит отношение крестного к нему и понимает, что, не считая Альбуса и Геллерта, это единственный его родной, близкий человек. И Гарри хочет запомнить его, узнать, сделать частью своей маленькой семьи. — Сириус, мальчик мой, — зовёт Дамблдор, никакой реакции, — Гарри,. Гарри! — всё так же. Директор устало вздыхает, но видя, как эти двое смотрят друг на друга, решает уйти и оставить их, чтобы они привыкли. Привыкли друг к другу. Всё-таки, чтобы они Геллертом не делали, Сириус — его крёстный. Его семья. Дверь тихонько открывается и закрывается, в комнате остаются только двое. И они молчат. Они просто смотрят. Пытаются почувствовать друг друга и просто смотрят. Глаза в глаза. *** Три месяца внутри этой комнаты, в одиночестве, однако с важным и огромным проектом пролетели так быстро и незаметно, словно действительно прошло лишь три минуты, как и за стенами этой комнаты. После недавней ситуации, забыть обо всем и погрузиться в дела — было лучшей возможностью не чувствовать боль. Он скучал. Он очень сильно скучал. Но проект не давал ему сложить руки, и вот, всё готово. Перед его взором лежать две аккуратные серёжки. Но мощи в них столько, сколько есть разве что в десятке различного рода украшениях. И разработаны они специально для одного конкретного чело… кхм, гоблина, существа, в общем. Нажав, на синюю кнопку, он принялся ждать, пока дверь откроется, однако ничего не произошло. Томас нажал ещё раз. Ничего. — Дементор раздери эту гребанную кнопку, что случилось? — Я случилась. — произнес голос за спиной, — Привет, дорогой ребенок, соскучился? — Мэй, — раздражённо, но почтительно произнес Томас. Иначе нельзя. Высшие не любят неуважения. Мальчик резко развернулся и замер. В комнате, помимо него стояло двое. Мэй и какая-то женщина. — Кто с тобой? — Том, сыночек, — придушенно отозвалась неизвестная. Она выглядела так, словно хочет упасть на колени, но, увы, будучи в воздухе, сделать это было невозможно. — Ма. мама? Мэй, это… — Всё верно. Мне было достаточно сложно договориться с Хелен, моей сестрой, но, как видишь, мне удалось. — Прости меня пожалуйста, прости, прости, — как заведённая повторяла она. — За что? — не понял Том. Будучи маленьким, он злился на родителей, что оставили его, но, узнав правду, на мать сердиться перестал. И убил всех, кто сделал ей когда-либо больно. — За то, что оставила тебя, не сумела уберечь, защитить, за то, что из-за меня ты полукровка, за то, что подлила твоему отцу приворотное зелье. — всё ещё захлебываясь слезами ответила женщина. — И что в этом такого? Ты человек. Обычный человек, которому свойственно чувствовать и делать ошибки. — Всё дело в том, — начала вместо матери отвечать Мэй, — что дети, родившиеся под влиянием приворотного зелья, никогда не смогут полюбить. Они просто неспособны это чувствовать. В комнате все молчали. И лишь женщина сдавленно всхлипывала. — Уходи. — Что? — Просто уходи. — С чего бы вдруг, Томас. — Я понял, для чего ты сюда пришла. Понял, для чего ты притащила мою маму. Я надеялся, что раз уж она здесь, она побольше расскажет мне о себе, чтобы я хоть немного лучше её узнал, побыл рядом с ней, хоть сейчас. Я надеялся, что моё детское желание, моя мечта, исполняется сейчас. Я вижу человека, который расстался со своей жизнью, дав мне мою. Я вижу свою маму. Но нет. Спасибо Мэй, мне больно. Мне больно сейчас, потому что единственное, зачем ты привела её сюда, это показать мне мою неполноценность. Не забудь сообщить об этом Гарри, чтобы он точно никогда больше не захотел быть со мной. Уходи, пожалуйста, просто уходи. Ты добилась того, чего хотела. Ты выиграла, я проиграл. Можешь идти. — Томас… — Уходи. — Ладно. Я оставлю вас. У вас минута. Минута в реальном времени, здесь же, целый месяц. Оцени мой подарок тебе, Томас, и прости. — с этими словами Мэй исчезла, а женщина, спустившись на пол, опустилась всё-таки на колени и громко, навзрыд, разрыдалась. Томас, забыв про обиду и злость на Мэй, резко подбежал к ней, и также опустившись на колени, обнял её. Когда женщина успокоилась, Том легонько положил свою руку на её и попросил: — Расскажи мне о себе, пожалуйста. Я тебя совсем не помню, знаю только со слов других людей, но очень хочу тебя запомнить, узнать. Я не вижу смысла держать в своей голове мифический образ родителей, когда я могу узнать, какой ты была, настоящей. — Том, сыночек… — Мама…