Свидетель

      В больнице было тихо. В приёмном покое Антона встретил доктор Сомов: сегодня было его дежурство.       — Что вам сказать о мальчике? Сильное нервное потрясение. Сидит в палате, смотрит в окно… Осмотреть себя не даёт: отшатывается, если к нему руку протягиваешь… Переодеться отказался, есть тоже… Молчит… Он вообще говорит?       Коробейников пожал плечами:       — Рисует он. Ставни в доме цветами расписал, печь — петухами… А можно мне с ним поговорить?       — Рисует… — Сомов вошёл в докторскую, вынул из стола несколько листков бумаги, три цветных карандаша: синий, красный и жёлтый, и направился в конец коридора. — Ну что ж, попробуем. Пойдёмте…       В палате, знакомой Антону по делу Сушкова, на кровати сидел, обхватив колени руками, мальчик и смотрел в окно. Он даже головы не повернул к вошедшим.       — Видите сами, — сказал доктор.       — Можно мне с ним поговорить наедине?       Сомов кивнул и, дав Коробейникову карандаши и листы, вышел. Антон пододвинул стул к кровати и сел.       — Проша, — начал он, — меня зовут Антон Андреич… Я тебе… — он замялся, видя, что мальчик никак не реагирует на его слова. — Я тебе карандаши принёс и бумагу. Я знаю, ты рисовать любишь… — и положил принесённое перед Прохором. Тот даже руки не протянул, посмотрел на полицейского и снова уставился в окно. Что ещё говорить и как допросить мальчика, Коробейников не представлял.       Дверь открылась, и в палату заглянул доктор Сомов.       — Господин полицейский, там женщина пришла навестить Прохора. Пустить?       — Кто?       Сомов повернулся в коридор, и Антон услыхал голос Потехиной:       — Тётка я его по отцу. Клавдия Мироновна меня зовут.       — Ты хочешь увидеть… — повернулся Антон к мальчику, но тот, побелев, заваливался набок… — Доктор! — крикнул Коробейников, подхватывая ребёнка и укладывая его головой на подушку.       Сомов быстро оказался у кровати, пощупал пульс, приподнял веко и поднёс к носу мальчика пузырёк с нюхательной солью. Проша вдохнул, поморщился и открыл глаза.       — Тебе попить надо, — негромко сказал Сомов. — Хочешь?       Мальчик кивнул, и взгляд его остановился на докторе.       Сомов подхватил стакан, стоявший на прикроватной тумбочке вместе с лекарствами, и поднёс к губам Прохора, приподняв того за плечи. Прохор сделал пару глотков и закашлялся.       — Не торопись. — Доктор переждал и помог мальчику допить воду из стакана. — Ну, вот и хорошо, — сказал он удовлетворённо, ставя стакан на тумбочку. — Вот и замечательно. Сейчас ты поспишь, потом поешь, и тебе станет легче.       Прохор судорожно вздохнул, закрыл глаза, и через минуту он уже спал, тихо посапывая. Доктор выпрямился и облегчённо вздохнул.       — Слава Богу, — с чувством сказал он. — Мы никак не могли заставить его выпить лекарство. Теперь он будет спать.       — Долго? — недовольно спросил Коробейников. Ему хотелось допросить мальчика по горячим следам, но он понимал, что сейчас ничего не получится.       — До вечера, не меньше. — Сомов укрыл ребёнка и жестом попросил всех выйти из палаты.       Тут Антон увидел Потехину. Она стояла у дверей, прижав к груди корзиночку, обвязанную салфеткой, в глазах её стояли слёзы, и весь вид её был такой, что ни у кого не возникло бы сомнений в её искреннем сочувствии мальчику. Выйдя первой в коридор, она утёрла глаза уголком платка.       — Доктор, а можно оставить ему еду? У меня всё домашнее: медок, хлебушек, картошечка варёная…       — У нас его накормят. Не беспокойтесь.       — Ну как же? — удивилась Потехина. — Он же мне не чужой. Кто его, сиротинушку, теперь обогреет, приветит, как не я? Позвольте, доктор.       — Катерина Матвевна! — окликнул Сомов. В коридоре появилась больничная сиделка. — Примите для мальчика.       — Вот спасибо, доктор, дай вам Бог здоровья, — запричитала Клавдия и осторожно так спросила: — А побыть с Прошей можно. Я тихонько рядом посижу, поговорю с ним ласково…       — Он не говорит, — недовольно прервал её Сомов. — К тому же спит он сейчас…       — Так я сон его посторожу, — воодушевилась Потехина. — Если у вас сиделок не хватает, так я могу… Я уже работала в больнице-то… Убирала, полы мыла…       — Не надо, — твёрдо отказал Сомов. — У нас сиделок хватает и порядки строгие: родственники только в часы приёма могут навестить — перед вечерней. И если он не захочет вас видеть, я ничего не смогу сделать…       — Почему не захочет, доктор, — улыбнулась женщина. — Обязательно захочет. Я ж ему не чужая…       За всё время разговора с доктором, Клавдия обходила Антона взглядом и, как ему показалось, делала это сознательно. После разговора с женщинами у Коробейникова появились вопросы к Потехиной, и он непременно хотел получить на них ответы. Потому он терпеливо ждал и дождался.       Клавдия, вздохнув: мол, ничего не поделаешь — передала узелок Катерине Матвевне и повернулась уходить. Вот тут-то Коробейников и придержал её за локоток:       — Клавдия Мироновна, разрешите задать вам пару вопросов?       Потехина повернулась к Антону, готовая во всём помогать господину полицейскому. Даже улыбнулась обаятельно и чуть призывно, что не произвело на Коробейникова никакого впечатления: он обдумывал вопрос.       — Вы говорили полицейскому, Ульяшину, что видели Ефима, спешащего домой, из окна своего дома. Так?       — Так, — с готовностью подтвердила Потехина… и прикусила язык: она поняла, о чём спрашивает полицейский и откуда он узнал.       — Сквозь забор? — бесхитростно спросил Антон.       — Через калитку: она была открыта, — быстро нашлась она.       — Но были в доме и смотрели в окно, — настаивал полицейский.       «Дотошный!» — подумала Потехина, но изобразила на лице раздумье и неожиданное воспоминание:       — Нет, я была во дворе: за водой ходила. Вёдра внесла, — не торопясь, как бы припоминая, говорила она, — поставила у ворот и повернулась калитку закрыть. Тут и увидала Ефима.       — Вы с ним разговаривали?       Потехина ответила не сразу, рассматривая Антона. «Думает, что и от кого мне известно», — предположил он и сосредоточенно нахмурился.       — Разговаривала, — согласилась Потехина. Видимо, решила, что отпираться себе дороже: всё равно товарки уже всё доложили.       — О чём?       Потехина пожала плечами:       — О чём-то обычном, домашнем… — Клавдия старательно изобразила задумчивость. — А! Спросила, как съездил в Тверь.       — А он?       — А он?.. Буркнул что-то: то ли «хорошо», то ли «не твоё дело» — и дальше пошёл. По-моему, не в духе он был…       — И пошёл… — повторил Антон, доставая блокнот из внутреннего кармана сюртука и заглядывая в него. — А вот соседки ваши говорили, что он просто побежал домой после разговора с вами. С чего бы это?       — Они соврут — недорого возьмут, — невозмутимо ответил Потехина. — Ну, может, и побежал. Он же три дня дома не был! Мало что за это время… — и испуганно посмотрела на Коробейникова.       Тот приподнял бровь, как Штольман. Этот жест у того означал «неужели». Антон надеялся, что именно так Клавдия жест и расценит. И надежды его оправдались.       — Да что такого! — воскликнула Потехина, занервничав. — Ну, что я такого сказала!       — Что?       — Что «что»? — сердито переспросила женщина и тут же нашлась: — Сказала, что Проша печь расписывать закончил. Вот что. Если Ефим поторопится, то…       — То что? — Потехина молчала, и Антон закончил за неё: — Застанет вашего мужа?       — Да, да! — раздражённо ответила Клавдия. — Я Фоме сколько раз говорила: не ходи, когда Ефима дома нет. А он: не твоё дело, сами разберёмся. Вот и разобрались! — вскрикнула она со слезами в голосе. — Ни мужа, не деверя, ни жены его, и ребёнок-сирота на мою… — всхлипнув, она закрыла рот кончиком платка и зажмурилась «в чувствах», как говаривала квартирная хозяйка Антона.       Он даже головой мысленно покрутил: «Актриса!»       — Значит, Ефим от вас услышал про Фому?       — Ну, от меня! И что с того? Не я, так другой кто сказал бы, да ещё и добавил бы…       — А вы, стало быть, не добавляли? Всё как есть сказали?       Потехина с упрёком посмотрела на Коробейникова:       — Что вы меня всё допрашиваете! Горе у меня! А вы со своими расспросами!..       — Да, — повинно наклонил голову Антон, — простите. Хочу дело скорей закончить… — Потехина махнула рукой: оставьте, мол, свои извинения при себе. — Не забудьте прийти в управление протокол подписать. Честь имею. — И быстро покинул больницу…