Свидетель

      Время близилось к обеду, в животе негромко бурчало, но Коробейникову было не до этого. Предстояло навестить доктора Милца. Штольман часто прежде всего ехал в мертвецкую, откуда выходил с уже готовыми выводами. Может, и у Антона получится…       В мертвецкой Коробейников столкнулся с доктором Головиным, памятным Антону по делу кулачных бойцов.       — Господин… Коробейников, если не ошибаюсь? — прикоснувшись к шляпе, спросил доктор.       — Не ошибаетесь, господин Головин. А что вы здесь делаете?       — Приглашён доктором Милцем для консультации, — важно ответил Головин.       Они оба вошли в мертвецкую, где их встретил Александр Францевич.       — Антон Андреич! — обрадовался Милц. — Хорошо, что вы зашли, а то я уж посылать за вами собрался. Прошу.       На столе лежало закрытое простынёй тело, пахло карболкой. Милц знал, что Антон не любит здесь бывать, и потому торопился отпустить молодого полицейского.       — Господин Головин, — пригласил доктор своего коллегу к столу и откинул простыню, — посмотрите вот на это. Что вы думаете?       Антон увидел Ефима. Оба эскулапа склонились над лицом мертвеца, разглядывая синяк на его подбородке. Коробейников отвернулся к окну: его подташнивало. Возможно, от голода…       — Этот синяк, несомненно, от удара в челюсть, — услышал он уверенный голос Головина. — Надо сказать, удар сильный. От такого человек может на некоторое время обеспамятеть или даже сознание потерять.       — Вы уверены? — спросил Антон, повернувшись к столу и стараясь не глядеть на тело.       — Абсолютно, молодой человек. Я достаточно долго и постоянно занимаюсь кулачными боями… — Он остро взглянул на Коробейникова. — Надеюсь, это не преступление?       Антон не успел ответить: вмешался доктор Милц:       — Значит, так, Антон Андреич. Теперь я могу с полной уверенностью констатировать, что Ефим получил удар в челюсть, пребывал некоторое время в бессознательном или беспамятном состоянии, потом пришёл в себя и, выпив водки, умер.       Вот тут картинка полностью сложилась в голове Коробейникова: Фома ударил Ефима, и тот потерял сознание, или «обеспамятел», как сказал Головин. Пока Фома стоял на коленях перед Катериной, вошёл кто-то, ударил его кочергой и положил её под руку Ефиму. Тот пришёл в себя, увидел тела и… возможно, пришёл в ужас. И кто-то дал ему водки… Этим «кто-то»… была Клавдия. Больше некому.       — Спасибо, доктор, — сказал Антон, но уйти ему не дали.       — А про других услышать не желаете? — сказал ему в спину Милц.       — Желаю, — повернулся Антон, покраснев. Совсем забыл, что тел было три.       — Как я уже говорил, первой умерла женщина, ударившись об угол лавки. Следом убили Фому ударом кочерги по затылку. Удар нанесён сверху. Следовательно… — Милц взглянул на Коробейникова.       — Либо убийца — великан, либо Фома стоял на коленях, — закончил Коробейников. — Потому лежал лицом на груди женщины.       — Верно, — продолжал Милц. — А Ефим… после удара в челюсть упал, где стоял. Так? — повернулся он к Головину, и тот важно кивнул. — Придя в себя, сел… и выпил. Водка даже до желудка не добралась, как он был уже мёртв.       — Спасибо, Александр Францевич, — с чувством повторил Антон и покинул мертвецкую.       На улице его поджидал… Ребушинский. Он прохаживался вдоль экипажа, но, увидев Коробейникова, кинулся к тому, как к родному.       — Антон Андреич! Несколько вопросов, на которые общественность желает получить ответы… Почему Ефим стал убийцей? Является ли его брат Фома спусковым курком случившегося? Не станет ли способ, каковым Ефим расстался с жизнью, причиной отставки доктора Милца? Правда ли, что ребёнок, ставший невольным свидетелем убийства, сошёл с ума или…       Коробейников вскочил в экипаж, и Мефодий, не дожидаясь команды, тронул коня.       — Вы же всё сами знаете, господин Ребушинский, — прокричал Антон, отъезжая. — Мне вам даже добавить нечего…

***

      …По дороге из больницы Антон думал о деле. И чем больше думал, тем больше понимал, что никаких прямых улик у него нет, только косвенные да его догадки. А с догадками в суд не пойдёшь…       Проезжая мимо трактира, он спохватился, что время обеденное, а он сегодня толком и не позавтракал, торопясь на службу. А из трактира такой вкусный дух идёт!..       Но время близилось к трём, если уже не перевалило на четвёртый час, и Штольман уже, наверно, вернулся из Заречья, и, подавив желание пообедать, Коробейников поехал на службу…