Клин клином

Когда совсем рассвело, Ольгерд вылез из кресла и принялся расхаживать по комнате, бессознательно потирая складку между бровей. Так не могло больше продолжаться. Это не жизнь. С каждым днем он все сильнее отдалялся от внешнего мира и погружался в мир внутренний, где кишели неизвестные чудовища, где так легко было потерять себя, и не было видно грани между прошлым и настоящим. Его пугала природа чувств, которые скрывались в этой глубине. Как будто что-то в нем оказалось сломанным, безнадежно испорченным – крошечный червячок, без устали подтачивающий его изнутри. Ему казалось, еще немного и он поймет что-то важное, но ответ ускользал от него, оставляя вместо себя только смутное раздражение. Так ни до чего и не додумавшись, Ольгерд решил отвлечься тем, что натаскал воды в ванную, а потом долго и ожесточенно скоблил все тело, стараясь избавиться от въевшегося под кожу ощущения грязи. Именно там ему пришел ответ, который он до этого так безуспешно искал. Помог в этом обыкновенный кусок мыла. А еще, хотя Ольгерд ни за что не признался бы в этом, немалую роль сыграл и недавно увиденный им кошмар. Втайне он надеялся, что, задыхаясь от перетянувшей шею веревки и проваливаясь в объятия смерти, он еще раз почувствует нечто сродни тому удовольствию, которое испытал накануне. Он не собирался доживать свои дни, снова погружаясь в то состояние пустоты, из которого чудом выбрался. Куда лучше было уйти на пике эмоций, пока максимально открыты раны, нанесенные проснувшейся совестью, пока чувство вины разъедало сердце не хуже язвы, пока не притупилось спасительное раскаяние. Обрывая свою жизнь, он не одерживал никакой победы, но обретал самое главное – покой, которого ему так не хватало. План был готов, и для приведения его в исполнение недоставало лишь нескольких вещей. Действуя по наитию, Ольгерд пошуровал руками в остывшей золе, и почти не удивился, когда нащупал несколько слегка закоптившихся, но уцелевших монет. Это еще больше убедило его в правильности принятого им решения. Дальше откладывать не было смысла. В разгар дня на центральной площади царила суматоха. Спорили о каких-то событиях государственной важности, сплетничали о бытовых неурядицах, жаловались на погоду. Никогда еще Ольгерд не чувствовал себя настолько далеким от людей. Он, не глядя, прошел мимо лавок торгашей, крикливо расхваливающих свой товар. Зайдя в продовольственную лавку, купил моток веревки и несколько толстых свечей. Хотелось, чтобы в последние мгновения его жизни вокруг было светло. Потом, выбрав наиболее длинный и безлюдный маршрут, пошел обратно. Мешок с покупками успокаивающе оттягивал руку. Дома он расставил свечи по углам и зажег их, освещая свой импровизированный эшафот. К выпивке он не притронулся, хотя эта мысль не раз посещала его по ходу приготовлений. Веревку Ольгерд привязал к потолочной перекладине, встав на стул и с первого раза соорудив симпатичную петлю, словно только этим всю жизнь и занимался. На самом деле, он никогда никого не вешал. Такой вид убийства всегда казался ему излишне хлопотным и показушным – в том, чтобы лихо отсечь противнику голову было куда больше чести. Он подумал было о том, чтобы оставить после себя записку - вроде как любому порядочному самоубийце полагалось поступать именно так. Но, поразмыслив над этим, пришел к выводу, что ему нечего сказать. К тому же, его мало интересовало, что будет дальше. Жизнь продолжится как ни в чем не бывало, и через несколько месяцев никто уже не вспомнит об Ольгерде фон Эвереке, когда-то нагонявшем страх на всю округу. Сейчас ему делалось смешно при мысли, что он мог внушать кому-то страх. Кем он был без помощи Господина Зеркало? Жалким неудачником, погрязшим под ворохом неразрешимых проблем. И теперь все заканчивалось именно так, как когда-то началось. Карета снова стала тыквой, лошади обернулись мышами и убежали в преисподнюю, а он остался. Зачем? Ольгерд посмотрел на часы, стрелки которых остановились на половине девятого. Однако, судя по темноте за окном, уже давно перевалило за полночь. Ничего удивительного. Он вообще стал часто выпадать из реальности. Недокуренная трубка лежала на столе, выпуская вверх тоненькую белесую струйку. Та зависла в воздухе, извиваясь, как большой вопросительный знак. Казалось, даже дыму было любопытно, сможет ли он довести дело до конца. Ольгерд залез на стул и просунул голову в петлю. Гнилое дерево под ним скрипнуло, но выдержало вес – он уже проверил его на прочность, когда лазил прикреплять к балке всю конструкцию. Вопреки всему его охватило предвкушение, совсем как в детстве перед тем как он в очередной раз собирался совершить какую-нибудь глупость: например, съесть найденную в лесу неизвестную ягоду или спрыгнуть с крыши сарая в стог сена. Не совсем то, что полагается чувствовать в шаге от гибели, но ему грело душу осознание, что он вот-вот будет свободен. И больше не будет мыслей, мучающих его, не будет сожалений. Он посмотрел вниз, на запыленные мыски своих сапог. В голову пришла абсурдная мысль, что хорошо бы их почистить. Он отбросил ее с ожесточенным пренебрежением, отмахнулся, как от назойливой мухи. Какая-то часть его все же цеплялась за жизнь, и возможно, все-таки стоило выпить, чтобы заглушить тревогу, но это шло вразрез с его желанием чувствовать все до самого конца. Он слегка покачался, перекидывая вес с пятки на носок и делая глубокий вдох, как боязливый ныряльщик. Петля свободно обхватывала шею – ни дать ни взять цветочная гирлянда, какими девчонки украшают парней на майские праздники. Ольгерд криво усмехнулся – похоже, байка о том, что за миг до смерти перед глазами проносится вся жизнь все же имела кое-какие основания. Он закрыл глаза, как бы примеряясь к темноте, в которую собирался уйти навсегда. Вот так. Очень спокойно, очень тихо. Без мыслей, без страхов, без желаний. То, что нужно. Осталось сделать шаг вперед. Всего один шаг. Стул и так шатался – этого бы вполне хватило. А дальше… - Тебе помочь, Ольгерд? Он обернулся так резко, что едва не полетел со стула. Первым ощущением был даже не испуг, а жуткий стыд от того, что кто-то застал его в таком положении. В конце концов, нет ничего унизительнее, чем быть застуканным за таким интимным занятием, как онанизм или подготовка к самоубийству. В уме Ольгерда эти две вещи не так уж и сильно отличались. Просто в первом случае объектом желания выступала жизнь, а в другом – смерть. За спиной никого не было. И когда он уже решил, что ему почудилось (удивительно, с какой быстротой разум умеет находить успокаивающие объяснения), когда он повернулся обратно, наконец, позволяя себе выдохнуть, его взгляд наткнулся на встречный. Ольгерд вскрикнул и отдернулся. Стул пошатнулся, и он вместе с ним, бестолково махая руками и отчаянно пытаясь удержать равновесие. Петля затянулась, ощутимо ограничивая приток воздуха. Он вцепился в узел у себя над ухом, вытаращив глаза и мгновенно покрывшись холодным потом. Мысль о смерти вдруг перестала казаться такой уж заманчивой. Господин Зеркало сидел за напудренным пылью столом, где всего несколько минут назад сидел он сам. Ольгерд моргнул, в последней попытке избавиться от наваждения, но оно не пожелало исчезнуть. В одной руке о’Дим держал заново разожженную трубку – медленно, не отводя глаз от его перекошенного лица, он сделал затяжку и, откинувшись назад, выдохнул в потолок струю дыма. - Продолжай, пожалуйста. Я не буду тебе мешать. Ольгерд ошеломленно молчал, вцепившись в душащую его петлю. Слова не шли на язык. Да и что он мог сказать? Попросить убраться? Напротив, в этой драме не хватало только палача. Теперь все были на своих местах. - Я не сплю? – прохрипел он. - Резонный вопрос, - сказал о’Дим c приятной улыбкой. - Нет, не спишь. Между судорожными вдохами и то и дело сгущающейся темнотой перед глазами, Ольгерд не находил в себе сил оторвать взгляд от лица, которое он надеялся больше никогда не увидеть. - В чем дело? Уже передумал? Словно в подтверждение этим словам, стул снова покачнулся, и Ольгерд крепче вцепился в проклятый узел, чувствуя, что вот-вот потеряет равновесие. - Н-нет. - Уверен? По-моему, ты не очень-то контролируешь ситуацию. В таких тонких делах как повешение, друг мой, весь секрет в тщательной подготовке. А ты ей явно пренебрег. Как говорится, поспешишь – людей насмешишь. Уже в которой раз он убедился, что по степени паршивости реальность часто превосходит вымысел. Даже в самых бредовых фантазиях он совсем не так представлял их встречу. Впрочем, по понятным причинам он старался лишний раз не углубляться в детали. Ольгерд открыл рот, еще не слишком представляя, что ответит, но в этот момент ножка стула все-таки не выдержала и подломилась, лишив его опоры. Он зажмурился, ожидая агонии неизбежного удушья, но этого не произошло. Тогда он кинул растерянный взгляд вниз и увидел, что стул замер, под невозможным углом наклонившись к полу. Сам он тоже висел или, вернее, парил в воздухе, замороженный небрежным щелчком пальцев. - Что ты делаешь? – вырвалось у него. Как бы он ни не хотел этого показывать, в голос просочились нотки паники. - Итак, - сказал о’Дим, проигнорировав его вопрос. – Мы снова встретились. И как, позволь заметить! Так-то ты отплачиваешь Геральту за помощь? - Ты же… Ты должен был уйти, – петля все еще давила на горло, но, по крайней мере, больше не нужно было беспокоиться о том, чтобы удерживать равновесие. – Геральт сказал… - Что избавился от меня? – о’Дим усмехнулся. - Нет, Ольгерд. Я не люблю подолгу оставаться в тени. Это, знаешь ли, ужасно скучно. – Я уже… ничего тебе не должен. Под пристальным, словно сдирающим с него кожу, взглядом, он содрогнулся. - Верно. Не должен. О’Дим обошел его, остановившись у него за спиной. Кожа тут же покрылась мурашками, реагируя на малейший шорох, на мельчайший зачаток движения. - Когда часики снова затикают, - прошептал о’Дим ему на ухо, – ты, мой дорогой, обнаружишь себя в очень интересном положении. Скорее всего, оно продлится не больше пары минут – но зато какие это будут минуты! Их хватило бы на пару-тройку жизней, настолько они будут насыщенными. - Значит, все дело в мести? За этим ты пришел? О’Дим расхохотался. - Что мне до такой смешной вещи, как месть? К тому же, ты и без меня прекрасно справился. Никто не сравнится со смертными в искусстве истязать себя. Не зря ведь говорят, что настоящий ад всегда внутри, а не снаружи. Или ты не знал? Рука – тяжелая и в тысячу раз реальнее любой фантазии - похлопала его по плечу, и Ольгерд поперхнулся остатками воздуха. - Тогда зачем? О’Дим обошел полный круг, снова представ перед ним. - Скажи мне честно, - сказал он, заглядывая Ольгерду в глаза, - ты ведь уже передумал умирать? Больше всего тебе сейчас хотелось бы выбраться из петли, но сделать этого сам ты не можешь. Обстоятельства, обстоятельства… - он снова рассмеялся, как будто находил это слово невообразимо забавным. Ольгерд не ответил, глядя на него застывшим взглядом. Господин Зеркало напоминал ему змею, неспешно выписывающую круги перед жертвой. - Понимаю, - продолжал он. - Ты справедливо опасаешься просить меня о помощи. Так вот, позволь тебе напомнить: сейчас у тебя только два выхода. Один из них ты уже знаешь – выбери его, и все закончится, пусть и не самым приятным образом. Но не волнуйся, - прибавил он все с той же усмешкой, - я пробуду с тобой до самого конца. - А второй? – просипел Ольгерд. О’Дим хитро посмотрел на него, словно спрашивая: ты точно хочешь это знать? - Второй, - сказал он, вдоволь насладившись неуютной паузой, - мне представляется куда более сложным и интересным – а это именно то, что я люблю. Осталось только узнать, чему отдашь предпочтение ты. Но это долгий разговор, а ты едва держишься на ногах, - прибавил он, смерив Ольгерда многозначительным взглядом. Ольгерд с трудом сглотнул. Продолжать разговор в его нынешнем положении и впрямь было глупо и неудобно. - Если ты снова хочешь втянуть меня в сделку… - То что? – с видимым весельем перебил его о’Дим. – Ты повесишься? Милости прошу. Я мог бы даже связать тебе руки, чтобы не возник соблазн в последний момент передумать. Ольгерд вздрогнул, слишком явственно представив эту картину. - Так я и думал, - улыбнулся о’Дим, легко прочитав ответ на его лице. – Ты еще не до конца лишился рассудка, хоть и приложил к этому все усилия. Так, может, уделишь несколько минут старому приятелю? Соображать получалось плохо. Ольгерд понятия не имел, почему о’Дим повел себя именно так, а не иначе, но нисколько не обольщался чистотой его намерений. И все же соблазн вылезти из петли был слишком велик. Да и что он, в самом деле, терял? - Ладно, - выдавил он. - Давай поговорим.