Клин клином

«Да уж», - подумал Ольгерд. - «Лихо меня угораздило. И театр я ненавижу». На самом деле, так было не всегда. На свой первый спектакль он попал еще мальчишкой. Что тогда происходило на сцене, Ольгерд запомнил плохо, но в подсознании отложился вихрь красок, громкая выразительная речь с подмостков, давка, галдеж и бурные, под конец показавшиеся ему прямо-таки оглушительными, аплодисменты. Все это, в сочетании с ярким, бьющим прямо в глаза весенним солнцем, запахом каленых орехов и сладкой выпечки наполнило его жадную до новых впечатлений душу ощущением какого-то небывалого праздника. Позже, заручившись молчанием брата, он повадился бегать в грязный, облюбованный всяким сбродом переулок, где дважды в неделю разбивался дырявый шатер, и на потеху публике давалось очередное представление. Впрочем, продолжалась это недолго. Каким-то образом весть о его регулярных исчезновениях дошла до отца, и тот устроил им с Витольдом серьезный нагоняй. «Театр – сборище шлюх и нищих», - сказал отец, заново подпоясываясь тяжелым ремнем с железной бляхой (само собой, спать после подобных «разговоров» получалось только на животе). – «Моим сыновьям в таком обществе делать нечего. Надеюсь, мы друг друга поняли». И пригрозил лишить обоих наследства, если этот срам еще повторится. «В самом деле, дались тебе эти кривляния?» - морщась и потирая зад, спросил Витольд, когда они остались одни. – Батя, в общем-то, прав. Оно того не стоит» «Заткнись», - огрызнулся Ольгерд. Как мог он, не выставив себя посмешищем, объяснить все то, что лично для него было связано со сценой? Например, совершенно особый, терпкий воздух, пропитанный запахом сосновых опилок, или томительную неподвижность опущенного занавеса, скрывавшего дешевые декорации, которым его воображение придавало недостающую достоверность? Каждое новое представление распахивало перед ним дверь в иные миры, где с захватывающей дух быстротой сменяли друг друга фантастические картины и оживали герои старинных легенд. Невозможно было вообразить, что дело всего лишь в гриме и пестрых тряпках, и что никакие это не герои, а обычные существа из плоти и крови, со своими грешками и мелкими, никому не интересными проблемами. Не такими они были, когда выходили на сцену. Там, на волшебном помосте, происходила мгновенная метаморфоза, и вступившие на него вдруг становились богами и правителями, героями и злодеями - и Ольгерд скрипел зубами от злости, когда кто-то в толпе позволял себе сальные шуточки или осмеливался похабно свистеть выходящей на прощальный поклон чахоточного вида эльфке. Усталая и бледная, с растрепанными волосами и уже без короны, для него она все еще сохраняла величие воплощенного ею образа. «Заткнись», - повторил он, бросив на Витольда мрачный взгляд. – «Ни черта ты не понимаешь». Как и многое другое, в юности кажущееся неизменным, с годами его страсть поугасла. После смерти родителей Ольгерд вряд ли хоть раз вспоминал о своем прежнем увлечении, и только звон колокольчика на проезжающей где-то неподалеку крашеной повозке мог заставить его мимолетно поморщиться и плотнее прикрыть ставни. В общем, еще недавно он имел все основания думать, что с театром для него покончено. Но, как и во многом другом, что касалось планов на будущее, здесь он допустил ошибку. Я довольно пристрастный зритель. Ольгерд вздрогнул - так живо прозвучала для его ушей эта фраза. Захотелось обернуться, но он сдержал порыв. Сейчас это бы только все испортило. А время, увы, больше не стояло на месте. «Отставить панику. Думай, думай, дурья твоя башка». Он закусил губу, проклиная себя за то, что согласился на эту дурацкую затею, и за то, что в очередной раз позволил собой манипулировать. На какое-то мгновение мысленное напряжение достигло пика, грозя разорвать ему голову, а потом складки на лбу разгладились, и во взгляде появилась победная легкость. Ответ пришел оттуда же – из прошлого. Был вечер. На тускло освещенной площади собралось на удивление мало народа. Ставили легенду о чернокнижнике, который задолжал душу дьяволу. В этот раз Ольгерд почти не слышал привычного свиста и остроумных выкриков. А, может, он просто их не замечал, полностью попав под чары разворачивающейся перед ним трагедии и не сводя глаз с человека в алом плаще. Он уцепился за всплывший в памяти образ. Быстрые, на первый взгляд суетливые движения, в которых, однако, нет ничего лишнего. Звучный и четкий, вежливый на грани сарказма, голос, и прямой неподвижный взгляд. В очередной раз он подивился мастерству наверняка давно почившего актера, сумевшего с пугающей точностью изобразить то, чему он сам теперь был вынужденным свидетелем. Некогда предаваться праздным размышлениям, напомнил он себе. Пока на его стороне была внезапность, и ею стоило грамотно воспользоваться. Закрепившись в этом решении, Ольгерд сделал еще один шаг вперед. - Здравствуйте, дети мои, - бодрым голосом поприветствовал он всех собравшихся. Последовавшая за этим немая сцена была так выразительна, что наверняка соответствовала всем канонам драматической постановки. Человек с ножом странно хрюкнул и выронил нож. Девушка на алтаре перестала кричать, потому что, кажется, снова потеряла сознание. Как начинающий актер он мог бы собой гордиться. Несостоявшийся убийца откинул капюшон, явив на свет рябое лицо с жиденькой бородкой. Во всем его облике, от острого носа до маленьких, бегающих глазок, было что-то неприятно крысиное. - Кто ты? – пискляво спросил он, мигом растеряв весь прежний пафос. Ольгерд постарался как можно гадостнее усмехнуться. - Неужто моя персона нуждается в представлении? Разве истинный слуга Тьмы не узнает своего господина? Повисла еще одна пауза. По остальной компании, при его появлении сбившейся в тесную кучку, волной прокатился испуганный шепот. Повинуясь поспешному сигналу рябого, они один за другим откинули капюшоны. Как Ольгерд и предполагал, почти все они оказались детьми: двое белобрысых мальчишек, очевидно братья – тот, что помладше, со свежими следами ногтей на щеке - и две девчонки с разрисованными углем лицами. Слишком рано появившаяся взрослость в глазах выдавала в них беспризорников. - Что же вы притихли? – осведомился он, скрестив руки на груди и злорадствуя про себя. – Может быть, не рады меня видеть? Их предводитель, несмотря на очевидный испуг, сумевший взять себя в руки, подобострастно склонил голову. - Прости, о владыка, презренное несовершенство твоих рабов, - пробубнил он. – Не гневайся, но твой облик поверг нас в изумление. Ольгерд посмотрел на него воспаленным от дыма взглядом. Рябой моргнул и совсем съежился. - Вот как? И что же такого изумительного вы углядели в моем облике? – вкрадчиво спросил Ольгерд. - Дело в том, что он не совсем… не совсем привычен, - запнувшись, нашелся рябой. - По всем канонам ты должен быть… - он замолчал, явно не осмеливаясь закончить фразу. - Рогат! – подсказал кто-то из задних рядов. На выскочку тут же зашикали. Ольгерд подавил смешок. - Выходит, вы находите мой облик несовершенным? - Нет, Повелитель! – с жаром возразила девица с длинной, косо подстриженной челкой. В ее широко раскрытых, густо подведенных глазах, стояли слезы. Ольгерд не мог припомнить, чтобы за всю жизнь кто-то хоть раз смотрел на него с таким искренним восхищением. – Ты еще прекраснее, чем нам рассказывали. - Благодарю, дочь моя. Он сам не заметил, как начал получать удовольствие от всей этой клоунады. Трудно, очень трудно было не поддаться азарту, который вызвала в нем неожиданно обретенная свобода. Кто знает, может, это был его единственный и последний шанс посмеяться. И нет, господа, он не собирался его упускать. - Ну, говорите, зачем меня потревожили? Они переглянулись. Рябой многозначительно прокашлялся. - Желаем приобщиться к твоей милости, Повелитель, - затянул он заученным голосом, - и тем приумножить царствие твое… - Э, нет, сын мой, - перебил его Ольгерд. – Что ты, в самом деле, будто проповедь читаешь. За таким я лучше в храм Вечного огня пойду, - кто-то сзади неуверенно хихикнул. - Лучше скажи: вот сам ты чего хочешь? Рябой облизал губы и быстро оглянулся на своих притихших учеников. Его и без того малопривлекательное лицо вытянулось, принимая страдальческое выражение. Было видно, что ему очень не хочется говорить при свидетелях, но соблазн получить желаемое прямо здесь и сейчас был слишком велик. - Богатства, власти и жизни вечной, - наконец, выдал он и, подумав, добавил. – Здоровья еще, если можно. - Само собой, - согласился Ольгерд, изо всех сил стараясь сохранять серьезный тон. – Что ж, нет ничего проще. Осталось только договориться о цене. Рябой ринулся к алтарю, на ходу путаясь в складках аляповатого плаща. - Узри, о Повелитель! – провозгласил он. - Перед тобой невинная дева, свежая, как утренняя роса, нежная, как… - Не пойдет, - сказал Ольгерд. Рябой выпучил на него глаза. - То есть как? - А вот так. Не приму я твое подношение. Вид у бедняги стал такой поникший, что Ольгерд едва не почувствовал жалость. - Так чего же желает Повелитель? – растерянно спросил рябой. - Повелитель желает, - сказал он, - чтобы ты, сын мой, заткнулся и слушал. Сзади, со стороны его недавнего укрытия, раздался тихий смешок. Ольгерд повысил голос: - Вы все слушайте. Он пробежал глазами по их бледным восторженным лицам и убедился, что ему внимают. - Легко проливать чужую кровь, - снова заговорил он. - Но, скажите, где в этом слава? Где величие? Нет, дети мои, тот, кто хочет иметь со мной дело, должен был готов на большее. При этих словах рябой постарался как можно незаметнее сделать шаг назад. - Прости, Повелитель, - внезапно подал голос более рослый из мальчишек. – Но ведь в Черной книге говорится, что ты не можешь явиться без жертвоприношения. Как же это тебе удалось? «Хорош», - отрешенно подумал Ольгерд. «Этого так просто не проведешь». - Сын мой, что за глупости? – он презрительно фыркнул. - Я стою перед тобой, так сказать, в натуральном своем виде, а ты, прости, Господи, впариваешь мне про какую-то книгу. Уж не сомневаешься ли ты в моем могуществе? Мальчишка не ответил. Начались новые перешептывания, а потом рябой, на лице которого проступила догадка, тонко и неприятно улыбнулся. - Никто не сомневается в твоем могуществе, Повелитель, - слащавым голосом протянул он, - и, уж конечно, не нам, жалким смертным, требовать от тебя доказательств, - он выдержал паузу, явно предвкушая развязку. - Но я все же осмелюсь - да-да, осмелюсь! - нижайше просить тебя явить нам хотя бы одно из твоих чудес. Ведь для тебя это сущий пустяк, а нам будет чем воодушевить новых твоих последователей. «Хитер, собака», - с сожалением подумал Ольгерд. - «А про Господа это я зря ввернул» Никто не шелохнулся, не изменил позы, но теперь в устремленных на него взглядах, кроме страха и восторга, появилось напряженное ожидание. Было ясно, что пытаться и дальше заговаривать им зубы совершенно бесполезно. Его прикрытие, и без того шитое белыми нитками, уже вовсю лопалось и трещало по швам. - Значит, желаете чуда? – медленно проговорил Ольгерд. – Что ж, будь по-вашему. У меня и впрямь есть, что вам показать. Он сжал кулак, намереваясь ударить рябого в нос – все-таки вряд ли тот ожидал прямого нападения. А дальше можно было действовать по ситуации. Ольгерд очень сомневался, что кто-то из этих сопляков держал в руках оружие посерьезнее жертвенного ножа. Он уже был готов привести свой нехитрый план в исполнение, когда почувствовал странное покалывание в правой части тела. Кулак сам собой разжался, а рука налилась немотой от кисти до локтя и вытянулась вперед. Расширенными глазами он смотрел, как сквозь его стиснутые пальцы вырываются языки черного пламени. А в следующий миг пламя с ревом устремилось вперед и ударило прямо в цель. Раздался истошный визг. На том месте, где только что стоял его главный оппонент, клубами валил густой дым, сквозь сизую завесу которого можно было различить бьющуюся в агонии фигуру. Пахнуло горелым мясом, и Ольгерд еле удержал рвотный позыв. К счастью, в этот момент на него никто не смотрел. Все взгляды были прикованы к катающемуся по земле несчастному, который теперь, судя по очертаниям, яростно царапал себя, пытаясь избавиться от пожирающего его заживо пламени. Когда вопли перешли в хрипы, а вскоре совсем затихли, дымовая завеса рассеялась, оставив на память кучку жирного пепла. Кто-то ахнул. Ольгерд и сам едва удержался от сходного выражения эмоций, уставившись на свою руку так, словно она превратились в ядовитую змею. Сейчас она ощущалась чем-то настолько чужеродным, что, будь у него сабля, он, наверно, попытался бы ее отсечь. - Ну что, ребятки, - сказал он, усилием воли возвращая себе непринужденный тон. – Достаточно ли с вас чудес? Или еще поколдуем? Ответом ему была тишина и дружный стук зубов. Ольгерд перешагнул через кучку пепла и приблизился к алтарю. К руке медленно возвращалась чувствительность. - Повелитель? – дрожащим голоском позвала его молчавшая до сих пор девочка с трогательными тоненькими косичками. Судя по виду, она готова была заплакать. - Да, дочь моя? - Нас ты тоже испепелишь? Ольгерд покачал головой. - Нет. Вы ничем меня не прогневали. Все как один облегченно выдохнули. Девочка с косичками робко улыбнулась и покрепче прижалась к подруге. «Рано радуетесь, детишки. Спектакль еще не закончился». Ольгерд заложил руки за спину и медленно двинулся вокруг алтаря. - Прежде чем нас так бесцеремонно прервали, - сказал он, - молодой человек задал мне вполне резонный вопрос. Я действительно пришел не просто так. У меня есть для вас новость чрезвычайной важности. Он помолчал, якобы любуясь произведенным эффектом - на самом же деле, судорожно подбирая слова. Вымотанное затянувшейся импровизацией воображение подчинялось со скрипом. - Грядет конец знакомого вам мира. Тьма восторжествует, и те, кого я изберу, уже сегодня встанут под ее знамена. И потребуется для этого самая малость. - Сегодня? – озадаченно переспросил мальчишка с царапиной. – Как? - Твоя недогадливость меня удручает, сын мой. Бедняга пристыженно опустил глаза. На его по-детски круглом лице проступили красные пятна. – Может, кто-то более сообразительный уловил мою мысль? – обратился Ольгерд к остальным. Они стояли, потупившись, точно студенты-недоучки на годовом экзамене. Он усмехнулся. - Все просто. Вам нужно будет завершить ритуал. - Но, Повелитель, - осторожно заметила девица с челкой. - Ты ведь сказал, что наша жертва не годится… - Верно, дочь моя. Совершенно верно. Ольгерд выдержал паузу и расплылся в злодейской улыбке – судя потому, как все отпрянули, получилось у него слишком уж хорошо. - Именно поэтому жертвой станет один из вас. Они молчали, глядя на него блестящими, почерневшими от ужаса глазами. Ольгерд скрестил руки на груди и выжидающе замер. – Ну, кто тут у нас самый смелый? Кто не пощадит жизни ради своего Повелителя? Первым не выдержал младший из мальчишек. - Но я не хочу умирать! – вскрикнул он звенящим от напряжения голосом. Крик потонул в тишине, но на всех прочих лицах была написана та же мысль. - Ах, сын мой, - ласково проговорил Ольгерд и, протянув руку, ухватил его за подбородок. – Ты слишком молод и еще не способен оценить величия такого поступка. Впрочем, я и не требую его именно от тебя. Скажи, кого бы ты хотел видеть на этом месте? Тишина сделалась прямо-таки звенящей. Все затаили дыхание. Мальчишка застыл, скривившись, как от боли. На его широком, цветом напоминающем простоквашу, лице выступили капельки пота. - А ведь все могло быть иначе, - как бы в задумчивости проговорил Ольгерд. – Вы ребята неглупые и вполне могли бы избрать другой путь. Могли бы сами вершить свою судьбу, быть свободными. Призвав меня, вы тем самым обрекли себя на вечные муки. - Повелитель, - тихо сказала девушка с челкой. По ее щекам поползли угольные дорожки слез, и на этот раз они явно не имели ничего общего с восторгом. – Отпусти нас, пожалуйста. Мы… мы больше тебя не потревожим. - Не потревожите? – переспросил Ольгерд и расхохотался. – Ты что же, думаешь, можно просто взять и передумать? Повиниться за отнятое у меня время? Нет, дорогуша, это так не работает. Раз со мной связавшись, ты останешься моей навсегда, - сказал он и повторил страшное слово громче. – Навсегда. Он перевел взгляд на всхлипывающего в его хватке сопляка. - Ну, кого ты выбрал? Думай скорее. Или я сделаю это за тебя. - Отпусти его, - резко сказал чей-то голос. Ольгерд удивленно поднял голову. Старший мальчишка был бледен и от страха едва держался на ногах, но взгляд его оставался твердым. С еще большим удивлением Ольгерд прочел в этом взгляде ненависть. - Ты что-то сказал, сын мой? - Отпусти брата. Если хочешь, возьми меня. А его не тронь, понял? Его словно ударило обухом по голове. Преодолевая растущее отвращение к себе, Ольгерд разжал пальцы. Сопляк рухнул на колени и зашелся навзрыд. «Заигрался ты, приятель, ох, заигрался» Ольгерд устало вздохнул и потер гудящие виски. - Кончайте истерику, - сказал он. – Не нужны мне ни вы, ни ваши души. Рыдания тут же прекратились, сменившись ошеломленной тишиной. - Как это не нужны? – недоверчиво переспросил старший из братьев. Ольгерд в очередной раз отметил, как хорошо он держится. Встретились бы они раньше, да при других обстоятельствах, из парня вполне бы мог выйти толк. - Тебя как звать, малой? – спросил он, уже не заботясь о том, что начинает серьезно выпадать из образа. - Упырь. Ольгерд улыбнулся. - Ничего себе имечко. Сам, небось, придумал? Мальчишка нахмурился и посмотрел исподлобья. - Ну, сам. «Хорош», - снова подумал Ольгерд. - «И, кажется, меня раскусил». - Ладно, слушай сюда, - сказал он. - В паре верст отсюда стоит помещичий дом. Понял, о каком речь? Упырь кивнул. - Еще бы. Там сейчас остановились люди фон Эверека. - Именно. Как рассветет, идите туда. Начнут спрашивать, чьи вы и откуда, говорите, от атамана. Пароль: «чертополох». Больше приставать не будут. А вы получите кусок хлеба и крышу над головой. Упырь наклонил голову и вдруг ухмыльнулся. - А сам атаман где? - Далеко. И нескоро еще вернется. Ну, мы друг друга поняли? Упырь кивнул, не сводя с него странного взгляда. - Тогда все, - сказал Ольгерд и махнул рукой. – Кыш, дети мои. Повторять ему не пришлось. Почти в мгновение ока место неудавшегося жертвоприношения опустело. Он выдохнул и отер выступивший на лбу пот. Внезапно прозвучавшие аплодисменты застали его врасплох. Ольгерд вздрогнул и повернулся. В руках у Господина Зеркало красовалась связка ядовито-желтых цветов. - Браво, фон Эверек, - сказал он, протягивая ему букет. - Должен сказать, ты превзошел мои ожидания. Особенно мне понравилась последняя импровизация. Я едва не прослезился. Решил убить двух зайцев и заодно скинуть себе пару грешков? Девушка на алтаре, наконец, пришла в себя, и теперь наблюдала за ними большими настороженными глазами. - Может, и решил, - огрызнулся Ольгерд. - И куда мне девать этот веник? - На этот счет у меня есть как минимум три идеи, - с приятной улыбкой сказал о’Дим. – Хочешь их услышать? Или все же не при даме? Ольгерд выругался и взял приторно пахнущий букет. - Это ты, - вдруг тихо, но отчетливо сказала девушка, глядя на Господина Зеркало. – Ты, а не он. - Сударыня, вероятно, бредит. Неудивительно, после таких-то потрясений… Она упрямо покачала головой. - Нет, меня ты не обманешь. Тебя выдает звук твоих речей, нечи… О’Дим закатил глаза. - Умоляю, только не нужно громких слов. Видишь, Ольгерд? Не всех тебе удалось одурачить. Кстати, с кем имеем честь, сударыня? Она поежилась, обхватив себя за плечи и подтянув посиневшие от холода колени к груди. - Успокойтесь, - сухо и слегка пренебрежительно сказал о’Дим. – Мне нет никакого дела до вас и вашего имени. Спрашиваю только ради удобства обращения. Она долго молчала. Потом посмотрела на Ольгерда и как будто немного успокоилась. - Грета. Меня зовут Грета. Спохватившись, Ольгерд стянул с себя рубаху. - Вот, наденьте, - неловко сказал он. – А то простудитесь. О’Дим фыркнул. - Вы только поглядите на этого дамского угодника. Последнюю тряпку сорвет, а своего не упустит. - Спасибо, - сказала Грета. – Вы очень добры. От взгляда прозрачных, словно светящихся изнутри глаз Ольгерду сделалось неуютно – как будто шевельнулся в затылке холодный и скользкий червячок. - Как странно… - она замолчала. - Что? - Я не вижу на вас печати договора. Один только след... Он похож на тонкий рубец. Ваша душа больше ему не принадлежит, но… – она прищурилась, как человек, силящийся разглядеть что-то вдали. – Во что вы позволили себя втянуть, несчастный? Почему хотите загубить себя? Ольгерд отвел взгляд. - Из огня да в полымя, - усмехнулся о’Дим. – Не успели отделаться от одного шарлатана, так и вы, дамочка, туда же. Лучше скажите, как вы с вашим даром умудрились попасть в такую неприятность? Грета поджала губы. - Этот человек, - она кивнула на кучку пепла, - сегодня вечером был у нашей настоятельницы. Я проходила мимо ее спальни и все подслушала. Он предлагал ей деньги… много денег за одну из послушниц. Я побежала предупредить сестер, но… - она сглотнула, - меня заметили. Больше я туда не вернусь. - И правильно, - согласился о’Дим. – Незачем молодой девице заживо хоронить себя в монастыре. И на это ты променяла будущее с тем, кто искренне любил тебя? Она побледнела. - А, - сказал Господин Зеркало. – Узнаю этот взгляд. Ты ведь тоже любила его, верно? Еще до того, как старая тетка, испугавшись твоего дара, отдала тебя на попечение монахинь. Как его звали? Генрих? Да, хороший был мальчик. Жить бы вам сейчас долго и счастливо, согласись ты на побег. Грета опустила глаза. Уголки ее губ задрожали. - Это все в прошлом, - тихо сказала она. - Ничего уже не изменить. - Прошлое, - усмехнулся о’Дим. – Где прошлое, там и настоящее. Правда, Ольгерд? - Оставь ее в покое, о’Дим. - Да помилуй, разве я ее беспокою? Мы просто разговариваем. - Вам есть куда пойти? – перебил его Ольгерд. Грета покачала головой, не поднимая взгляд. О’Дим рассмеялся. - Уж не собираешься ли ты и ее приставить к своей шайке? Так она скоро превратится в богадельню. Так и вижу большую глиняную табличку: «Приют имени Ольгерда фон Эверека», - продекламировал он, водя пальцем по воображаемым буквам. – Ну, разве не прелесть? Ольгерд не ответил. Как ни крути, о’Дим был прав. «Черт бы их всех побрал», - с неожиданной злостью подумал он. – «Нет чтобы взять и пройти мимо – на одну головную боль было бы меньше. В самом деле, куда ее теперь?». Грета подняла голову и посмотрела на него в упор, отчего Ольгерд тут же устыдился своих мыслей. - Не беспокойтесь, - сказала она. – Вы и так уже очень мне помогли. Со мной все будет в порядке. Где-то неподалеку тоскливо и протяжно завыли волки. Оба вздрогнули. - Да, не стоит беспокоиться, - сладко протянул о’Дим. – Ну, а нам пора. Позвольте откланяться, сударыня. Ты идешь, Ольгерд? Он не двинулся с места. – Вначале помоги ей. О’Дим поднял брови, остановившись вполоборота. - С какой это стати? - Ты же… - «обещал» хотел сказать он, но вдруг вспомнил, что никаких обещаний о’Дим ему не давал, и прикусил язык. - Да-да? Он молчал, чувствуя знакомую горечь поражения и восхищаясь тому, как ловко его в очередной раз его обвели вокруг пальца. В конечном итоге вся эта затея оказалась абсолютно бессмысленной. С тем же успехом он мог бы и не вмешиваться. Внезапно о’Дим улыбнулся. - А, впрочем, я могу кое-что сделать, - сказал он и в мгновение ока оказался у алтаря. Грета отпрянула. - Что ты задумал? – напряженно спросил Ольгерд. Почему-то ему показалось, что сейчас о’Дим просто испепелит несчастную, тем самым решив все проблемы. - Хочешь снова его увидеть? - спросил о’Дим. Грета приподнялась на локте, не обращая внимания на сползшую рубашку. Спутанные волосы упали ей на лицо, делая ее похожей на умалишенную. - Что? – одними губами спросила она. - Предлагаю один раз. Другого шанса не будет. Ольгерд молчал, наблюдая, как меняется, словно в калейдоскопе, выражение ее лица, приобретая беззащитное, по-детски доверчивое выражение. - И ты правда отправишь меня к нему? - Даю слово. - Да, – хрипло прошептала она, не сводя с него неистового, умоляющего взгляда. – Очень, очень хочу. - Тогда возьми меня за руку и подумай, где и когда хочешь оказаться. Не колеблясь ни секунды, она схватила его за руку и прижалась к ней губами. - Спасибо, - бормотала она, плача и смеясь. – Спасибо, спасибо, спасибо! - Ну, хватит, хватит, - поморщился о’Дим и махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. Она тихо вскрикнула и вдруг вся замерцала, будто ее облепили сотни светлячков. На мгновение силуэт вспыхнул ярче, а потом рассеялся в ночном воздухе. - Ну, вот и все, - подытожил о’Дим. – Дама спасена, злодей наказан. Можно расходиться. Ольгерд медленно обернулся в ту сторону, где высился особняк. Стало тихо-тихо, только ветер неутомимо тормошил верхушки деревьев, явно вознамерившись лишить их последних листьев. Судя по густой, синеватого оттенка темноте за крошечным пятачком света, была уже глубокая ночь. - Ну, что, идем? – неуверенно предложил он. О’Дим смотрел на него и улыбался чему-то своему, непонятному. Может, смеялся над ним, над его попытками держать ускользающий контроль. Ольгерд вдруг вспомнил, что на нем больше нет рубашки и подавил навязчивое желание прикрыться. - Пешком, если можно, - без особой надежды добавил он. - Как пожелаешь, - пожал плечами о’Дим. - Тогда встретимся на месте. Только ты уж, будь любезен, больше никуда не сворачивай. - Ты серьезно? О’Дим не ответил. Он уже исчез, оставив его наедине с ночным лесом и тишиной. Ольгерд поежился и растерянно оглядел разом опустевшую поляну. Несколько факелов потухло, остальные догорали, сердито выплевывая зеленоватые искры. Искры улетали в темноту, виляя и вспыхивая, как маленькие изумрудные кометы. «Медный порошок» - догадался Ольгерд. – «Когда-то и я таким баловался». Мысли о прошлом навевали тоску. Какое-то время он стоял неподвижно, вдыхая холодную сырость и пытаясь привести в порядок расползающиеся мысли. Потом повернулся и быстрым шагом пошел обратно. Скоро впереди замаячили изъеденные ржавчиной ворота. А за ними, словно вырванный из иной реальности, стоял помолодевший особняк, и ярким, обманчивым уютом горели внизу окна – точь-в-точь блуждающие огоньки. Он помедлил, прежде чем коснуться пальцами массивной латунной ручки. Попробовал ее повернуть - она поддалась сразу же, легко и бесшумно. Ольгерд толкнул дверь и вошел внутрь. Пока он отсутствовал, обстановка изменилась. Теперь все здесь не просто напоминало о прошлом - с пугающей точностью были воссозданы мельчайшие, уже почти позабытые им детали. Вернулись даже запахи. Дом казался обитаемым, он ожил, и все здесь дышало этой живостью. Но это не вселяло радость, как не радует никого внезапно оживший и давно уже оплаканный покойник. И холод, который он принес с собой, не торопился его покидать. Медленно, не поднимая головы, Ольгерд поднялся по сверкающей непривычной чистотой лестнице. Наверху стояла гладкая, такая же отполированная, как и все вокруг, тишина. Внутри у него тоже как будто все стихло – улеглись вспыхнувшие было недавно страсти, замолчали, точно пристыженные этим прилизанным, неестественным безмолвием. Затаились, ожидая чего-то. Он пошел по полутемному, устланному ковром коридору, избегая смотреть на стены, но боковое зрение все равно выхватывало отложившиеся в памяти детали. Вот здесь они вдвоем, ее голова у него на плече, распущенные волосы волной спадают ему на колени. Долго еще? У меня затекла шея! А вот на этой она совсем еще девочка, застенчиво и вместе с тем озорно улыбающаяся невидимому художнику. А вот и он сам, приподняв подбородок, с веселым прищуром выглядывает из золоченой рамы. Дурак. Счастливый, наивный дурак. Возле спальни Ольгерд снова остановился. Из-под двери виднелась полосочка света. Быстротой решив компенсировать недостаток решимости, он открыл дверь и перешагнул порог. - Привет, милый, - сказала Ирис. Ольгерд сдавленно ахнул. Позабытый букет с шорохом выскользнул из ослабевших пальцев. На ней была та самая сорочка, которую он собственноручно сжег всего несколько дней назад. Розовый атлас и смешные рюши странно контрастировали с белизной ее кожи и чернильными прядями волос. Она откинулась на подушки и кокетливо улыбнулась. Наверное, именно так ощущался бы нож, воткнутый в сердце. Холодная, но одновременно кажущаяся раскаленной сталь, и ослепительная вспышка боли – слишком мгновенная, чтобы успеть ее почувствовать. Ольгерд молчал, уставившись на это чудовищное невозможно, которое вдруг стало возможным, и проклиная себя за то, что на одну секунду позволил себе обмануться, что на одну секунду поверил в его реальность. - Почему ты молчишь? – спросила она, капризно надувая губы. – Я тебе больше не нравлюсь? Глаза ее были чужими. Несмотря на игривый блеск, в них совсем не было жизни. Таким мог бы быть взгляд куклы. - Прекрати, о’Дим, - хрипло сказал он. – Убери эту… дрянь. - Уверен, что не хочешь, чтобы я осталась? - увешанная браслетами тонкая рука не спеша скользнула в глубокий вырез, зеленые глаза прищурились. – Нам будет очень хорошо… Почти как в первый раз. Оцепенев, он смотрел, как она приподнимается на постели – скользящим, каким-то змеиным движением - и как ее пальцы тянут атласный шнурок, и сорочка с тихим шорохом сползает с плеч, обнажая красивую высокую грудь. - Я так скучала, Ольгерд, - сказала она, не сводя с него своих блестящих, совершенно пустых глаз. – Мне очень тебя не хватало. Иди ко мне, милый. Ноги ее, до этого аккуратно сдвинутые вместе, плавно разошлись. Он отшатнулся, и за его спиной она визгливо и пронзительно расхохоталась. От этого смеха волосы у него встали дыбом. Он вцепился в дверную ручку и задергал ее как одержимый, задыхаясь и крича, а смех все нарастал, иглой ввинчиваясь ему в уши, грозя оглушить или свести с ума. Потом резко наступила тишина. Ольгерд не сразу нашел в себе силы обернуться. Господин Зеркало сидел на кровати, вытянув ноги, и задумчиво вертел увядший желтый цветок между пальцев. Букет на полу тоже съежился и высох. Тело дрожало, слова не шли на язык. Из всего, что он испытал за недавнее время, именно это больше всего подействовало на него – подействовало отрезвляюще, мигом воскрешая притихшую было боль. - Зачем? – глухо спросил он. О’Дим коротко взглянул на него. - Хотел сделать тебе приятное. Как-никак, твои сегодняшние усилия заслуживают награды. Но раз ты не захотел ее принять – что ж, так тому и быть. Ольгерд сразу понял, что изменилось. Во всей манере Господина Зеркало больше не было игривой доброжелательности, к которой он, как ни странно, уже успел привыкнуть. Он как будто забыл, с кем имеет дело. А теперь ему решили об этом напомнить. - Ну, чего стоишь? Давай ложись. - Зачем? – беспомощно повторил он. - Ты разве не устал? С каждой следующей фразой становилось только хуже. Потихоньку обнажалась перед ним скрытая до поры до времени правда. Неторопливо – торопиться было некуда – с издевательской, садистской медлительностью. Ясность, в его голове была кристальная ясность. И наотмашь ударило осознание, что то, чего он боялся, чего так долго пытался избежать, вот-вот произойдет. Он хотел заговорить, но голос больше не подчинялся ему. Ноги налились свинцом, пригвождая его к полу. Кровать казалась ему смертным ложем. Не к тому ли были увядшие цветы? Не к тому ли… - Нет, - прошептал он, то ли отвечая на вопрос, то ли просто отрицая, отказываясь принимать во всем этом участие, отказываясь добровольно идти навстречу своей гибели. Но какой у него был выбор? Куда бежать? До первой осины? До реки? До пропасти? Со всех сторон поджидала отсроченная смерть. Только здесь еще что-то теплилось. И совсем немного осталось до того, как тепло это перерастет в нестерпимый, испепеляющий жар. - Ольгерд, – пальцы с легким шорохом погладили шелковое покрывало, стряхивая с него остатки цветочного праха. - Посмотри на меня. Он медленно поднял взгляд. Глаза Господина Зеркало мерцали в полумраке. Он наклонился вперед – все тем же изящным, похожим на змеиное движением. В голосе, во всей его позе появилась пугающая мягкость. - С тобой все в порядке? - Мне… - голос дрогнул и сошел на нет, - мне надо побыть одному. О’Дим улыбнулся и покачал головой. - Нет, тебе надо не это. Вот оно, опять. Удар молнии, ледяная бомбочка, разлетающаяся на тонкие, колючие сосульки-шипы. Сладкая, мотыльком у горла бьющаяся тошнота, и тонкая, бесконечно тянущаяся ниточка – как крючок, подцепивший за жабры яростно бьющуюся рыбу. - Что? – прошептал он. О’Дим усмехнулся и поманил его пальцем. - Иди сюда. Он хотел отшатнуться, но не смог. Замер, как загипнотизированный, часто и прерывисто дыша. Тысячи противоречивых ощущений разрывали его на части. Мучительный стыд боролся с не менее мучительным любопытством: действительно ли он настолько безумен, чтобы заглотить и эту приманку? - Ты издеваешься? - Ну, что ты, - возразил о’Дим и улыбнулся так, как будто хотел сказать: «еще не начинал»; но только прибавил, доверительно понизив голос, - я хочу тебе помочь. Ольгерд засмеялся. Засмеялся так, что из глаз брызнули слезы. Сам не заметил, как смех перешел во всхлипы, и как он повторяет, согнувшись от этого похожего на припадок хохота: - Нет… Нет, нет, ни за что. - Иди ко мне, - еще мягче, еще тише. - Не бойся. Он замолчал, подавившись воздухом, неподвижным взглядом уставившись на протянутую к нему руку. Потом комната немного сдвинулась, и он сперва подумал, что дело в головокружении, но оказалось, нет – это он сделал шаг вперед. Он подходил медленно, словно пересекая шаткий мост над бурлящим потоком. Каждое движение давалось с трудом, казалось нелепым, заторможенным – это тело отказывалось исполнять волю поехавшего рассудка. Ближе, ближе, пока колени не коснулись затянутого в белую простыню края кровати. Он не стал поднимать глаз, чтобы не увидеть торжествующую усмешку - оскал хищника, к которому сама пришла добыча. Игнорируя нарастающую дрожь, Ольгерд забрался под заботливо откинутое одеяло и лег на спину. Комната закачалась, как корабельная каюта во время грозы. Он уже ничего не понимал. Почему тот, от кого он еще недавно готов был бежать на край света, вдруг оказался так близко, буквально у него под боком? Почему, вопреки здравому смыслу, он не сопротивлялся этой близости? По щекам потекли слезы, моментально впитываясь в подушку. Что-то мучительно заворочалось в груди, мешая дышать. Он словно тонул, тонул в мешанине страхов и непонятных чувств, которым было не место здесь, внутри него. Где-то в области сердца обрывались одна за другой туго натянутые струны. Он почти слышал их тонкий, похожий на плач, звон. И все это время на нем продолжали играть ловкие невидимые пальцы, нащупывая все новые и новые струны, заставляя их плакать и петь вместе с ним, принося долгожданное облегчение. Это могло быть только одним из двух – странным милосердием или ужасной, нечеловеческой жестокостью. Куда же его тянуло? Куда несла его эта музыка? Почему он не мог сказать ничего, кроме… - Пожалуйста… Рука накрыла его руку - он не успел отдернуться. Пальцы завладели его кистью, прошлись по тыльной стороне, оставляя после себя мурашки. Он всхлипнул. - Не надо, - вырвалось у него. Что-то глупое и беззащитное. Детский лепет. Побуждение к насилию. - Успокойся, дурачок. Протест умер у него на губах. Он ждал удара молнии, но его не случилось. Только ветер и ночь просачивались через окно, парусами надувая занавески. - Сейчас ты закроешь глаза и уснешь. Спать будешь долго и без сновидений. Веришь? - Да, - прошептал он. Он поверил. Черт знает почему, но поверил. Может, потому что таким голосом не говорят неправду. Может, потому что безумно, до отчаяния хотел поверить. Наконец, усталость надавила ему на веки свинцовыми пальцами, и он перестал сопротивляться, отдавшись на милость сна и того, кто был рядом.