Клин клином

— Итак, повторим все с начала, — сказал о’Дим, прохаживаясь по комнате. За все время он ни разу не остановился — мерил шагами пол вдоль и поперек, методично и без устали, словно оживший маятник. Разве что не тикал. Ольгерд вытер ладонью взмокший лоб и, приподнявшись было, плюхнулся обратно на стул. — Опять? — обреченно спросил он. — А ты как думал? Повторенье — мать ученья. За последние два часа о’Дим согнал с него семь потов, но кое-чего добился — в новом теле Ольгерд перестал чувствовать себя беспомощным гостем, этаким болванчиком на шарнирах. И хотя это не слишком облегчало его моральные терзания, он вынужден был признать, что иногда физический комфорт не менее, а то и более важен. Особенно, когда из мужчины вдруг становишься женщиной. Не то чтобы он окончательно с этим смирился, но все же… — … Да, и на этот раз постарайся без ошибок. А то у меня уже складывается впечатление, что ты делаешь их нарочно. — А как же, — едко согласился Ольгерд. — Мне ведь жуть как нравится долбить одно и то же. Да еще когда голос звучит так… по-дурацки. О’Дим косо, как-то заинтересованно взглянул на него, и, ловко перекинув ногу, оседлал стоявший рядом стул. — Не нравится? Могу сделать тебе другой. Это займет всего пару секунд. Если позволишь… Он сделал движение в его сторону, и Ольгерд проворно отшатнулся, за что был награжден сладкой и тягучей как сироп улыбкой. — Ну-ну, тогда не кокетничай. Я тебя слушаю. Подавив страдальческий стон, Ольгерд сложил руки на коленях и забубнил смертельно надоевшую присказку: — Меня зовут Герда Айхенвальд. Живу с отцом в Гелиболе, мать умерла вскоре после моего рождения. Братьев и сестер нет. Отец, Конрад Айхенвальд — доктор философии, долгое время преподавал на кафедре востоковедения в Оксенфурте. За вклад в изучение офирской культуры отмечен благодарственной королевской грамотой. Месяц назад был вынужден покинуть должность по состоянию здоровья и теперь проводит время за составлением энциклопедии восточных сказаний… — Хорошо. — Неужели ты правда думаешь, что это кого-то заинтересует? Все эти ненужные детали… Это ж свихнуться можно. О’Дим покачал головой. — Все-таки ты плохо меня слушал. Что ж, повторяю: в Офире огромное значение придают родословной. Спросят тебя, кто ты и откуда — и все, пиши пропало. Любая убедительная ложь строится на мелочах. К тому же, без этих твоих "ненужных деталей" нам весьма трудно будет добиться аудиенции при дворе. А впрочем, ты прав, — добавил он, усмехнувшись, — за прошедшие века вы мастерски отточили искусство усложнять себе жизнь. Что на востоке, что на западе… Ольгерд едва заметно поморщился — ему не нравилось, когда о’Дим переходил к этому безличному "вы". В такие моменты в его голосе появлялось обычно незаметное презрение, и тогда Ольгерд особенно остро ощущал весь масштаб дистанции, которая их разделяла. Именно тогда становилось ясно: между ними нет и не может быть ничего общего, и то, что он в какой-то момент позволил себе забыть об этом, делает его конченым дураком. — Будь добр, продолжай. Ольгерд вздохнул, поерзав на неудобном стуле. — Недавно нас навестил двоюродный брат отца, богатый предприниматель. Сказал, что едет в Офир по делам и выразил желание взять меня с собой… Кстати, тебе не кажется это странным? — Что именно? — Какой отец согласится отпустить любимую дочь в такую даль? Да еще и с малознакомым мужчиной, будь они хоть трижды родственники. Неувязочка выходит. — Не припомню, чтобы ты раньше был таким дотошным. — Видимо, дело в женских гормонах, — съязвил Ольгерд. — Считай, что мной движет желание не оплошать перед начальством. — Вот как. Что ж, будь спокойна, твой папочка имел веские причины дать согласие. — Это какие? — Звонкие и блестящие. Братьями, как мы уже выяснили, тебя судьба обделила, старик одной ногой в могиле, так что остается одно — удачный марьяж. Иными словами, благодари судьбу за богатого дядюшку. — Мерзость какая. Хорошо, что это только выдумка. — Вполне правдоподобная, между прочим. Дальше. — Месяц назад мы отплыли из Оксенфурта… — Кто это "мы"? — Мы — то есть я и… — Ольгерд запнулся. — Стоп. Так это будешь ты? — Вильям Шварц, к вашим услугам, сударыня. Но вы зовите меня дядей. Он вдруг поймал его руку и с преувеличенным почтением поцеловал тыльную сторону кисти. Ольгерд вздрогнул от волны прошедших по спине мурашек. — Не делай так больше. — Почему? Он почувствовал, что краснеет. Его тело или не его, но ощущало оно все с прежней остротой, и реакция на эти ощущения была гротескной, резкой, словно под увеличительным стеклом — вероятно, одно из сомнительных преимуществ одолженного ему "костюма". — Тебя так смущает, что я мужчина? — А ты как думаешь? — огрызнулся Ольгерд. О’Дим чуть запрокинул голову и пристально взглянул ему в глаза. — Странно. Не так давно у тебя не было с этим проблем. Или я ошибаюсь? В точку, с каким-то самоуничижительным злорадством подумал Ольгерд. Шах и мат, дружок. О’Дим продолжал смотреть на него — выжидающе, чуть приподняв брови и как бы спрашивая: ну, что же ты? Рискни мне возразить. Но Ольгерд молчал, прекрасно понимая, какими жалкими и неубедительными будут эти возражения. Он мог бы, пожалуй, пойти на блеф в попытке сохранить лицо (какое из?), но только не здесь и не сейчас — только не под этим пристальным, обжигающим, выворачивающим наружу взглядом. После томительной паузы о’Дим заговорил снова, и в его тоне уже не было прежней легкости: — Вот что, моя милая. Сейчас не время для щепетильных глупостей. Не можешь играть всерьез — учись притворяться. По известной тебя причине я не уполномочен вмешиваться в ход событий, а значит, главная задача целиком и полностью ложится на твои хрупкие плечи. И если что-то пойдет не по плану, — взгляд его в одно мгновение сделался свинцовым, — скажем так, я буду очень недоволен. — Значит, все-таки убьешь меня? — Зачем? — равнодушно бросил о’Дим, и это равнодушие напугало его куда сильнее, чем предыдущая угроза. — Как вариант — оставлю навсегда в этом теле. Как тебе такое "долго и счастливо"? — Спасибо, предпочту умереть. В судорогах. — Ну, это уж на твое усмотрение. А пока сосредоточимся на счастливом финале. В наше время это такая редкость… Ольгерд криво усмехнулся. — Думаешь, я еще верю, что он для меня возможен? — Какая разница, что думаю я? — Но ведь… — начал было он, но тут же оборвал себя. — Ладно, проехали. — Оп-пачки. Давай-ка заново. — Что? Почему? — Благородные дамы не говорят "проехали". — Издеваешься? — Отнюдь. Вперед, и чтоб от зубов отскакивало. — Меня зовут Герда Айхенвальд… …Когда, наконец, прозвучало заветное "довольно", он едва поверил своим ушам. Оторвавшись от стула, Ольгерд на ноющих ногах проковылял к приоткрытому окну и, высунувшись по пояс, вдохнул холодный, с привкусом сухой травы, воздух. Однако передышка длилась недолго. — Ну, что ж, — отвратительно бодрым тоном возвестил о’Дим у него за спиной. — Пора в дорогу. Ольгерд прикрыл глаза, мысленно приказывая себе собраться. — Что, прямо сейчас? — А чего тянуть? Путь неблизкий. — Разве мы не пойдем через портал? — Портал! Не ожидал от тебя такой пассивности. Нет, у меня есть идея получше. Ты ведь еще не летал по воздуху? Ольгерд почувствовал, как сердце встрепенулось и резко ухнуло вниз, явно не разделяя чужого энтузиазма. — Как-то не приходилось. — Ну, вот и отлично, — заключил о’Дим, только что не потирая руки. — Через пять минут жду тебя внизу. — Зачем? Я могу и сейчас. — Можешь, конечно. Но все-таки настоятельно рекомендую посетить уборную. Разберешься, что к чему, или помочь? Ольгерд чертыхнулся и, густо покраснев, вышел из комнаты. …В саду лениво догорал обманчиво летний полдень. Тихо шелестел ветер, легким звоном откликаясь в еще не опавшей листве, и все вокруг излучало мягкий, медово-золотистый свет. Чуть поодаль журчал воскресший фонтан, а на деревянной скамейке сладко дремала бродячая кошка. Глядя на это, Ольгерд с удивлением подумал о том, как легко и спокойно у него на душе. Эта легкость была сравнима разве что с памятью детства, когда казалось, что если взобраться повыше и разбежаться как следует, тело станет легким как перышко и взлетит прямиком в синюю даль. Ну, а если не выйдет, тоже не беда, ведь и падать можно с не меньшим весельем, намеренно стараясь приземлиться побольнее, чтобы потом хвастать друг перед другом свежими синяками и царапинами. Несмотря на то, что часть его (и, надо сказать, довольно большая часть) отказывалась принимать произошедшие с ним перемены, Ольгерд был благодарен за них, потому что вместе с этой внезапно обретенной легкостью в нем пробудилось единственное желание, которое, на его взгляд, хоть чего-то да стоило — жить. Как будто этот нелепый маскарад неведомым образом вытеснил прошлое, выудил его оттуда, как букашку из липкой смолы. Вопреки наложенному на него обязательству, он впервые за долгое время чувствовал себя свободным. — Ну, что скажешь? Он обернулся и с трудом удержал на месте челюсть. За прошедшие пять минут о’Дим изменился почти до неузнаваемости. Вместо привычного купеческого камзола на нем красовался элегантный сюртук из темно-серой ткани, сразу вытянувший силуэт и прибавивший облику внушительности, которая подчеркивалась парой аккуратных очков в тонкой оправе. Картину завершала волна идеально уложенных, черных с проседью волос. — Неплохо, а? — Неплохо, если ты вздумал изображать гробовщика. — Глупости, — фыркнул о’Дим, небрежным жестом оправляя украшенные запонками манжеты. — В своем застенке ты непростительно отстал от моды. Столичные щеголи сейчас только такое и носят. — Поверю вам на слово… дядя. На мгновение он обеспокоился, что позволил себе слишком уж много сарказма, но, как оказалось, совершенно напрасно — о’Дим уже не смотрел в его сторону. — А вот и экипаж подъехал. Ольгерд недоуменно огляделся. Никакого экипажа в обозримом пространстве не наблюдалось. — Где? — Ах, да. Все забываю, как примитивен ваш зрительный аппарат. Он вдруг довольно-таки ощутимо шлепнул его по затылку. Прежде чем Ольгерд успел возмутиться, его глазам предстала роскошная черная карета. Вместо лошадей в упряжке топталась пара существ, отдаленно напоминавших громадных и чрезвычайно уродливых гончих — под клочковатой иссиня-черной шерстью проступали гребни острых ребер; вытянутые безглазые морды хищно скалились. — Это еще кто? — спросил он, невольно делая шаг назад. Вид тварей вызвал в нем почти неконтролируемое отвращение и послужил неприятным напоминанием о том, с кем он связался. — Мои малютки, — ответил о’Дим. — В дороге без них не обойтись. Да ты не бойся, не бойся, не укусят. Галантно посторонившись, он распахнул резную дверцу. — Дамы вперед. Ольгерд проглотил возражения и, путаясь в платье, вскарабкался внутрь, опустившись на обитое бархатом сидение. В салоне было прохладно и довольно темно — свет преломлялся, неохотно просачиваясь сквозь вогнутые окна. Тускло горел ввинченный в стену зеленоватый фонарь. Устроившись напротив, о’Дим лихо захлопнул дверь. Сразу вслед за этим повозка тронулась. Впрочем, пока ничего необычного в ее движении не было. — Мы правда полетим? — недоверчиво спросил Ольгерд. — А у тебя есть причины сомневаться? В следующий момент их хорошенько тряхнуло — видимо, одно из колес наехало на кочку. Ольгерд изо всех сил вцепился в край сиденья и охнул от боли в надломившихся ногтях. — Черт возьми! — Расслабься, — усмехнулся о’Дим. Откинувшись назад и небрежно забросив ногу на ногу, он всем своим видом выражал спокойствие. — Мы просто набираем скорость. Чтобы такой колымаге взлететь, сперва нужно хорошенько разогнаться. Базовый закон физики. Ты что, не знал? — Забыл, — буркнул он. — Ты уж постарайся получить удовольствие. Ну, а если не выйдет… Что ж, страдания закаляют дух. Ольгерд сглотнул и стал смотреть в окно, где высоким частоколом проносились черточки стволов, постепенно сплетаясь в сплошную бурую ленту. Он едва успел порадоваться тому, что качать стало меньше, когда карета вновь ускорилась и резко пошла вверх, заставив его испытать крайне неприятное ощущение распирания в голове. Крепко зажмурившись, он опять вонзил многострадальные ногти в бархат и замер, мечтая лишь о том, чтобы все закончилось. Однако вскоре подъем прекратился, а движение выровнялось, сделавшись почти привычным. Ольгерд открыл глаза и бесчувственной рукой ощупал гудящую голову. — Ты в порядке? — посмеиваясь, спросил о’Дим. Он заторможенно кивнул, все еще пребывая в странном, предобморочном состоянии. Мышцы на ногах закаменели и мелко подрагивали. — Посмотри в окно, отвлечешься. Поколебавшись, Ольгерд последовал его совету. Снаружи раскинулась необъятная, прозрачная синева. Воздух сверкал мириадами искорок, по поверьям принадлежавших танцующим в его потоках духам, озорным сильфидам. Солнце растекалось над головой ослепительной лужей, и Ольгерд подумал, что наверняка не смог бы смотреть на него вот так, не мигая, если бы не густой, таинственный полумрак кареты. Дымчатые лучи тонкими стрелами пронзали облака, которые, сгруппировавшись, образовывали настоящие воздушные замки. Колонны, башенки, флигели — все настолько проработанное и изящное, что казалось творением чьих-то искусных рук. А ниже, под всей этой воздушной толщей что-то кругло и серебристо поблескивало, как если бы неряшливый исполин уронил на лоскутное одеяло горсть монет — Ольгерд не сразу понял, что видит поля и озера; а еще дальше, в загадочной молочной дымке, куда едва проникал солнечный свет — цепочку игрушечных гор. Знакомый ему мир, оставшись далеко внизу, вдруг преобразился, утратив все плохое — теперь он казался творением мудрого, доброго начала. — Не советую так уж наваливаться на дверь, — заметил Господин Зеркало. — Вылетишь как птенчик из гнезда. Ужасно будет обидно. Ольгерд неохотно оторвался от окна, возвращаясь в гнилой зеленоватый полумрак салона. — Кому? — хмыкнул он. — Мне или тебе? — Полагаю, нам обоим. Он вскинул голову, но блеск очков не позволил прочитать выражение чужих глаз. Да и так ли важно, что стояло за этими словами? Вполне очевидно, что сейчас о’Диму была невыгодна его преждевременная смерть, и это с лихвой объясняло непривычную обходительность и даже намек на дружелюбие. Впрочем, и дружелюбие это было, как он успел убедиться, не без сюрпризов. — Ну, как впечатления? — Да ничего. Вообще-то мне даже… нравится. — Рад за тебя. Нет ничего хуже воздушной болезни. Был у меня тут один бедолага… Ольгерд напрягся, не ожидая от этой истории ничего хорошего, но, к счастью, продолжения не последовало. — Нравится, говоришь? Он кивнул, игнорируя насмешливый тон вопроса. — Ну, да. Красиво тут. Я, конечно, об этом читал, но ведь читать — это одно, а тут получилось увидеть своими глазами. Ради такого можно и… — он прикусил язык, проклиная себя за неосторожность. — … "и воздушную болезнь потерпеть", да? — улыбнулся о’Дим. — Ну-ну, смелее, договаривай. Уверяю тебя, я отнюдь не охочусь за каждым неосторожно брошенным словом. Это ж свихнуться можно. Ольгерд кашлянул, снова испытывая странное, несколько смущенное облегчение от того, как ловко его прочитали. — Хотелось бы верить, — пробормотал он, — да только мой опыт… — Так ты, говоришь, читал об этом? — перебил о’Дим, заинтересованно подавшись вперед. — О чем? — не понял Ольгерд. — Об устройстве вселенной. — Читал… Только мало что смог найти. За все время подвернулось от силы томика два, да и там больше догадок, чем фактов. А как иначе? Выйдешь за рамки теории, сразу звон пойдет, мол, ересь, нарушение законов мироздания, — он зло усмехнулся. — Дураки, что с них взять. Как-то со скуки я разговорился с одним святошей. Спрашиваю, что же это за законы такие, отче, объясни, просвети дурака. А он глаза выпучил и давай такую пургу нести, что сразу стало ясно — ни черта они не знают. "Негоже человеку соваться в таинства небесные", "рожденный ползать летать не может" — сплошное тупоумие. О’Дим приподнял бровь. — А ты сам-то знаешь? — Знаю, как не знать… Паршиво. Тут и гадать нечего. — И все? Неужели тебе больше нечего добавить? Ольгерд пожал плечами. — По-моему, самый исчерпывающий ответ. И главное, честный — ты ведь это ценишь прежде всего? Как по мне, наш мир — он вроде пестрой жабы. Такой, знаешь, ярко-зеленой, с пятнышками, что даже глаз радует, а ковырни чуть поглубже — сплошная ядовитая гниль. Он замолчал и покосился на о’Дима, но тот и не думал смеяться — смотрел сквозь него, видимо, задумавшись о чем-то своем. Ольгерда же в свете всплывшей ассоциации вдруг тоже посетила одна крайне неприятная мысль. — Ты сказал, что помог этому принцу в борьбе за трон. Так? О’Дим поднял на него глаза и (вот теперь услышал) скрестил руки на груди. — Ну, так. — Только как-то забыл упомянуть, что и я немало этому поспособствовал, когда проклял его брата. — А зачем? Я думал, ты и так обо всем догадался. Не так уж трудно сложить два и два. — Уже сложил, — мрачно кивнул Ольгерд. — Выходит, ты знал, что все так случится? И уже тогда использовал меня? О’Дим откинулся назад, смерив его ироничным взглядом. — Сколько праведного гнева в словах! А все же не торопись, подумай… Разве ты сам не использовал Геральта, чтобы избавиться от последствий своей неуемной ревности? Ну, а если учесть, что тот эпизод имел место еще до нашей встречи, мы приходим совсем к иному результату сложения. Он сделал паузу, коснувшись губ сложенными в домик пальцами. — Знал ли я, что все случится именно так? Нет, Ольгерд, не знал. Предполагал ли? Возможно. Каюсь, меня слабо интересуют подобные мелочи. Копаться в них — все равно что играть в карты меченой колодой. Куда приятнее до поры до времени пребывать в неведении. У нас уже был похожий разговор, помнишь? Ольгерд медленно кивнул, снова попав под чары обволакивающего взгляда - одновременно острого и рассеянного. Далекого, бесконечно далекого от того, что он привык считать понятным. — Сколько ни выбирай, тебе всегда будет доступен только один путь. Предположим, ты не стал бы проклинать несчастного соперника, не позвал бы меня второй раз, и что с того? Демагогия, не более. Ведь мы оба знаем, что ты просто не мог поступить иначе — потому что такова твоя природа. Или это был бы уже не ты. Петля затянулась, — вкрадчиво проговорил он, и Ольгерд невольно коснулся горла, — но пока не на твоей шее. Радуйся этому, смертный. — Да, — глухо отозвался он, — радуюсь. О’Дим мягко улыбнулся, и моментально ушло ощущение разделяющей их вечности. — Только не вздумай хмуриться — морщины тебе теперь не к лицу. Неужели тебе стало бы легче, окажись все банальным совпадением? Тогда еще нелепее. Ты только представь: наследник трона совершенно случайно влюбляется в убийцу своего брата, скрывающегося под личиной женщины, — он рассмеялся. — Ну и сюжетец, доложу я тебе. Похлеще древних трагедий. — Больше похоже на фарс, — пробормотал Ольгерд. — И я очень сомневаюсь, что подхожу на эту роль. — Время покажет, милый, время покажет. О’Дим откинулся на спинку кресла, и вся его поза предполагала, что вот так без движения он может просидеть очень и очень долго. Какое-то время Ольгерд старался следовать его примеру, но уже через полчаса понял, что это гиблая затея. Даже захватывающая облачная панорама постепенно приелась, потому что при всем своем великолепии была довольно однообразной. Именно по этой причине его никогда не привлекали путешествия на кораблях. Эту глубокую, тихую безмятежность можно было или любить, или ненавидеть. Ольгерд всегда относил себя ко второй категории. — Слушай, — наконец, не выдержал он. — Раз уж речь зашла о книгах… У тебя не найдется чего-нибудь почитать? — А что тебя интересует? Он замялся, отчего-то чувствуя неловкость и злясь на себя за это. В конце концов, что такого в простом желании скоротать время? — Да неважно… Что угодно. — Эта подойдет? — поинтересовался о’Дим, помахав перед его лицом старой и весьма потрепанной тетрадью. Ольгерд побледнел и попытался ее выхватить, но о’Дим ловко отдернул руку и теперь откровенно наслаждался его реакцией. — От… откуда ты ее взял?! — Ты же видел — из ниоткуда. — Пропади они пропадом, твои шуточки. — Чего это ты так распереживался? Сам же сказал: что угодно. — Что угодно, кроме этого! О’Дим неожиданно строго взглянул на него из-под очков. — Я что, похож на ходячую библиотеку? Будешь читать или нет? — Нет. — Ах, конечно, как я мог забыть, — ухмыльнулся он, — приличным барышням такое и в руки брать нельзя. Тогда, если позволишь, я возьму этот труд на себя. Ольгерд стиснул зубы и, чтобы еще больше не унижаться, медленно опустил руку. Внутри все кипело от бессильного негодования. — Валяй, — процедил он, почти сверхъестественным усилием он заставляя себя изобразить безразличие. Закинув ногу на ногу, о’Дим неторопливо раскрыл тетрадь на первой странице. — "На город опустилась ночь, — зачитал он таким бархатным голосом, что Ольгерда передернуло. — Усталые жители завесили ставни, готовясь отойти ко сну, и лишь в одном оконце еще горела свеча, проливая жидкий свет на порог с застывшей там фигурой…" Хм. Недурно, недурно. Не без поэзии… Ольгерд молчал, до боли закусив внутреннюю сторону щеки. — "Кто там? — спросил тихий женский голос, когда в дверь постучали. "Простите, сударыня", — нерешительно отозвался незнакомец. "Я совершенно промок и сбился с дороги. Не могли бы вы…" — но не успел он договорить, как щелкнул засов, и на пороге появилась молодая блондинка в платье с корсетом, туго обтягивающем пышную грудь"… О’Дим оторвался от чтения, издевательски покачал головой. — Молодая? Блондинка? Эх, Ольгерд, Ольгерд… И это все, на что способна твоя фантазия? Предполагая, что будет дальше, было бы куда интереснее видеть на ее месте развратную старуху. Как там говорится? "В старой печке и огонь жарче" … Он помусолил страницу, перелистнул. Теперь я знаю, как звучит унижение, подумал Ольгерд, не сводя с него глаз. Впрочем, ситуация была слишком глупой, чтобы всерьез злиться. — … "Входите, сударь. Садитесь и обогрейтесь у очага, ведь вы весь такой ужасно мо-о-окрый", — о’Дим округлил губы, игриво протянув последнее слово. — Потянувшись за кочергой, она нагнулась, отчего ее юбка задралась, приоткрыв тяжелые мраморные бедра, переходящие в еще более соблазнительные округлости" … Да ты, мой друг, определенно тяготеешь к пышным формам. Ну, что, добавить тебе округлостей, пока не поздно? Ольгерд не выдержал и рассмеялся. Скорее всего, виной тому были сдавшие нервы, но сейчас его устраивал и такой смех. — Ради богов, о’Дим, — просипел он, вытирая выступившие слезы, — мне было четырнадцать. И оставь мое тело в покое. — Ладно, так и быть, сжалюсь, — сказал о’Дим и, к его облегчению, закрыл тетрадь. — А у тебя талант, между прочим. Поменьше бы саблей махал, и кто знает… — Возьму на заметку. Когда все закончится, напишу мемуары и разбогатею. Ему тут же захотелось взять эти слова назад. Или хотя бы заменить самоуверенное "когда" на "если". Словно уже сам факт того, что он решился его произнести, обнулил все шансы на удачный исход. — Неплохая мысль, — хмыкнул о’Дим. — Почитать тебе еще? Ольгерд поморщился. — Нет уж, спасибо. Хватит с меня унижений. — Да ладно тебе. Серьезно, о чем хочешь послушать? — Ты что, любую книгу знаешь наизусть? — У меня хорошая память. Ольгерд пожевал губу. — Тогда что-нибудь о приключениях? Не эротических, — быстро добавил он. — Легко, — усмехнулся о’Дим. — Тогда слушай… Голос потек плавным напевом, больше не высмеивая и не пытаясь уязвить, убаюкивая. Ольгерд расслабился, постепенно погружаясь в ритм и почти не слыша самих слов, а под его прикрытыми веками сменяли друг друга фантастические картины, восставали тени угасших империй, а крики диковинных птиц и запахи цветов мешались с осколками чьих-то отзвучавших судеб… …Когда он проснулся, они уже не летели. Сразу бросился в глаза снизившийся градус роскоши: теперь вместо темного потолка над головой полосатым шатром раздувался матерчатый навес, исчезла дорогая обивка, обнажив ярко-размалеванные доски, а вместо парчового кресла Ольгерд обнаружил под собой обыкновенную деревянную скамью. Окна лишились стекол, и сквозь тихо колышущиеся занавески внутрь проникал сухой горячий воздух. Он сел и потер лицо, поморщившись от непривычной гладкости кожи. Платье во время сна намокло от пота, и теперь неприятно липло к телу. Ольгерд не без зависти покосился на своего спутника — разумеется, на лице Господина Зеркало не выступило ни капли испарины, даром что тот был при полном параде. — Можно воды? — хрипло попросил он. О’Дим молча протянул ему флягу. Сделав несколько больших глотков, Ольгерд вытер рот рукавом, за что заработал неодобрительный взгляд. — Манеры, дорогая. — Да помню я, помню… Ну и пекло. Наверное, чувствуешь себя как дома? О’Дим усмехнулся. — Каков шутник. Но дело идет к вечеру. Успеешь еще замерзнуть. Ольгерд отодвинул занавеску и, сощурившись, выглянул наружу. В лицо дохнуло остывающим жаром. В закатном, словно расчерченном огненными полосами небе переливалось множество оттенков: от светло-золотистого до густого оранжевого. Похожее на воспаленный глаз солнце лениво двигалось к углубившейся линии горизонта. Вокруг не было ничего, кроме клочков выжженной травы и вздымавшихся чуть поодаль песчаных утесов, напоминавших колонны разрушенного храма - стоя особняком, они отбрасывали вниз тревожные длинные тени. Воздух п а р и л, зыбко подрагивая, точно поверхность озера. Пустая, бескрайняя степь. — Что-то я не вижу города. — А ты приглядись получше. И вдруг, словно дожидаясь этих слов, вдалеке что-то вспыхнуло — мигнула золотая искорка, а за ней вторая и третья; поначалу Ольгерд решил, что видит пожар, но потом понял, что это умирающий свет отразился от верхушек золоченых башен, а за ними, будто запоздалый мираж, возникли другие, поменьше. — Это Офир? Вон там, впереди? — Все еще сомневаешься? — о’Дим цокнул языком. — Однако. — А почему здесь так безлюдно? Мне представлялось, что на пути к столице будет много путешественников. — Обычно сюда прибывают морем, а потом следуют по главному тракту, - о’Дим махнул рукой в противоположном направлении. — А у этой дороги уже давно дурная слава. — Почему? — Раньше тут орудовали одичалые племена. Нападали на путников, грабили караваны, обычное дело. А потом завелось кое-что похуже. Знаешь, как офирцы называют это место? — Нет. Как? — Приют Мертвых. Несмотря на пробежавший по спине холодок, Ольгерд заставил себя усмехнуться. — Припоминаю бордель с таким названием. Так не лучше ли было ехать по тракту? — Видишь ли, я, как бы это сказать… не могу появиться в городе обычным путем. Часть сделки, которую мы заключили с моим клиентом. Вероятно, он полагал, что таким образом обезопасит себя, и я не смогу прийти за долгом. Но любое правило можно обойти, не правда ли? Вот здесь-то мне и пригодишься ты. — Тогда, полагаю, мы здесь не случайно? — Правильно полагаешь, — он усмехнулся, и Ольгерд почувствовал, как что-то неприятно сжалось в груди. Как бы то ни было, путешествие продолжалось, и он даже успел еще раз задремать, убаюканный духотой и мерным скрипом колес. Когда он проснулся во второй раз, словно от толчка в плечо, стало ощутимо прохладнее, а сквозь занавески просачивался бледный свет луны. Повозка стояла. Он вздрогнул, увидев над собой темный силуэт. — Вылезай, — негромко приказал о’Дим. — Приехали. Не дожидаясь ответа, он отдернул полог и выскользнул наружу. Растеряв остатки сна, Ольгерд выбрался следом. Несмотря на то, что наступила ночь, света хватало избытком. Бледный опал луны разливал окрест мягкое сияние, облагораживая скудный пейзаж и придавая ему недостающей днем таинственности. В глубокой бархатной синеве перемигивались звезды, сплетаясь в странные, незнакомые глазу узоры. Чудо что за зрелище, вот только у Ольгерда не было настроения любоваться видами. Он повернулся в сторону города. Все еще далекий, но уже вполне различимый, тот призрачной стеной возвышался над безмолвной пустошью. Не считая движущихся вдоль стены редких факелов, других огней почти не было. Город спал. — Что мы здесь делаем? - спросил он, от холода начиная стучать зубами. О’Дим не ответил. Сохраняя абсолютную неподвижность, он вслушивался в окружавшую их тишину. — О’Дим? Внезапно тот оживился и забормотал, расхаживая кругами: — Так, так… Что нам понадобится? Пожалуй… Да, пожалуй, костер. Костер привлечет их внимание, — он повернулся к нему, как будто только что вспомнив о его существовании. — Будь так любезен, принеси дрова. — Дрова? — оторопело переспросил Ольгерд. — Где же я их возьму? — Там, за повозкой. И ради богов, пошевеливайся, женщина. Они вот-вот будут здесь. Ольгерд не стал спрашивать, кого это он имеет в виду. План, а таковой у о’Дима несомненно имелся, уже начал приводиться в исполнение, и он никак не мог на это повлиять. Отыскав за повозкой аккуратную стопку дров, он с тяжелым сердцем водрузил ее на указанное место. — Готово. — Молодец. Теперь посторонись. Не хочу тебя опалить. Какая забота. Он взмахнул рукой, и вырвавшиеся из-под пальцев языки пламени жадно перекинулись на предложенное им угощение. Оранжевые блики заиграли на заострившихся скулах, отразились в стеклах очков, и на мгновение Ольгерду показалось, что глаза его тоже наполнены пламенем. — Вот так, — удовлетворенно проговорил о’Дим и чему-то улыбнулся. — Да будет свет. Ольгерд поежился. Все это попахивало безумием. — Что ты делаешь? — Вспоминаю основы некромантии, мой мальчик. Учись, может, и тебе еще пригодится… Дай-ка сюда твою руку. — Зачем это? Улыбка не сошла с лица Господина Зеркало, но неуловимо изменилась, сразу сделавшись неприятной, угрожающей. — Ты обещал выполнять мои инструкции, нет? Таков был наш уговор. Это проверка, мгновенно понял Ольгерд. Он хочет посмотреть, насколько крепко ты держишься на крючке, насколько хорошо ты усвоил свою роль. И ведь у тебя совершенно нет выбора — в чужом теле, в незнакомом месте, ты полностью зависишь от его воли. Как же это все противно и унизительно… Да, жестко ответил он себе, да, противно и унизительно, но ведь все могло обернуться намного хуже. А в его словах нет никакой уловки. Назвался груздем — полезай в кузов. Ты просто выполняешь свою работу. Ольгерд молча протянул руку. Тонко и хищно блеснула игла, и он поморщился от стремительного укола, глядя как на подушечке указательного пальца набухает алая капля. — Стряхивай в огонь. Быстрее. Он повиновался, с нарастающей нервозностью наблюдая за непонятными приготовлениями. — И что теперь? Впрочем, ответ не потребовался. Земля под его ногами вдруг заворчала и вздрогнула, как при небольшом землетрясении. Он покачнулся, взмахнул руками, но сумел удержать равновесие. А затем чьи-то сухие когтистые пальцы ухватили его за щиколотку, и он повалился на спину, вытаращенными глазами наблюдая, как из дыры в земле выползает не до конца разложившийся труп. — Что это?! — Мертвец, — сказал о’Дим. Облокотившись о край повозки, он наблюдал за происходящим с выражением смертельной скуки. — Зомбяк обыкновенный. — Спасибо за пояснение, — выдавил Ольгерд, тщетно пытаясь подняться. Полусгнившая морда, лишенная всякого разумного выражения, нависла над ним, низко и гортанно рыча. Повеяло таким смрадом, что Ольгерд с трудом сдержал рвотный позыв. Он напряг руки, уперся в отвратительно хрустнувшую грудь и изо всех сил надавил. На щеку капнула вязкая вонючая струйка. — Фу ты, дрянь… О’Дим! — Что? Длинные зубы щелкнули у самого носа. Ольгерд сильнее напряг руки, одновременно пытаясь не задохнуться от вони и удерживать тварь на расстоянии, но чувствовал, что хватит его ненадолго. — Да сделай ты что-нибудь! Тем временем земля вспучилась еще в нескольких местах, порождая нечленораздельно мычащих уродцев. Когтистая лапа вцепилась ему в горло, сдавила так, что в глазах на секунду почернело. Он рванулся из последних сил, бесполезно царапая ногтями покрытую струпьями щеку и понимая, что вот-вот потеряет сознание от вони и удушья. А в следующую секунду голова мертвяка отлетела куда-то во тьму под свист сабли, которую о’Дим, бесстыдно рисуясь, крутанул в руке. — Ты не пострадала, дорогая? — Какого черта? — прохрипел Ольгерд, пытаясь отдышаться. — Надо же, какие настырные, — медовым голосом пропел о’Дим. — Наверное, не стоило все-таки разводить костер… Он легко, не глядя даже, махнул саблей, попутно скосив головы еще парочке ночных гостей. — Ничего, помощь уже близко. Ты покричи еще. Он был прав. Теперь и Ольгерд слышал приглушенный, но быстро нарастающий топот. — Так это и есть твой план? — с облегчением спросил он, когда восстановилось дыхание. — Но неужели нельзя обойтись без… — Тогда наше представление было бы не так убедительно. Ну, чего ты ждешь? Зови на помощь. — Сюда! Помогите! О’Дим поморщился. — Вот видишь? Теперь ты страшно переигрываешь. Я бы на такое не купился. Тем не менее, маневр сработал. Крик пролетел над равниной, подхваченный многоголосым эхом, а потом раздался ответный, резкий, и из-за дальнего утеса показались стремительно приближающиеся силуэты всадников. Ольгерд поймал себя на мысли, что по скорости местные скакуны едва ли уступят даже их летающей карете. Вот уж поистине: офирская лошадь перегонит дьявола. — Кажется, нас заметили, - сказал он. И в этот момент ’Дим как бы совершенно случайно оступился, подставляясь под когти последнего уцелевшего мертвяка. С неописуемым, граничащим с ужасом удивлением Ольгерд смотрел, как разорванный на груди костюм быстро пропитывается красным. Наблюдать это было так же дико, как восходящее на западе солнце. — Это кровь? — ошалело пробормотал он. — Малиновый сироп, — фыркнул о’Дим. — Впрочем, можно и так, но, боюсь, тогда нас быстро рассекретят. После этого он завалился набок, весьма достоверно потеряв сознание. Не успел Ольгерд опомниться, как получившая к нему доступ тварь впечатляющим прыжком сбила его с ног, очевидно, намереваясь-таки закончить трапезу. Пока он в панике соображал, что с этим делать, в нависшую над ним глазницу вонзилась метко пущенная стрела. Но прежде чем застыть насовсем, гнилые губы растянулись в знакомой улыбке: — Не подведи меня, Ольгерд.