Клин клином

Черт бы тебя побрал, о’Дим, думал Ольгерд, наблюдая за приближением кавалькады. Черт бы тебя побрал. После пары неудачных попыток ему удалось, наконец, сбросить придавившую его тушу, которая к этому моменту была уже просто мертвым грузом, и без всяких там сверхъестественных штучек. Ольгерд выплюнул забившийся в рот песок, отряхнулся и встал спиной к костру, который по-прежнему беззаботно потрескивал, ничуть не смущаясь того, что послужил источником этой гнусной заварушки. Со лба капала, заливая глаза, вонючая слизь. Он стер ее ладонью и брезгливо поморщился: покойничек явно был не первой свежести, и одним богам известно, какими болячками страдал несчастный офирец до того, как слег в землю. Ольгерд не слишком разбирался в медицине, но его фантазии с лихвой хватило, чтобы в красках нарисовать пышный букет липнущей к нему заразы. А с каких это пор ты стал таким брезгливым, дружок? – язвительно поинтересовался он у себя. Что-то больно быстро ты привык к новой роли. Роли, которую ОН для тебя отвел. И что он затеял на этот раз? Он поискал глазами ответ на свой вопрос и вздрогнул. О’Дим лежал к нему лицом, подломив под себя руку с все еще зажатым в ней ятаганом и неестественно вывернув шею. Песок под ним уже успел напитаться кровью. Она же маслянисто поблескивала на спине вспоротого когтями сюртука. Часть лица, на которую падал лунный свет, казалась пепельно-серой. Взгляд широко раскрытых глаз был пуст и неподвижен. По всем признакам жизни в нем было не больше, чем в разбросанных неподалеку трупах. Чепуха. Это всего лишь оболочка. Тут все ясно, и к гадалке не ходи. Он опять хочет посмотреть, как ты станешь выкручиваться. Когда он давал тебе работу, то не счел нужным упомянуть эту деталь, но это и так прекрасно читалось в его взгляде, в том, как он говорил с тобой, разве нет? Только ты был слишком поглощен горем и ненавистью к себе, чтобы это заметить. Вот и выкручивайся теперь. И все же вид бездыханного тела заставил неприятно екнуть сердце. Ольгерд и сам не заметил, как привык полагаться на язвительные, но почти всегда отрезвляющие комментарии, на информацию, которой Господин Зеркало располагал безгранично, на видимость плана и цели, не всегда понятных ему, но тем не менее существующих - вне его поля зрения, автономно. Кроме того, имелся и еще один нюанс – их странная связь придавала его существованию новый смысл. Учитывая, что еще недавно он в прямом смысле готов был влезть в петлю, это значило, увы, немало. И, как ни дико было это признавать, он действительно чувствовал себя обязанным о’Диму, хотя раньше и в самом горячем бреду такое не представлялось ему возможным. Зато представлялось кое-что другое, да? шевельнулся внутри гнусный червячок. Ольгерд раздавил его, прежде чем тот смог продолжить свои отравляющие речи. И с этим надо что-то делать, устало подумал он. Это просто так не уйдет, и глупо на это надеяться. Ты, точно больной, придумываешь отговорки, только бы не идти к врачу и не услышать роковой диагноз. А так нельзя. Правду нужно встречать лицом к лицу, какой бы неприятной она ни была. От кавалькады отделились двое и устремились к нему, взметая за собой волны песка. Ольгерд успел еще подумать, что сейчас его просто-напросто затопчут, и на этом его злоключениям придет конец, когда, лихо натянув поводья, всадники остановились в паре шагов от костра. В прежние времена он непременно предложил бы им выпить, разбавив все хорошей дракой (и необязательно именно в таком порядке), но сейчас такое развитие событий исключалось. И как же ему надоели эти чертовы импровизации! Как вариант, оставлю тебя навсегда в этом теле, тут же всплыло в памяти зловещее обещание. Может, и шутка, как знать, но проверять это опытным путем не хотелось. К тому же, весьма глупо было бы проделать такой путь только для того, чтобы оступиться на первом же шагу. Мужчина или женщина, он все еще хотел верить, что кое на что способен. Ольгерд выпрямился и как мог прикрылся остатками платья. Не от внезапной стыдливости – плевать он хотел, что какие-то незнакомые ребята станут пялиться на его наколдованные прелести. Дело было в навязанном образе, которому – хочешь не хочешь - приходилось соответствовать. Бросив последний взгляд на своего безмолвного (и предположительно мертвого) зрителя, Ольгерд взялся за дело. – О, хвала богам! – воскликнул он, изрядно напугав близстоящую лошадь. – Ты слышишь, дядя? Нам помогут! – Вы в порядке, сударыня? – поинтересовался первый всадник, наклонившись в седле. Голос был молодой, с характерным гортанным акцентом, но каждое слово звучало четко (вот что значит ученая страна! В той же Редании шансы случайно встретить кого-то, способного свободно изъясняться на чужом языке, были ничтожно малы). Большую часть лица закрывала плотная тряпичная повязка, поверх которой внимательно смотрели большие миндалевидные глаза. На груди легкого удлиненного доспеха красовалась эмблема – то ли буква, то ли рисунок, не разобрать. Ольгерда не удивил настороженный тон вопроса. В Офире, земле загадочной и до сих пор до конца не изученной, прогресс чудесным образом уживался с закостенелыми традициями, а вера в науку соседствовала с дичайшими предрассудками. Одинокая девушка ночью у костра, окруженного трупами, конечно же, не могла не вызывать определенных подозрений. – Сударыня? – это прозвучало уже настойчивее. – Вы не пострадали? Соберись, фон Эверек, одернул он себя. И включи мозги. – Нет, сударь, – торопливо ответил он. – Вы подоспели как раз вовремя. Но вот мой дядя… Кажется, ему крепко досталось. Ах, если бы не вы… – Ольгерд выдержал паузу и, взмахнув длинными ресницами, закончил шепотом, – даже подумать страшно, что могло бы случиться. Всадники переглянулись. Второй пока хранил молчание. Наверняка этот тут за главного, решил Ольгерд, и неприятностей стоит ждать в первую очередь от него. Хотя, мрачно додумал он, нет смысла все усложнять: в случае провала один или даже десять подозрительных офирцев будут наименьшей твоей проблемой. – Надо полагать, вы прибыли издалека? – Из самого Оксенфурта, – охотно заговорил Ольгерд, наконец-то убедившись в пользе предшествующей зубрежки. – Мы выплыли месяц назад. Недели сборов, нервы, слезы... Папенька даже не хотел меня отпускать, но дядя Вилли пообещал, что эта поездка нас озолотит, и он согласился. А я, если хотите знать, так и вовсе была рада уехать. С тех пор, как папенька заболел и ушел с кафедры, уживаться с ним стало положительно невозможно. А тут – приключения, вояж, дальние страны. Только на море была страшная качка, а я, как оказалось, совсем ее не переношу… Он еще какое-то время продолжал в том же духе, не забыв упомянуть отличное снотворное, которое спасло его от качки, великолепный морской пейзаж и совершенно поразившие его рассказы матросов. Его слушатели снова переглянулись – на этот раз, как ему показалось, куда более многозначительно, из чего следовало два возможных вывода: или они были слишком тертыми калачами, чтобы сразу принять его историю за чистую монету, или играл он из рук вон плохо. Прогноз, в любом случае, неутешительный. – Если вы прибыли морем, то должны были воспользоваться Главным трактом, – заметил молчавший до сих пор всадник. Голос под повязкой звучал сухо и неприязненно. – Главным трактом? – Так точно, сударыня. – А это разве не Главный тракт? – спросил Ольгерд и снова хлопнул ресницами. – Никак нет, сударыня, – он готов был поклясться, что губы под повязкой скривились в саркастической усмешке. – По ряду причин этой дорогой уже давно никто не пользуется. Трудно даже представить, каким образом вас сюда занесло. Прямо какая-то магия. Плохо дело, подумал Ольгерд. – Мы… – он замялся. Эту часть они не репетировали. Все еще изображая растерянность (что в его положении оказалось не так уж и сложно), Ольгерд медленно огляделся. Помощи ждать было неоткуда. Впереди, за кругом света, за остывшими гребешками дюн серым миражом простирался город, с которым его связывали не самые приятные воспоминания. Вид этот отзывался в душе смутной тревогой и пробуждал тоску по привычным, с детства знакомым местам. Здесь же абсолютно ничего не напоминало о доме, и оттого казалось непонятным и даже пугающим. В чужом, хоть и невероятно красивом, бархатно-синем небе яростно полыхали зарницы. В Офире даже звезды светят иначе, вспомнилось ему. И сразу захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. А ты точно хотел бы проснуться? Он сообразил, что пауза непростительно затянулась, и его уже долго буравят взглядом в ожидании ответа. - Ах, так ведь с нами был проводник, – нашелся он. – Мы наняли его в порту перед самым отплытием. Странный человек, но дядя сказал, что без его помощи мы заблудимся в пустыне. – Интересно, – протянул дознаватель, сощурившись. – В таком случае, где он? – Кто? – переспросил Ольгерд, с отвращением подумав, что если еще пару минут поиграет в дурака, то так и застрянет в этом амплуа навсегда. И в женском теле, не забывай, в женском теле! – Ваш проводник. Ольгерд зачем-то еще раз огляделся. Никакого проводника поблизости, конечно, не было. Выдать за него один из сильно разложившихся трупов тоже представлялось проблематичным. - Не знаю, – проговорил он, не забыв подпустить дрожи в голос. – Он был с нами, когда это началось. Боги всемогущие! Если бы вы только это видели… Они полезли прямо из-под земли и… и… – он вдруг замолчал и округлил глаза, придавая им выражение страшной догадки. – В чем дело, сударыня? Вы сильно побледнели. – Мерзавец, – выдал Ольгерд свистящим шепотом. – Негодяй! – Прошу прощения? – Он специально завел нас сюда. Какая подлая выходка! Дознаватель цокнул языком. Весь этот цирк явно не производил на него должного впечатления, как бы Ольгерд ни старался. – И зачем ему это понадобилось? – подозрительно осведомился он. – Чтобы завладеть дядиными чертежами! – торжествующе вскричал Ольгерд. – Видите ли, дядя занимается изобретением различных устройств. Он ехал сюда, чтобы представить ко двору свой новый прожект. А этот мерзавец, должно быть, наложил на них лапу и смылся. – Вы что, слышали, как он спрашивал вашего дядю о чертежах? – Нет, я ничего не слышала, – все еще играя негодование, ответил Ольгерд. – Я ведь уже сказала вам, что почти все путешествие проспала из-за качки. А у дяди был с собой чемодан. Проверьте повозку – наверняка сейчас его там нет! – Его могло там не быть и раньше, – заметил дознаватель, щуря маленькие глубоко сидящие глаза. Лучшая защита – нападение, вспомнил Ольгерд. Иначе он от меня не отвяжется. – Хотите сказать, я вру? – с вызовом спросил он, раздувая ноздри и вздергивая подбородок. – Кто вы вообще такой, чтобы говорить со мной в таком тоне? Часть лица дознавателя, не скрытая повязкой, заметно посерела. – Вы не у себя дома, дамочка! – рявкнул он. – И вы так и не ответили на мой вопрос. – Как и вы на мой, – с мстительным удовольствием напомнил Ольгерд. – Кто вы такой? – Я представляю интересы Его Величества. Это все, что вам нужно знать. А теперь будьте добры ответить, или я вынужден буду применить силу. А ведь и правда применит, озабоченно подумал Ольгерд. Ну, и что мне теперь делать? Не драться же со всем их скопом, в самом деле. Шансов у меня и раньше было немного, ну а уж теперь… Не отдавая себе отчета, он кинул быстрый взгляд в сторону неподвижно лежащего тела. Все без изменений. И снова на сердце заскреблась противная тревога. – Постой, Фарид, – вдруг вмешался тот, что помоложе. – Ты же видишь, девушка сильно напугана. Не нужно так давить. Дознаватель нахмурился, поворачиваясь к нему. – Я выполняю приказ Его Величества. Любую подозрительную личность за пределами города задержать и допросить. А эта дамочка кажется мне очень подозрительной. Она вполне может оказаться людоедкой. Или зловредным духом пустыни. – У меня тоже есть приказ. И, ручаюсь, если бы Его Высочество узнал, как обращается твой патруль с беззащитной женщиной, то приказал бы высечь каждого шипастой плетью. Ты знаешь его отношение к предрассудкам. – Возможно, – холодно согласился Фарид. – Но это именно мой патруль, как ты заметил. И то, что тебя приставили шпионить за мной, ничего не меняет. А если продолжишь мешать мне работать, я доложу обо всем королю, и тогда уж пеняй на себя. – Докладывай, – презрительно отозвался его напарник, нисколько не испугавшись угрозы. – Все равно я отчитываюсь только перед Его Высочеством. И скоро именно он будет отдавать тебе приказы. На твоем месте я бы не забывал об этом. Ольгерд, с интересом наблюдавший за вспыхнувшей перепалкой (причем акцент обоих спорщиков куда-то таинственным образом исчез), испытал к младшему острый прилив симпатии. Любил он таких ребят: бунтарей, не боящихся рисковать головой и перечить начальству. Было почти слышно, как в голове Фарида завертелись крошечные колесики. – И что ты предлагаешь? – неприязненно спросил он. – Я не могу нарушить прямой приказ. – А я и не предлагаю его нарушать. Просто дай мне поговорить с сударыней наедине. Последствия беру на себя. Под личную ответственность, – с нескрываемым сарказмом отозвался юнец. Еще несколько секунд Фарид колебался, а потом махнул рукой. – Как пожелаешь, – сказал он и, тронув поводья, отъехал к ожидавшей неподалеку группе. – Но король все равно узнает об этом. Его неожиданный защитник тем временем спешился и стянул с лица повязку, открыв смуглое лицо с тонкими, изящными чертами и высокими скулами. Кожа была гладкой, с едва обозначенными линями на лбу и у тонкого рта. Несмотря на то, что в глазах Ольгерда он был совсем еще мальчишкой, сейчас они легко могли сойти за ровесников. – Зульяр ал’Кахри, младший командующий патруля, – офирец изящно поклонился, приложив руку к груди. Теперь Ольгерд разглядел изображенный там знак, и зубы свело оскоминой. Слишком хорошо помнилась печать на письме соперника, который однажды чуть не увел у него Ирис. – Как ваше имя, сударыня? - Герда… – сказал Ольгерд и застрял на неловкой паузе, на секунду позабыв фамилию. – Айхенвальд. – Добро пожаловать в Офир, госпожа Айхенвальд. – Благодарю, – пробормотал Ольгерд, испытывая странную неловкость. Поначалу он не мог понять, в чем дело. Потом до него дошло. Молодой офирец разглядывал его с тем особым восхищением, которое можно прочесть на лицах ценителей искусства, в чьи руки попался особенно редкий экземпляр. Похоже, малец втрескался в тебя по уши, понял Ольгерд, не зная, злиться ему или смеяться. – Вы не замерзли? – Ну, вообще-то… – Вижу, что замерзли. В жарких странах всегда на удивление холодные ночи, а иноземцы, как правило, об этом не знают, – Зульяр улыбнулся, сверкнув ослепительно белыми зубами. – Не волнуйтесь, сейчас мы найдем вам что-нибудь теплое. Спустя минуту Ольгерд уже кутался в толстый стеганый плащ, вероятно, снятый с чьего-то щедрого плеча. Фарид больше не вмешивался, молча наблюдая за происходящим, но жгучая неприязнь во взгляде говорила сама за себя. Не хотел бы я такого в напарники, подумал Ольгерд, еще больше зауважав юнца. – Надеюсь, я не втягиваю вас в неприятности, – сказал он, стараясь изобразить благодарную улыбку. – О, не извольте беспокоиться, сударыня. Помогать потерпевшим бедствие – моя работа, – ответил Зульяр. – А уж если помощь нужна такой девушке, как вы… – он вдруг замолчал, и Ольгерд заметил легкий румянец, заигравший на смуглых щеках. – Послушайте, мой дядя… – начал он, чтобы поскорее перевести тему. Зульяр моргнул, точно очнувшись от приятного сна. – Конечно! Сейчас посмотрим, что с ним… Он отошел на несколько шагов и склонился над телом Господина Зеркало. Лицо его тут же омрачилось. – Это ваш дядя? – Да, да, это он. Ему нужна помощь! Зульяр растерянно покачал головой. – Мне очень жаль, госпожа Айхенвальд, но ваш дядя мертв. А сейчас ты должен расплакаться, слизняк, понял Ольгерд, хорошенько так разрыдаться, иначе все твои кривляния гроша ломаного не стоят. Легче сказать, чем сделать. При всей комичности ситуации, за ним наблюдали отнюдь не дураки, а ставки были серьезнее некуда. А значит, и рыдать нужно было взаправду, и добиться этого можно было только одним известным ему способом. Мысль эта немедленно вызвала сильнейшее отторжение, но Ольгерд его подавил. Иногда приходится терпеть, напомнил он себе. Хотя бы потому, что это (заслужил?) сейчас твоя работа. Мысленно вдохнув, он ушел на глубину. Туда, где в кромешной темноте обитали маленькие рыбки с длинными острыми зубками, готовые вцепиться в добычу и не выпускать, пока не разорвут ее на части. Там, глубоко внутри, он постарался как можно ярче воспроизвести надломившее его чувство утраты, которое испытал тем ранним утром на пути через лес… На пути домой, пусть он тогда еще не понимал этого и не знал, что его ждет. Вспомнить, как в груди ворочалось, просыпаясь, чудовище, которое всего за несколько дней иссушит его, исцарапает острыми когтями. Вспомнить и пробудить снова. Ирис – Витольд, или Витольд – Ирис. От перестановки слагаемых сумма не меняется. Так или иначе оба были мертвы по его вине. И если Витольд все-таки смог простить его, с Ирис все обстояло иначе. Любовь, в отличие от кровной связи, редко прощает предательство. А он и правда предал ее – предал в тот самый момент, когда позволил переступить порог дома, выкупленного кровью брата. Он ухватился за эмоцию и потянул из себя долго и мучительно, точно упрямого паразита. То, что приходилось делать это ради глупого фарса, только подстегивало растущую ненависть к себе. Но только это было еще не все. Ольгерд не мог отрицать, что в какой-то степени ему это нравилось. Они оба были с ним сейчас, пробужденные вспыхнувшей болью - ближе, еще чуточку ближе... совсем близко. И вот он уже с наслаждением расцарапывал так и не зажившую до конца сердечную рану. Слезы хлынули разом, смывая подсыхающую на щеках слизь. – Не может быть, – всхлипнул он. – Это какая-то глупая шутка… Вы ошибаетесь! Зульяр оставил тело и нерешительно двинулся к нему. На лице его застыло выражение тягостной растерянности, свойственное любому мужчине, впервые столкнувшемуся с феноменом женских слез. – Госпожа Ай… – О, какое несчастье… Какое страшное несчастье! – Госпожа… – Герда… – снова всхлипнул Ольгерд. – Герда, послушайте меня. Здесь нельзя долго оставаться. К сожалению, ваш дядя мертв, и этого уже не изменишь, но позвольте мне помочь вам. Клянусь честью, я сделаю для этого все возможное. Было слышно, как Фарид сплюнул и смачно выругался. – Нет, это выше моих сил! – запричитал Ольгерд, ломая руки в лучших традициях дешевой драмы. – Я не могу оставить дядю посреди этих… этих кадавров! – Конечно, нет! – с жаром подхватил Зульяр. – Сейчас мы положим его в повозку, а после похороним… – тут Ольгерд издал еще один душераздирающий вопль, – то есть, проводим со всеми почестями. Простите, вы умеете ездить верхом? Чтобы вам не пришлось, ну… – он не закончил, махнув рукой в сторону повозки. Ольгерд моргнул, подивившись нелепости вопроса. Потом вспомнил, что к чему, и еле удержался от усмешки, которая в данный момент смотрелась бы несколько странно. – Немного, – скромно ответил он. – Дядя учил меня, когда… – он осекся, тоже поглядев на повозку и для достоверности еще раз всплакнув. …Принесли воду в кожаном бурдюке, и Ольгерд с наслаждением отер лицо от пота и остатков слизи. Оказавшись в седле и сжав руками поводья, он почувствовал себя намного лучше. Сразу захотелось сорваться в галоп, но пришлось ограничиться мерной рысью. – Простите мое любопытство, – обратился он к Зульяру, – но вы, кажется, сказали, что служите Его Высочеству? Молодой офирец поглядел на него с удивлением. – Как вы узнали? Не помню, чтобы говорил вам об этом. Повисла гробовая тишина, в которой так и слышался злорадный вопрос ехавшего чуть позади Фарида: вот именно, сударыня, как? Он вдруг подумал, что, возможно, загадочное исчезновение акцента в подслушанной им перепалке объяснялось чем-то еще, помимо впечатляющей образованности. Но тут взгляд его снова упал на эмблему, и Ольгерд с облегчением улыбнулся. – Просто мне знаком этот символ, – пояснил он. – Он испокон веков украшал герб королевских семей Офира. Золотая звезда указывает на небесное происхождение правителя, если я не ошибаюсь? Настороженность немедленно исчезла из глаз мальчишки, сменившись восторгом. – Сударыня прекрасно разбирается в геральдике! – Папенька много рассказывал мне о ваших обычаях, – скромно заметил Ольгерд. – Зовите меня по имени, прошу, – добавил он – и тут же пожалел об этом, увидев заново вспыхнувшие на щеках юнца пятна. – Так вы говорили… – мягко напомнил он. – Да, вы правы, я служу Его Высочеству. – Тогда, может, расскажете мне о нем? – предложил Ольгерд, которого потихоньку начинало разбирать любопытство. – Конечно, – с готовностью кивнул Зульяр. – Что вы хотите знать? – Какой он, ваш принц? – Как правитель или как жених? – Что, простите? Зульяр смущенно заулыбался. – Просто вы далеко не первая, кто спрашивает меня об этом. И в этом нет ничего удивительного. Фигура Его Высочества всегда вызывала повышенный интерес публики, в особенности женской ее половины. Ну, а уж когда речь идет о женитьбе… – На что это вы намекаете? – возмутился Ольгерд, впервые искренне оскорбившись. - Думаете, раз я женщина, то только и думаю о том, как бы поудачнее выскочить замуж? Так вот, чтобы вы знали, меня это совсем не интересует. Бедняга побледнел и, видимо, совсем потерял дар речи. Ольгерду стало его жаль. – Простите, – примирительно сказал он. – Мне не стоило повышать голос. Я просто ужасно устала. Сперва эта проклятая качка, и вот теперь… – Конечно, я понимаю, – Зульяр сочувственно закивал. – Но, клянусь честью, я и не думал вас оскорбить. Я всего лишь говорил о предстоящей церемонии. – Церемонии? Какой еще церемонии? Зульяр удивленно поднял брови. – Как? Вы и в самом деле не знаете? – Нет, – ответил Ольгерд, уже предчувствуя что-то неладное. – Ну же, не томите. – Через три дня Его Высочество женится. – Что?! Он едва удержался, чтобы не бросить убийственный взгляд в сторону повозки, где, с головой скрытый пледом, лежал его треклятый работодатель. Конечно, о’Дим обо всем знал, не мог не знать. И теперь его задача из просто сложной превратилось в почти невыполнимую. А что тебя так удивляет? спросил он себя голосом, который принадлежал не совсем ему. Очень уж явно слышались в этом вопросе знакомые интонации, и, осознав это, он ощутил, как слипаются в холодный комок внутренности. В нужное время в нужном месте, чтоб тебя. – А говорили, вас это совсем не интересует, – беззлобно усмехнулся Зульяр, по-своему расценив его cмятение. – Впрочем, кажется, Его Высочество и сам не в восторге от этой перспективы. Но что делать? Престолу всегда нужен наследник, – философски заключил он. – Вы не устали, Герда? – Нет, – Ольгерд мотнул головой. – Могу так ехать еще хоть целую вечность. Это было почти правдой. Он действительно предпочел бы как можно дольше оттягивать свое прибытие в город, от которого справедливо не ожидал ничего хорошего. – Ну, в этом как раз нет нужды, – заметил Зульяр. – Мы почти на месте. Он обернулся и сделал знак следовавшему за ними эскорту. Повинуясь его команде, всадники пустились в галоп. Городская стена была уже совсем близко. Она возвышались над пустыней, желтовато-белая, покрытая сетью длинных ползучих трещин, точно скелет древнего чудовища. Небо медленно светлело, окрасившись по краям бледно-розовым. Стало ощутимо теплее, и вот Ольгерд уже с сожалением ловил на лице слабеющие прикосновения ветерка. Впереди показались ворота. Вид у них был заброшенный и негостеприимный. Узкая продолговатая арка создавала впечатление черного хода. Сторожка, где должен был сидеть дозорный, пустовала. Ольгерд даже ощутил что-то вроде разочарования. Пусть он и не ждал фанфар и приветствий, ему все же представлялось, что его появление в городе будет несколько более эффектным. Он еще не знал, что через несколько минут горько пожалеет об этой придирке. Во внутреннем дворике образовался небольшой затор – пытались протолкнуть повозку, которая поддавалась неохотно и со скрипом. Едва Ольгерд отошел размять ноги, как к нему подкрался очевидно уже давно поджидавший его Фарид. – Мне не дает покоя одна деталь, сударыня. Вот ведь настырный сукин сын, с невольным восхищением подумал Ольгерд. – Да? – спросил он, обернувшись. – Костер, возле которого мы вас нашли… – Да? – повторил Ольгерд. – Ведь это не вы его разводили? – Какое это имеет… – Будьте добры, отвечайте четко и по существу. – Фарид, – вклинился подоспевший на помощь Зульяр. – Оставь сударыню в покое. Ей и так пришлось нелегко. Фарид не обернулся, продолжая сверлить Ольгерда прищуренным взглядом. – Пусть сударыня ответит на вопрос, и больше я ее не побеспокою. – Дядя, - сказал Ольгерд, начиная потихоньку раздражаться – уж слишком бесцеремонно его допрашивали. – Костер разводил дядя. – С какой целью? «Решил поупражняться в некромантии!» чуть было не съязвил Ольгерд, но сдержался. – Чтобы согреться. Ночью здесь ужасно холодно. – Нападение произошло до или после того, как разожгли огонь? – Надо думать, после. – Надо думать, или вы уверены? – Уверен…а, – быстро исправился Ольгерд. Впрочем, оговорка осталась незамеченной. Еще бы, вряд ли кто-то мог вообразить себе истинное положение вещей. Он и сам бы ни за что не поверил, не окажись тому непосредственным свидетелем. – И примерно в это же время исчез ваш проводник, не так ли? Ольгерд поджал губы, борясь с сильным искушением дать этому настырному типу, что называется, по щам. Много на себя берешь, браток, подумал он - и чуть не рассмеялся, представив, как комично прозвучала бы сейчас эта фраза в его исполнении. – Да, – коротко ответил он. – Так куда же подевались лошади? – Вероятно, он их и увел, – не задумываясь, ответил Ольгерд. – Логично, нет? – Логично, – тут же подхватил Фарид. – Правда, есть одно «но». Я внимательно осмотрел то место и не обнаружил следов копыт… Повозка с грохотом въехала во двор и остановилась. Ольгерд понял, что произошло что-то неладное еще до того, как услышал встревоженные (если не сказать, испуганные) возгласы. Он заставил себя обернуться, уже зная, куда именно нужно смотреть. Плед, укрывавший тело о’Дима, лежал на размалеванных досках, а сам недавний покойник уже успел принять сидячее положение и теперь демонстративно отряхивался с выражением легкой досады на вернувшем цвет лице. – Ну все, костюм безнадежно испорчен, – заявил он таким тоном, как будто не было и не могло быть в жизни большей трагедии. – Подумать только, на какие жертвы мне приходится идти. Он окинул онемевшую публику насмешливым взглядом. Зульяр положил руку на эфес сабли и придвинулся ближе к Ольгерду, загораживая его собой. «Дурак» тоскливо подумал Ольгерд. «Тебе бы убраться отсюда подальше». – Так, – многозначительно проговорил в наступившей тишине Фарид. Несмотря на явный испуг, в голосе его звучало торжество человека, доказавшего свою правоту. – Вы были мертвы, – сказал Зульяр, почти с упреком глядя на Господина Зеркало, и Ольгерд ощутил острый приступ зависти к мальчишке, который еще не знал, с кем имеет дело, и потому мог позволить себе это прекрасное, упоительное бесстрашие. – Был, – согласился о’Дим, небрежно встряхиваясь и вставая на ноги. Лошади испуганно всхрапнули, отшатнувшись. – И, надо сказать, это чертовски скучно. Спасибо за поездку, мальчики. Он спрыгнул на песок – ловким быстрым движением, никак не вязавшимся с вальяжной манерой разговора. Это решило дело. В задних рядах зашевелились, решительно вскинув арбалеты. О’Дим улыбнулся и послал им воздушный поцелуй. – Нет! – закричал Ольгерд, не угадав, а скорее почувствовав, что сейчас произойдет. Но время не остановило cвой бег, тем самым спасая чью-то жизнь. Очевидно, милосердие Господина Зеркало не простиралось так далеко. Что еще более вероятно, он просто не видел в этом выгоды. По воздуху прошла знакомая вибрация – загудело, неприятно отдаваясь в ушах, словно поблизости открылся портал, но на этот раз окружающее пространство осталось целым. Потом раздался глубокий всасывающий звук, и гул прекратился, как если бы сверху обрушился невидимый купол, похоронив под собой всех собравшихся. Всех, кроме него. И теперь Ольгерд с нарастающим ужасом наблюдал разворачивающееся перед ним зрелище. Людей рвало. Они сгибались пополам, не в силах стоять прямо, падали на землю и тщетно пытались куда-то ползти, не переставая извергать из себя внутренности и дергаться в конвульсиях. Рядом на песке захлебывались кровавой пеной лошади, бешено вращая глазами и молотя копытами воздух. Несколько бесконечных секунд длилась эта страшная какофония хрипов – человеческих и звериных – а потом заключительным аккордом раздался громкий и совершенно отвратительный хруст ломающихся костей. – Гер… Г… Ольгерд как во сне повернулся на звук, и успел еще увидеть, как из глаз мальчишки брызнули совершенно симметричные струйки крови (он плачет, потому что ему очень больно, ему должно быть нестерпимо больно сейчас) и как непонимающе он смотрит, словно в обиде на такую жестокую несправедливость. Потом он обмяк и тряпичной куклой упал на песок. Опять стало тихо. Налетел легкий ветерок, и Ольгерд подумал, наблюдая откуда-то из глубины себя, отстраненно и без эмоций, какими неестественно живыми кажутся эти шевелящиеся волосы на мертвых, совершенно мертвых телах. Словно смерть допустила ошибку, недобросовестно собрав свою дань. – Занавес, – проговорил о’Дим и вздохнул. Ольгерд поднял на него глаза, все еще продолжая видеть удивленно-обиженную гримасу на лице мальчишки. И тут же вслед за этим всплыло второе лицо, с мелкими конопушками, а затем третье и четвертое, еще и еще, нанизываясь на ниточку времени, уходя так далеко, что уже и не разобрать, где, кто и с чего все началось. Как странно, подумал, чувствуя горечь во рту. У смерти привкус прогорклой сивухи. Он согнулся пополам, извергая на песок немного воды и желчи. Замер, тяжело дыша и упершись руками в дрожащие колени. Ты проклят, фон Эверек. Да, проклят. И то, что ведьмак вытащил тебя из той передряги, ничего не меняет. Ты слишком привык брать в долг. Стоит сделать это раз, как уже невозможно остановиться, верно? Снова и снова ты обречен наступать на те же грабли… И выход здесь только один – все закончить. А тебе не хватило духу, потому что в глубине души ты трус, всегда был трусом под маской бесстрашия, благородства, а подчас и подлости. Только рано или поздно все маски спадают, обнажая изувеченную душонку, нелепую, как улитка без панциря, такую же скользкую и отвратительную. Вот и смотри теперь, слизняк, как умирают те, кто имел неосторожность тебе довериться. Господин Зеркало улыбался, разглядывая его. Для каждой мысли у него как будто была своя улыбка. Ольгерд поднял голову, увидел ее, и на него накатила новая волна тошноты. Видишь, кто с тобой сейчас? Это о нем ты думал, что он может тебя спасти? Это в нем-то спасение? Он бы рассмеялся, но ни звука не лезло из сжатого горла. И, по правде говоря, не хотелось ему слышать этот смех, потому что это стало бы окончательным признанием его поражения, его бесполезности, и что-то наверняка сломалось бы в нем, что-то жизненно важное, за что он еще держался вопреки здравому смыслу, вопреки всему… И тогда под ногами опять разверзнется пропасть. На этот раз уже окончательно. Господин Зеркало бесшумно приблизился, положив руку ему на плечо. – Закончил с самобичеванием? – поинтересовался он. – Или дать тебе еще минутку? Ольгерд не ответил. Гнев, возмущение и невыносимый страх разъедали ему кишки, отзываясь мучительными спазмами внизу живота. Не хватало еще тут обосраться, мрачно подумал он, и эта абсурдная мысль наконец разбила проклятое оцепенение. – Ты убил их, – сказал он, поначалу не cообразив, почему голос звучит так странно. Потом память вернулась, что-то перехлестнуло через край, заставив его прокричать. – Ты же убил их всех, сукин ты сын! О’Дим лениво улыбнулся и водрузил на нос очки. Волна ненависти обрушилась на него и бессильно откатилась, не причинив ни малейшего неудобства. – Разумеется, убил. Нам ни к чему свидетели очередного воскрешения. Не та эпоха, да и я не слишком-то подхожу на роль спасителя, – он рассмеялся этой мысли, очевидно, найдя ее весьма забавной. – Чего же ты от меня хочешь? Ольгерд дернул плечом, высвобождаясь из хватки и прекрасно понимая, что в этом нет его заслуги, что ему всего лишь позволили это сделать. – Ничего, – выдавил он. – Замолчи. Я не хочу тебя слушать. Ветер вздохнул в последний раз, как умирающий, и два шарика перекати-поля торопливо пронеслись между ними, точно убийцы, скрывающиеся с места преступления. Лучи рассветного солнца с бесстыдной красотой заиграли в лужах крови. – Вижу, тебе понравилось закатывать сцены, – сказал о’Дим и сделал шаг назад, окидывая его пристальным взглядом. – Хочешь поучаствовать в еще одной? Ольгерд покачал головой, не сводя с него глаз и ощущая чудовищную тяжесть во всем теле, словно теперь уже он оказался придавлен невидимым куполом. Только тот опускался медленно, бесконечно медленно, и много еще времени должно было пройти, прежде чем он тоже хрустнет и упадет, чтобы больше никогда не подняться. – Нет? – повторил о’Дим, заставив его вздрогнуть – столько в этом вопросе было пугающей бесповоротности. – Тогда, может, ты хочешь, чтобы я вернул кого-нибудь к жизни? Например, этого мальчишку? Он приблизился к телу, которое еще совсем недавно дышало, смеялось и неумело пыталось флиртовать, и, медленно склонившись над ним, приподнял безвольную голову. На Ольгерда уставились погасшие глаза с лопнувшими сосудами и подсыхающими струйками крови. – Говори, я не люблю угадывать желания. Что-то страшное было сейчас в его взгляде: отсутствие всяческих рамок, чистая энергия, намерение во что бы то ни стало довести задуманное до конца. И остановить это было невозможно – все равно что вставать на пути лесного пожара, преграждать путь разъяренной стихии. Больше всего Ольгерду хотелось отвернуться, но он знал, что не сможет. Не должен. – Не надо, – прошептал он, ловя себя на ощущении дежавю. – Он ни в чем не виноват, о’Дим. Он только хотел помочь. Пугающий блеск в глазах Господина Зеркало сделался ярче. Пустое, милый, говорил этот взгляд. Все начатое нужно доводить до конца. Сказавший «а» да скажет «бэ». – Вполне возможно. Но сейчас меня больше занимает, чего хочешь ты. Ольгерд стиснул зубы. – Не надо, – повторил он. – Он уже достаточно поплатился. - Смерть – не наказание, Ольгерд, не воздаяние за грехи. Это просто переход. Она не видит различий между добром и злом. Неужели я действительно должен разъяснять тебе эти прописные истины? Он провел ладонью над искаженным последней судорогой лицом. Ольгерду показалось, что мертвая голова легонько дернулась. Снова накатила волна тошноты. – О’Дим, прошу тебя… – Может быть, я ошибся, – задумчиво проговорил Господин Зеркало. – Может быть, ты не подходишь для этой работы, а, фон Эверек? Он изучал его сейчас, откровенно испытывал на прочность. Ясно, что все эти разговоры о необходимости убрать свидетелей были только ширмой, хотя и логично выверенной. Одно никак не исключало другого. О’Дим убивал одним ударом не двух, а сразу сотню зайцев. Нельзя больше показывать слабость. Он сразу использует ее против тебя, ты же знаешь… – Я справлюсь, – хрипло сказал Ольгерд. – Можешь не сомневаться. – Знаешь, что отличает смерть от жизни? Только быстро, не задумываясь. Ольгерд растерянно посмотрел на него, обескураженный внезапностью вопроса. – Не знаю… Может, неподвижность? Смерть статична. – Нет, – мягко возразил о’Дим. – Разница, мой милый, в отсутствии страха. Идея смерти пугает только живых. Мертвые в этом плане те еще везунчики, потому что свободны от страхов и прочих… душевных терзаний. Это, конечно, если они умирают обычным путем, - добавил он, как бы невзначай напоминая Ольгерду о его собственных нелестных перспективах. – Из чего можно вывести следующее… Ты слушаешь? – Слушаю, – эхом откликнулся Ольгерд. – Кончай беспокоиться о тех, кто уже перешел в мир иной, и сосредоточься, наконец, на деле. И, к его огромному облегчению, о’Дим поднялся, направляясь к покосившейся повозке. Ольгерд сглотнул. – Объясни мне одну вещь, – сказал он. – Хм? – о’Дим наклонился, заглядывая под крашеное сиденье. – Зачем было делать это так… жестоко? Почему нельзя было хотя бы доставить им меньше мучений? О’Дим обернулся и поглядел на него с искренним недоумением. – Разве я их мучил? Он не лжет, понял Ольгерд. Не притворяется. И если это его милосердие, чего же мне пока удавалось избежать? Несмотря на теплый плащ и поднявшееся солнце, его сковал холод. – Я понял, – сказал он, облизав сухие губы. – Вопрос перспективы. – Схватываешь на лету. Удовлетворенно хмыкнув, о’Дим нашарил под скамьей какой-то сверток, сунул его под мышку и, насвистывая, двинулся обратно. – А теперь идем, пока не появились новые свидетели. Ольгерда не нужно было просить дважды.