Клин клином

Мирза не любил ночь. Это время суток еще с детства связывалось у него с кошмарами и призраками, со злыми духами, крадущими младенцев из колыбели и насылающими дурные болезни. Крепко въелся в память тусклый свет масляных ламп и горький чад благовоний, что по традиции жгли во дворце перед наступлением темноты. Как потомку королевского рода, ему полагалось встречать ее в гордом одиночестве, не выказывая страха, однако после заката его неизменно, точно приступ малярии, поражало постыдное малодушие. Привычный мир искажался, делаясь пугающим и враждебным, за каждым поворотом таилась опасность, а в закоулках прятались силуэты, при виде которых бросало в озноб, и шевелились волоски на шее и руках. Прошло без малого двадцать лет, а он все так же лежал, сцепив руки на животе, и слушал, слушал, как тикает в углу старый маятник, бывший здесь, наверное, еще со времен его прадеда. В дворцовом саду заглохли цикады, и больше ничто не нарушало тишины, кроме этого неизменного тиканья да редких перекличек сменяющих друг друга караульных. Проклятая бессонница, думал он, слепо уставившись в потолок. Бенгам, придворный лекарь, на днях вручил ему какой-то вонючий порошок и наказал принимать по щепотке перед сном, но, учитывая полное отсутствие эффекта, все это напоминало дурную шутку. Если бы не доверие, каким старик пользовался при дворе, Мирза непременно объявил бы его шарлатаном и приказал казнить. Но что бы это изменило? Перевешай он хоть всех шарлатанов мира, разве это вернуло бы ему утраченный покой? Можно тешить себя иллюзией власти, пока не столкнешься с тем, чему наплевать на регалии. И это, вдруг послышались ему чьи-то слова - прозвучали так отчетливо, будто говоривший находился с ним в одной комнате - служит отличным напоминанием, что вы вовсе не цари этой Вселенной… Ощутив растущую тревогу, Мирза заворочался и повернулся на бок. Темноту за окном уже разбавила грязно-розовая дымка, порой застилающая небо незадолго до рассвета, и которую он в последнее время видел слишком часто. Каждый раз, словно подстегнутые этим воспаленным, напоминающим крысиные глазки, свечением, мысли его упорно возвращались к Сирвату. Они не были особенно близки. Их отношения всегда балансировали на грани шаткой дружбы и взаимной осторожности, как у жильцов, вынужденных долгое время проводить под одной крышей. И, если бы не определенное внешнее сходство, мало кто вообще смог бы угадать в них братьев. Сирват был старше его на два года. Сын первой, рано ушедшей жены короля, он всегда был окружен повышенным вниманием и заботой, и именно его отец любил вызывать к себе в покои - для партий в шахматы или же просто долгих разговоров. Несколько раз Мирзе тоже доводилось в них участвовать, но тогда он лишь острее ощущал свою ненужность, вторичность, потому что и слова, и взгляды отца были почти всегда обращены к Сирвату, а если и задерживались на нем, то лишь мимолетно, скользяще, с еле скрываемым пренебрежением. И чем старше он становился, тем острее проявлялись в нем вспышки ревности и растущее презрение к этому сварливому, рано обрюзгшему чужаку, что по какой-то нелепой случайности звался его отцом. Увы, для будущего главы государства Сирват рос слишком большим мечтателем. С юных лет он зачитывался приключенческими романами, грезил о великих подвигах и путешествиях в дальние страны. Позже один из приглашенных заморских философов утвердил его в мысли, что счастье следует искать вне дома. Зловредного лектора немедленно отстранили от двора, но слишком поздно – долгие часы свободных дискуссий сделали свое дело. Поэтому, когда старший наследник заявил, что хочет «повидать мир», королю пришлось уступить (втайне надеясь, что заморская жизнь разочарует привыкшего к роскоши отпрыска). Банальная и даже в чем-то комичная история. И кто в здравом уме мог предположить, что все закончится именно так? Ты, вклинился в его размышления ядовитый голос. Ты мог. Но… Усилием воли Мирза заглушил опасную мысль. В последнем дошедшем до них письме Сирват восторженно сообщал о том, что встретил свою любовь и вымаливал у отца согласие на помолвку. После тщательной переписки с семьей избранницы (ко всеобщему облегчению, новоиспеченная невеста оказалась особой знатного рода), было решено готовиться к свадьбе. И вот тогда-то и начались странности. Тогда… или после того разговора в саду? Вздор. Никакого разговора не было. Пару недель спустя от родителей невесты пришло безупречно вежливое, но так и дышащее холодом письмо, в котором сообщалось, что семья Билевитц сожалеет о решении наследного принца расторгнуть помолвку, и что дальнейшая корреспонденция не имеет смысла, так как для их дочери уже нашелся другой подходящий кандидат. Новость эта, хоть и неприятно ударившая по репутации, по размышлении оказалась вовсе не такой уж неожиданной. Вполне возможно, что Сирват, при всем своем темпераменте и молодости (на ту пору ему было всего двадцать семь), в последний момент передумал, испугавшись связанной с браком ответственности, а то и увлекся другой прекрасной иноземкой. К тому же, приставленный к нему эскорт молчал, никак не комментируя ситуацию. Было решено не бить тревогу и подождать объяснений. Но шли дни, потом недели, а Сирват как в воду канул – и, что самое странное, люди из его сопровождения тоже. Позже их разложившиеся, покрытые зеленоватой слизью тела обнаружат в маленьком доме на отшибе, где на время своего визита инкогнито остановился принц. Маловразумительным рассказам местного пьянчужки об огромной жабе, якобы проскакавшей по ночной улице и чуть не сбившей его с ног, разумеется, никто не поверит. Словно этого было мало, как раз в это время взорвалась старая рубиновая шахта. Волна смертей, вызванная вырвавшимся из-под земли ядовитым газом, разом опустошила несколько деревушек, и вскоре в столицу хлынули толпы перепуганных беженцев. Чтобы справиться с беспорядками, пришлось привлечь большую часть имеющейся в их распоряжении армии – о том, чтобы продолжать поиски, не могло быть и речи. А здоровье короля, между тем, стремительно ухудшалось. Все чаще повторялись странные приступы, во время которых тот звал Мирзу к себе, заговаривая c ним непривычно ласково, а затем взгляд его менялся, и, брызгая слюной и исходя дикой бранью, отец не своим голосом верещал, что это он, шлюхин сын, все устроил, и, уж конечно, получил, что хотел. Позже, когда приступ сходил на нет, король возвращался к обычной прохладной вежливости и, очевидно, не помнил ни слова из того, что говорил. Все это Мирза сносил терпеливо и молча, изредка ловя на себе сочувственные (а иногда и злорадные) взгляды придворных. О Сирвате тогда не то чтобы забыли, но постепенно как-то смирились с его исчезновением. И, если бы не последний, особенно тяжелый приступ, после которого одряхлевший король созвал Совет и дребезжащим голосом пообещал поистине безумную награду нашедшему его старшего сына, никому бы и в голову не пришло отправлять на поиски злополучный «Альбатрос»… Спящая на второй половине кровати наложница заворочалась и что-то пробормотала. Мирза закрыл глаза и задышал глубоко и ровно. Не хватало с него еще ненужных расспросов. Когда опять стало тихо, он с трепетным, мазохистским даже упорством вернулся мыслями в то утро, когда все так окончательно и бесповоротно переменилось. … Он сидел за письменным столом, вялыми ото сна пальцами набивая любимую трубку. С самого пробуждения его не отпускало непонятно откуда взявшееся чувство: что-то случится. Мирза не знал, что именно, но ощущение было настолько подавляющим, что он ничуть не удивился, услышав осторожный стук в дверь. - Не заперто, - отозвался он. Дверь приоткрылась, и в щели показалось молодое лицо его советника. - Не помешал, Ваше Высочество? Мирза невольно улыбнулся. - А, это ты, Зульяр. Входи, друг, входи. Я уже не сплю. Мальчишку он приблизил к себе полгода тому назад, хотя многие при дворе были против этого решения: слыханное ли дело, назначать личным советником совсем еще желторотого патрульного? Ходили слухи, что дело тут не столько в мозгах, сколько в смазливом личике Зульяра. На это Мирза реагировал философски – жизнь при дворе научила его игнорировать сплетни, а уж такая очевидная и малоискусная ложь априори не могла вызвать ничего, кроме презрительной усмешки. Правда же была в том, что он и сам не знал, что за этим стояло: банальное желание проявить своеволие, или более глубокое стремление хоть раз побыть для кого-то старшим – тем, кем восхищаются, в ком видят пример для подражания. Да, во многом Зульяр заменял ему брата, и, кажется, сам понимал это, хоть никогда и ничем не выдавал этого понимания. И за это Мирза ценил его еще больше. Зульяр вошел и, приложив три пальца ко лбу, замер в почтительном поклоне. Несмотря на привилегированное положение, он оставался страстным приверженцем протокола. - Ваше Высочество, разрешите доложить? - Разрешаю, - хмыкнув, кивнул Мирза. – Да ты садись, тут тебе не Совет - некого впечатлять изысканными манерами, - он покосился на стол с рассыпанным на нем вишневым табаком и, подумав, добавил: - Курить будешь? Зульяр опустился на стул и помотал головой. - Благодарю, нет. Как он бледен, подумал Мирза, разглядывая его непривычно серьезное лицо. Неужели?.. Нехорошее предчувствие нарастало, но он как ни в чем не бывало продолжил набивать трубку. Ногти царапнули по деревянному черенку - точно по крышке гроба. Мирза отогнал неуместную ассоциацию. - Ну, что там у тебя? – как можно небрежнее поинтересовался он. – Какие новости? - Много новостей, Ваше Высочество. Видите ли… - Зульяр неожиданно замолчал на полуслове и поглядел на него как-то испуганно-виновато. Мирза нахмурился. - Только, ради богов, обойдемся без таинственности и многозначительных пауз. Знаешь ведь, как я этого не люблю. Зульяр быстро кивнул – на высоких скулах вспыхнули два красных пятнышка. - Прошу прощения, Ваше Высочество, я не хотел вызвать ваш гнев. Совсем еще ребенок, с непривычной для него нежностью подумал Мирза. Наслушался тех, кто старше и мудрее, и теперь боится испортить впечатление. Дурачок, я ведь как раз и люблю тебя за эту детскую непосредственность… - Ну, так кончай ломаться и рассказывай по порядку, - улыбнулся он. - Больше толку выйдет, нет? - Вы совершенно правы, Ваше Высочество. Еще раз прошу меня простить. И, собравшись с духом, Зульяр выпрямился и заговорил совершенно другим, монотонно деловым голосом: - Только что мы получили информацию о судьбе пропавшего «Альбатроса». По всей вероятности, около трех недель назад судно попало в сильный шторм и потерпело крушение у берегов Оксенфурта… Мирза недоверчиво покачал головой. Его не столько удивила сама новость – в конце концов, кораблекрушения не были такой уж редкостью в открытом море – сколько место катастрофы. Прибрежные воды Оксенфурта всегда отличались завидным спокойствием. - Выжившие? - Насколько нам известно, никто из экипажа не уцелел. - Что, даже старик Аамад? – поднял брови Мирза. Чародея он недолюбливал – слишком яркими были детские воспоминания о высоком человеке с прямой спиной и орлиным взглядом, прячущемся в тени отцовского трона. Многие считали его хитрым шарлатаном, сумевшим втереться в доверие к падкому на ярмарочные фокусы королю. Однако после печальной истории с шахтой, совладать с последствиями которой удалось лишь при помощи магии, даже самые закоренелые скептики были вынуждены были изменить свое мнение. А уж когда престарелый чародей, до сих пор не покидавший стен дворца, внезапно изъявил желание лично возглавить поиски, Мирза и вовсе проникся к нему уважением. Может, дело было чуть больше в личной выгоде, чем в преданности, но, по правде говоря, когда одно мешало другому? - Никто, Ваше Высочество, - повторил Зульяр. Услышанное ему не понравилось. Еще меньше шарлатанов Мирза любил суеверия, но иначе, как проклятьем, трудно было объяснить волну несчастий, обрушивавшихся на голову каждого, кто пытался распутать историю с исчезновением Сирвата. Однако пока это хоть как-то, пусть и с натяжкой, можно было списать на совпадение, Мирза предпочитал делать вид, что не замечает всепроникающий душок самообмана. Иначе пришлось бы признать, что та встреча ему не приснилась, а это означало бы, что он и в самом деле… - Ваше Высочество? Он вздрогнул, осознав, что уже какое-то время сидит неподвижно, уставившись в одну точку. Зульяр смотрел на него с нескрываемым беспокойством. Мирза улыбнулся – на этот раз это стоило ему чуть больше усилий. - Все в порядке, друг. Просто… утренние мысли. - Как изволите распорядиться? Он потер виски. День только начинался, а он уже чувствовал смертельную усталость. Надо бы проверить здоровье… но это потом, позже, когда появится время. Если оно появится. - Оповестите семьи погибших. Вдовам и сиротам пусть назначат пособие… скажем, по пятьсот драхм в месяц, - он задумался, пыхнув трубкой. - Да, и приставьте кого-нибудь следить за процессом, чтобы не вышло, как в прошлый раз. Говорят, новый казначей отрастил слишком уж длинные руки. - Будет исполнено, Ваше Высочество, - кивнул Зульяр и посмотрел на него с тем искренним, незамутненным лестью восхищением, которое наверняка и послужило пищей для мерзких слухов. - Семьи несчастных вас не забудут вашей щедрости. - Щедрость тут не при чем, - сухо сказал Мирза. – Я люблю порядок, только и всего. - Как скажете, Ваше Высочество. Это подчеркнутое равнодушие появлялось в нем каждый раз, когда речь заходила о чужом горе. Он знал, что за спиной его упрекают в холодности, недостойной королевского сына. В этом он сильно проигрывал Сирвату, охотно расточавшему улыбки налево и направо, что, конечно, сделало его всеобщим любимцем. Что ж, пускай… Пускай лицемерят, забыв о том, что истинный правитель должен быть честен перед собой и перед народом. И непогрешим, ехидно прибавил тихий голос. Не забудь про непогрешимость. Он вздохнул. - Это все? Зульяр прочистил горло и опустил глаза. Похоже, переходить к следующей части доклада ему хотелось меньше всего. - Вынужден сообщить, что на месте кораблекрушения обнаружили еще одно тело. Это… - Мой брат? – спокойно перебил его Мирза, уже зная, что услышит в ответ. Видимо, слишком уж спокойно, потому что Зульяр вскинул на него удивленный взгляд. Мирза невесело усмехнулся. - Пять лет – немалый срок. Достаточно времени, чтобы успеть смириться с этой мыслью, не находишь? - Разумеется, Ваше Высочество. И как еще опознали? добавил он про себя, и сердце вдруг заныло тупой болью. Нет, что-то внутри все же сопротивлялось взятому небрежному тону. Хотел он того или нет, речь шла о его брате. О его теперь-уже-точно-мертвом брате. - Отец в курсе? Зульяр помотал головой. - Я убедил остальных не ставить Его Величество в известность без ваших на то распоряжений. Все понимают, что при его нынешнем … состоянии, последствия могут быть непредсказуемыми. Как ловко ты обошел слово «безумие». Молодец, Зульяр, молодец, мальчик. Далеко пойдешь. - Хорошо, - он снова рассеянно потер виски. - Сколько времени прошло с момента смерти? Повисла долгая пауза. Как раз из тех, что он так презрительно звал «многозначительными», но сейчас Мирза едва обратил на нее внимание. - Не больше двух недель, Ваше Высочество. Что-то холодное толчком выплеснулось из груди, мгновенно заполнив пространство комнаты. - Что? - прошептал он. Зульяр заговорил быстрее, желая покончить с неприятной обязанностью: - Об этом говорят записи капитана… из тех, что нам удалось восстановить. То же самое подтверждают очевидцы. Господин Аамад нанял местного гида провести отряд в каналы, где, по слухам, уже давно гнездилась какая-то тварь. Предполагали, что Его Высочество мог стать одной из первых жертв, но… - он запнулся, - последующие факты это опровергают. Все указывает на то, что до недавнего времени ваш брат был жив. Рука дрогнула, и табак просыпался ему на колени. Поднявшееся едкое облако попало ему в нос, отчего Мирза страшно расчихался. Зульяр молчал, глядя на него большими испуганными глазами. - Продолжай, - просипел он, когда закончился приступ. – И, шайтан тебя дери, больше никаких пауз. …Тело Сирвата обнаружили в простом деревянном гробу, явно купленном в большой спешке. Раздутое и почерневшее, с тщательно утрамбованными в распоротый живот внутренностями, оно пролежало в заколоченном ящике около двух недель, прежде чем рыбаки заметили обломки. Журнал капитана не слишком прояснял картину. Судя по всему, убийцей оказался некий ведьмак (Мирза смутно припомнил похожие на сказки истории о мутантах-наемниках, которые, впрочем, должны были убивать чудовищ, а никак не особ королевской крови), и вот этого-то ведьмака и везли на допрос, когда разразился злополучный шторм. Очевидно, мерзавцу удалось сбежать, перед этим учинив еще одну кровавую бойню. Зачем, почему, что им двигало – все эти вопросы оставались без ответов. Когда новость о смерти Сирвата предали огласке, двор взорвался канонадой противоборствующих мнений: начиная с невинных, вроде неблагополучного положения звезд, и заканчивая заказным убийством. Назревал переполох, наряду с все ухудшающимся здоровьем короля грозящий перерасти в новую катастрофу. Именно тогда мать Мирзы, которую отец звал не иначе как «чертовой ведьмой», с присущей ей расчетливостью заговорила о необходимости как можно скорее укрепить союз с соседями, ловко переместив фокус внимания на второго, до тех пор остававшегося в тени наследника. И разве не этого ты хотел? Было и еще кое-что … Какая-то безумная выдумка про проклятье. Якобы никакой твари и не было, а был один только несчастный заколдованный принц, что более-менее объясняло вмешательство ведьмака. Но кому бы и зачем это понадобилось? К тому же тело Сирвата, хоть и чудовищно изуродованное разложением, не носило на себе никаких необычных признаков. И все же ночью дурацкая история обретала если не полное, то как минимум частичное правдоподобие. И тогда свет, падающий из высокого окна, казался Мирзе гниловато-зеленым, а мозг с беспощадной четкостью рисовал, как дверь вот-вот скрипнет и приоткроется – сперва совсем немного, на один палец, а потом все шире и шире - и в спальню, покачиваясь на раздутых ногах, войдет Сирват – с выпученными глазами и почерневшим лицом, волоча за собой шлейф вывернутых наружу кишок. От этого зрелища Мирза не раз просыпался с застрявшим в горле криком. Снова зашуршали простыни, что-то мягкое скользнуло по щеке, и он вздрогнул, прежде чем расслабиться. Повернул голову, невольно залюбовавшись нарисовавшимся в полумраке профилем, коснулся пряди волос, упавшей ему на подушку. Длинные ресницы девушки дрогнули; мягко блеснули большие, похожие на агаты глаза. - Не спишь, любовь моя? Мирза позволял ей называть себя так. Почему бы и нет? В конце концов, всего лишь еще одно обращение, красивое и так же, как до недавнего времени его титул, лишенное всякого смысла. Любовь моя. Смешно? Конечно, смешно. Еще как. Наверняка девочка испытывает от этого тайную гордость, с вернувшимся цинизмом подумал он. Возможно, даже тешит себя надеждой, что, если будет повторять это достаточно часто, однажды сможет убедить в этом и меня. Женщины… Манипулируют, как дышат – это заложено в их природе. - Так, ничего, - пробормотал он. – Утренние мысли. - О чем же Ваше Высочество изволит думать в столь ранний час? О судьбе государства? О повышении налогов? Мирза приподнялся на локте и усмехнулся, невольно поддаваясь игривому тону. - О том, как странно будет видеть на твоем месте кого-то еще, - искренне сказал он, проводя пальцем по ее мягкой, покрытой легким пушком щеке. - Говорят, ваша невеста очень хороша собой, - без всякой зависти заметила Алия. - И весьма любвеобильна. - Тогда, надеюсь, спит она не слишком чутко. - Почему? - Боюсь, как бы мне не пришлось выполнять супружеский долг. Она рассмеялась, потянувшись – шелковое покрывало как бы невзначай сползло вниз, приоткрыв очертания красивой груди. Если ей было неприятно думать о том, что скоро все изменится, она ничем этого не выдала. - Тогда как насчет небольшой тренировки, Ваше Высочество? На случай, если все-таки придется… Нет, решил Мирза, вглядываясь в ее блестящие глаза. Это не притворство, не игра – никакого актерского мастерства не хватит, чтобы изобразить такое искреннее желание доставить радость, когда тебя будят чуть ли не посреди ночи. Похоже, бедняжка действительно тебя любит. И это намного хуже, потому что любовь, как и любая сильная привязанность, иррациональна и почти всегда приводит к печальному исходу. Любовь погубила Сирвата. Любовь погубила отца, пусть он и цепляется еще за свою хиреющую оболочку. Нет уж. Никакой любви. - Позже, - он потянулся и поцеловал ее в щеку. Затем, сбросив с себя одеяло и поежившись от холода – летом здесь никогда не топили – быстро начал одеваться. - Куда ты, Мирза? – спросила она, сев на кровати. Обычная игривость ушла из голоса, уступив место тревоге. Он мог бы осадить ее, напомнить, что простая наложница не имеет права задавать ему такие вопросы и уж тем более звать по имени – но только ласково улыбнулся, зная, что этого будет достаточно. Обмануть того, кто тебя любит, легко, ведь он только и жаждет этой лжи. – Хочу немного пройтись, пока не рассвело. Старый шарлатан утверждает, что мне нужно почаще бывать на воздухе. Спи, девочка. Я скоро вернусь. Не без облегчения затворив за собой дверь, Мирза вышел в тускло освещенный коридор. Толстый ковер заглушал шаги. Двое стражников молча вытянулись по струнке, когда он, не глядя, прошел мимо и по широкой мраморной лестнице спустился в дремлющий сад. Он шел, с повышенным интересом разглядывая посыпанную гравием дорожку и избегая поднимать взгляд на единственное светящееся окно. Когда он все-таки сделал это, то увидел, что оно было пустым. Видишь? Не только влюбленные склонны выдавать желаемое за действительное. Так-то, Ваше Высочество. Вскоре он вышел к старому терпентинному дереву, раскинувшему ветви у продолговатого, обложенного белыми камнями водоема. Этот уголок был отделен от остального сада плетеной изгородью, что создавало иллюзию уединения. Под медленно светлеющим небом вода в бассейне казалась черной и вязкой, как смола. В высокой траве сонно кивали друг другу тугие головки розовых бутонов. Мирза сел, прислонившись спиной к прохладному стволу, и со вздохом прикрыл глаза. Надо же, удивленно подумал он. Тридцать лет, а чувствую себя совершеннейшим стариком. Мирза давно не приходил сюда. С того самого раза, как увидел тот странный сон, после пробуждения нагнавший на него столько жути (и стыда), что он пообещал себе больше не вспоминать о нем, и, надо сказать, все эти годы ему удавалось держать это обещание. Однако вот уже две недели сон не переставал напоминать о себе. …Он сидел тогда на этом же месте, раздосадованный очередным неудачным визитом к отцу. Сирват отсутствовал всего неделю, а настроение при дворе уже граничило с невыносимым. На любые личные просьбы старик отвечал лаконичным отказом, не удосуживаясь ничего объяснять и всем своим видом показывая, что его, Мирзы, общество ему неприятно. И что тут оставалось делать? Только проглотить обиду и катиться к черту. К черту… Постепенно он задремал, убаюканный журчанием воды и пением птиц в верхушках деревьев. Почувствовав, как на него упала чья-то тень, открыл глаза и увидел непонятно как пробравшегося в сад немолодого мужчину. - Добрый день, Ваше Высочество, - приветствовал его тот, учтиво поклонившись. – Позволите составить вам компанию? - Кто ты и что здесь делаешь? – резко спросил Мирза, приподнимаясь на локтях. Какое-то мгновение они молча разглядывали друг друга. Темные, странно глубокие глаза незнакомца изучали его с неприкрытым любопытством. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы, кажется, сами искали моего общества. Мирза нахмурился. - Ничьего общества я не искал. А сейчас убирайся, пока не нашел себя в обществе моей стражи. В ответ на это незнакомец усмехнулся – Мирза не мог поверить своим глазам – действительно усмехнулся. Без всякого страха, снисходительно, словно выслушивая угрозы несмышленого ребенка. - И в чем же заключается мое преступление, Ваше Высочество? – теперь насмешка просочилась и в голос, который вдруг опустился на октаву ниже и сделался по-кошачьи мягким. Этого Мирзе хватило с лихвой. Первичная оторопь прошла, сменившись гневом. - Послушай-ка, несчастный, - отчеканил он. - Мне все равно, безумец ты или просто дурак. Помни, с кем говоришь, или… - Или? – поднял бровь этот наглец. Мирза так и замер с открытым ртом. Он, наконец, заметил то, что уже какое-то время подсказывало ему боковое зрение - все вокруг было странно размытым. Цвета сливались и неестественно пестрили, а воздух дрожал, но совсем не от жары. Однако самым поразительным было даже не это: их окружала абсолютная неподвижность. Он видел выпрыгнувшую из воды нефритовую рыбку, застывшую в полудуге с протянувшимся вслед за ней шлейфом водных брызг, и замерший в спиральном спуске остроконечный листок, так и не достигший кромки высокой травы, и вот уже гнев его сменился изумлением, а потом Мирза чуть не рассмеялся очевидной догадке. - Я сплю? Мне это снится? Незнакомец улыбнулся. - Браво, Ваше Высочество. Как подобает истинному монарху, вы зрите в самую суть вещей. И, раз уж мы выяснили, что это всего лишь сон, почему бы нам не скрасить его приятной беседой? Выслушав это несколько витиеватое предложение, Мирза хмыкнул. «Действительно, почему бы и нет?» подумалось ему. Несмотря на вопиющую дерзость, а может, и благодаря ей, странный гость был чем-то ему симпатичен. Он пригляделся внимательнее. Не то чтобы там было что разглядывать: обычный торговец или ремесленник. И почему, раз уж на то пошло, ему хоть раз не могла присниться обнаженная пери? - Боюсь, это отвлекло бы вас, и несколько смазало эффект нашей беседы, - заметил незнакомец, бесцеремонно вторгаясь в его мысли. – Впрочем, если вы настаиваете, я мог бы усладить ваш взор первоклассной иллюзией… - Не стоит, - быстро сказал Мирза, отчего-то смутившись. – Пусть все остается, как есть. - Правильное решение. Я знал, что вы предпочтете правду вымыслу, как бы искусно тот ни был сплетен. Мирза не нашел, что ответить; а затем, поглядев в смеющиеся глаза странного гостя, и сам усмехнулся. - Ну, и кто ты такой? – повторил он. – Мог бы хоть представиться. Тот покачал головой. - Увы, Ваше Высочество, на данном этапе это нежелательно. - Почему? - Скажем так… иногда обстоятельства требуют от нас сохранения тайны. Так что, если позволите, я предпочел бы остаться инкогнито. - Вот как, - прищурился Мирза, пристальнее вглядываясь в собеседника, но, как и в прошлый раз, не находя ничего интересного. – А если не позволю? Незнакомец пожал плечами. - На вашем месте я не стал бы тратить время на упражнения в авторитете. К тому же, ваш, если позволите, не так уж и велик. Мирза сжал зубы, ощутив, как кровь приливает к лицу. - Что… Что ты сказал?! Его собеседник не потерял ни унции спокойствия. Напротив, вспышка гнева, казалось, весьма его позабавила. - Ну, будет Вам, - миролюбивым тоном заметил он. – Мы ведь уже выяснили, что казнить меня вы все равно не сможете, так к чему зря сотрясать воздух? Нет, это не было похоже на обычный сон. Слишком уж последовательно текла их беседа, слишком четкими были его мысли, лишенные присущей снам бесформенности… По спине пробежал холодок. Мирза вдруг вспомнил одну из сказок, что когда-то (в другой, куда более счастливой жизни) читала ему мать. Все совпадало – и отказ назваться, и… - Мне уйти, Ваше Высочество? Достаточно одного вашего слова. Какое-то мгновение он всерьез раздумывал над этим, но затем любопытство пересилило осторожность. К тому же Мирза вдруг понял – и это тоже было совершенно необъяснимо – что незнакомец не просто ему симпатичен. Он ему нравился. Более того, внушал доверие. - Останься, - сказал он. – Дух ты или морок, мне нет до этого дела. Незнакомец склонил голову. - Благодарю. Не скрою, мне было бы печально так скоро лишиться вашего общества. - Но, учти, если ты захочешь причинить мне вред… - Ах, да помилуйте же! – поморщился тот – как показалось Мирзе, с искренней досадой. - Как раз наоборот, я пришел оказать вам неоценимую услугу. - Какую еще услугу? – тут же насторожился Мирза. - Позволите задать вам личный вопрос? Он помедлил, а затем махнул рукой. - Ну, задавай. - Правда ли, что ваш брат на днях отправился в дальнее путешествие? - Чего же тут личного? – хмыкнул Мирза. – Тоже мне секрет. Всем городом провожали. - Неужели? Скажите, пожалуйста… - со странной улыбкой пробормотал незнакомец и покачал головой. – Как же прекрасно, когда народ так искренне любит своего правителя! Как благороден тот, что способен отринуть роскошь в погоне за мудростью, которой может наградить странника лишь открытая дорога… - За бабами он гоняется, - перебил его Мирза с неожиданной для себя злостью, – а не за мудростью. Незнакомец удивленно поднял брови. - Как-как вы сказали? - За бабами, - с наслаждением повторил Мирза. – Папаша как раз готовил под него трон, когда мой братец загорелся этой благородной целью. Хорошенькое совпадение, не находишь? Незнакомец покачал головой – на этот раз без улыбки. - Тогда беру свои слова назад, - сказал он. – Поступок и в самом деле крайне... безответственный. - И вот ведь что забавно, – продолжал Мирза, испытывая огромное облегчение от того, что может, наконец, выговориться. - Теперь все они спохватились и ведут себя так, словно это невесть какая неожиданность. А чего еще, скажи на милость, можно было от него ожидать? Достаточно вспомнить, как он прогуливал уроки управления, а мне приходилось отдуваться за двоих… Незнакомец сочувственно закивал. - Могу представить, как вам было нелегко. А все лишь потому, что волей случая в клеточный поток затянуло его, а не вашу душу… - Что? – не понял Мирза. - О, неважно. Простите мне излишнее увлечение физиологией. Я лишь хотел подчеркнуть, как глубоко и искренне сопереживаю вашим скорбным обстоятельствам. К тому же – и вновь прошу простить мне столь дерзкое высказывание, - незнакомец заговорщицки наклонил голову, - даже слепцу понятно, что из вас вышел бы куда лучший правитель. Мирза сощурился. Незнакомец говорил именно то, что он мечтал услышать все эти годы, и что прежде осмеливался озвучивать лишь про себя. И, хотя такое признание собственной правоты было безусловно приятно, оно все же наводило на определенные подозрения. - Весьма польщен. Но все-таки почему ты на моей стороне? Какая тебе от этого выгода? Еще один вежливый наклон головы. - Я на стороне справедливости, Ваше Высочество. Ошибки нужно по возможности исправлять, таково мое глубочайшее убеждение. Разве не для этого, в конце концов, вам подарен разум? Он сказал «вам», мелькнула тревожная мысль - и тут же пропала. Какая разница, если говорил он чистую правду? - О каких ошибках идет речь? - О досадных, но, увы, неизбежных ошибках природы, угрожающих судьбе как отдельных личностей, так и всего человечества. Не секрет, что те, кому дана большая власть, несут ответственность не только за самих себя. Думаю, в этом вы со мной согласитесь. - Предположим, – осторожно сказал Мирза. - О, я в этом более чем уверен, - добродушно рассмеялся его собеседник. – В конце концов, вы, как главное действующее лицо, просто не можете оставаться в стороне, когда решается судьба государства. Вашего государства. Он замолчал, выжидающе уставившись на него. Мирза сглотнул, ощутив внезапную сухость во рту. - Ты же не предлагаешь… - …сделать то, чего вам давно хотелось? – подхватил незнакомец. - А почему бы и нет? Ведь это место принадлежит вам по праву. Вы действительно заслужили его. Мирза резко вскинул голову. - Это невозможно. - Почему же? – искреннее удивление в голосе. Действительно, почему? - Потому, - сказал Мирза вслух – не столько для того, чтобы быть услышанным, но, скорее, чтобы получить вещественное доказательство из собственных уст, – что это будет предательством, а я не предатель. - Нет, - согласился незнакомец. – Ты не предатель, Мирза. Он дернулся было от этой новой вольности, но, взглянув в глаза незнакомцу, вдруг замер, пораженный тем, что увидел. Нет, он ошибся - это не мог быть какой-то там зловредный дух, строящий свои мелкие козни. Из чужих глазниц на него смотрела целая вселенная. Чудовищная, необъятная сила явилась к нему в лице этого странного гостя, словно бог древности к павшему ниц пророку, призывая его стать спасителем мира. Сладко шевельнулся в груди тайный росток гордыни. Ты всегда чувствовал, что рожден для большего, шепнула она. Вот он, твой шанс, судьба зовет тебя. Как можно противиться судьбе? - Но оставаться бездеятельным, - продолжало это существо, пронизывая его темным и одновременно горящим взглядом, - было бы еще большим предательством. Настоящий король должен любить свое дело больше жизни, должен гореть им – этот же готов все бросить в первый удобный миг. Уже бросил. И ради чего? Ради пошлой интрижки, сиюминутной прихоти. Разве такого правителя заслужил твой народ? Разве за это боролся твой отец, а до него твои дед и прадед, собирая разрозненные горстки племен и постепенно приводя Офир к его нынешнему величию? Сирват уничтожит все это. Ты понимаешь? Мирза молчал, временно утратив дар речи. - Вы это понимаете, Ваше Высочество? - Я не желаю ему смерти, - тихо сказал он. Внутри его бил жар, но снаружи он весь заледенел. Незнакомец улыбнулся. Это была жестокая улыбка, без следов прежнего сочувствия. - Вопрос не в том, желаешь ли ты ему смерти. Я спрашиваю: готов ли ты занять его место? - Но… - Здесь не может быть никаких «но», - повысил голос незнакомец, и теперь каждое слово рассекало воздух ударом кнута. – Только прямой ответ. Напоминаю вам, речь идет о судьбе государства. Так готовы ли вы посвятить свою жизнь служению ему и тем самым восстановить высшую справедливость? Часть его все еще сопротивлялась этому, все еще видела во всем этом нечто, прямо противоположное идее справедливости, но Мирза ничего не мог с собой поделать – перед глазами уже замелькали яркие и невыносимо заманчивые картины, где он, восседая на троне, отдает приказы покорно склонившим головы слугам; где он один – творец истории, молодой король, окутанный любовью, почитанием и божественным ореолом дарованной свыше власти. И разве не этого он хотел? - А цена? – быстро спросил он, не давая себе опомниться. – Назови цену. Незнакомец спокойно посмотрел на него. Потусторонний огонь исчез из глаз, и на месте посланника небесных сфер перед ним снова стоял ничем не примечательный торговец. Но Мирза уже не мог обмануться, даже если бы захотел. Перед внутренним взором все еще плясали слепящие пятна - как бывает, если слишком долго смотреть на солнце. - Как только в вашем сердце родится иное, равное по силе желание, ваша душа покроет эту неустойку. Мирза усмехнулся, побледнев. - Какой изящный способ сказать, что в конце меня ждет геенна. - Я стараюсь избегать драматичных фраз. Чего и вам советую… при всем уважении, Ваше Высочество. - По-моему, драматичность здесь вполне уместна, - возразил Мирза. – Речь ведь идет о душе. Незнакомец пожал плечами. - Не стоит переоценивать то, о чем вы имеете весьма слабое понятие, - заметил он. – Кроме того, выбор всецело принадлежит вам. Однако задумайтесь: если даже во сне вы не решаетесь взять то, что принадлежит вам по праву, стоит ли вообще рассуждать о таких высоких материях? Что-то внутри неприятно отозвалось на эти слова, сказанные ровным, чуть пренебрежительным тоном. - Это единственное условие? - Да, Ваше Высочество. - Что будет, если я его не нарушу? - Тогда вы умрете в глубокой старости, увековечив свое имя на страницах истории. Наполовину оформившееся решение давило на него изнутри. К нему примешивалось неприятно отчетливое ожидание, что сон вот-вот оборвется, и он так и не успеет… Что? - Странно, - сказал Мирза. - Что именно? - Его не так уж и трудно выполнить, это условие. Незнакомец слегка улыбнулся. - Вы ошибаетесь. Многие до вас свернули с этого пути. - Ради чего? - Ради любви. Настал черед Мирзы пренебрежительно хмыкнуть. - Чепуха. Я не верю в любовь. Он ожидал, что незнакомец возразит ему, в очередной раз поразив точными и неоспоримыми доводами, но тот лишь бесстрастно кивнул. - Как вам угодно. - Повторяю, если ты хочешь меня обмануть… - Это так не работает, Ваше Высочество, – с легким смешком перебил его гость. – Поверьте, некоторые в этом мире просто вынуждены держать слово… иначе он уже давно слетел бы с катушек. - Тогда пообещай не появляться здесь по своей воле, - потребовал Мирза. Незнакомец поклонился. На его лице не промелькнуло ни тени раздражения – только бесконечное терпение слуги, привыкшего к причудам избалованных господ. - Даю слово. Итак, ваш финальный ответ? И, уже чувствуя, как все вокруг начинает истончаться, как невидимая сила уже выталкивает его куда-то далеко и вверх, Мирза ответил, и голос его прозвучал приглушенно и размыто: - Я согласен. *** Небо значительно посветлело. Первые лучи, пока еще теплые и ласковые, рассеянно заскользили по его лицу. Мирза поднес кулаки к глазам и яростно потер их, стряхивая пелену нежеланных воспоминаний. Он уже поднялся, чтобы идти обратно, когда навстречу ему выбежал сильно запыхавшийся посыльный. - Ваше Высочество! Он замер как вкопанный, чувствуя, как страх тонкими иголочками вонзается в сердце. Таким голосом не сообщают хорошие новости. Если только… Старик откинул копыта, вдруг пришло ему в голову. Ну, конечно – что еще это может быть? Он весь сжался, как пружина, превратив себя в сконцентрированный сгусток энергии. Нужно держать себя в руках, но нельзя выглядеть и так, будто испытываешь облегчение. Никто не должен знать, что в этот день ты радовался его смерти. Это – запомнится и расползется похлеще оспы, изуродовав лицо будущего правителя позорными шрамами. - Ваше Высочество, ваш… Отец, закончил за него Мирза. Ваш отец скончался. Трижды ура. Оркестр играет туш. Посыльный закашлялся и хватанул ртом воздух. По бледному лицу ручьями стекал пот, который он в присутствии монаршей особы не решался стереть. - Ну? – рявкнул на него Мирза. – Говори: что? - Несут… - прохрипел посыльный, махнув рукой через плечо. Как по сигналу, со стороны дворца показалась небольшая процессия, возглавляемая рослым начальником второго патруля. Мирза все время забывал его имя – что-то мужественное и благородное, связанное с победой или удачей. Четверо солдат подпирали плечами носилки, на которых лежало скрытое кровавой простыней тело. Судя по странно выпирающим углам, как минимум в десяти местах оно было сломано. - Ваше Высочество, - патрульный со сложным именем остановился на почтительном расстоянии и замер, приложив пальцы ко лбу. Остальным пришлось ограничиться наклоном головы, хоть это и противоречило этикету – они продолжали держать на плечах свой груз. Мирза медленно приблизился, с каждым шагом чувствуя растущую слабость в ногах. - Что это? – хрипло спросил он. Кто это? Так будет вернее. Он не стал поправляться. Фигура под покрывалом весьма отдаленно напоминала человека. Ответа Мирза уже не услышал. Откинув простыню в том месте, где угадывались очертания головы, он бросил один-единственный взгляд вниз. Потом с застывшим лицом опустил покрывало и медленно убрал руку. Рука дрожала. - Что произошло? - Пока трудно сказать, Ваше Высочество, - снова заговорил патрульный (Фатхал, его зовут Фатхал! с истеричным триумфом прозвенело у него в голове) - Мы полагаем, произошло… Голос опять превратился в фоновый шум. Он отвернулся и прижал пальцы к закрытым глазам. Сон, все это должно быть кошмарным сном, продолжением сна - это единственное объяснение… - Ваше Высочество? Мирза cлабо махнул рукой. - Позже, - пробормотал он. – Позже… Он пошел мимо них, краем глаза замечая, как они расступаются, спиной ощущая любопытные взгляды и уже предчувствуя возбужденный шепот – вечный спутник дворцовых закоулков. Идти было тяжело. Он словно бы разом постарел на десять лет. От земли веяло холодом. Во влажной траве сброшенным саваном дрожала утренняя дымка. Мирза оглянулся – терпентинное дерево тоже окутал туман, из густой молочной мглы торчали кривые толстые корни. Теперь оно казалось зловещим – порталом в другое измерение, а, может (как знать?), и в загробный мир. Сегодня все изменится, подумал он. И ты еще на шаг ближе к своей мечте. При мысли об этом Мирзу прошиб холодный пот. *** Этим же вечером, всего в нескольких кварталах от дворца, Ольгерд фон Эверек тщетно пытался удержать свой ускользающий рассудок. Я не хотел этого. Нет, хотел. Не хотел. Хотел. Неважно. Я это заслужил. Я… … трус, не сумевший уйти на своих условиях. Трус, прячущийся под маской самопожертвования. Он обвел тебя вокруг пальца, и это не стоило ему ровным счетом ничего. Ни-че-го. Чепуха. Я сам предложил это – следовательно, поступил по собственной воле. Правильный или нет, это был только мой выбор. Какая забавная ложь. Только, ради богов, не говори, что ты действительно в это веришь. Тогда ты не только трус и лжец, но еще и непроходимый дурак. Кусачая боль, исполосовавшая его тело и сладко (так сладко) пульсировавшая внутри, постепенно сходила на нет, а он все продолжал цепляться за нее и тянуть обратно с упорством рыбака, подцепившего невиданный доселе улов. Как букашка в смоле, он завяз в мучительном преддверии так и не наступившего экстаза, на краю едва не захлестнувшего его безумия… и как же близко подобрался он к этому краю! Не из любопытства или банальной неосторожности, но из какой-то глубинной, вросшей в подкорку нужды. Часть его – и, надо сказать, довольно большая часть – снова рвалась терзать себя, рвать на части, чтобы потом, сотрясаясь в безумном хохоте, предложить их божеству, что смотрело на него с такой невыносимо равнодушной жалостью… Да, в непоколебимом спокойствии Господина Зеркало было много оскорбительного. Однако оно же не давало ему окончательно захлебнуться паникой, вместо этого заражая уверенностью, что ничего в этом мире (и, раз уж на то пошло, любом из других миров) не стоит особых переживаний. Глядя в его безмятежное лицо, вполне можно было предположить, что все произошедшее есть не более, чем игра воображения или особенно яркий сон. Не выдержав, Ольгерд осторожно потянул за край халата, скосил глаза на открывшуюся полоску кожи - и ничуть не удивился, увидев полное отсутствие следов недавней экзекуции. Конечно, – со смесью горечи и облегчения подумал он, – нам ни к чему лишние вопросы. Странно, правда, что в этот раз он не захотел посмотреть, как я стану на них отвечать… О’Дим проследил за его взглядом и усмехнулся. - Жалеешь, что я не оставил тебе сувенир о нашем времяпровождении? Ольгерд мысленно сжал кулаки, в который раз убеждаясь, что, кроме грубых физических воздействий, в распоряжении Господина Зеркало имелась тысяча других способов его ужалить. Соберись, твою мать. Не смей опять расползаться. Теперь – не смей. - И скомпрометировал тем самым наше прикрытие? – в тон ему отозвался он. – Нет уж. Я, представь себе, все еще намерен довести дело до конца. Голос звучал хрипло, но без пронзительных ноток истерики, которых он опасался больше всего. О’Дим хмыкнул. В чуть прищуренных темных глазах промелькнул огонек интереса. К счастью, поверхностного. - Я и не ждал от тебя иного. Можно нарушить данное слово один раз, но дважды? Нет, на такое даже ты не способен. - Вижу, ты очень высокого мнения обо мне, - сказал Ольгерд, ощутив тонкий укол беспомощной злости. - А я вижу, что порка пошла тебе на пользу. Ты определенно взбодрился. И, вероятно, больше не грезишь самоубийством? Предательские щупальца жара поползли от шеи вверх по лицу, но Ольгерд не стал отводить взгляд. На сегодня унижений с него было достаточно. - Честь и хвала вашим методам, доктор Шварц, - процедил он, плотнее запахивая халат и свешивая ноги с кровати. – Я бы заплатил, будь у меня деньги, но придется обойтись простой благодарностью. О’Дим наклонил голову, вглядываясь в него чуть пристальнее. - Меня интересует другая валюта. И ты это знаешь. Пот крошечными каплями выступил на лице, придав его застывшей улыбке болезненный оттенок. Ольгерд сглотнул, услышав в горле сухой щелчок. - Да. Знаю. Тишина звенела натянутой струной, вибрировала на языке, где уже какое-то время зрел мучительный вопрос. - Послушай… Что-то мешало ему продолжать. Снова. Стоило попытаться озвучить то, что душило его изнутри, дать этому хоть какое-то определение, как он неизменно ударялся лбом о холодную зеркальную стену. - Да? - Не знаю, что на меня нашло, – наконец выдавил он. – Все было как во сне, понимаешь? О’Дим молчал, глядя на него с насмешливым любопытством. Конечно, говорил его взгляд. Самое время списать все на старый добрый сон. Очень удобно, не правда ли? - Мне даже хотелось бы верить, что ты каким-то образом вынудил меня к этому, - Ольгерд криво улыбнулся и покачал головой. – Но только это совсем другое… Я знаю, что другое – оно идет изнутри, и… Он замолчал, почувствовав, что вот-вот сорвется. - Ты говори, говори, фон Эверек. Я тебя слушаю. Как бы ему хотелось забыть о том, что все это издевка, и что слушают его единственно чтобы потом использовать это откровение против него. Но опять же, какой у него был выбор? Молча проглотить то, что грызло его изнутри, позволив и дальше отравлять себя, или выблевать наружу, выложить, как есть – и хоть немного избавиться от тянущего ощущения ужасного и неизбежного конца, неоспоримой летальности его болезни? Ольгерд рассмеялся. Голова кружилась, намекая на возможность скорого обморока. - Зачем? Тебе же все равно. - Думаешь, этим я отличаюсь от большинства твоих собратьев? – с ядовитой ухмылкой поинтересовался о’Дим. – Ошибочка, мой милый. Им всем на тебя наплевать, всем до единого, включая твоего знакомого ведьмака. Ну, а те, кому все-таки было до тебя дело, уже давно мертвы – с твоей, кстати сказать, легкой руки. Так что хватит кокетничать и говори уже, как есть. Ольгерд проглотил горькое чувство обиды и ярости, комком подступившее к горлу. Все это было правдой, все до последнего слова – так на кого же ему было злиться, кроме себя самого? - Тогда просто ответь мне, хорошо? Ответь, и поставим точку. То, что произошло - больше ни на что не повлияет? - Любое событие влечет за собой изменения, - не без злорадства сказал о’Дим. - Нельзя что-то просто взять и вычеркнуть. Ольгерд стиснул зубы и медленно выдохнул, призывая себя к спокойствию. - Я понимаю. И не отказываюсь от своих слов. Но это ведь не повлияет на… скажем, дальнейший тон нашего сотрудничества? О’Дим усмехнулся. - С каких это пор тебя потянуло витийствовать? Если боишься, что теперь я буду при каждом удобном случае припоминать тебе эту маленькую слабость, то можешь расслабиться. Сам посуди: зачем мне отвлекать тебя от дела, которое ты так благородно пообещал довести до конца? - Благодарю, - кисло сказал Ольгерд. – Ты очень великодушен. О’Дим сощурился. - Я смотрю, ты не очень-то этому рад. Может, все-таки хочешь перемен? Ольгерд стремительно побледнел. - Нет. Нет, не хочу. Пауза. Затаив дыхание, он ждал – как заядлый игрок, поставив последнее на кон, ждет, какой стороной упадет монета – к чему она приведет. — Вот и славно, — добродушно объявил о’Дим. – А пока у нас впереди другие неотложные дела, не так ли? Ольгерд кивнул, намереваясь подняться, но опустившаяся на плечо рука заставила его замереть. - Ну, что теперь? – спросил он звенящим напряжения голосом. - Перекусить не желаешь? Ольгерд моргнул. Способность Господина Зеркало так мгновенно и непредсказуемо менять направление беседы снова застала его врасплох. - Зачем? Мы же и так собираемся на пир. О’Дим вздохнул с притворным сожалением. - Все верно. Но, боюсь, тебе не удастся вдоволь поесть за праздничным столом. - Это еще почему? - Как бы тебе объяснить… Тут вообще считают, что женщинам стоит поменьше открывать рот на публике. - Ах, вот оно что, – фыркнул Ольгерд. – А говорят, передовая страна. Цивилизация. Какое счастье, что я родился мужчиной. - Если ты все еще так считаешь, дорогая, лучше тебе поскорее забыть об этом. Ольгерд скривился. - Как скажете, дядюшка. Он знал, что продолжать в этом духе опасно и глупо, но отчего-то (а, может, именно от этого) желание расшатывать рамки только усиливалось. Он просто не мог остановить этот защитный механизм, последнюю попытку сознания хоть как-то переварить случившееся. Сомнительное предприятие, изначально обреченное на поражение, но пока оно сходило ему с рук, и этого было достаточно. - Ну, хочешь чего-нибудь? Он вздохнул. - Разве что водки. Брови о'Дима удивленно взметнулись вверх. - Ты в своем уме, фон Эверек? - Ладно, ладно, - хмыкнул он. - Тогда горячий шоколад - всегда мечтал попробовать. - Твое счастье, что это тело ты получил напрокат. Увлечение сладким еще никого не доводило до добра. - Ради богов, избавь меня от лекций. Маленькие радости никто не отменял. Еще одна недолгая пауза, наполненная пристальным взглядом и пугающим ощущением вернувшейся прозрачности. Потом: - А ты меняешься, фон Эверек. Ольгерд вздрогнул, едва не выронив протянутую ему чашку. - Что это значит? О’Дим не ответил. За окном сгущался синеватый мрак, предвещая первые звезды. Воздух, еще недавно влажный и спертый, заметно остыл и теперь легким сквозняком гулял по телу. Обхватив дымящуюся чашку ладонями, он сделал глоток и поморщился – горячая жидкость обожгла ему язык. - Не спеши, - с улыбкой сказал о’Дим. – В таких вещах никогда не стоит спешить. - В каких это «таких»? – спросил Ольгерд, враждебным тоном маскируя нервозность. - Во всем, что касается так называемых маленьких радостей, - о’Дим опустился на кровать и рассеянно погладил покрывало; при этом выглядел он настолько отвлеченным и задумчивым, что Ольгерд не почувствовал привычных колокольчиков тревоги. - Часто вы их даже не замечаете, устремляясь на полной скорости туда, где вас якобы ждет что-то действительно важное… - А как надо? Делу время, потехе час. Ты сам это сказал. - Нужно уметь отличать истину от красивой присказки, друг мой. Каждое действие мы сами вольны наполнять смыслом, и лишь от нас зависит степень его важности. К примеру, что ты делаешь сейчас? Ольгерд поглядел на него с недоверчивым любопытством. - Пью бабский напиток? – предположил он. – Пытаюсь не свихнуться от твоих каверзных вопросов? О’Дим усмехнулся. - Это одна точка зрения. Но можно посмотреть на все это иначе: например, признать, что ты, наконец, переключил внимание и позволил себе хоть немного насладиться жизнью. Отпустил себя. Разве так будет не лучше? - О, да, это мне знакомо, - с сарказмом согласился Ольгерд. – Позволить себе забыть обо всем и наслаждаться жизнью, чтобы потом она нехило так щелкнула тебя по носу. - В этом и есть твоя ошибка, - сказал Господин Зеркало. – Впрочем, не только твоя. - Вот как? - переспросил Ольгерд, заново уязвленный снисходительным тоном. - И в чем же она заключается? - В бесконечном ожидании того, что принесет будущее. А ведь из всех известных вам времен только в одном действительно можно что-то изменить. Прошлое – всего лишь груз, который тянет вас на дно; груз, полный страхов, обид и сожалений. Будущее еще не наступило и, может статься, не наступит никогда. Так что же у нас остается? В его глазах плясал веселый огонек, и, глядя на него, Ольгерд все никак не мог взять в толк, почему… Почему это воплощение зла говорит с ним так, что каждое слово взрывается внутри вспышкой света, наполняя его желанием жить и внушая надежду? - Настоящее, - завороженно проговорил он. – Здесь и сейчас. О’Дим кивнул. - Именно. Тот, кто усвоит этот урок, получает великий дар. Но удается это, конечно, только единицам. - Почему ты рассказал мне об этом? – тихо спросил Ольгерд. – Почему сейчас? О’Дим улыбнулся и пожал плечами. - Почему солнце встает на востоке? Почему дует ветер? - Это не то же самое. - Разве? Ольгерд сделал еще глоток. Густая жидкость прокатилась по небу, отозвавшись мурашками непривычной сладости. Он почти забыл, что это тело не принадлежит ему, что сам он всего лишь пешка в чужой игре – на мгновение все это стало неважным. То, что давно дремало у него внутри, забившись в самую глубокую щель, вдруг начало расцветать, разворачиваться навстречу пробудившему его импульсу - в тот самый миг, когда он, содрогаясь под хлесткими ударами, выгибался навстречу ослепительной яркости ощущений. И так ли важно, по чьей воле это произошло? Он оживал. Он менялся. И это было главным… Разве нет? Он отставил чашку, с удивлением осознав, что чувствует себя превосходно. Если это была иллюзия, то он был готов оставаться в ней так долго, насколько возможно, потому что, черт побери, наконец-то ему было хорошо. - Ну, что, ты готов продолжать? Прежде чем он успел ответить, о’Дим с пугающей быстротой скользнул к нему и в одно мгновение оказался сверху, легко оседлав его бедра. Сердце трепыхнулось в груди и ухнуло вниз. - Что ты делаешь? – прохрипел Ольгерд, оторопело наблюдая, как он ловко отвинчивает крышку отделанной золотом баночки. Запахло приторной сладостью и чем-то смутно химическим. - Забочусь о твоей внешности, дорогая, - любезно пояснил о'Дим. - Ты что-то совсем себя не бережешь. Наконец, сообразив, в чем дело, Ольгерд протестующе застонал. - Боги. Неужели это обязательно? - Ну, что еще за капризы? Или ты забыл, что наша цель – произвести наилучшее впечатление? - А как же естественная красота? - Ольгерд, я тебя умоляю. На создание естественной красоты у женщин как раз-таки уходит больше всего времени. Откинься назад, пожалуйста. И прикрой глаза. Он подчинился, лишь слегка поморщившись, когда смазанные густой субстанцией пальцы коснулись подбородка и со знанием дела пробежались вверх по щекам. - Что это за дрянь? - Крем. Сперва необходимо хорошенько увлажнить кожу. Как ты наверняка заметил, здесь ужасный климат… - Угу. А дальше что? - Дальше ты затыкаешь свой прелестный ротик и стараешься мне не мешать. Боги свидетели, тут есть над чем поработать. Ольгерд закусил губу, подавив нервный смешок. Постепенно мягкие движения пальцев вернули ему расслабленное состояние. Секрет был прост: сейчас в них не было угрозы для его души; они всего лишь выполняли дело, работали не против него, а над ним. Не чувствовалось больше и тошнотворной беспомощности, за последнее время практически ставшей его постоянной спутницей. Ольгерд почти задремал, когда мягкие похлопывания внезапно сменились куда менее приятными щипками и слишком уж бодрящим касанием того, что могло быть только завернутым в тряпочку куском льда. - Если хотел набить мне морду – мог бы выбрать способ попроще, - буркнул он. - Не говори ерунды, - неожиданно строго сказал о’Дим. – Будь добр, открой глаза на минутку. Ольгерд выполнил просьбу и увидел жуткого вида инструмент, нацелившийся ему в правый глаз. - Зачем это? – севшим голосом спросил он. О’Дим лениво крутанул стальное чудовище в руке. - Щипцы для завивки ресниц. Ну, что ты так смотришь? Это ведь даже не мое изобретение. - Хочешь сказать, женщины в самом деле такими пользуются? – с явным недоверием спросил Ольгерд. Добровольно? добавил он про себя, но вопрос и так без труда читался на его лице. - Разумеется. Вполне стандартная процедура. - Не припомню, чтобы… Он осекся. При мысли об Ирис в горле встал знакомый комок. - Что? - Нет… ничего. - Как угодно. Теперь лежи спокойно и не вздумай моргать. Щипцы медленно начали приближаться. Ольгерд замер, широко распахнув глаза и очень ярко представляя, что будет, если металлические челюсти прихватят ему веко. - Смотри вверх, дурашка, - со смешком посоветовал о’Дим - видно, очень уж жалкий у него был вид. – И не нужно так нервничать. У меня твердая рука. - Могу представить, - пробормотал Ольгерд, не размыкая губ. – И часто ты прибегаешь к подобным… издевательствам? - Чаще, чем ты думаешь. - Ясно, - сказал он, так и не поняв до конца, шутка это или нет. Наконец, щипцы исчезли из поля зрения, и он с облегчением выдохнул. Мягкая тонкая кисточка прошлась вдоль линии ресниц, а вторая, потолще, мазнула его по губам, оставив на них впечатляющий слой чего-то жирного и сладкого. - Готово, - удовлетворенно проговорил о’Дим. – Осталось только подобрать тебе платье. Он отстранился, давая понять, что сеанс марафета закончен. Ольгерд встал, оправляя халат. - Что, опять раздеться? – нервно усмехнулся он. - Приятно, когда тебя понимают с полуслова, не правда ли? На этот раз он выполнил просьбу почти без колебаний. Он уже успел заметить, что при надобности Господин Зеркало умел погасить пугающую ауру, заставляя его почувствовать себя вовлеченным во что-то вполне обыденное… пусть и не слишком приятное. Поэтому он стоял спокойно, с интересом наблюдая, как воздух вокруг его обнаженного тела постепенно сгущается в темно-зеленый бархат, щедро испещренный драгоценными камнями. На плечи невесомо опустилась полупрозрачная вуаль. - Ну, что скажешь? Ольгерд посмотрел в появившееся у стены зеркало и присвистнул. - Ого. Кажется, ты превзошел себя. Изменения коснулись не только его одежды. В глубоком вырезе платья красовалось пугающей красоты изумрудное колье, а запястья обвивали тончайшей работы браслеты. Затейливую прическу украсила изящная золотая диадема. Ольгерд потянул себя за упавший на щеку локон и невольно усмехнулся, когда тот кокетливо спружинил обратно. – Закончил любоваться? Я дал бы тебе еще время, но теперь нам действительно пора. Как-никак, сегодня твой бенефис. Он обернулся, мгновенно почувствовав, как внутренности затягиваются в нервный узел. - Но ты будешь рядом? О’Дим игриво подмигнул ему. - Разумеется. Куда же я без тебя, фон Эверек? Ах, и вот еще… - он хлопнул себя по лбу и протянул ему знакомую шкатулку. – Спрячь ее в рукав. Ольгерд вздрогнул. - Зачем? - Спрячь. Ее. В рукав. Он прикусил язык и молча взял протянутый предмет. Руку от пальцев до плеча тут же пронзило неприятное ощущение, похожее на легкую судорогу. Поморщившись, Ольгерд быстро пропихнул шкатулку в широкий рукав платья. К его удивлению, она не выскользнула обратно, словно закрепившись на невидимых нитях. - Не буду спрашивать, что там внутри, - процедил он, – но готов поспорить, это вряд ли фруктовые леденцы. - Поспорим в другой раз, - усмехнулся о’Дим. – Ну, что, вперед? Он предложил ему локоть, и Ольгерд уже привычно взялся за него, ощутив странную и весьма противоречивую смесь смертельной опасности и полной защищенности. Тут есть от чего рехнуться, с диковатым весельем подумал он, выходя из коридора в уже знакомый маленький вестибюль. Куривший за стойкой Яким проводил их задумчивым взглядом.