Клин клином

Павильон гудел, оживленный запоздалым выходом жениха и невесты, но для Ольгерда все превратилось в фоновый шум, слабый и незначительный. Краски утратили яркость, голоса стали глуше, и даже пронзительные визги оркестра доносились теперь откуда-то издалека. Время замедлило свой ход, растянувшись вокруг него вязкой смоляной каплей, и это вовсе не было делом рук Господина Зеркало. Просто он зашел в тупик. С самых первых минут их безумная афера так сильно напоминала сон – порой кошмарный и мучительный, порой смешной и нелепый – что далеко не сразу он сумел проснуться и взглянуть в лицо фактам. Осознать в полной мере, на что согласился, сидя на кухне восставшего из руин особняка, пока в свежем утреннем воздухе кружились солнечные пылинки, а расположившийся напротив гость дружески улыбался и как никогда напоминал человека. Ольгерд хорошо помнил свои эмоции в ответ на прозвучавшее тогда предложение: гнев, замешательство, уязвленную гордость… но не сочувствие. Легко было сказать «да», не видя лица, опираясь на образ, который в его воображении приобрел черты давнего соперника. Он так зациклился на этой фантазии, что реальность застигла его врасплох, ошарашив не хуже удара обухом. Вместо честолюбивого мерзавца перед ним оказался всего лишь усталый человек с тусклым взглядом – тот, чью душу он добровольно решил погубить, сам лишь недавно избежав той же участи. Подло? Конечно, подло. Но ведь было, наверное, что-то, что оправдывало такое решение? Что-то, помимо страха провалиться в пустоту, о которой он так цинично рассуждал, спрятавшись за панцирь бессмертия, и которая теперь так страшно ухмылялась ему древним костяным оскалом…? А ведь они так и не обговорили, чем все кончится. Ольгерд намеренно гнал от себя эти мысли, и по вполне понятной причине – они вынуждали его делать опасные допущения. Как минимум, принять на веру, что о’Дим и вправду оставит его в покое, когда дело будет сделано, и придет время сводить счеты… во всех предполагаемых смыслах. Надеешься, что все для тебя кончится хорошо? ехидным эхом прозвучал в ушах его собственный голос. Заживешь долго и счастливо? Он замер, не отрывая глаз от узорчатой скатерти, чтобы ненароком не наткнуться на знакомую усмешку и понимающий взгляд. В том, что о’Дим мог при желании читать его мысли, как раскрытую книгу, не было никаких сомнений, но делал ли он это прямо сейчас? Этого Ольгерд не знал, но ему вдруг вспомнилось нечто странно утешительное - эхо одного разговора, наложенное на шелест ловко тасуемой колоды. Будь спокоен, я не собираюсь мухлевать. Да, пожалуй, в одном он мог быть уверен: Господин Зеркало, при всей своей изворотливости, не любил играть краплеными картами. На этот счет Ольгерд мог привести целый ряд примеров, многие из которых до сих пор по-тараканьи копошились в закоулках памяти; недавняя история с Геральтом была тому лишь еще одним подтверждением. Это его успокоило – не слишком, но достаточно, чтобы в какой-то мере снова овладеть собой. Осторожно повернув голову, Ольгерд увидел, что его главное опасение оказалось напрасным: все взгляды, словно притянутые огромным магнитом, скрестились на статной фигуре Его Высочества. Даже приставучий Хельмут на время убрал влажную ладонь с его поясницы. Слегка приободренный этим фактом, Ольгерд стал смотреть туда, куда смотрели все. Ну, здравствуй, приятель. Мирза медленно пробирался вглубь зала, улыбаясь и ероша волосы то и дело подбегающим к нему детишкам. На фоне пепельного оттенка кожи и кругов под глазами (с такими синяками, милый, долго не живут) улыбка выглядела слабой и болезненной. Ольгерд проигнорировал новый укол жалости, вынуждая себя смотреть отстраненно и бесстрастно. Добравшись до своего места, принц остановился. Оркестр выдал последний оглушительный аккорд и замолк. Ольгерд выдохнул – еще немного, и эта непрерывная какофония наверняка свела бы его с ума. Ему показалось, что на лице Мирзы отразилось похожее облегчение. - Друзья, – заговорил он в повисшей тишине. – Приветствую вас под сенью первых звезд, как говорят у нас в Манисе. Многие из вас проделали долгий путь, чтобы быть с нами в этот вечер, и, смею надеяться, вы не останетесь разочарованными. Зал отозвался бурными аплодисментами. Уголки губ Мирзы странно дрогнули, прежде чем расползтись в стороны. Ольгерд легко узнал эту гримасу – пару минут назад он точно так же безуспешно пытался натянуть на лицо улыбку. – Если у кого-то еще остались опасения по поводу нашей кухни, то, уверяю вас, они абсолютно безосновательны. Я вижу, что многие уже успели отдать ей должное и все еще находятся в добром здравии. На этот раз к аплодисментам добавился одобрительный смех. Мирза наклонил голову, дожидаясь, пока снова наступит тишина. Он держался просто, со спокойным достоинством, ничем не напоминая самовлюбленного ублюдка, каким показался Ольгерду в свое время заморский женишок Ирис, и к которому он и теперь, после всего произошедшего, не испытывал особой жалости. И это тоже говорит не в твою пользу. Все-таки ты редкостный негодяй, фон Эверек. И прогнил куда раньше и глубже, чем смел предполагать. Он точно смотрел в кривое зеркало, вспоминая собственную (пусть и куда менее роскошную) свадьбу в окружении преданных ему ребят. Среди буйного веселья взгляд его нет-нет да и падал на обескровленные лица свекрови и тестя. Вид у них был тогда злой и беспомощный – верно, чувствовали подвох, тайное преступление, а поделать ничего не могли, потому что за их спиной в этот самый момент уже сплетались невидимые силы, изощренностью своих путей превосходящие любое воображение. Силы, что впоследствии обрушатся на него самого, похоронив сердце под ледяной глыбой, постепенно стачивая чувства до мраморной гладкости и капля за каплей отнимая все, ради чего стоит жить. По крайней мере, я пошел на это из любви, а не ради власти. Есть ведь разница. Но теперь Ольгерд уже не был в этом так уверен. И то, и другое в сухом остатке сводилось к обыкновенной одержимости. Он не мог поступить иначе, ибо пламя, сжигавшее тогда его душу, по силе ничем не уступало адскому и, вполне возможно, имело ту же природу. Жаль только, что первое изначально было обречено на угасание. А вот второе… Второе со временем разгоралось только ярче. Он не выдержал и покосился на Господина Зеркало. Тот слушал принца с вежливой улыбкой, ничем не выдавая алчности, которая, несомненно, должна была сжигать его изнутри. Вздор. Ты не можешь знать, что он чувствует, и чувствует ли вообще. Да и какая тебе разница? Ольгерд опустил глаза, без особого интереса разглядывая остатки еды в тарелке: мясо в винном соусе и спутанные веточки зелени, как чья-то хитроумная инсталляция следов кровавого побоища. Есть больше не хотелось. Хотелось блевать. Он представил, что это будет за зрелище – в его утонченном облике, посреди торжественной речи в зале, полном высокопоставленных гостей, и покрепче закусил губу, подавив неуместный смешок. – Что-то забавное, сударыня? – спросил Хельмут, заинтересованно повернув лунообразное лицо в его сторону. – Ничего особенного, – быстро ответил Ольгерд – Так… вспомнила один старый анекдот. – Красавица с чувством юмора! Вы не перестаете меня удивлять, дорогая. Кто вам его рассказал? – Услышала во время путешествия. От одного… – Ольгерд напряг воображение, – старого матроса. Хельмут наклонился к нему, одурманив запахом чеснока и куриных крылышек. – Желаете поделиться? Желаю тебе подавиться. – Боюсь, тема не для застолья, сударь. Маслянистые глаза его соседа заблестели ярче. – Ах, какая интрига! Тогда вы непременно должны будете рассказать мне после… Вдали от лишних ушей. – Конечно, – отстраненно согласился Ольгерд, игнорируя прозрачный намек. – … к сожалению, мой отец не может быть здесь сегодня, – говорил между тем Мирза. – И потому первый тост я хочу поднять за него. Выпьем же, друзья, за его здоровье. Hal Malliq! Он поднял бокал, салютуя залу. Зашуршала одежда, заскрипели отодвигаемые стулья – гости вставали, ухватив свои бокалы, с завидным единодушием повторяя обращенный к ним жест. – Hal Malliq! – пронеслось по залу многоголосое эхо. – Hal Malliq! Мирза сделал глоток и слегка поморщился. Эту мимолетную гримасу легко было принять за нелюбовь к вину, но Ольгерд знал, что дело в другом. И не странно ли, как много он стал подмечать в последнее время? Как ловко считывал почти незаметные знаки на лицах, тайные надписи, надиктованные скрытыми душевными порывами? Откуда, в какой момент произошла с ним такая перемена? Ответ пришел незамедлительно, поразив его своей жутковатой логикой. С тех пор, как ты стал крутиться возле него. Вот так просто. Он осушил свой бокал одним глотком, как горькое лекарство. Когда все вновь расселись по местам, потекли бесконечные разговоры на фоне сменяющих друг друга блюд. О’Дим, Хельмут и Шервин ударились в обсуждение преимуществ морской и сухопутной торговли – ни дать ни взять трое закадычных приятелей, собравшихся вместе после долгой разлуки. Тема была столь же нудной, сколь неисчерпаемой, и вскоре Ольгерд почти заскучал. Украдкой он продолжал следить за принцем, который, завершив приветственную речь, выглядел теперь хмурым и отстраненным. Время от времени он перебрасывался парой слов с сидящей подле него невестой, но было понятно, что разговор у них не клеится. И уж совершенно точно не походили они на счастливую пару, за которую сидящие за столом по кругу предлагали тост – после каждого выпитого бокала с все нарастающей смелостью. Ольгерд вспомнил одну из последних пирушек в поместье покойного Гарина. Там тоже поднимали тост в его честь, только шума было побольше. Уж что-что, а веселиться его ребята умели от души. И не заботиться о последствиях – это тоже умели. Помнил он и как пьяный в стельку Юрга – веселый мужик с отвислыми усами, прибившийся к ним уже после того, как «кабаны» заслужили свое имя – забрался на стол и орал как заведенный: «за атамана, драть вас дрыном, за атамана!». Той же ночью по его распоряжению (Ольгерд не любил слово «приказ») Юргу обезглавят вчерашние товарищи. Причина была заурядная донельзя – дурак опять полез под юбку к смазливой дочке помещика, разгневанный папаша попытался ему помешать и, как следствие, напоролся на саблю. Как бы то ни было, закон гостеприимства был одним из немногих, что еще соблюдали «кабаны», поэтому о помиловании не могло быть и речи. Не обошлось здесь и без холодного расчета – нужно было показать остальным, что не следует распоясываться окончательно. Глядя, как подпрыгивает в траве забрызганная кровью голова, Ольгерд не испытал ни капли жалости. Как будто у него на глазах раздавили таракана. Хлоп – и поделом гаду. Только на короткий миг что-то противно потянуло в груди, точно напомнил о себе сгнивший до корней зуб. Ну, а теперь? Смог бы он сейчас сам, без помощи других, занести над беззащитным, рыдающим идиотом саблю? Смог бы так же невозмутимо, на раз плюнуть оборвать чужую жизнь? Из раздумий его вырвал переливчатый звон колокольчика. Ольгерд поднял глаза и увидел вертлявого церемониймейстера, которой опять выскочил на подмостки и под звуки шумного одобрения объявил, что сейчас для гостей Его Высочества станцуют прекраснейшие девушки столицы. Вспыхнули разноцветные факелы, полилась мелодичная музыка, и на расчищенную площадку, позвякивая тяжелыми золотыми украшениями, взбежала дюжина молодых танцовщиц. Ольгерд заметил, что на этот раз обошлось без преувеличений - девушки действительно отличались необыкновенной красотой. В своих летящих шелковых нарядах, с огненными бликами, пляшущими на смуглых точеных лицах и густых черных локонах, они напоминали сказочных цариц, сошедших прямиком со страниц древних преданий. Вид стройных тел, изгибающихся под ритмичными ударами бубна, очаровывал и гнал прочь мрачные мысли. Впрочем, полностью забыться ему не удалось – все это время пухлая ладошка Хельмута настойчиво скользила по его ноге, и ему приходилось как бы невзначай стряхивать ее, что, увы, ничуть не обескураживало настырного соблазнителя. Невольно Ольгерд начал кидать отчаянные взгляды в сторону Господина Зеркало, в кои-то веки желая, чтобы тот провернул один из своих жестоких фокусов – к примеру, сделал так, чтобы мучающая его рука поскорее отсохла. О’Дим, однако, не замечал его немых воплей о помощи – или делал вид, что не замечает, добросовестно продолжая играть свою роль. Когда танец подошел к концу, и стихли бурные аплодисменты, церемониймейстер с улыбкой объявил, что пришло время сильной половине королевства показать свое мастерство. На освободившуюся площадку вышли двое юношей в разноцветных туниках и низко поклонились затихшей в предвкушении публике. Остановившись на разных концах площадки, они синхронно вытащили из висящих на поясе ножен изогнутые сабли. При виде знакомого оружия у Ольгерда екнуло сердце. Впервые после внезапного решения отдать Ирис ведьмаку он испытал настоящую досаду. Пусть он добровольно отказался от нее, пусть это было логично и правильно – все это нисколько не умаляло в нем желания обхватить шершавую, теплеющую под пальцами рукоять, крутануть над головой, рассекая воздух, и больше ни о чем не думать, кроме песни послушного ему оружия… – Кажется, вам очень интересно, сударыня? – неожиданно обратился к нему Шервин. Ольгерд вздрогнул, чувствуя себя застигнутым врасплох. Офирец смотрел на него в упор, буравя своими глубоко посаженными глазами. – Почему вы так думаете? – Прочел по вашему лицу. За предыдущим номером вы не следили с таким вниманием. – Что ж, вы меня раскусили, – сказал Ольгерд, вежливо улыбнувшись. – Хороший поединок я и впрямь нахожу увлекательнее любого танца. Брови офирца взлетели вверх. – Простите за прямоту, но чем это может вас интересовать? Все-таки бой – не женское дело. Интересно, с усмешкой подумал Ольгерд, что бы ты сказал, столкнувшись с кем-нибудь из наших «кабаних». Впрочем, с выбитыми зубами особо не порассуждаешь… – Я вижу, вы другого мнения? – прищурился Шервин. Ольгерд пожал плечами. – История знает немало прекрасных женщин-воителей. Да и сейчас в них нет недостатка. К примеру, в… Офирец сморщился, как от зубной боли. – Да, да, в варварских странах вроде Зеррикании. Но мы-то с вами, хвала пророку, в светском обществе. – По-вашему, светская дама не может увлекаться фехтованием? – Может, – снисходительно согласился Шервин. – Однако увлечение чем-то еще не делает вас знатоком. Здесь мало чтения приключенческих романов, сударыня. Фехтовальное искусство строится на множестве технических нюансов, в коих вы, руку даю на отсечение, не разбираетесь. – Неужели? – осведомился Ольгерд. На этот раз ему даже не пришлось изображать негодование – это вышло у него вполне естественно. Шервин хмыкнул. – Не обижайтесь, но мне это очевидно. – Тогда, может, хотите поспорить? Шервин моргнул и уставился на него в искреннем недоумении. – Поспорить? – повторил он, как будто с ним вдруг заговорили на незнакомом языке. Ольгерд кивнул, довольный тем, что ему хоть на мгновение удалось сбить с противного офирца спесь. – Держу пари, что сумею не только предсказать исход поединка, но и проанализировать его со всех технических сторон. Шервин недовольно поджал губы. – Простите, сударыня, но это никак невозможно. В Офире запрещены азартные игры. – Эге, не лукавьте, дружище, – тут же вмешался Хельмут, узорчатой салфеткой вытирая жир с губ. – Не вы ли только на днях проиграли мне сотню драхм? – Вы забываете, дружище, – процедил Шервин, смерив своего не в меру болтливого приятеля уничижительным взглядом, – что речь идет о даме. Разве можно ожидать, что я посмею оскорбить ее таким скандальным предложением? Хельмут открыл было рот, чтобы, несомненно, разбить и этот весомый аргумент, но Ольгерд прервал его, мило улыбнувшись: – Пустяки, досточтимый Шервин. Если вы так опасаетесь за мою репутацию, мы всегда можем поспорить на интерес. В этом нет никакого вреда, верно? О’Дим еле слышно фыркнул, демонстрируя свое отношение к подобного рода ставкам. Офирец нахмурился. Он уже наверняка пожалел, что затеял этот разговор, но теперь ему трудно было пойти на попятную, не выставив себя в неприглядном свете. – У вас очень своенравная племянница, Вильям. – Только не говорите, что я вас не предупреждал, - ответил о’Дим, и от Ольгерда не укрылось отточенное злорадство, разбавленное шутливым тоном. Хельмут довольно захихикал, широко растягивая потемневшие от вина губы. – Лично я не вижу ничего плохого в своенравных барышнях, – доверительно сообщил он Ольгерду. – На мой взгляд, это делает их еще очаровательнее. Давно известно, что самые сладкие плоды окружены шипами… – он попытался закрепить эту мудрость очередным влажным поцелуем, но Ольгерд ловко уклонился, изображая, что поправляет диадему. Шервин сухо улыбнулся, не размыкая тонких губ. – Все это прекрасно, но вы же помните, о чем мы с вами договаривались, Вильям? О чем именно мы вас просили? – Не извольте беспокоиться, дружище, - заверил его о’Дим. – Вы получите все, о чем просили, и даже больше. Я всегда держу слово. Преуменьшение века, мрачно подумал Ольгерд. Шервин снова повернулся к нему, высокомерно взглянув поверх сложенных домиком сучковатых пальцев. Ольгерд подумал, что еще не встречал человека, настолько похожего на богомола. – Ну, хорошо, сударыня. И кто же, по-вашему, победит? Ольгерд перевел взгляд на сцену, где стремительно обменивались выпадами молодые фехтовальщики. Оба были хороши. Не так хороши, как он сам (в конце концов, у него было достаточно времени для практики), или даже некоторые из его ребят, но выглядело это бесспорно эффектно. Он наклонился вперед, чтобы получше разглядеть, как ставит ноги боец в красном – лишь самую чуточку широко, почти незаметно для неискушенного взгляда, но в серьезном бою даже такая мелочь могла послужить причиной рокового исхода. – Ставлю на зеленого, – уверенно сказал он. Шервин поднял бровь. – Полагаю, вы сделали такой вывод, исходя из его привлекательности? – издевательски уточнил он. Ольгерд улыбнулся, испытывая почти непреодолимое желание опустить ладонь на выбритый затылок собеседника и приложить его лицом о стол. – Положусь на ваше суждение, сударь. К сожалению, я плохо различаю лица – слабоватое зрение, понимаете… – Мы всегда можем купить тебе очки, дорогая, – сочувственно заметил о’Дим. – Один мой хороший приятель мастерски выдувает стекла. – Ни в коем случае! – не на шутку перепугался Хельмут. – Разве можно прятать такие чудесные глаза за стеклами? Лучше послушайте мой совет… – Ради пророка, не мешайте, – оборвал его Шервин. Хельмут комично прижал пухлые ладони к губам. Глядя на его младенчески-гладкое лицо с большим лоснящимся лбом, трудно было предположить, что хоть что-то может вывести его из себя. – Виноват, я снова угодил под чары нашей прелестницы… Продолжайте, сударыня. – Да, продолжай, дорогая, – эхом откликнулся о’Дим. В его голосе не было ни намека на предостережение или угрозу – кажется, ему было искренне любопытно, чем закончится этот спор. – Повторюсь, господа, – сказал Ольгерд, – что в своем выборе я основывалась отнюдь не на физических данных участников, а исключительно на тактических моментах. Фехтовальщики разошлись, кружа друг против друга и бесшумно ступая остроносыми туфлями по деревянному настилу – точно два магнита, изображающих планеты на модели вселенной. Публика замерла в ожидании. – Прежде всего, обратим внимание на то, как по-разному они держат оружие. Сабля фехтовальщика в зеленом почти все время находится в верхней позиции, видите? Хельмут согласно закивал, не отрываясь от вазочки с десертом. Ольгерд не переставал удивляться вместительности желудка этого во всех смыслах ненасытного человека. – Такое положение, – продолжил он, радуясь возможности, наконец, поговорить на любимую тему, – как правило, характерно для классического стиля. Выпады четкие и быстрые, почти без замахов, тогда как его противник, напротив, делает упор на зрелищность. Сабля при этом находится довольно низко – кончик лезвия в исходной позиции перпендикулярен земле… – На профессиональном жаргоне это называют авангардным стилем, – с усмешкой перебил его Шервин. – Может быть, вам даже известно, почему, сударыня? Ольгерд кивнул. – Известно, сударь. Стиль получил свое название из-за большого количества используемых в нем ложных атак. Шервин нетерпеливо отмахнулся, словно не сам только что просил объяснений. – Вот именно. Отразить атаку с финтом куда сложнее, чем прямой удар. Вы допустили ошибку, поставив на заведомо более слабого противника. Настоящий знаток, несомненно, поставил бы на фехтовальщика в красном. И крепко бы проебался, фыркнул про себя Ольгерд. Бой продолжался. Красный медленно, но уверенно теснил зеленого к краю сцены, обрушивая на него целый вихрь красиво выстроенных атак. Казалось, он вот-вот застанет оппонента врасплох, но каждый раз тот словно по счастливой случайности успевал отбить хитроумный удар. – Вы правы, - согласился Ольгерд. – Это справедливо для обычного боя, где нет нужды растягивать действо в угоду зрелищности. Но не стоит забывать, что мы имеем дело с фехтованием артистическим. Разумеется, владение авангардным стилем и здесь дает фехтовальщику преимущество, позволяя обозначить слабые места противника. Однако… Как и предполагал Ольгерд, в какой-то момент красный не рассчитал силу замаха и оступился, тут же, впрочем, поймав равновесие. Однако его оппоненту хватило и этой заминки, чтобы задеть его изогнутым лезвием. Сабля явно была учебной – в противном случае из пробитого плеча уже хлестал бы внушительный фонтан крови. – … от него мало толку, если не чередовать его с грамотной защитой. Более впечатлительная часть зала ахнула. Шервин насупился. – Совпадение, - буркнул он. – Обратите внимание, – продолжил Ольгерд, – что фехтовальщик в зеленом тоже прекрасно владеет сложной атакой, но при этом почти целиком уходит в защиту – вероятно, с целью выгадать подходящий момент. Мудрое решение. Тактика непрерывного наступления выматывает и не оставляет времени на передышку… что, в конце концов, неизбежно приводит к проигрышу. Словно иллюстрируя его слова, зеленый неожиданно перешел в наступление. После яростного, но недолгого обмена ударами ему удалось оттеснить красного в угол и одиночным выпадом выбить у него саблю. Секунда ошеломленной тишины, и зал взорвался криками и аплодисментами. Ольгерд торжествующе посмотрел на Шервина – офирец сидел с таким видом, как будто только что стал свидетелем тому, как солнце село на востоке. – Кажется, сударь, вы только что лишились руки. – Браво, браво! – захохотал Хельмут, хлопая себя по туго обтянутым атласом ляжкам. – Вам повезло, дружище, что спор был на интерес – девчонка уделала вас по всем статьям. Но скажите, откуда у вас такие обширные познания, прелестница? Или, может быть, это тайна? Ольгерд скромно улыбнулся. – Что вы, никакой тайны здесь нет. Папенька часто водил меня на арену... – он осекся, заметив, как Хельмут вытаращил на него глаза. – Боги всемогущие, но зачем?! Вы же совершенно не переносите насилия… Ольгерд чертыхнулся про себя. После недавнего триумфа было особенно обидно запутаться в такой примитивной лжи. Он покосился на о’Дима – тот лениво потягивал что-то из высокого бокала, не проявляя ни малейшей заинтересованности в его текущей проблеме. – А ведь действительно, – мстительно подхватил эстафету пришедший в себя Шервин. – Какой необъяснимый парадокс. Ольгерд глубоко вдохнул, призывая себя сохранять спокойствие. Он слишком хорошо помнил, чего ему стоил прошлый провал конспирации. И меньше всего хотел повторения. – Мне невероятно льстит такое внимание, но, сударь, скажите, к чему эта чрезмерная подозрительность? – Что вы, что вы, никакой подозрительности, сударыня, – осклабился Шервин. – Я всего лишь выражаю вполне понятное в данных обстоятельствах изумление – для столь чувствительной особы вы слишком уж спокойно относитесь к кровопролитию. – Замечу вам, что бой на арене не так уж и часто оканчивается смертью участников, – резонно возразил Ольгерд. – Не говоря уж о том, что он существенно отличается от обычного. Шервин закивал, будто ждал именно этих слов. – Безусловно. Но ведь кровь так и остается кровью, а насилие – насилием. Нет? Ольгерд замялся, безуспешно подыскивая новые аргументы. Вдохновение, посетившее его во время недавнего монолога, очевидно, решило его покинуть. – Не могу с вами согласиться, – внезапно пришел ему на помощь о’Дим. – Полагаю, Герда хотела донести до нас следующее: когда акт насилия становится публичным, он неизбежно меняет свою природу и становится уже чем-то из области … – он пощелкал пальцами в поисках подходящего слова, – искусства. Я прав, дорогая? Ольгерд поспешно кивнул. – Да, дядя. Именно это я и хотела сказать. Шервин нахмурился, явно недовольный тем, что жертва соскользнула с крючка. – Что это значит, Вильям? – Если не ошибаюсь, у вас еще практикуют скафизм? Офирец воззрился на Господина Зеркало с нескрываемым удивлением. – Как, вы наслышаны и об этом? – «И сказал пророк ученикам своим: всякое знание подобно свету солнца, и только невежда будет вечно блуждать во мраке», – с улыбкой продекламировал о’Дим. Шервин медленно наклонил голову. Очевидно, такие богатые познания в области причинения страданий расположили его к собеседнику и отвели назревающую бурю. – Истинно так. Я сам однажды присутствовал при… гм… официальной части. Поговаривают, что осужденный скончался лишь по истечении двенадцати суток. Точнее не припомню, хотя, конечно, мне еще не раз доводилось бывать у места казни… Ну, еще бы, мрачно подумал Ольгерд. И постоянно оказываться в первых рядах – Вот как? – оживился о’Дим. – Руку даю на отсечение, это было незабываемое зрелище! Шервин важно кивнул, не замечая издевки. – Еще бы. Все-таки мы говорим об одной из древнейших традиций, что существовали еще задолго до основания маликата. К несчастью, многие из них бесследно забыты, или же были заменены более гуманными… – Какая жалость! Прав был великий фон Эбнер, утверждая, что с потерей традиций культура теряет свои корни. И все же я искренне верю, что придет время, когда вы найдете способ их возродить. Помяните мое слово: именно в традициях – душа народа. Шервин торжественно приложил руку к груди. – Я вижу, вы человек широких взглядов, Вильям, и мне крайне приятно видеть в вас единомышленника. Но, позвольте, к чему был ваш вопрос о… – О, я не просто так завел речь об этой замечательной практике, – улыбнулся о’Дим. – Однако, памятуя о присутствии дамы, возьмем для примера что-то менее… гм, изысканное. Например, повешение, – он повернулся к Ольгерду и подмигнул ему, как человеку, с которым уже долгое время делят забавный секрет. – Тебя ведь это не шокирует, дорогая? Чувствуя, как на висках выступают крошечные капли пота, Ольгерд нашел в себе силы улыбнуться и помотать головой. – Все в порядке, дядя. – Итак, повешение, – все тем же задушевным тоном продолжал о’Дим. – Зрелище, конечно, не для слабонервных, но разве у кого-нибудь повернется язык приравнять его к обыкновенному насилию? Нет, друзья. Это ритуал. Древний священный ритуал. Он помолчал, постукивая аккуратным ногтем по бокалу. Ольгерд, смотрел на него, не отрывая глаз. Его охватило жгучее любопытство человека, из безопасного укрытия следящего за надвигающейся катастрофой. Усиливалось оно тем, что оба новых знакомых были ему крайне неприятны. И оттого он чуть ли не со злорадством предвкушал, как о’Дим одну за другой вырвет у них нити контроля и заставит обоих плясать под свою дудку. Почему нет? Со стороны это действительно захватывало. Как смертные казни, внезапно подумал он, и его окатило холодом. – А теперь нарисуйте себе такую картину: раннее утро, на небе ни облачка, главная площадь какого-нибудь небольшого городка. Солнце освещает тщательно вымытые ступени, ведущие на эшафот, и высокую деревянную конструкцию на нем. Вокруг эшафота стоит тесное кольцо зрителей – их лица полны жадного ожидания, и от того кажется, что все они одного пола и возраста. Неподвижные, они ждут уже с рассвета и будут ждать еще столько же, если потребуется, как самая преданная публика. Их напряженное молчание напоминает затишье перед грозой, и только представьте, насколько же оглушительно прозвучат в воздухе первые удары медного колокола… Пауза. Ольгерд понял, что невольно задерживает дыхание, словно и оно было намертво привязано к чужим словам, словно без них оно было невозможно… – А вот и тот, ради кого все затевалось. Идет, едва переставляя ноги, в длинном простом рубище, с низко опущенной головой, в сопровождении двух стражников. Печальная картина, верно? Но постойте-ка, постойте… – о’Дим вдруг подался вперед, точно и впрямь пытаясь разглядеть что-то вдалеке, и Ольгерд поежился – столько настоящего было в этой пантомиме, столько дьявольской причастности… – Он что, ухмыляется? Толпа начинает роптать, ее гигантское многоголовое тело сводит судорога негодования, и вот чья-то рука (всегда, заметьте, одна, всегда откуда-то сбоку, всегда невидимая) бросает первый камень или первое гнилое яблоко. Это сигнал к наступлению, стимул, которому невозможно сопротивляться. И теперь уже сотня рук повторяет то же самое нехитрое действие с рвением, которому позавидовали бы и самые вымуштрованные солдаты. Но разве в этот момент ими движет примитивная злоба? Да нет же, как раз наоборот. Не жажда крови, но жажда справедливости сплачивает их, поднимая каждого над собой и превращая в нечто совершенно новое. Теперь все они – и зрители, и равнодушный палач, и дерзкий преступник – не просто люди, а символы, земные воплощения вселенских страстей… Ну, скажите, чем не театр? Не водевиль? – он усмехнулся, широким жестом указав на сцену. – Такова природа искусства, друзья. Оно вбирает в себя все стороны нашей жизни – даже самые, казалось бы, безобразные – преподнося их как нечто, достойное любования. И кому, как не женщине, – легкий кивок в сторону Ольгерда, – понимать это. Он замолчал, чуть наклонив голову. Стекла очков сверкнули, скрывая выражение глаз. Впрочем, Ольгерду и не требовалось его видеть. Будь Господин Зеркало человеком, можно было бы сказать, что он только что посмеялся от души. – До чего же складно вы говорите, Вильям! – прервал ошеломлённую паузу Хельмут. – Не знаю, где вы этому учились, но в вас определенно погибает блестящий оратор. О’Дим отмахнулся – этот беззаботный жест совсем не вязался с сокрушительным эффектом только что прозвучавшей речи. – Чепуха, дружище, обычная риторика. Такому вас научат на первом курсе любой дипломатической школы. Шервин молчал, очевидно, погрузившись в размышления о природе искусства. – А что такое скафизм? – спросил Ольгерд. Не то чтобы ему действительно было интересно - просто немедленно, в ту же секунду захотелось сбросить с себя транс, вызванный словами Господина Зеркало. – Ох, лучше вам не знать, прелестница, – снова наклонился к нему Хельмут. Его и без того возбужденное дыхание заметно участилось; Ольгерд искренне надеялся, что причиной тому была заманчивая близость женского тела, а вовсе не разговоры о мучительных казнях. – Впрочем, если захотите, я объясню вам после… – Вы очень любезны, сударь, – фальшиво улыбнулся Ольгерд, стараясь не думать лишний раз об этом «после» и от всей души уповая на то, что оно никогда не наступит. Выступления шли своим чередом, одно вычурнее и экзотичнее другого. Погрузившись в подобие зыбкой дремы, Ольгерд пассивно созерцал, как разряженные в пух и прах детишки стройным хором тянут оду новобрачным, как кувыркаются под цветочным куполом горящие факелы бесстрашных жонглеров, покрывая воздух огненными письменами, и как тонко и заунывно свистит флейта в руках заклинателя змей… Из всего этого сумбура его внимание привлекла только постановка театра марионеток (живой театр в Офире не приветствовался). Глядя на конвульсивные подергивания говорящих кукол, воспроизводящих сюжет какого-то древнего мифа, Ольгерд испытал неприятное ощущение подглядывания за собственной жизнью. Наконец, сцена опустела, яркие огни сменились на приглушённые, и гости зашевелились на своих местах, готовясь разбрестись по саду в поисках увеселений более интимного толка. – Не желаете ли прогуляться, сударыня? – наклонился к нему Хельмут, явно не желая терять больше времени. – Вы наверняка страшно устали от всего этого шума. – Что вы, сударь, мне здесь очень нравится, – возразил Ольгерд, делая вид, что всецело увлечён разглядыванием опустевшей сцены. Вопреки его надеждам Хельмут прильнул еще ближе. – Сударыня, – вкрадчиво проговорил он. – Вы не понимаете, от чего отказываетесь. Королевский сад, без преувеличения, великолепен в это время суток. Я знаю там один укромный уголок, который буду счастлив вам показать. Ну, что скажете? Ольгерд повернул голову и заставил себя встретиться с устремленным на него похотливым взглядом. – Вы очень любезны, господин Кох, но я вынуждена отклонить ваше предложение. К тому же, дядя вряд ли одобрит мою отлучку. Он оглянулся на о’Дима в поисках поддержки… и обнаружил на его месте только пустой стул. Паника тут же запустила ледяные пальцы ему за воротник и любовно пробежалась ими по позвоночнику. И как это, черт возьми, понимать? Заметив его растерянный взгляд, Хельмут широко улыбнулся, отчего лицо его на миг совсем потерялось в складках пухлых щек. – Ну-ну, не нужно так волноваться, прелестница. Как видите, ваш любезный родич достаточно нам доверяет, чтобы оставить наедине со своим сокровищем. А уж мы-то вас не обидим. Верно, дружище? – последнее относилось уже к Шервину. – Истинная правда, – сказал офирец и тоже улыбнулся, ничуть не скрывая мстительного триумфа. – Мы хорошо о вас позаботимся. Вы же помните, о чем именно мы вас просили? Ольгерд перевел взгляд с одного соседа на другого, чувствуя сильную досаду, к которой, помимо прочего, примешивалась солидная порция злости. Да, он был зол, еще как зол, потому что за все это время ему ни разу не пришло в голову усомниться в данном Господином Зеркало обещании – а ведь, если подумать, он имел все основания для подозрений. Я задет, милый, сильно задет. Неужели ты в самом деле считаешь меня способным на такую низость? А ведь он страшно, мучительно хотел ошибиться. Хотел, чтобы его доверие (если это вообще можно было назвать доверием) оказалось оправданным, и чтобы то странное, что он успел разглядеть в своем невообразимом спутнике – какое-то смутное, искаженное благородство - оказалось большим, чем игра его воспаленного воображения. Но разве с Господином Зеркало когда-то было иначе? Он ведь только и делал, что последовательно выбивал почву у него из-под ног. Потехи ради. Не в этот раз, со злой решимостью подумал Ольгерд. Будь что будет, а этим клопам я не дамся. – Я так не думаю, господа, – резко сказал он. – Не знаю, как обстоят дела здесь, но у меня на родине у слова «нет» есть только одно значение. Он успел еще насладиться ошарашенным выражением на вытянутом лице офирца, как в следующий миг вялая хватка на его запястье сделалась жесткой и неожиданно сильной. Ольгерд удивленно вскинул глаза на Хельмута и увидел, что его добродушная и слегка глуповатая физиономия изменилось почти до неузнаваемости. Творожная бледность щек уступила место безжизненной серости утопленника, глаза ввалились и блестели из темных впадин лихорадочным блеском, а улыбка с каждой секундой все больше смахивала на оскал. Как будто волк с большим трудом пытался удержать трещавшую по швам овечью шкуру. – Не упрямьтесь, дорогая, – произнесло это существо голосом, лишь отдаленно напоминающим прежний восторженный фальцет. Слова прозвучали нечетко и как-то глухо, словно во рту у говорящего внезапно стало мало места. Ольгерд пригляделся и увидел, что это было недалеко от истины: нижняя челюсть Хельмута выглядела заметно припухшей, как будто за несколько секунд беднягу поразил сильнейший флюс. – Нам и так пришлось вас долго ждать. Вы еще обещали рассказать мне анекдот, помните? – Помнит, конечно, помнит, – неприятно ухмыльнулся Шервин, поднимаясь из-за стола. Он не изменился в лице, но это еще ни о чем не говорило: Ольгерд был уверен, что эти ребята одного поля ягоды. – Сударыня любит пошутить. А мы любим посмеяться… Он начал подбираться к нему с другого бока, недобро сверкая глазами, и терпению Ольгерда настал конец. – Я буду кричать, – предупредил он, как никогда жалея, что не может прибегнуть к более эффективным методам защиты. Хельмут вопросительно поднял брови, переглянувшись со своим подельником. Шервин передернул плечами, но сделал это без особого раздражения, словно бы нисколько не сомневаясь в благополучном исходе затеянного. Ольгерду совсем не понравилась такая уверенность. – Кричать? – удивленно переспросил его Хельмут. – Помилуйте, но зачем, прелестница? У нас и в мыслях не было вам навредить! – для пущей достоверности он обиженно надул губы, что довольно дико смотрелось на его раздутом утопленничьем лице. – Боюсь, произошла досадная путаница – мы ведь искренне думали, что вы совсем не против нашей компании… Виноват, сударыня, трижды виноват. Позвольте же поблагодарить вас за приятный вечер, и не извольте беспокоиться – больше мы вас не потревожим, – и, галантно поклонившись, он припал к его руке в прощальном поцелуе. Ольгерда настолько сбила с толку эта неожиданная любезность, что он даже не осознал, что происходит, пока запястье не пронзила вспышка острой боли, за которой последовал противный чавкающий звук. Зашипев, он попытался выдернуть руку, но тщетно – Хельмут присосался к нему, как огромная жирная пиявка. Ольгерд покачнулся, успев еще подумать, как комично, должно быть, выглядит со стороны: впечатлительная барышня, не устоявшая перед ласками опытного ловеласа. А дальше все скрыла серая пелена. …Когда он очнулся, то уже стоял на ногах, и чья-то рука на талии настойчиво увлекала его в таинственный полумрак слабоосвещенного сада. Ольгерд моргнул, медленно перевел взгляд на левую кисть и с отвращением увидел на ней глубокие кровоточащие отметины. – Идемте, прелестница, – сладко промурлыкал Хельмут ему на ухо, и на этот раз к винным парам в его дыхании примешивался хорошо различимый металлический запах, от которого у Ольгерда мгновенно сжался желудок. – Шажок, еще один… Здесь недалеко. Собрав волю в кулак, он уперся ногами в землю, сопротивляясь желанию бездумно переставлять ноги. Язык словно прирос к небу, лишив его возможности звать на помощь. Прокушенная рука быстро пульсировала в такт биению сердца, и он в отчаянии ухватился за эту боль и отвращение, которое вызывали мысли об ее источнике. – Скорее, шайтан вас дери, – раздался сзади приглушенный голос Шервина. – Не привлекайте к себе внимание. – Я стараюсь, дружище, но девчонка упрямится, – в голосе Хельмута зазвучали знакомые обиженные нотки. – А я говорил брать кого-то попроще, – парировал Шервин. – Вокруг куча подходящих вариантов, но нет же, вам подавай заморский деликатес. Вот и мучаемся теперь. Да и родственничек у нее какой-то… странный. Несмотря на ступор, на этой фразе Ольгерд почти прыснул со смеху. Дружище, ты даже не представляешь, насколько. – А мне он понравился, – возразил Хельмут. – И вообще, критиковать легко, а я, между прочим, уже сто лет не практиковал технику внушения. Шервин недоверчиво хмыкнул. – Да, ровно сто лет! А, казалось бы, последний раз был совсем недавно… И куда летит время?.. Серая пелена снова накрыла Ольгерда душным облаком. Бессмысленный шум, доносящийся со всех сторон, неприятно бил по ушам, свет факелов слепил глаза, и с каждой проходящей секундой идея прогуляться в «укромный уголок» с этими сомнительными типами начинала казаться ему все более и более прилекательной. Хельмут снова потянул его за собой, и на этот раз он позволил подвести себя к ведущим в сад ступеням. Где-то глубоко внутри еще шевелились ростки протеста, но это ощущение было смутным и призрачным, как ускользающий сон. – Дамы и господа, минуточку внимания! Ольгерд резко остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие. По павильону прокатился удивленный шепот – гости, уже начавшие разбредаться кто куда, с пугающей синхронностью поворачивались к сцене, привлеченные этим веселым и звучным обращением. Его похитители замерли, переглянувшись. Гюнтер о’Дим стоял на краю деревянной платформы, засунув руки в карманы брюк и глядя на зрителей с загадочной улыбкой профессионального импресарио. В своем безупречном, пусть и слегка старомодном, черном костюме, с волосами, аккуратно зачесанными на сторону, в очках, скрывающих взгляд, но не ощущение от взгляда, он выглядел как никогда на своем месте. – Какого черта он вытворяет? Мы так не договаривались, – прошипел сзади Шервин, но Ольгерд не обратил на него никакого внимания. Господин Зеркало всегда умел напомнить ему о приоритетах. На сцену запоздало вскочил запыхавшийся церемониймейстер. Бросив опасливый взгляд во главу стола, где сидели царственные особы (происходящее явно не входило в программу и наверняка противоречило сложному придворному протоколу), он сделал несколько быстрых шагов к Господину Зеркало, но внезапно остановился, словно не решаясь подойти ближе. – Почтенный господин желает сказать тост? О’Дим улыбнулся. – Да, я хотел бы сказать несколько слов. Вы ведь не против? Несколько секунд на выразительном лице церемониймейстера можно было наблюдать ожесточенную борьбу между необходимостью следовать протоколу и соблюдать дипломатичность. Снова покосившись в дальний конец стола (Мирза коротко кивнул, почти сразу же опустив голову), он с поклоном отступил в сторону. – Прошу вас, – любезно сказал церемониймейстер. В свете факелов отчетливо виднелись струйки пота, поблескивающие у него на висках. Вокруг скрипели стулья – гости рассаживались по местам, предвкушая что-то необычное. Шервин и Хельмут еще раз переглянулись, прежде чем нехотя последовать общему примеру. – Для тех, кто меня не знает, – заговорил тем временем о’Дим, – а среди многоуважаемых гостей таких, конечно же, большинство – меня зовут Вильям Шварц. По призванию я ученый, и этим, пожалуй, можно ограничиться, ибо у меня нет никакого желания утомлять вас профессиональной болтовней. Мы с моей дорогой племянницей прибыли к вам из далекого Оксенфурта… – взгляд его, до того момента свободно скользящий по залу, остановился на Ольгерде, с легкостью выхватив его из толпы и буквально пригвоздив к месту. Несмотря на укол адреналина, Ольгерд испытал огромное облегчение – он знал, что о’Дим смотрит сейчас на него настоящего, видит его сквозь опостылевший маскарад, возвращая утраченное ощущение целостности. – А, вот она! Герда, поднимись-ка сюда, дорогая. Ольгерд повернулся к своим соседям, не удержавшись от ядовитой усмешки. Ступор окончательно рассеялся, оставив после себя лишь жгучее желание отыграться. - Господа, позволите вас покинуть? Шервин промолчал, с ненавистью глядя на него исподлобья. Хельмут моргнул – его расплывчатая физиономия каким-то непостижимым образом опять изменилась, вернув себе прежнее добродушное выражение. Если бы не пульсирующая боль в руке, Ольгерд легко бы поверил, что вся недавняя метаморфоза ему померещилась. – Разумеется, – рассеянно пробормотал он. – Ступайте, дорогая, ступайте. – Благодарю, – процедил Ольгерд, поднимаясь и оправляя юбку. Под прицелом любопытствующих взглядов он прошел между тесно расставленных столов, стараясь лишний раз не смотреть на сцену. Вид одинокой фигуры в черном, что возвышалась сейчас над толпой, излучая опасную притягательность, слишком уж напоминал ему давний кошмар. Иду, как приговоренный на казнь, крутилась в голове навязчивая мысль. Все, как он сказал. Добравшись до ведущих на помост ступеней, Ольгерд все-таки заставил себя поднять голову, скользнув взглядом выше линии остановившихся перед ним элегантных ботинок. О’Дим наклонился, с улыбкой протягивая ему руку. Помедлив, Ольгерд взял ее, немедленно пораженный тем, насколько же отличалось это прикосновение от всех прочих, что пришлось ему вытерпеть за этот невыносимо долгий вечер. Насколько невыразимо интимнее оно было, несмотря на всю свою внешнюю безобидность. Затем физический контакт, милосердно короткий, оборвался, и он занял место возле о’Дима, созерцая ряды повернутых к ним смуглых лиц, среди которых резкими пятнами выделялись похожие на бледных призраков иноземцы. – Ну, что ж, – сказал о’Дим, болезненно напомнив Ольгерду о другом инциденте, где ему довелось услышать такие же слова. – Вот мы и в сборе. Он отметил, что публика совсем притихла, глядя на Господина Зеркало с безраздельным вниманием, точно кролики на гипнотизирующего их удава. Даже принцесса перестала напоминать застывшую статую: теперь она сидела, подавшись вперед и завороженно приоткрыв рот, что, впрочем, не сделало ее привлекательнее. Мирза, однако, по-прежнему не казался вовлеченным в происходящее – он смотрел на сцену, но мыслями явно пребывал в другом месте. Судя по глубоким вертикальным морщинам, прорезавшим высокий лоб, они были далеки от приятных. В тишине за спиной кто-то неловко прокашлялся. Ольгерд обернулся, увидев вконец сбитого с толку церемониймейстера. – Прошу прощения, господин Шварц…. Вы, кажется, хотели сказать тост? О'Дим театрально закатил глаза. – Так не терпится выпить, любезный? Впрочем, соглашусь, вам это пошло бы на пользу. Для мастера развлечений вы ужасно напряжены. По залу прокатилась череда смешков. Церемониймейстер покраснел и сделал решительный шаг вперед, чем мгновенно заслужил уважение в глазах Ольгерда. – Господин, в противном случае я буду вынужден просить вас… – Да помолчите вы, зануда! – внезапно прозвучал капризный голос королевы. – Еще одно слово, и я немедленно прикажу вас уволить. Лицо церемониймейстера из пунцового стало пепельным, и он поспешно отступил за кулисы. Ольгерд подумал, что увольнение пошло бы ему на пользу. В эту минуту бедняга должен был уже всерьез ненавидеть свою работу. О’Дим улыбнулся и отвесил изящный поклон слегка зардевшейся королеве. – Благодарю, Ваше Величество. Итак, как вы уже знаете, я своего рода ученый. Звучит ужасно скучно, не правда ли? Ученый – не чародей, способный по щелчку пальцев изменять реальность и подчинять себе грозные силы природы. А между тем, у этих двух профессий гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Оба – и чародей, и ученый – призваны воплощать в жизнь самые дерзкие замыслы, чтобы сделать этот мир чуточку совершеннее, чуточку приятнее для жизни. И именно такой замысел долгие годы вынашивал ваш покорный слуга, чтобы предоставить вам сегодня в качестве скромного подарка. Ночной ветерок тихонько бренчал развешенными по павильону гирляндами, редко перекрикивались над головой пестрые птицы. Других звуков не было – стих даже шепот. Они смотрели на него во все глаза, полностью завороженные, и Ольгерду все больше казалось, что он находится в центре огромной паутины, окруженный дергающимися в ней букашками. – Предметом моего исследования, – сказал о’Дим, – всегда было зло. На этих словах Мирза вскинул голову и впервые поглядел на сцену резко и осмысленно. – Да, – продолжал о’Дим, словно бы не замечая этого взгляда, – большую часть своей жизни я потратил на изучение природы зла и сопутствующего ему хаоса, этого извечного врага заведенного Создателем порядка. Отбросив ложную скромность, скажу, что изучил его как свои пять пальцев и пришел к весьма неутешительному выводу. За всю нашу богатую историю никто – ни ученый, ни чародей – не нашел такого способа или средства, что позволило бы нам действенно противостоять злу. Испокон веков, задолго до катаклизма враждебные силы вмешивались в нашу жизнь, сея горе и разрушение, лишая человека и той малой доли счастья, что, я верю, уготована ему Всевышним. И потому все больше меня занимал вопрос: как научиться им противостоять? Как бороться с тем, что, на первый взгляд, совершенно неподвластно нашей воле? Ольгерд скользнул взглядом по зачарованным лицам и ничуть не удивился, наткнувшись на озлобленную физиономию Шервина. Хельмут дернул его за рукав и что-то быстро зашептал ему на ухо, но офирец даже не шелохнулся, продолжая буравить Ольгерда своими маленькими прищуренными глазами. Зря стараешься, приятель. Сложно напугать того, кто сидит на спине паука. – Но я вижу, что некоторые из вас уже теряют терпение, – со смешком заметил о’Дим. – А посему предлагаю оборвать затянувшуюся прелюдию и перейти от слов к делу. Дамы и господа! – он повысил голос, без труда заполнив им весь павильон. – Позвольте без лишних отступлений представить вам плод моих многолетних изысканий. О’Дим повернул к нему голову, и Ольгерд едва удержался от того, чтобы не сделать шаг назад. Паук стряхнул со спины обнаглевшую букашку, чтобы напомнить ей ее место. – Герда, покажи почтенной публике наше сокровище. Пояснений не требовалось – Ольгерд сразу понял, что он имеет в виду. Пальцами, которые казались (ха-ха, какая ирония) совершенно чужими, он медленно извлек шкатулку из рукава и вытянул перед собой, держа на уровне груди. Гладкое дерево легонько вибрировало в его взмокших ладонях, посылая по телу волны тошноты и заставляя горло сжиматься. Публика ахнула и синхронно подалась вперед. Ольгерд сомневался, что причиной тому был нехитрый фокус с рукавом – здесь привыкли к красочным чудесам, на которые не скупились мастера-иллюзионисты. И все-таки в том, как они смотрели на шкатулку, было такое искреннее восхищение, что его посетила абсурдная мысль: должно быть, со мной что-то не так, иначе почему я чувствую такой ужас? – Перед вами мое новейшее изобретение – совершенный поглотитель энергии, – с гордостью проговорил о’Дим, не спеша обходя его по кругу. Ольгерд с трудом заставил себя не вертеть головой. По спине и верхней части рук вовсю ползали мурашки. – Даже в руках хрупкой девушки он может стать очень мощным оружием – и при этом абсолютно безопасным в применении. – Как он действует? – с жадным интересом спросила королева. Ольгерд заметил, что она была единственной, кого почти не затронули чары шкатулки – вместо этого ее восторженный взгляд был всецело прикован к Господину Зеркало. О’Дим улыбнулся. – Очень просто, Ваше Величество. Принцип работы этого прибора во многом схож с работой обыкновенного магнита… или, если угодно, зеркала. Заряд контрсилы, установленный внутри, исправно отражает любое направленное на него воздействие, будь оно грубым физическим или же более тонким энергетическим... – он прервался, внезапно вытащив из-за пояса небольшой метательный нож. – Герда, встань сюда. Сейчас мы проведем демонстрацию. Ольгерд резко развернулся, устремив на него ошалелый взгляд. Это что еще за фокусы?! – мысленно завопил он, но, естественно, не получил ответа. – Смелее, – подбодрил его о’Дим, ловко перебрасывая нож из руки в руку. Свет факелов оранжевыми бликами танцевал на очень остром с виду лезвии. – Не заставляй почтенную публику ждать. Ольгерд поплелся на указанное место, очень остро ощущая свой переполненный мочевой пузырь и жалея, что накануне так и не успел облегчиться. Вопреки всякой логике он продолжал надеяться, что это всего лишь очередная шутка, безобидный розыгрыш на потеху толпе. Но, судя по всему, в этот раз о’Дим был настроен более чем серьезно. – Ты уверен, дядя? – вырвалось у него – и наверное, сковавший его ужас слишком уж явственно читался у него на лице, потому что кто-то из зрителей весело выкрикнул: «пощадите девочку, Господин Шварц, лучше прирежьте нашего церемониймейстера!». О’Дим рассмеялся – смех его оказался настолько заразительным, что тут же был подхвачен остальными, пролетев над рядами столов, как чумная бацилла. – Не беспокойтесь, друзья – Герда просто немного стесняется, – он заговорщицки подмигнул Ольгерду. – Мы уже не раз проделывали этот эксперимент, правда? Ольгерд кивнул, скрежеща зубами. – Главное – не выпускай шкатулку. Ну, ты готова? Он снова кивнул, крепче сжимая неприятный предмет, хотя больше всего хотел его бросить – в толпу, в самого Господина Зеркало, куда угодно – главное, подальше от себя. Вибрация усилилась, эхом резонируя в его стиснутых зубах. Зрители замерли в почтительном молчании. Еще недавно Ольгерду показалось бы странным, что никто из них даже не усомнился в успешном исходе демонстрации – но не сейчас. Он слишком хорошо видел их околдованные лица. Их лица полны жадного ожидания, и от того кажется, что все они одного пола и возраста Ольгерд поежился, сдерживая нарастающую дрожь и решительно (как ему хотелось надеяться) встретил взгляд Господина Зеркало. О’Дим отошел еще на несколько шагов, держа нож в чуть отведенной назад руке и сосредоточенно прицеливаясь. Ольгерд остался стоять прямо, игнорируя оглушительные вопли разума: «пригнись, немедленно пригнись, идиот!». В ямочке у основания шеи, куда, несомненно, вот-вот должно было вонзиться острое лезвие, не унималась навязчивая щекотка. Быстрее, черт тебя дери. Чего ты медлишь? Словно в ответ на эту своеобразную молитву, о’Дим улыбнулся и, коротко размахнувшись, разжал пальцы. Публика ахнула – к вящему неудовольствию Ольгерда, скорее в восхищении, нежели от ужаса. Раздался свист, в воздухе мелькнул серебристый росчерк, а затем нож резко изменил свою траекторию, исчезнув в жадно захлопнувшейся пасти шкатулки. Ольгерд не успел увидеть ее изнутри – все произошло в мгновение ока – но хорошо почувствовал ощущение сосущей пустоты, как будто в пространстве между его ладонями вдруг образовалась черная дыра. Абсолютный нуль. Полное небытие. Это смерть, с холодным ужасом подумал он. Я держу в руках смерть, и никто даже не догадывается об этом. Спустя секунду павильон взорвался залпом оглушительных аплодисментов. – Потрясающе! – Необыкновенно! – Настоящее чудо! – Благодарю вас, друзья, – улыбнулся о’Дим, отвесив публике еще один изящный поклон. – Как видите, область применения поглотителя очень велика. Пока он при вас, вы фактически становитесь неуязвимыми для любых видов оружия, всевозможных проклятий, а также потусторонних сил высшего порядка… скажем, демонов и прочих враждебных сущностей. Ольгерд снова невольно посмотрел на принца. Перемена была разительной. Теперь Мирза выглядел как человек, внимающий жизненно важную для него информацию – так мучимый страшной болезнью ловит каждое слово врача, или грешник на проповеди впитывает слова, что выведут его к спасению. – Значит, про сабли отныне можно забыть? – усмехнулся пожилой офирец с седыми усами и уродливым рваным шрамом через все лицо. – Хороши же будут наши бойцы с ларцами наперевес! – Вовсе нет, почтенный, – вежливо возразил о’Дим. – Как вы сами видели, прибор легко помещается в рукаве. Кроме того, физический контакт с носителем нужен лишь на первых порах. А дальше защита будет срабатывать даже на расстоянии многих миль. Снова аплодисменты, еще более бурные. Ольгерд опустил взгляд на шкатулку. То, что говорил о’Дим, было похоже на правду и наверняка отчасти ей являлось, но это делало скрытую ложь только опаснее. Ему вспомнилась старая притча о том, как три слепых мудреца одновременно пытались описать слона по разным частям его тела, и как все трое пришли к неверному выводу. Быть может, эта странная вещица действительно могла уберечь обладателя от любой опасности, но кому, как не ему было знать: чем больше могущество, тем страшнее цена? – Будут еще желающие? – поинтересовался тем временем о’Дим. Гости заерзали на своих местах. Дамы смущенно захихикали. – Смелее, смелее, друзья! – улыбнулся о’Дим. – Вам нечего бояться, эксперимент совершенно безопасный, за это я ручаюсь головой. Ну, кто еще желает поучаствовать? Может быть, вы, господин? – он перевел взгляд на Шервина, и Ольгерд со злорадством отметил, как тот вздрогнул от неожиданности, и как сильнее побелел сидящий возле него Хельмут. – Нет, благодарю, – проскрежетал офирец. Издалека его голос звучал еще неприятнее. – Я не любитель подобных фокусов. О’Дим очень убедительно изобразил негодование, высоко вскинув брови над линзами очков. – Фокусов, любезный? Уверяю вас, мое изобретение отвечает всем критериям научности, одним из которых, как вы, несомненно, знаете, является эмпирическая проверяемость. И теперь мы настаиваем, чтобы вы поднялись на сцену и сами в этом убедились. Верно, дамы и господа? Зал прогудел единодушное согласие. Шервин нехотя встал и прошествовал к сцене, неуклюже взобравшись по ступеням. Ольгерд стоял неподвижно, глядя в зал и сдерживая ухмылку. Теперь, когда внимание о’Дима переключилось на третье лицо, он снова почувствовал себя в безопасности. – Герда, дай господину… как вас зовут, любезнейший? – Шервин Файзи. – … дай господину Файзи наш прибор. – Хорошо, дядя. Улыбнувшись и получив в ответ взгляд, весьма далекий от приветливого, Ольгерд протянул офирцу шкатулку. Разжав пальцы, он не смог сдержать облеченного выдоха – по ощущениям с его груди только что свалился огромный, не меньше нескольких тонн, камень. Из любопытства он взглянул в лицо Шервину, но его мрачное выражение не изменилось ни на йоту. - Как видите, дорогие друзья… – начал было о’Дим, но вдруг остановился, нахмурившись: шкатулка в руках Шервина сильно завибрировала, а из-под крышки повалили тонкие струйки черного дыма. – Что это? – резко спросил офирец, делая шаг назад и держа шкатулку на вытянутых руках. – Что происходит? Зрители приподнялись на своих местах, чтобы получше видеть происходящее. – Любопытно, – проговорил о’Дим, легко перекрывая поднявшийся шум. – Прибор указывает на присутствие среди нас потусторонней силы. И, если я не ошибаюсь, то сигнал исходит прямо от вас. Шервин отступил еще на шаг, как-то странно встряхнув руками. Спустя секунду Ольгерд понял, что он пытается отбросить шкатулку, но та липла к его рукам, словно приклеенная. – Что это значит, шайтан побери?! – выкрикнул он, весь перекосившись от страха и злости. – Бросьте, дорогой мой, вы же и так все отлично понимаете, – беззаботно отозвался о’Дим. – Довольно притворяться. Шкатулка упала на деревянные доски с негромким стуком. Крышка распахнулась, и завеса черного дыма окутала Шервина с головой. Кто-то из зрителей вскрикнул, но этот звук быстро потонул в общем возгласе ужаса, когда дым рассеялся, явив скрывавшееся за ним уродство. Возникшая на месте офирца тварь выглядела так, словно сошла с гравюры какого-нибудь безумного художника-апокалиптиста. Несмотря на относительно человекообразную форму, больше всего она напоминала огромного белесого слизня с выпуклыми, покачивающимися на коротких стебельках, глазами, полным отсутствием носа и неестественно широкой пастью, полной длинных игольчатых зубов. При мысли о том, что такая же тварь недавно присасывалась к его руке, Ольгерда снова затошнило. – «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Шервин Файзи обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое», – с усмешкой проговорил о’Дим и нагнулся, бережно подбирая шкатулку. Существо разинуло пасть, угрожающе заверещав. Публика заволновалась. Кто-то из особо чувствительных хлопнулся в обморок, в том числе и надменная принцесса. Мирза даже не повернулся в ее сторону – его лихорадочно горящий взгляд не отрывался от сцены. Поискав глазами Хельмута, Ольгерд увидел только пустое место – очевидно, хитрец решил не дожидаться своего приятеля. – Еще одна замечательная функция поглотителя, о которой стоит упомянуть, - сказал о’Дим, словно не замечая царившей вокруг суматохи, – это его способность срывать покровы. Иными словами, с высокой точностью выявлять истинную суть вещей. Материя груба и легко поддается искажению, но прибор не позволяет вас обмануть. Не вызывает сомнений, что этот, с позволения сказать, господин проник сюда из низших слоев реальности, ведомый злым умыслом… – Это ложь! – заверещал Шервин. В нынешнем облике его голос был гнусавым и булькающим. – Шарлатанство! Немедленно верните мое тело! – Ах, шарлатанство? – воскликнул о’Дим, внезапно схватив Ольгерда за руку и торжествующе демонстрируя публике след от укуса. – А это тогда что, кровопийца? Друзья, смотрите! Эта тварь весь вечер подбиралась к моей девочке! – Чего вы ждете? – крикнула королева, пронзительностью голоса не уступая человекообразному слизню. – Стража! Убейте это чудовище! Это решило дело. В попытке избежать ятаганов бросившейся ему наперерез охраны, существо бестолково заметалось по сцене, очевидно, совершенно потеряв над собой контроль. Почтенные гости повскакивали с мест и с воплями кинулись врассыпную, игнорируя тщетные призывы сохранять спокойствие. Ошалев от суматохи, Ольгерд начал поворачиваться к о’Диму, и в этот момент существо с неожиданной прытью набросилось на него со спины, намертво прижав к себе мясистыми передними конечностями, лишь отдаленно напоминавшими руки. От дряблой желеобразной кожи умопомрачительно несло илом и тухлой рыбой. – Прочь! – оглушительно завыло оно, щелкая зубами у него над ухом. – Всем отойти, или девчонке конец! Стражники переглянулись и быстро двинулись в обход, знаками договариваясь о перегруппировке. Ольгерд собрался уже применить один из хорошо знакомых ему боевых приемов – и к черту конспирацию, слишком уж невыносимой была эта омерзительная вонючая близость – когда о’Дим внезапно шагнул к нему, улыбаясь поистине дьявольской улыбкой. – Отпусти даму, дружок, – тихо сказал он, обращаясь к твари у него за спиной. – Она мне еще нужна. Хватка на его плечах резко разжалась, и Ольгерд поспешно отковылял в сторону. Существо, бывшее Шервином, смотрело на Господина Зеркало выпуклыми шарообразными глазами, и теперь в них читался такой непереносимый ужас, что на мгновение Ольгерду даже стало его жаль. – Как… – сдавленно булькнуло оно. – Вы? - Я, – усмехнулся о’Дим и открыл крышку. Снова повеяло пустотой, и сначала Ольгерду показалось, что он видит в воздухе сотни крошечных черных песчинок. Приглядевшись, он понял, что ошибся – никакие это были не песчинки, а крошечные, с игольное ушко, дыры, точно сам воздух вдруг скис и покрылся ржавчиной. Издав душераздирающий вопль, существо мгновенно растаяло у него на глазах. На деревянном настиле осталась темная маслянистая лужа. – Ты в порядке? – повернулся к нему о’Дим. – Лучше… не бывает. Ольгерд покачнулся, чувствуя, как стремительно возвращается отхлынувшая ненадолго слабость. Вместо того, чтобы рассеяться, черные точки сгустились перед глазами, заслоняя весь обзор. Смутно он отдавал себе отчет, что о’Дим нагнулся над ним и настойчиво бьет по щекам. На ум пришла другая ситуация, где с такой же абсурдной старательностью эти руки втирали в него крем, и несмотря на близость обморока, его разобрал смех. – Господин Шварц? – раздался сверху смутно знакомый голос. – Насчет вашего изобретения… Я хотел бы переговорить с вами наедине. Пауза. Ольгерд лежал, вслушиваясь в отдаленные крики и усиливающийся звон в ушах. А потом о’Дим ответил, и от улыбки в его голосе мороз прошел по коже. – Почту за честь, Ваше Высочество.