Клин клином

Мирза поднялся из-за тяжелого письменного стола (Зульяр иногда шутил, что лучшей баррикады на случай штурма просто не найти), с хрустом потянул спину и на затекших ногах проковылял к тускло освещенному балкону. Внизу дремал дворцовый сад с его бесконечными зелеными лабиринтами, в большом пруду мирно плескалась вода. И зачем только люди придумали заживо хоронить себя в четырех стенах, когда вокруг царит такая красота, такая... свобода? Неудивительно, что Сирват сбежал при первой возможности, а отец после стольких лет взаперти окончательно повредился умом. Стены давили - их строили не для комфорта жильцов, а чтобы повергать в восхищение приезжих. Каждая деталь золоченого чудовища буквально вопила о своем величии и важности. Как же там высечено над воротами… "Вечное счастье и гордость потомкам"? Ну, и чем тут гордиться? Тем, что у отца в какой-то момент стало так много золота, что он уже не знал, куда его девать? Мирза медленно обошел широкую площадку, привычно скользя ладонью по гладкой поверхности перил. В одном месте зияла еле заметная шероховатость - он не знал, как она там появилась, но каждый раз, натыкаясь на нее, испытывал что-то сродни удовлетворению. Все же ничто так не уродует вещь, как отсутствие недостатков. Вечное счастье... Мирза криво усмехнулся. Когда он станет королем, надо будет издать указ приравнять слова "вечность" и "обман". Чтобы больше не возникало путаницы. Для большинства подданных Маниса счастье кончилось вместе с обвалом рубиновой шахты, а для короля - со смертью старшего сына. Впрочем, отцу еще повезло, он хотя бы прожил жизнь не зря. Нибрас был прирожденным правителем - именно он положил конец бесконечным междоусобицам и сумел заново отстроить полуразрушенную столицу. Наверняка он радовался, и совершенно заслуженно, приказывая прибить над воротами дурацкую табличку. Что же до него самого, когда-то Мирза верил, что будет счастлив, унаследовав отцовский трон. Скоро это желание исполнится, и что ждет его впереди? Куча нерешенных проблем, золоченый склеп уже при жизни и жена, о которой он знает только, что она терпеть не может принимать пищу на глазах у незнакомцев и очень надеется, "что они смогут достойно сосуществовать в браке". Нет, счастья здесь нет и не предвидится, и если бы он понял это раньше, сейчас не терзался бы бессонницей. Облокотившись на перила, Мирза вдохнул сладковатый запах ночных цветов и прикрыл глаза. Как тяжело ему пришлось накануне, как невыносимо тяжело... С той самой минуты, как проснулся под грязно-розовым небом с гнетущим предчувствием беды и желанием бежать подальше и без оглядки. Только бежать все равно было некуда, а беда уже поджидала его в саду, притаившись под заляпанным кровью покрывалом. Мирза так и смог до конца убедить себя, что лежавшее на носилках месиво было его советником, но смерти не было никакого дела до его сомнений. Она брала то, что ей причиталось, и убиралась восвояси... чтобы рано или поздно вернуться. Дальше все было как во сне. Мирза совершенно не помнил, как добрался до покоев. Оставшись один, он запер дверь и остановил блуждающий взгляд на резном комоде, где хранилась припасенная на черный день коробочка с опиумом. Что ни говори, а день и правда выдался чернее некуда. Терпкий дым помог бы это исправить - он хорошо отключал мозги и вызывал безмятежное, почти идиотическое веселье. Появись Мирза в таком виде на праздничном вечере, его недоброжелатели, несомненно, взвыли бы от восторга, но… какая теперь разница? Пусть говорят, что вздумается. От слухов еще никто не умирал, а в свете последних событий он бы с радостью хлебнул и огненной воды, но достать ее в Офире посложнее, чем легендарный скипетр Пророка. Праздник за три дня до свадьбы, ради богов, ну зачем? Ясно, чтобы задобрить почетных гостей в надежде на будущую поддержку. Дипломатия, провались оно к трехглавым шакалам, а ведь когда-то Манис не зависел от чужих подачек. Впрочем, мать и ее сторонники справедливо полагают, что брак на луноликой Нардан это исправит. На что на что, а уж на бедность дружественные сиалкийцы не жалуются. Он женится на богатой наследнице, отец скоро умрет, вместе с его смертью замолчат и недовольные - а значит, все заживут долго и счастливо, как и грозила треклятая надпись. Мирза с отвращением потянулся к расписной коробочке, как вдруг сбоку что-то яростно блеснуло. Он захлопнул дверцу комода и резко повернулся. Одинокий луч солнца пробился сквозь небрежно задернутые шторы и косо падал на ковер, напоминая оброненный слиток золота. Ничего необычного, но почему-то при взгляде на пылающий прямоугольник что-то встрепенулось у него в груди, и Мирза рухнул на колени прямо там, где стоял, а губы сами зашептали заученные с детства слова молитвы. Он молился как одержимый, как никогда еще не молился. Он раскаивался во всевозможных грехах и обещал все исправить, клялся по десять раз на дню совершать подношения, просил Всевышнего об упокое души Зульяра, и о том, чтобы брат спал спокойно - теперь, когда тело запоздало предали земле, на это хотя бы появилась надежда. Просил, чтобы восторжествовала справедливость, ведь если там наверху и правда кто-то есть, он не должен допускать бессмысленных смертей... Когда таинственный луч скрылся за набежавшим облаком, Мирза встал и отряхнулся. Религиозный пыл поугас, зато на смену ему пришла решимость. Скоро в его руках окажется судьба государства, и он распорядится ей по совести, пусть внутри по-прежнему чувствует себя самозванцем. Кто же мог знать, что не предвещавший ничего хорошего вечер вдруг обернется такой неожиданной удачей? Крики, столпотворение, жуткая морда непонятной твари, позеленевшая физиономия принцессы, разом утратившей напускную жеманность. До этого Мирза с похожим ужасом думал о грядущей брачной ночи. "Надеюсь, вы будете часто посещать мои покои", вспомнил он брошенные прохладным тоном слова, и вдруг совершенно неожиданно для себя расхохотался. Смех прокатился по саду, спугнув задремавшую на ветке птицу. Мирза прижал руку ко рту и отступил в тень, испугавшись звука собственного голоса. Мог ли он предположить, что снова будет смеяться, да еще и так скоро? После смерти Зульяра сама мысль об этом казалось кощунством, но чувство вины не пришло. Может, и неправильно, что он хохочет как сумасшедший, попеременно думая то о сексе с будущей женой, то о смерти единственного друга, но что с того? Жизнь состоит из парадоксов, и только смех не дает рехнуться во всей этой дикой бессмыслице. Сзади послышался негромкий мелодичный звон. Мирза вздрогнул, но тут же расслабился. Звук шел от стола, на котором покоилась привезенная оксенфуртским ученым шкатулка. Ученый предупредил его, что прибор может вести себя необычно, но заверил, что никакой реальной опасности нет. “Только упаси вас Всевышний открывать крышку”, - добавил он, по своему обыкновению, мягко улыбнувшись. Еще недавно Мирза поостерегся бы так слепо доверять чужеземцу, каким бы ученым тот ни был, но после вечернего происшествия у него не осталось сомнений, что Вильяма Шварца ему послало само небо. Ученый действительно словно бы пришел в ответ на его молитвы. От него веяло спокойной уверенностью, которая передавалась каждому, кто его слушал. Именно такого человека не хватало во дворце после смерти старика Аамада. Именно такой человек мог ответить на его вопрос и предложить решение. Мирза не решился открыть ему все (о некоторых вещах он будет молчать и на смертном одре), но рассказал достаточно, чтобы в очередной раз убедиться - происходящее с ним не могло быть случайностью. К его огромному облегчению, ученый придерживался того же мнения. "Думаете, все дело в проклятье?" - напрямик спросил его Мирза. Недосказанным повис между ними второй вопрос: а не сам ли я навлек его на себя, черной завистью проложив тоннель в бездну, откуда явилось нечто под маской торговца? "Нет такого проклятья, которое нельзя было бы снять, Ваше Высочество, - в своей спокойной манере ответил ученый. - Я подумаю, как вам помочь, а шкатулка пусть пока побудет здесь. Для вашей безопасности” Тонкая мелодия успокаивала и настраивала на благодушный лад. Мирзой вдруг овладела неопровержимая уверенность, что теперь все будет хорошо, что так или иначе все обязательно наладится. Даже невыносимый груз утраты, весь день тянувший его к земле, куда-то исчез. Он и сам не понимал, как такое возможно, но чувства не лгали: просто отчего-то стало легче на сердце. Легче стало дышать. Когда Всевышний только создал этот мир, в нем не было тьмы, и люди жили в любви и согласии. Даже низшие демоны восхищались этой гармонией и не осмеливались нарушать ее кознями, склоняясь пред величием Творца. Лишь Трехголовый Шакал, которого за гнусный нрав в незапамятные времена изгнали в самый дальний уголок Вселенной, не разделил всеобщей радости и задумал подлую месть. Прикинувшись безобидным паломником, он забрался на самую высокую гору и кривыми острыми зубами прогрыз дыру в небесном своде. Так в мир хлынула тьма, и на смену дню стала приходить беспросветная ночь, расшатывая умы и вселяя в сердца гнев и отчаяние. Когда садилось солнце, люди теряли веру в Отца своего, творили бесчинства или же дрожали от непреодолимого страха. Тогда Всевышний, исполненный бесконечной жалости и видя страдания детей своих, вырвал из груди сердце и разбил его о небесную твердь. Сердце раскололось на мириады звезд, и с тех пор они неустанно освещают путь слабым и заблудшим... Кажется, это было вчера: статный мужчина с черной бородой и волевым взглядом стоит на вечерней террасе, обняв за плечи двух мальчишек в смешных длинных халатах. Вот он поднимает руку и указывает на звезды - драгоценные камни сверкают на сильных пальцах, словно и впрямь снятые с небесного бархата светила. - Отец, но разве звезды не есть самосветящиеся сгустки газа? - робко спрашивает Мирза. - Учитель Насим говорит, что наш мир произошел в результате Большого Взрыва... Нибрас досадливо морщится. Тяжелая ладонь больше не касается плеча, и вместе с ней уходит редкое тепло. Мирза ежится, чувствуя растерянность и привычный стыд - зачем он вообще открыл рот? - Разумеется, никто не отрицает светскую версию происхождения мира, но только глупец станет умалять значение веры перед наукой, - жестко говорит отец. - К тому же речь сейчас не об этом. Кто скажет мне, отчего так важно помнить старые сказания и легенды? Вопрос адресован обоим, но отец смотрит только на Сирвата. Мирза этому даже рад, потому щеки у него пылают так, что, кажется, вот-вот начнут светиться в темноте. Братец улыбается, он явно не слушал отца, а думал об очередной проказе - насыпать сушеных жуков в букет ничего не подозревающей служанке или вымазать воском учительскую доску - но он находчив и умеет говорить именно то, что от него хотят услышать. - Чтобы мудро управлять государством? Хулиган даже не старается, но на лице короля расцветает довольная улыбка и он с нежностью треплет старшего сына по черной кудрявой головке. - Верно, Сирват. Из любой легенды можно извлечь хороший урок. Чему может научить эта? - М-м-м… о происхождении небесных светил? - предполагает братец, разглядывая новенький перстень - подарок за успехи в фехтовании. Сам Мирза таким достижением похвастаться не может - в этом году он слишком часто болел. "Дурак. Ясно же, что о надежде", презрительно думает он, но не решается высказать догадку вслух. - Не совсем, - улыбается Нибрас. К ошибкам старшего сына он на удивление снисходителен. - Легенда говорит о том, что никогда нельзя терять надежду, - его голос делается одновременно тише и строже. - Помните об этом, дети мои. Ибо слабые и заблудшие будут всегда, и в темный час именно вам придется выводить их к свету. Когда же вас самих одолеют страхи и сомнения, взгляните на ночное небо, вспомните о мудрости и милосердии Всевышнего, и сами будьте во всем подобны ему. А теперь помолимся. Творец наш вечный, всемогущий, всеведящий, правосудный, всемилостивый, везде присутствуй... Мирза осторожно тряхнул головой, с облегчением отметив, что весь день долбившая виски боль наконец спрятала своё тупое кайло. Открыв глаза, он задумчиво взглянул на звезды. Далекие огоньки, голубовато-белые, холодные, бесконечно холодные… но сегодня их сияние казалось особенно чистым и ярким. Возможно ли, что в этот раз их загадочный узор предрекал если не освобождение, то хотя бы передышку от постигших его невзгод? Быть может, Всевышний все же услышал его молитвы и дал ему второй шанс? Взгляд скользнул по ряду спящих темных окон напротив и зацепился за одно на верхнем этаже, где, несмотря на поздний час, еще горел желто-оранжевый свет. С минуту Мирза стоял в раздумье, а затем повернулся и быстрым шагом вышел из покоев, на ходу кивнув низко склонившим головы часовым. … По дороге на королевскую половину ему пришлось миновать еще несколько караулов. Поклоны здесь были небрежнее, а взгляды - холоднее. Отца окружали верные люди (в том числе и те, кто помнил его еще по первым походам) и все они с завидным единодушием разделяли нелюбовь монарха к единственному уцелевшему наследнику. Рано или поздно от них придется избавиться. Мирза был не в восторге от этой идеи, но понимал, что иначе смуты не избежать. Большинство подданных примет его - если не из чувства долга, то взамен на достойное жалованье и должности - но только не “старики”. Эти будут стоять на своем до последнего. Новый коридор оканчивался тяжелым занавесом, у которого дежурил бессменный Керуш - высокий мужчина неопределенного возраста с надменным лицом и внушительным носом, которого Сирват за сходство с пресловутой птицей метко прозвал Пеликаном. Как всегда, завидев Мирзу, сей господин поджал губы, а в блеклых выпуклых глазах мелькнул намек на неприязнь - в детстве во время редких визитов к отцу Мирза всегда ежился под этим взглядом. "Тебе здесь не место, мальчик", словно бы говорил он, "и мы оба это знаем". За прошедшие годы Керуш почти не изменился, разве что еще больше усох и взял привычку носить уродливый цветастый тюрбан, что, впрочем, ничуть не умаляло его достоинства. - Его Высочество желает видеть Его Величество? - тон хранителя покоев был безупречно учтивым. Что ни говори, он был старой закалки и в совершенстве владел собой. Не зря мать ненавидит Пеликана больше других - этого не проймешь ни подкупом, ни угрозами. - Да, Керуш. - Осмелюсь заметить, сегодня вас не ждут. Хорошая уловка, но сегодня она не сработает. Мирза скрестил руки на груди, нахмурился, постаравшись добавить в голос недостающей стали: - Но я все-таки пришел, так что потрудись меня объявить. - Как будет угодно Вашему Высочеству, - еле уловимая издевка в голосе. Пеликан отвесил поклон и скрылся за тихо вздохнувшим занавесом. Обидно, а главное, он даже не может как следует разозлиться на напыщенного мерзавца. Он не тот, кто им нужен, он не сын своего отца и, похоже, никогда им не будет. Мирза понимал, каким его видят, и все равно это было несправедливо. Он не виноват, шакал побери, что Сирват мертв… Так уж не виноват? … а ему приходится разбираться со всей этой заварухой. Пеликан снова возник в поле зрения, еще более напыщенный, чем минуту назад. Еще бы, ведь он только что побывал в личных покоях короля и волен заходить туда когда угодно, в то время как родному сыну для этого приходится униженно ждать приглашения! Помолчав - чуть дольше допустимого - он отодвинул занавес и сообщил с подчеркнутым сожалением: - Его Величество ждет, но должен вас предупредить: он неважно себя чувствует и нуждается в отдыхе. Постарайтесь не злоупотреблять его временем. Это было самым настоящим оскорблением, но Мирза сдержался, наверняка разочаровав ждущего скандала Пеликана. Не удостоив лакея вторым взглядом, он миновал скрытый за занавеской небольшой альков и вошел в приоткрытую дверь. Здесь всегда чересчур жарко топили, но нынешняя ночь была достаточно холодной, чтобы это почти не доставляло неудобства. Мирза не был у отца больше двух недель, и с последнего раза все осталось по-прежнему, не считая военного трофея на месте старинной вазы, угодившей королю под руку во время очередного приступа. Несмотря на почтенный возраст, бросал он метко: пролети снаряд на пару дюймов правее, Мирза наверняка лишился бы глаза, а то и жизни. Очень вероятно, что старик этого и добивался. Видит Всевышний, он не пролил бы по нему лишних слез. Отец был не один. На краю роскошного, застеленного шкурами ложа примостилась совсем юная наложница, старательно втирая пахучую мазь в дряблую, покрытую седыми волосками грудь. Нибрас аль Малик, когда-то грозный воин и самый могущественный человек в Офире, а нынче просто больной старик со вздорным характером, подслеповато сощурился, приподнявшись на подушках. Косматые брови удивленно поползли вверх, а тонкие, точно из пергамента вырезанные губы, брезгливо дрогнули. - Кто это, Генже? - проскрежетал отец, обращаясь к наложнице. Раньше при звуках этого голоса сердце Мирзы едва ли не выпрыгивало из груди, но теперь, глядя на высохшую тень некогда внушавшего трепет исполина, он испытывал лишь горькую смесь обиды, презрения и жалости. Отец продолжал смотреть на него, очень достоверно изображая полное неузнавание. Излюбленный прием, доведенный им до совершенства. Несмотря на прежнюю решимость, Мирза испытал острое желание развернуться и уйти. Повторяющийся спектакль надоел ему до тошноты. Переступая порог этой комнаты, он словно оказывался в заколдованном круге, разорвать который не представлялось возможным… И лишь странная убежденность, что сегодня все может сложиться иначе, заставила его повременить. Девчонка испуганно уставилась на вошедшего. Все понимает и тем не менее вынуждена подыгрывать выжившему из ума старику в его дурацких капризах. Как же противно… - Мой Повелитель, это ваш… Мирза шагнул вперед, решив прервать затянувшуюся комедию. - Доброй ночи, отец. - А… А, это ты. Нибрас редко звал его по имени и уж точно никогда - сыном. Во всяком случае, такого Мирза припомнить не мог, а память у него была хорошая. - Я, - низкий наклон головы успешно скрыл закипающее раздражение. - Мне нужно с тобой поговорить. - Вот как? - без особого интереса отозвался Нибрас. - Ну, так говори. Мирза выразительно покосился на наложницу. Девчонка сидела неподвижно, потупив взор и явно желая оказаться где угодно, только не здесь. Ее можно было понять. Добровольно находиться в этих душных, пропахших лекарствами покоях мог только сумасшедший. Мирза ждал. Он не удивился бы, проигнорируй отец безмолвную просьбу - это вполне отвечало его привычкам - но тот лишь раздраженно взмахнул искривленной артритом ладонью. - Оставь нас, дитя. Девчонка поспешно встала и, поклонившись, кошкой выскользнула в неприметную боковую дверь. Мирза с завистью проводил ее взглядом, но тут же устыдил себя за малодушие. В конце концов, ему больше не девять, и он не для того тащился сюда через половину дворца, чтобы тут же с позором бежать. - Генже - хорошая девочка, - король сел на кровати и с хрустом потянулся, ничуть не стесняясь своей наготы. - Воспитанная, неглупая, а главное, разбирается в снадобьях не хуже придворных шарлатанов. Аамад был единственным толковым человеком в нашем гадюшнике, даром что чародей, а эти, с позволения сказать, лекари… четвертовал бы каждого, да только где потом новых найдешь? Мирза промолчал, тактично глядя в сторону. Раз уж отец изволил начать беседу, надо ждать, пока выговорится и по возможности не перебивать. Больше шансов уцелеть самому и не повредить утварь. - Шакалий сквозняк, как же от него ломит кости, - похоже, сегодня королю доставляло особое наслаждение жаловаться на здоровье, но речь была связной, а тон - ровным. В последнее время такое случалось все реже, и Мирза счел это за хороший знак. - Шарлатаны уверяют меня, что холод способствует здоровому сну, - отец то ли закашлялся, то ли засмеялся, покачивая в воздухе распухшим пальцем с толстым желтоватым ногтем. - Думают заморозить меня до смерти, но не выйдет. Я еще переживу этих умников с их советами... Ну, куда ты уставился? Подай мне халат. Холода Мирза не чувствовал, напротив, от натопленного жара нижняя рубашка уже начинала липнуть к спине, но спорить не стал, молча накинув на блестящие от масла плечи расшитый золотом предмет гардероба. Нибрас с кряхтением поднялся и затянул пояс на обвисшем животе, за что Мирза был ему благодарен. Он не отличался особой брезгливостью, но все же ему было тяжело видеть отца таким... несовершенным. Таким оскорбительно старым, словно в старости есть что-то плохое и не каждому предстоит нырнуть в ее пахнущие немощью объятия. Можно еще умереть. Тоже вполне себе выбор. - … они говорят, мне нужно чаще дышать свежим воздухом. Ха! С такими советами я и сам могу стать лекарем. Если бы воздух был таким чудесным лекарством, я не потерял бы половину армии на перевале Аль Гура. Там тоже был свежий воздух… и солнце… и горы… иииии… - глаза отца остекленели, рот приоткрылся, придавая лицу слабоумное выражение. По подбородку потекла струйка слюны. Мирза вздохнул, осторожно отер дряблую кожу салфеткой и стал ждать. Поначалу внезапные приступы его пугали, но со временем он к ним привык, как привыкают ко всему. Через полминуты взгляд старика вновь стал осмысленным. Он посмотрел на сына и нахмурился - на этот раз удивление было неподдельным. - Что ты здесь делаешь? - Я пришел с тобой поговорить, - терпеливо напомнил Мирза, ощутив укол непрошеной жалости. Отец рассеянно кивнул - вспомнил или только делает вид? Обрюзгший рот скривился, как будто его обладатель проглотил что-то кислое. - Неужели это не подождет до завтра? Я скверно себя чувствую. Подождет, - настойчиво шепнул искушающий голос. Завтра, послезавтра - когда угодно, только не сегодня. - Лучше сейчас. Это не займет много времени. Нибрас раздраженно передернул плечами и отошел к столу. Поморщившись, опустился в кресло, разглядывая шахматную доску с выставленными на ней нефритовыми фигурками. - Хочешь похвастаться вечерним скандалом? - не поднимая глаз, осведомился он. - Очень своевременно. Как будто нам мало других неприятностей. - Ты уже слышал? - искренне удивился Мирза. До этого отец ни разу не заговаривал о предстоящей женитьбе, ясно обозначив свое к ней отношение. Нибрас покосился на него. В левом глазу, полузакрытом дряблым веком, мелькнула злая искра. - Твой папаша, может, и выжил из ума, но доклады слушать еще не разучился. Хотя не скрою, о таком стыде я предпочел бы ничего не знать. Манис по праву считался оплотом безопасности, а что о нас станут говорить теперь? Подвергать гостей такому риску на собственном празднике… - иссушенные губы неодобрительно сжались. - Ты еще не король, а уже начал портить себе репутацию. - Извини, отец, но такого никто не мог предвидеть, - возразил Мирза. - Эти твари слишком долго жили среди людей и наверняка и дальше оставались бы незамеченными, если бы не… - он запнулся, не желая лишний раз упоминать имя ученого, - если бы не счастливый случай. Нам повезло, что никто из гостей серьезно не пострадал. - Повезло? - презрительно повторил Нибрас. - В следующий раз ты тоже будешь уповать на везение? Мирза стиснул зубы. - Будь спокоен, это больше не повторится. Я принял все необходимые меры. - Оправдания и обещания, - отец фыркнул. - Плох тот правитель, кто только обещает и оправдывается. А хорош ли тот, кто ненавидит собственного сына? - Ладно, что ты хотел? Выкладывай, и покончим с этим. В его голове этот разговор протекал совсем иначе, но пора бы уже запомнить, что в жизни все редко идет по плану. Речь он не заготовил и, похоже, зря. Это у Сирвата всегда отлично получалось сочинять на ходу. Ничего, он будет краток - краткость выручала и более косноязычных ораторов. - Отец, послушай… В прошлый раз мы расстались на плохой ноте. Если помнишь, я сказал... - Я ничего не помню, - будь он проклят, если в старческом голосе не послышалось злорадство. Мирза кивнул. - Тогда незачем это ворошить. Я буду рад забрать свои слова назад - известно, что сказанное в гневе идет не от сердца. Пусть ты не веришь, что из меня выйдет толк, я... Нибрас многозначительно кашлянул. - … больше не собираюсь тебя переубеждать. Разногласия есть и будут всегда, но разве это повод грызть друг другу глотки? За последние пять лет мы и так хлебнули горя, и взаимные обвинения тут ничем не помогут. По-моему, пора оставить обиды в прошлом и зажить по-новому. Склоненная над столом плешивая голова не шевелилась. Заскорузлый палец отвлеченно гладил резную фигурку. - Мне правда жаль, что между нами не заладилось, - в полной тишине закончил Мирза. - Прости меня, и не держи больше зла. - За этим ты пришел? - старик, наконец, нарушил молчание и с откровенным презрением поглядел на него. - Просить прощения? Мирза растерянно молчал. Недавний подъем ушел, вернулись опустошение и усталость. На что он рассчитывал? Что после этой жалкой речи отец внезапно воспылает к нему любовью и растроганно бросится на шею? Дурак ты, Ваше Высочество. Сидел бы лучше в своих покоях, а не шлялся по ночам… - Что ж, ты прощен, - хмыкнул Нибрас. - Только в следующий раз, будь добр, все-таки дождись утра. Или, может, ты хотел разузнать, насколько преувеличены слухи о моем самочувствии? Не волнуйся, в могилу пока не собираюсь. Сам запомни и матери своей передай. - Ты несправедлив ко мне, отец. Я только хотел… … попросить твоего благословения. Мирза проглотил остаток фразы. Слова не имели значения - он уже видел, что они ничего не изменят. - Нет, ничего. Спокойной ночи. Он уже потянулся к двери, когда услышал позади себя небрежное: - Соболезную. - Что? - Мирза резко обернулся. - Твой советник. Как его… Мирза проглотил вставший в горле ком. - Зульяр ал’Кахри, - имя отозвалось внутри неприятным толчком. Нибрас закивал. - Верно. Славный был мальчик, я хорошо знал его деда. Печальная история, но на все воля Всевышнего. Он часто призывает к себе лучших раньше срока… - скрипучий голос дрогнул, взгляд увлажнился. В этот момент отец, конечно же, вспоминал о собственной утрате. О чем бы ни заходил разговор, Сирват всегда незримой тенью вставал между ними, подчеркивая невозможность сближения. На какое-то время в покоях повисла гнетущая тишина, слышно было только, как трещат поленья в камине. Когда отец заговорил вновь, его тон был сухим и безразличным. - Ты хотел что-то еще? Оставалось только уйти. Уйти, проглотив обиду и утешая себя тем, что худой мир лучше доброй ссоры. Еще недавно Мирза так бы и сделал, но промелькнувшее в старческом взгляде тепло, предназначенное не ему, вскрыло застарелый нарыв. - Да, хотел. Вероятно, его голос прозвучал иначе, потому что отец все же оторвался от треклятой доски и посмотрел на него. Он сделал это неохотно, почти с физическим дискомфортом, но впервые за все время визита их глаза встретились, и в этом пересечении Мирза увидел многое: и глубоко пустившее корни разочарование, и разъедающую душу боль утраты, и... где-то глубоко-глубоко, наверняка до конца не осознаваемое - стыдливое раскаяние. - Отец… почему ты так меня не любишь? На этот раз растерялся уже не он. Нибрас грозно сдвинул кустистые брови, но возмущению все равно не хватило убедительности: - Что это за вздор? Мирза покачал головой. - Не надо, отец. Не нужно притворяться. Мы ведь оба знаем, что это так. Тяжелый взгляд темно-карих, изъеденных печеночной хворью глаз, впился ему в лицо. Захотелось отступить - наверняка от него ждали именно этого - но в этот раз Мирза был намерен идти до конца. Видимо, отец тоже это понял, потому что в следующий миг негодование сменилось усталым облегчением. Тайное стало явным. - Да, я тебя не люблю. Это не было неожиданностью, Мирза и сам давно уже свыкся с этой мыслью, но все равно от такого окончательного и равнодушного подтверждения обида тугой удавкой сжала горло. - Почему? Нибрас зябко повел плечами и съежился, снова сделавшись безнадежно старым и больным. Слишком знакомый трюк, чтобы Мирза на него купился. - Почему? - упрямо повторил он. Отец вздохнул. - Тебе так нужна причина? Кровные узы еще не залог любви, иногда ее нужно заслужить. Как ее заслужил Сирват? со злостью подумал Мирза, но промолчал. Упоминать братца было бессмысленно. Когда доходит до споров, мертвые почти всегда оказываются правы. Хотя бы потому, что больше не совершают ошибок. - Любовь не заслуживают, отец. Можно заслужить уважение или почет, но не любовь. Я думал, ты это знаешь. - Романтическая дребедень, - Нибрас раздраженно махнул рукой. - Не знаю, где ты этого нахватался, но с такими мыслями страной не правят. Мирза стиснул зубы. Он все-таки начинал терять терпение, хоть минуту назад и клялся себе, что этого не будет. - Неужели тебя не волнует ничего, кроме политики? Нибрас кивнул, словно это только подтверждало его мысль. - Вот поэтому тебе никогда не стать хорошим правителем. Король думает в первую очередь о государстве и своих подданных. Он знает, что в этой жизни ничего не дается даром, что иногда за свое место нужно еще побороться. Нельзя всю жизнь выжидать, когда тебе освободят место, а ведь ты только это и делал. И продолжаешь делать. Мирза отвел взгляд. Глаза жгло, на заалевших скулах проступили желваки. Отец, конечно, ничего этого не замечал. - Хочешь откровенности? Хорошо. Ты всегда казался мне странным, Мирза. Слишком молчаливый, слишком себе на уме. Была в тебе какая-то... червоточинка. И чем старше ты становился, тем больше подтверждались мои подозрения. - Подозрения? - в груди что-то ворочалось, распускало кольца, как готовящаяся к броску змея. - Твоя мать тоже никогда меня не любила, - пожал плечами Нибрас. - Осторожности и хитрости ей не занимать, а я не мог уследить за всем, что творилось за моей спиной. Но Всевышний видит все. Когда Айгере тебя носила, случилось солнечное затмение. Дурной знак. Врачи предрекали выкидыш, но когда ты все-таки родился, я сразу понял, что в тебе течет чужая кровь. Мирза слушал отца с каким-то вялым изумлением. Слова причиняли боль, потому что не были ложью, и все равно что-то внутри, что-то примитивное, детское, отказывалось им верить. Все-таки родился… Откуда столько досады в голосе? - И это все? - глухо спросил он. - Поэтому ты никогда не назовешь меня сыном? Из-за одного дурацкого знака? - О, знаков было достаточно, - пергаментные губы скривились в невеселой усмешке. - Ты родился слабым и много болел, а в моем роду слабаков не водилось. Ты был чужаком, но чужаком безобидным, и я решил закрыть на это глаза. В конце концов, первым наследником был не ты. Теперь я вижу, как ошибался. Потому что стоит тебе стать королем, как ты разрушишь все, на что я положил свою жизнь. И пусть на бумаге ты мой сын, не заблуждайся: я никогда тебя таковым не считал. Нибрас опустил веки и тяжело вздохнул. Лицо приобрело землистый оттенок, глаза ввалились и потухли. - А теперь оставь меня, я смертельно устал. Точно во сне, Мирза повернулся и пошел к выходу. Тело казалось неповоротливым, каждый шаг давался с трудом, словно к ногам привязали по гире. Жар комнаты больше его не тревожил: его сковало глубоким, идущим со дна сердца холодом. Вот так и уйдешь? ядовито шепнула гордость. Окончательно закрепив за собой роль ничтожества? - Отец? - Мирза обернулся на пороге. Гнев и невысказанная обида давили на грудь, требуя выхода. Нибрас моргнул, уставившись на него с привычной неприязнью. - Что еще? - Может, тебе не говорили, но этим вечером я поднял тост за твое здоровье, - на губы медленно вползала злая усмешка. - Не то чтобы мне этого хотелось, но таков долг хорошего сына, и, как всякий хороший сын, я его исполнил. Гости были в восторге - еще бы, такая трогательная солидарность. А я смотрел на их восторженные лица и думал о том, как же сильно я устал лицемерить. Знаешь, чего я пожелал на самом деле? Король молчал. Старческая рука с длинными желтыми ногтями лежала на столе, мелко подрагивая и выдавая… злость? Бессилие? Мирза не знал, и в этот момент ему было абсолютно наплевать. Слишком приятно было наконец говорить правду. Он шел сюда за благословением, но проклятие оказалось ничем не хуже. Честнее. - Я пожелал тебе смерти. До того равнодушно-презрительные глаза почти комично распахнулись. Шахматная доска грохнулась на пол, полетели врассыпную зеленые фигурки, точно матросы, спасающиеся с обреченного судна. Отец с неожиданным проворством пересек комнату и оказался напротив него. Глядя в перекошенное от ярости лицо, Мирза с отстраненным удовлетворением заметил, что теперь уже не ему приходится задирать голову. - Как ты смеешь?! Да как ты смеешь говорить мне такое, щенок? Мирза не дрогнул. Его заполняло холодное спокойствие. И вот этого он боялся всю жизнь? Брызжащего слюной старика? С неба не ударила молния, не обрушился под ногами пол - был только этот выпученный рыбий взгляд, в котором помимо злости ясно читался почти суеверный страх. - Смею, отец, смею. И успокойся, а то как бы тебя не хватил удар. В твоем возрасте и не такое бывает. - Сукин сын, - прохрипел Нибрас, сжимая и разжимая узловатые пальцы. В центре побелевшего лба яростно пульсировала продолговатая вена. Судя по виду, старику и впрямь недалеко было до удара. - Убирайся! Пошел вон, пока я не приказал тебя вышвырнуть! - Сейчас уйду, - все так же спокойно сказал Мирза, - но прежде ты меня все-таки выслушаешь. Потому что, хочешь ты того или нет, мы связаны кровью. Нибрас захлопнул рот, тяжело дыша и глядя на него с брезгливым изумлением, как на заползшего в дом тарантула. - Говоришь, любовь нужно заслужить? - Мирза шагнул вперед, и отец отшатнулся. Неужели в самом деле испугался? Великий и ужасный Нибрас боится своего никчемного наследника? - А ведь именно на это я и потратил первые двадцать лет своей жизни. Безуспешно и бессмысленно, теперь я это вижу, но тогда я еще верил в чудеса. - Замолчи, - затряс головой старик. - Оставь меня в покое. Но Мирза уже не мог остановиться. - Я постоянно расспрашивал Сирвата о ваших разговорах, потому что он забывал все уже на следующий день, а я хотел помнить. Это я, а не он часами сидел над учебниками и зубрил все, до чего мог дотянуться, чтобы, когда ты наконец позовешь меня к себе, не ударить в грязь лицом. Видишь, отец? Я правда хотел, чтобы ты мной гордился. Мало что может соперничать с детской преданностью. Но я больше не ребенок, да и ты не тот, кем был когда-то. Отечные глаза не мигая смотрели на него. Глаза старого зверя, выкуренного из норы. - Считаешь несправедливым, что я выжил, а Сирват умер? Твое право. Только спешу тебя разочаровать: мир полон несправедливости, и пора бы тебе… - Мирза осекся. В этот миг ему почудилось, что он говорит не свои слова, а только эхо чужой фразы, и от этого ему стало сильно не по себе. Да нет же, бред. Где еще я мог такое слышать? Он встряхнул головой и только теперь заметил, как обмякло лицо короля, а взгляд опять помутнел и сделался стеклянным. Завтра он ничего не вспомнит, с досадой подумал Мирза и тут же вдогонку, с явным облегчением: вот и хорошо. Стало противно и стыдно. Хорош же он сам: приперся на ночь глядя к больному старику, топая ногами и требуя того, что ему все равно не смогут дать. Знал ведь, что насильно мил не будешь. И что на него нашло? - Отец? - тихо позвал он, коснувшись сухого костлявого плеча. Нибрас поднял голову, и Мирза мгновенно понял, что отец видит сейчас не его. Изможденное лицо озарила ласковая улыбка, и это было в тысячу крат хуже, чем недавняя гримаса презрения. - Ты что-то хотел, сынок? Мирза сглотнул и покачал головой. - Ничего, - пробормотал он. - Я как раз... Он еще не успел договорить, когда вокруг его запястья сомкнулись сухие холодные пальцы. Отец дернул его к себе, наклонился ближе, обдав лицо горьковато-кислым дыханием. - Бедный мой мальчик, - прошептал он. - Зачем тебе благословение? Сирват был первым, а ты будешь вторым. Разве ты не видишь, что проклят? Теперь тебя ждет только могила. Всех нас… только могила. Мирза отшатнулся, как ошпаренный. Отец все еще улыбался, но взгляд запавших глаз больше не казался затуманенным - теперь в них плясали веселые огоньки, а из широко растянутого рта тянуло гнилью, словно в этот миг над ним смеялась сама смерть. Мирза дернул руку, но вялые на вид пальцы держали как клещи. Это не было похоже на предыдущие припадки. Это было что-то другое… Хуже, намного хуже. - Пусти! Отец засмеялся - визгливо, далеко за гранью помешательства. - Проклят, проклят, проклят! Мирза снова дернул рукой. Нахлынувшая паника придала ему сил, и в этот раз он все-таки сумел освободиться. Попятившись, он рванул на себя дверь, споткнулся о порог и стрелой вылетел из комнаты, едва не сбив с ног спешащего наперерез Пеликана. Он перевел дух, только когда злополучная комната осталась далеко позади, но визгливый нечеловеческий хохот еще долго не стихал у него в ушах. *** Ольгерд не спал. После визита о’Дима это было физически невозможно, так что не стоило и пытаться. Выглянув в чернильное окно, из которого тянуло душистой прохладой и рассудив, что до рассвета осталось не меньше пары часов, он принял решение. Зачем лежать и пялиться в потолок, раз за разом прокручивая в голове предстоящий кошмар, когда можно делать то же самое, прогуливаясь по саду? Да и думалось на свежем воздухе не в пример легче. Вынув из внушительного шкафа первое попавшееся одеяние (к счастью, офирские дамы не заморачивались корсетами), Ольгерд быстро натянул его на себя, неумело обмотался платком и выскользнул за дверь. По бокам ведущей вниз широкой лестницы, как он и предполагал, дежурили двое до зубов вооруженных стражников. Ольгерд напрягся в ожидании оклика, но его пропустили без всяких вопросов. Преодолев последние несколько ступеней, он нырнул под изогнутую арку и погрузился в насыщенный диковинными ароматами полумрак, единственными источниками света в котором были крошечные, прячущиеся в траве и ветках фонарики. Их неяркое мерцание ничуть не отвлекало от алмазной россыпи ночного неба, в центре которого торжественно сиял огромный топаз луны. Зрелище было столь же красивым, сколь и чужим, и Ольгерду вдруг отчаянно захотелось оказаться подальше отсюда - под совсем другой луной, бледной и грязно-желтой, словно испачканной копотью его воспоминаний. По уши втрескавшаяся в Господина Зеркало королева ему не понравилась, но в чем-то она была права - дом всегда останется домом, и чем он дальше, тем сильнее тебя будет тянуть обратно. Даже вечно дождливая погода Редании сейчас казалась куда желаннее этой теплой и благоухающей ночи. Завтра на приеме будь тише воды и упаси тебя боги снова вступить с кем-то в спор. Ты, мой друг, скверный гость в этом теле, а вдобавок имеешь весьма досадную привычку терять голову по пустякам. Наших кровожадных знакомых это позабавило, но у других вызовет массу вопросов. Папенькиной любимице следует мило улыбаться и говорить о погоде, а не шипеть сквозь зубы и хвастать любовью к холодному оружию. Еще пара таких промахов, и наш обман быстро раскроется. Так что держи рот на замке и жди моего сигнала. Какого сигнала? спросил он, но его собеседник только улыбнулся и встал, показывая, что разговор исчерпал себя. В некоторых вещах Господин Зеркало был неизменен, и это постоянство совсем не радовало. Под ногами вилась серебристая лента выложенной мрамором дорожки. Каждый поворот скрывал за собой нечто, заслуживающее внимания - необыкновенной красоты цветочные статуи, увитые дикими лианами беседки с журчащими посередине фонтанчиками, аккуратные чаши украшенных драгоценными камнями бассейнов, в черной глади которых плавали светящиеся рыбки… но все это проходило мимо его внимания. Не глядя по сторонам, Ольгерд бесцельно переставлял ноги, стараясь не цепляться за тревожные мысли и, разумеется, только глубже в них увязал. Так незаметно он вышел к небольшому пруду, у кромки которого стояло раскидистое дерево с низкими тяжелыми ветвями, не слишком-то вписывающееся в изящную атмосферу сада. Ольгерд поднял голову и резко остановился - под деревом ясно вырисовывался чей-то силуэт. Он замер в нерешительности, вглядываясь в темноту. И кому еще вздумалось тут прохлаждаться? Силуэт не двигался, навевая мысли то ли о призраке, то ли об уцелевшем кровопийце - в любом случае, ничего приятного эта встреча не сулила, и Ольгерд справедливо рассудил, что лучше всего будет отсюда убраться, да поскорее. Он уже начал поворачивать назад, проклиная себя за неосторожность, когда смутно знакомый голос окликнул его: - Госпожа Айхенвальд? Ольгерд втянул воздух сквозь зубы и еле слышно выругался. Если что и могло быть хуже ночного столкновения с заточившим на него зуб упырем, то только это… Пока он лихорадочно соображал, как выкрутиться из нового переплета, силуэт приблизился, из призрака превратившись в человека. И, право, лучше бы это был призрак... - Ваше Высочество, - пробормотал Ольгерд, в последний момент сообразив сделать книксен. Мирза поклонился, с безупречной учтивостью возвращая приветствие. В свете луны смуглое лицо казалось серым и больным. Ольгерд подумал, что сейчас принц выглядит еще хуже, чем на банкете. Только тогда его глаза были тусклыми, а сейчас лихорадочно поблескивали. Этот блеск Ольгерду совсем не понравился. Что же ты ему наплел, о’Дим? Какую безобразную ложь? - Признаться, я не ожидал вас здесь увидеть. Вы тоже любите ночные прогулки? - Мне плохо спалось, - не стал врать Ольгерд. - Я вышла подышать воздухом и… немного потерялась. Мирза улыбнулся - или, во всяком случае, попытался это сделать. Казалось, улыбка причиняет ему физический дискомфорт. Эту особенность Ольгерд подметил еще во время злосчастного вечера. - Ничего странного, сударыня. Наши садовники за последние полвека умудрились вырастить здесь настоящий лабиринт. Даже при свете дня в нем легко заплутать, что уж говорить о ночи… Один нильфгаардский посол как-то проблуждал здесь целые сутки - его искали всем дворцом. Тогда почему я умудрился забрести именно сюда? Очередная выходка судьбы или чертово "везение"? Впрочем, какая теперь разница… - В самом деле? - глупо переспросил Ольгерд, отчаянно соображая, что говорить и делать дальше. На этот случай у него было никаких инструкций, но о’Дим ясно дал понять, что заговаривать с принцем стоит только по его сигналу. До сих пор Ольгерда это вполне устраивало - он не имел никакого желания контактировать с обреченным должником больше необходимого. - Очень любопытная история. - Да, - враз потускневшим голосом согласился Мирза. - Весьма любопытная. И угораздило же тебя... - Простите, Ваше Высочество, я совсем не хотела вас беспокоить… - Вздор, госпожа Айхенвальд, я рад вашему обществу. А вот накануне вы и впрямь заставили нас всех побеспокоиться, - краешек рта приподнялся в новой пародии на улыбку. - Кстати, как вы себя чувствуете? - Благодарю, прекрасно, - убираться, надо отсюда убираться и поскорее! - Хвала Всевышнему, - принц наклонил голову. - Позвольте лично принести вам извинения за тот прискорбный инцидент. Мы приложим все усилия, чтобы ускользнувший негодяй был наказан. Экая любезность. А что бы ты сказал, приятель, узнав, что госпожа Айхенвальд с радостью предпочла бы твоему обществу компанию кровососов? - Не стоит, Ваше Высочество. Главное, все уже позади, и больше никто не пострадал. Другая на моем месте могла оказаться не так удачлива. Мирза поглядел на него с уважением. - Вижу, смелости вам не занимать. А ведь даже опытным воинам было непросто сохранять спокойствие в этой ситуации. Наверное, вы много всего повидали в пути? На десяток жизней хватит, подумал Ольгерд и едва не усмехнулся. - Не так уж и много, Ваше Высочество, - скромно ответил он. - До недавнего времени я почти не покидала отчего дома. - Ах, да, - припомнил его ничего не подозревающий собеседник. - Господин Шварц говорил мне, что у вас слабое здоровье. Ольгерд сдержал гримасу. .- Дядя преувеличивает. Он всегда слишком обо мне беспокоился. - Разве? Он не показался мне человеком, склонным к преувеличениям. Впрочем, вы правы, мы часто противоречим здравому смыслу, когда речь заходит о близких... - Мирза резко замолчал. Даже в густом полумраке было заметно, как болезненно исказилось его лицо. Он думает об отце, понял Ольгерд, нисколько не удивившись внезапно пришедшей к нему уверенности. Раньше он уже объяснил себе ее природу: помимо целого букета неприятных сюрпризов, близость Господина Зеркало, очевидно, способствовала серьезному обострению интуиции. Молчание затягивалось, и Ольгерд не преминул этим воспользоваться. - Ваше Высочество, если вы хотите побыть один... - Нет, - сказал Мирза так резко, что он вздрогнул. - Прошу вас, останьтесь. Ольгерд растерянно уставился на него. С каждой минутой ситуация все больше и больше выходила из-под контроля, и это ему категорически не нравилось. Продолжать разговор было опасно - он слишком сильно плавал в неизвестности, а потому имел хороший шанс спутать о’Диму карты... И что в таком случае сделает его работодатель? Об этом не хотелось даже думать. Тем временем принц поднес руку ко лбу и несколько раз моргнул. На удивительно открытом лице читались страх и растерянность. - Ради Всевышнего, простите меня, сударыня. Я… не знаю, что на меня нашло. Зато я знаю. Чертова шкатулка и чертов о’Дим с его бесконечными играми. Почему, ну почему все должно быть так мерзко? - Вы, должно быть, сильно утомились. Я не хотел вас задерживать. Я не хотел, я не хотел… Какие знакомые слова. Именно это он говорил Ирис, когда овладевшее им проклятье еще только начинало пускать свои корни, а он с каждым днем все больше чувствовал себя чужаком, незнакомцем в собственном теле… Сколько раз он причинял ей боль, чтобы потом прийти в себя, точно от тяжелого отупляющего сна, и униженно просить прощения? Было ли его лицо таким же испуганно-беспомощным? Да, надо уходить. Маятник событий отклонился в противоположном от задуманного направлении, и если он сейчас промедлит, последуют совершенно ненужные откровения, а этого Ольгерд не хотел. Не хотел знать, что творится на душе у этого человека. Не в свете того, что он собирался сделать. И все же что-то держало его, не давая уйти. Отчего-то ему было очень важно находиться здесь и сейчас, под открытым небом с чистой опаловой луной, где еще брезжил шанс услышать и быть услышанным. Понять… и получить понимание себя. Я словно смотрюсь в зеркало. Ольгерд услышал свой голос: - Все в порядке, Ваше Высочество. Я с удовольствием задержусь. - Благодарю вас, госпожа Айхенвальд, - от облегчения, проступившего в чужом голосе, немедленно захотелось удавиться. - Вы очень меня обяжете. Они стояли у кромки пруда, бок о бок, но не касаясь друг друга. На темной неподвижной поверхности еле заметно дрожали осколки звезд. За спиной тихо вздыхал ветерок, покачивая тяжелые ветки. - Здесь очень красиво, - заметил Ольгерд. - Вы находите? - откликнулся принц. - Я люблю сюда приходить еще с детства. Во всем дворце не сыскать лучшего места для уединения. Но сегодня мне... тяжело оставаться одному. - Вас что-то беспокоит? - зачем спрашивать, когда прекрасно знаешь ответ? Мирза еле слышно вздохнул, глядя прямо перед собой. - Ничего особенного… семейные неурядицы. Не самая подходящая тема для разговора с дамой. - Дама устала от подходящих тем, - усмехнулся Ольгерд, - и теперь не прочь обсудить неподходящие. Разве что это государственная тайна? Губы его собеседника раздвинула знакомая болезненная улыбка. - А говорят, северянки не любопытны. Впрочем, как вам угодно, никакой тайны здесь нет. Видите ли, мой отец тяжело болен. За последний год его состояние сильно ухудшилось, а теперь… - Мирза покачал головой, - боюсь, новость о смерти моего брата стала последней каплей. - Он винит в этом вас? Принц удивленно посмотрел на него. - Откуда вы... - Нетрудно догадаться, - Ольгерд пожал плечами. - Люди склонны срывать злость на тех, кто ее не заслуживает. Особенно на близких. Люди склонны… Еще одна коронная фразочка о’Дима. Вот так - искупаешься разок в дегте, а потом не отмоешься. - Возможно, - пробормотал Мирза. Он словно бы отвечал не ему, а голосу в своей голове. - Но кто-то должен быть виноват. - Не вы, - сказал Ольгерд. - Простите? Ему стоило бы промолчать, но тщательно сдерживаемая боль в чужом голосе заставила его повторить: - Какие бы мысли вас не одолевали, в этом нет вашей вины. - Вы… очень добры, госпожа Айхенвальд. Ольгерд отвернулся и перевел взгляд на испещренную сверкающими точками обсидиановую поверхность пруда. Когда принц заговорил снова, его голос звучал тише: - Это еще не все. Вы, наверное, слышали: прошлой ночью погиб мой советник… мой друг. Его отряд патрулировал пустошь недалеко отсюда. Простая формальность - они делали это каждое новолуние, и никто не ждал беды. Но только беда всегда приходит, когда ее не ждешь, не так ли? Ольгерд кивнул, прикрыв глаза. Он снова видел пропитанный кровью песок и барахтающиеся на нем искривленные тела. Видел обезображенную голову несчастного мальчишки, безвольно перекатывающуюся в чужой хватке. Может, ты хочешь, чтобы я вернул кого-нибудь к жизни? - А знаете, что самое обидное? - Что? - хрипло спросил Ольгерд. - Слова, которые теперь останутся несказанными. Знай я накануне, что мы больше не увидимся, я бы… - Что? - как же трудно говорить, когда в груди ворочается раскаленная кочерга, а горло словно засыпано золой. - Вы бы что? Мирза не ответил, только странно посмотрел на него, и Ольгерд решил, что в этот раз все-таки переступил черту. Вот и хорошо. Пусть прогонит его сейчас, пусть все раскроется, ведь тогда ему больше не придется участвовать в этом мучительном фарсе. Только это все равно будет не конец. Если не помочь о’Диму забрать эту жизнь, сколько еще невинных поплатится за это? В конце концов, никто не любит, когда их водят за нос, и кукловоды - меньше всех. Ты все время забываешь, что наше сотрудничество совершенно добровольно. Раз тебя не устраивает моя манера вести игру, что можешь ты предложить взамен? Дурак, какой же невообразимый дурак. - Я сказал бы ему спасибо, - сказал Мирза. - За то, что был рядом и поддерживал меня, за то, что с ним я мог быть собой, не оглядываясь на сплетни... Знаете, у меня ведь действительно не было никого ближе. Теперь я это понимаю, но что толку? Он мертв, я сам видел его тело, но… - его голос еле заметно дрогнул. - И почему все это кажется мне какой-то дурацкой ошибкой? - Потому что ошибку всегда можно исправить, - пробормотал Ольгерд. - Все можно исправить, кроме смерти. Все было как во сне. Точно два призрака встретились в предутренний час, чтобы вскоре растаять с первыми лучами солнца... А ведь человек рядом с ним уже и правда уже почти что призрак, только пока не знает об этом. Не знает, но догадывется. Иначе откуда эта тоскливая обреченность во взгляде? - Как его звали, вашего друга? - Зульяр. Зульяр ал’Кахри, к вашим услугам, сударыня. Ольгерд ясно увидел большие восторженные глаза мальчишки, вспомнил, как они зажглись, когда тот рассказывал о своем повелителе. Зульяр верил в Мирзу и любил его. Точно так же, как в него самого когда-то верил Витольд. И продолжать верить даже после смерти, не догадываясь, что брат оказался предателем... - Вам тоже знакомы потери, - это не было вопросом. Ольгерд вздрогнул. - Почему вы так думаете? - Мне так показалось. У вас... грустные глаза. Ольгерд усмехнулся непослушными губами. - Может быть, я просто скучаю по дому? - Может, - принц вернул ему усмешку. - Должен признать, для будущего властителя дум я на редкость скверно разбираюсь в людях. - Нет, - тихо сказал Ольгерд. - Вы угадали. У меня погиб брат. Мирза стремительно изменился в лице. - Простите. Нам совсем необязательно об этом говорить. Напротив, ему хотелось говорить об этом. Пусть через призму вымысла, пусть завуалированно… Ему нужна была эта хромая откровенность, эта кривая исповедь. Потому что впервые перед ним был человек, который мог его понять. - Нет, я расскажу. Это было давно... Чувство времени опять изменило ему. Когда это было? Особняк уже успел истлеть, а вместе с ним и та, что когда-то была ему дороже всех на свете… - Брата сбила повозка, когда я была совсем маленькой. Стояла зима, лед присыпало снегом, возница не удержал лошадь, и... Смерть наступила мгновенно - перелом черепа. Тела я не видела, меня даже не пустили к гробу проститься. Помню только, что мама много плакала, а вскоре сильно заболела и не дожила до весны. Отец избегал говорить со мной о нашем горе - вероятно, боялся, что я тоже слягу - и постепенно я почти забыла о нем. В конце концов, время стирает все, даже самые болезненные воспоминания. Помню только, как мы с братом играли в нашем саду. Знаете, когда я увидел… увидела вас возле этого дерева, мне показалось… - Мне жаль, - тихо сказал Мирза. Ольгерд покачал головой и улыбнулся. - Не нужно. Вит… он теперь в лучшем мире. И ваш брат тоже. И Зульяр. - Вы правда в это верите? - с каким-то болезненным любопытством поинтересовался принц. - Да, Ваше Высочество. Всем сердцем. Какой же ты мерзавец, фон Эверек. Лживый лицемерный мерзавец. - Госпожа Айхенвальд… - Герда, - поправил его Ольгерд. Во рту было сухо, в висках стучало тяжело и медленно, точно отбивая тризну. Секунду Мирза смотрел на него с удивлением, а затем впервые улыбнулся по-настоящему. Улыбка была открытой, беззащитной и какой-то детской. - Я рад, что вы сюда пришли, Герда. У меня было тяжело на сердце, а теперь стало легче. Вы побудете со мной еще немного? - Конечно, Ваше Высочество. Они стояли молча, вглядываясь в черное зеркало пруда, а за спиной десятком призрачных голосов вздыхала ночь. Как скоро о’Диму станет известно об этой встрече? Или, может, он знал о ней с самого начала? Как бы то ни было, теперь уже ничего не изменишь - что-то вмешалось в вырисовывающееся уравнение, судьба или случай, и оставалось лишь безропотно принять новый расклад. Не я придумал этот мир, Ольгерд. Как и ты, я всего лишь играю по его правилам. Ольгерд поежился, проводив взглядом падающую звезду. - Что с вами? - обеспокоенно повернулся к нему Мирза. - Вам холодно? - Все в порядке. Но, думаю, мне правда пора. - Конечно, вам следует хорошо отдохнуть. Хотите, я вас провожу? Ольгерд улыбнулся. - Не нужно, не заблужусь. Я все-таки не нильфгаардский посол. - Как вам будет угодно, - после короткого колебания принц вернул ему улыбку. - Рад нашему знакомству, Герда. Надеюсь увидеть вас завтра. Ольгерд поспешно присел в поклоне, уже привычно подхватив возмутительно длинный подол. Облегчение от окончания разговора мешалось с нежеланием возвращаться в тусклую прокуренную комнату. - До завтра, Ваше Высочество. … Он уже подходил к знакомой арке, когда краем глаза заметил два силуэта возле увитой плющом изгороди. Судя по интимности позы и долетавшим до него приглушенным вздохам, ситуация была банальнее некуда, и Ольгерд прошел бы мимо, если бы в этот момент одно из действующих лиц не рассмеялось. Этот смех он мог бы узнать из тысячи. Не оставляло сомнений и то, что он означает: скоро сюда ворвется смерть. Ольгерд отшагнул поглубже в тень и замер, прислушиваясь. - Вы так прекрасны, Агата... До пошлости затертая фраза, но, произнесенная этим бархатным голосом, она словно бы очищалась от привычной шелухи и приобретала новый смысл. - Ах, не пудрите мне мозги, подлец! Наверняка вы говорите это каждой женщине. - О, далеко не каждой, Ваше Величество. Женщины, не наделенные вашей красотой, слишком остро чувствуют ложь и не прощают нелестной правды. Скажи я такое другой монаршей особе, мне уже давно отрубили бы голову. На это раз засмеялась королева. Вернее, захихикала, как девица, которую зажали на сеновале. И кто мог ее винить? Разе его самого не разъедала та же зараза? Вспомнить хотя бы недавний сон… - А вы опасный человек, господин Шварц. С вами я безнадежно глупею, даже время как будто поворачивается вспять. Будь я хоть на десять лет моложе, непременно влюбилась бы в вас без памяти. - Значит, нас разделяет всего десяток лет? - усмехнулся Господин Зеркало. - Такая малость? - Для мужчины, господин Шварц. Для женщины десять лет - целая вечность. - Песчинка на дне часов, моя королева. Крохотная песчинка. Ее очень легко стряхнуть… Вот так. Шорох, возня и тихий смех… Ольгерд стиснул зубы, твердо намереваясь уйти - в конце-концов, какое ему дело до развлечений о’Дима? - но какое-то извращенное любопытство заставило его остаться. Любопытство и чарующие звуки голоса. Пусть эти чары сейчас были направлены не на него, Ольгерд чувствовал, что невольно тоже попадает под их влияние. - Хотите услышать секрет? Стоя в своем укрытии, Ольгерд задержал дыхание, хоть и сомневался, что его услышат - несчастная жертва была всецело поглощена собеседником, а тот - своей непонятной игрой. - Да... Господин Зеркало наклонился к женщине и мягко провел ладонью по напудренной шее. На одно абсурдное мгновение Ольгерду показалось, что сейчас он присосется к ней, подобно недавнему кровопийце, но о’Дим только что-то прошептал ей на ухо. Королева снова засмеялась, а потом смех перешел в резкий стон наслаждения. Ольгерд сжал кулаки и медленно, через силу, выдохнул. Глаза расширились, на лбу выступила испарина, от горла до паха прокатилась обжигающая волна. Совсем как в ту ночь, когда эти самые руки, сейчас наверняка бесконечно нежные и опытные, истязали уже его тело - мучительно, но все-таки не в полную силу, будто щадя его, будто все это была только игра. Он не успел себя остановить - тело немедленно откликнулось на воспоминания, усилив пульсирующий жар между ног. А потом он понял, что не так уж и ошибся: о’Дим действительно что-то пил. Темные, точно из тени сотканные щупальца оплели фигуру ничего не подозревающей королевы, окутав ее призрачным коконом. И хотя Ольгерд видел только освещенную луной часть лица Господина Зеркало, он хорошо разглядел голодную усмешку, так часто преследовавшую его в кошмарах. И, что самое ужасное, это зрелище ничуть не охладило закипавшего в нем возбуждения. Ольгерд метнулся назад и взлетел по ступеням, больше не заботясь о том, что его могут заметить. Оказавшись в спальне, повалился на кровать, прижал пальцы к глазам и что было силы надавил. Нет, взмолился он, вглядываясь в расцветающие в черноте цветные круги, только не это, только не снова. Вернувшаяся дрянь пугала еще больше возможного провала. А ведь, если подумать, именно с нее все и началось. Угрызения проснувшейся совести какое-то время успешно отвлекали его от главной проблемы, но от этого она никуда не делась, а только жирела и разрасталась вширь, чтобы в самый неудобный момент напомнить о себе. И как напомнить! Ольгерд несколько раз глубоко вдохнул, не отнимая рук от лица. Возбуждение медленно и неохотно сходило на нет. В голове крутились обрывки фраз, перемешиваясь, закручиваясь в бессмысленный пестрый узел. … хотите услышать секрет? ... у меня было тяжело на сердце, а теперь стало легче... ... мы распрощаемся… … у вас грустные глаза… ... в качестве благодарности за выполненную услугу... Сделать, что обещал, пойти на последнюю подлость, получив возможность дальше жить свободно? Или хоть раз поступить по совести - и за это вечность гореть в аду? Но почему, почему все так дьявольски перекручено? Ольгерд хотел перевернуться, но ему помешала внезапно надавившая на горло холодная сталь. Он распахнул глаза и увидел перед собой бледное лицо с большими темными глазами. Будь на его месте Мирза, он очень бы удивился, увидев сейчас их выражение. - Ни звука, - прошипела незнакомка. Сильный акцент мешал разбирать слова, но Ольгерд умел читать по губам. - Я все о тебе знаю.