Девятигрошовая Баллада

Из-под куста бересклета торчали окоченевшие ноги вражеского дозорного, с которых кто-то уже снял сапоги. По слипшейся побуревшей траве ползали мухи. Тайвин ещё не успел набить руку, и места его ночных вылазок при свете дня выглядели немного неаккуратно. - Я сейчас блевану, - пожаловался Стеффон. - Валяй, всё равно убирать некому, - небрежно махнул принц. Предутренняя атака на вражеский лагерь принесла воинам короля лёгкую победу. Ничего не подозревавшие мятежники оказались застигнуты врасплох, и уйти не удалось никому – сир Виллем заранее отрядил часть людей, чтобы они перекрыли возможные пути отступления, а сам возглавил основной удар конницей. Однако, вместе с победой пришли и тревожные вести. От пленных стало известно, что ущелье, в котором находилось укрепление со странным названием Падающая Скала, действительно занято разбойниками. Мимо, устало переругиваясь, прошли Джон Дарри и сир Барристан: - Сир Барристан, вы сами прекрасно знаете, что пленных мы не берём! - Это не повод разводить грязь прямо на дороге!.. - Что там у них стряслось? – спросил Стеффон с очередным приступом нехорошего чувства в животе. Эйрис равнодушно пожал плечами. - Верно, кто-то опять разобрался с разбойниками без должного уважения. «Когда-нибудь я привыкну» горько подумал Стеффон. «Наверное, просто не нужно об этом думать». Эйрис точно не думал. А Тайвину, похоже, было уже всё равно. С опушки пропел рожок; воины седлали коней, собираясь в дорогу. Пора было выдвигаться. Стеффон подвёл коня сиру Виллему. Поставив ногу в стремя, сир Виллем остановился, словно вспомнив о чём-то, помедлил, подбирая слова, и обернулся к Стеффону. - Сегодняшняя победа одержана благодаря вам двоим, - сказал он. – Если б вы не обнаружили разбойников, мы бы сейчас шли беспечно прямо во вражьи сети… «Быть может, это повод сделать нас, наконец, рыцарями, сир?» мысленно спросил Стеффон, выразительно глядя ему в глаза. Сир Виллем сразу нахмурился: - Даже не думайте, мой юный лорд. И полез в седло. Отряд тронулся в путь, дальше, к морю, по осенней дороге. Впереди ехали рыцари со своими оруженосцами, за ними – простые воины, затем обозные телеги с добром. Замыкали колонну сир Джонотор Дарри и двадцать конников. Позади осталась смерть, смерть ждала и впереди, но рассветное солнце, ещё невидимое за горами, расписывало оранжевым и розовым высокие перистые облака в небе, и казалось, что если и есть она где-то, то до неё ещё далеко. Мягко ступали по опавшей листве кони, деревья, по обеим сторонам, стояли серебристыми колоннами, а их медные кроны смыкались над головой, как своды. Казалось, они едут сквозь бесконечную залу. Эйрис негромко напевал под нос. - Сколько нам осталось до моря? – спросил Стеффон. - Я заглядывал в карту сира Виллема, похоже, тащиться нам дня два, не меньше. – Принц досадливо покрутил головой. – Хороший верховой конь домчал бы к вечеру. Эйрис, потомок драконьих всадников, к лошадям был довольно равнодушен, но, в мирной жизни, предпочитал пустынных скакунов красивейшей на свете миэринской породы – изящных, выносливых и очень быстрых. Роскошные и неприхотливые одновременно, эти кони были одинаково хороши что в городе, что на охоте, но Стеффону и Тайвину нравились кони повыше и покрупнее. - Быть может, нам и не стоит торопиться. Ничего хорошего нас там, похоже не ждёт, - заметил Стеффон. - И как-то сир Виллем думает отсюда выбираться... - Да уж как-нибудь, – отвечал принц. - Не думаешь же ты, что мы останемся здесь до конца своих дней. «Надеюсь, что нет», подумал Стеффон. - Я тут оставаться точно не собираюсь. – фыркнул Тайвин. – Я ещё собираюсь много чего сделать в жизни. - А нас еще осудят, а мы еще ответим, а нас еще потреплют, а мы ряды сомкнем, - пропел Эйрис в ответ. Потянувшись, он сказал: - Когда-нибудь обо мне сложат песню, которая будет известна на весь Вестерос. Менестрели будут играть её в каждом замке, а бродячие музыканты – на каждом постоялом дворе. - Будь осторожнее, - Тайвин покачал головой. – Такие песни обычно складывают о тех, с кем стряслось что-то нехорошее. - Что же, пусть это будет первая песня с хорошим концом. Я хочу сразить последнего Чёрного Дракона своей собственной рукой. - Последнего Чёрного Дракона сразить должен я, - возмутился Стеффон. – Он погубил отца. И я тоже наполовину Таргариен. - Что ж, говорят у него две головы – вот и поделите по-родственному. – сказал Тайвин. – А я на него, пожалуй, не претендую. Принц призадумался. - Пожалуй, Эйрис Победоносный звучит даже лучше, чем Эйрис Премудрый, - изрёк он, приосанившись в седле. Тайвин смерил принца снисходительным взглядом. - Ради всех богов, только не Премудрый! Звучит как издевательство. Я предрекаю Эйриса Болтливого, и это ещё в лучшем случае... - Не забывайся, Ланнистер, - рассмеялся Эйрис. - Ты разговариваешь с наследником престола! - Как только сядете на трон, Ваше Высочество, я тотчас перестану вам дерзить. - С твоим языком ты рискуешь не дожить до этого дня. - Дожить бы, сначала, до моря. Море, море… Оно не покидало их мыслей с самого начала отступления, и ждало где-то впереди, как большая, неясная, неверная надежда. - А море необъятно, над морем небо звёздно, за морем дальний берег, над берегом покой, - снова запел Эйрис. Стеффону уже до смерти надоела беготня между деревьями и ползание на животе по колючкам. Хотелось настоящего сражения, с мечом в руке и песней в сердце. Хотелось на корабль, хотелось вновь ощутить палубу под ногами, услышать грохот паруса над головой, почувствовать на лице морской ветер. - А море дышит тихо, а море дышит грозно. – Эйрис вздохнул и обернулся к Тайвину: – Скажи-ка, Ланнистер, ты не скучаешь по дому? - Может и скучал бы. Да так уж вышло, что дома у меня никого не осталось… Почти не осталось. Братья где-то здесь. А все прочие разъехались, кто куда. - Я не об этом, - Эйрис отпустил поводья, заложив за голову руки. – Тут всё другое. Земля, небо, деревья. Верно, и настоящей зимы-то на этих островах никогда не бывало. - Может, оно и не так плохо, - негромко ответил Тайвин. - А ты, кузен? Когда ты смотришь на северо-запад, у тебя такое лицо, словно ты хотел бы очутиться совсем в другом месте. Об отчем доме Стеффон думал реже, чем о том, что где-то здесь, совсем недалеко, за проливом, находится Эстермонт. Мать говорила, что им случалось гостить там, когда он был ещё совсем ребёнком, но в памяти его ничего не осталось, кроме пышного винограда, источенных ветрами мраморных колонн и ослика, запряжённого в тележку, выкрашенную зелёной краской. Видел ли он тогда Кассану? Стеффон помнил каких-то других детей, трёх девочек и двух мальчиков. Наверняка, одной из тех девочек была она, и, наверняка, они даже играли вместе. Он этого не помнил, но воображение порождало какие-то полузабытые воспоминания, и Стеффон знал, что скоро придумает себе историю их детского с Кассаной знакомства, и сам в неё поверит. - Скучаю, - сказал он. – Но не по дому, а по Гавани. – Я тоже иногда скучаю по столице, - принц снова взял поводья в руки. - Который месяц меня окружают только ваши лица и лошадиные морды. Не знаю, что мне надоело больше. - В отличие от лошадей, мы всегда готовы развлечь тебя остроумной беседой, - ответил Стеффон. - Это верно – ни один конь за всю свою жизнь не скажет столько глупостей, сколько ты за четверть часа. Но мне не хватает чего-то более приятного и утончённого, музыки, танцев, красавиц. - Сегодня на привале можешь потанцевать со мной, кузен. Как в детстве. - А, отвяжись, - отмахнулся принц. Мальчишками они учились танцевать втроём – им сразу сказали, что пока они не перестанут наступать друг дружке на ноги, танцевать с девочками им не разрешат. Занятия эти проходили весело, поскольку все упражнения в паре с Эйрисом заканчивались вознёй – принцу быстро наскучивало отрабатывать то, что у него и так прекрасно получалось, он начинал делать друзьям подножки, причём столь ловко и незаметно, что их наставник не всегда мог выявить виноватого. Стеффону танцы казались забавной, но пустой тратой времени, пока их учитель, немолодой дорниец, как-то не сказал: - Танец – это искусство владения своим телом. Обратите внимание, мой маленький лорд, как танцуют искусные воины. Слова эти понравились Стеффону, и он стал относиться к занятиям серьёзнее. А после появилось и более веская причина учиться. Эйрис всегда говорил, что танцевать необходимо, чтобы знакомиться с женщинами. По малолетству, Стеффона это не воодушевляло, однако, чем дольше жил он на свете, тем отчётливее понимал, что кузен прав. У Эйриса танцевать и очаровывать дам получалось так легко и просто, что Стеффону не оставалось ничего, кроме как завидовать. Впрочем, успехи кузена ему были не нужны, ему хотелось лишь одного – затмить собою всех перед Кассаной. Ну, и не ударить лицом в грязь перед всеми прочими. Тайвин с девушками держался с потрясающе мрачной вежливостью, которую потом, после каждого случая, Эйрис, в силу своего актёрского таланта, замечательно изображал, доводя Тайвина до бешенства, а хохочущего Стеффона – до колик в животе. Вообще, способов поизмываться над Тайвином у принца было множество. Делал Эйрис это не со зла, ему попросту не хватало внимания своего друга, но Тайвину от этого было не сильно легче. Принц передразнивал тайвинов западный выговор, и, покуда Тайвин не переучился, не стал говорить быстро и твёрдо, как истинный сын Королевской Гавани, его забавная, всё время будто вопрошающая, речь, постоянно давала Эйрису повод для насмешек. Когда они повзрослели, принц стал мучать Тайвина скабрезными шутками, которых тот совершенно не переносил. Эйрис считал, что это всё из-за его лорда-отца, на все Семь Королевств известного дамского угодника, которого Тайвин стыдился. - Лорд-отец с ним никогда не мог управиться, - рассказывал Эйрис Стеффону. - Вот и отослал ко двору, в надежде, что король сумеет его воспитать надлежащим образом. В самом деле, о своём отце Тайвин никогда не говорил, будто его и вовсе не было. Видимо, держал на него какую-то обиду, может быть, и не одну. Он вообще был злопамятен, в отличие от отходчивого Эйриса, при том, что точно так же мог вспылить, как бешеный, от самой малости. Правда, надо отдать Тайвину должное, в гневе он всегда изо всех сил старался держать себя в руках, а принц, наоборот, буйствовал от души, увлекаясь, входя в роль. Стеффон же, в отличие от своих друзей, в ярости совершенно по-баратеоновски, терял голову, и не помня себя, мог натворить такого, о чём потом долго жалел. Но случалось такое очень редко - вывести Стеффона из себя было трудно, нрав у него был спокойный и сильный, и на мир он смотрел с юмором. Ссоры друзей ему всегда давались тяжело, особенно те, что случались между Эйрисом и Рейллой. Тётя Шейра полагала, что после рождения Рейгара они станут поспокойнее, но увы - стало лишь ещё хуже. Когда Эйрис и Рейлла начинали скандалить, Стеффон всегда старался поскорее уйти. Ему было неловко смотреть на семейные сцены, а вмешиваться в них он считал себя не вправе. Тайвин неизменно пытался защищать принцессу, но Эйриса это только забавляло: - Напрасно ты подлизываешься к Рейлле, она тебя терпеть не может, ещё больше, чем меня, - смеялся он. - От меня-то ей хоть какая-никакая польза, а от тебя - одни неприятности… Однако, в тех редких случаях, когда зачинщицей ссоры оказывалась Рейлла, а Тайвин вновь вставал на её сторону, Эйрис приходил в ярость. Такая несправедливость ранила принца в самое сердце – в кои-то веки виноватым был не он, а его снова выставляли гадом и мучителем. Он бесновался и кричал такое, что Стеффону хотелось провалиться сквозь землю со стыда: – Думаешь, что она за это осыплет тебя милостями, когда станет королевой, и ты получше устроишься при дворе? - орал принц. - Ты подкаблучник, как и все вы, Ланнистеры, вами верховодят женщины, но у драконов всё обстоит иначе, кто зовётся главой семьи, тот ею и является!.. Всё это отдавало безумием, и в такие минуты Стеффон несказанно радовался, что является Таргариеном лишь наполовину. Западный ветер, поднявшийся поутру, всё крепчал. Деревья над головой шумели, качаясь, осыпая едущих по дороге рыцарей золотой и медной осенней листвой. Стало быть, погода будет меняться. К полудню невысокие холмы и овраги стали переходить в отроги здешних прибрежных гор. По обеим сторонам в лесу темнели увитые плющом скалистые уступы. Дорога петляла, огибая их, но, стоило им миновать один, как появлялся следующий, каждый раз выше и круче предыдущего. День прошёл в пути, и, к вечеру, отряд выбрался на невысокое плоскогорье. Огромные валуны утопали в сухой траве. Между камней и скал можно было спрятаться от ветра, тут же отыскался и маленький пруд – не пруд даже, а большая, заросшая травой, лужа, из которой вылетели два кулика. Воды было немного, но и коням, и людям хватило. Решено было остановиться здесь: враг не мог подобраться незамеченным, а в случае, не приведи боги, нападения, отбиваться тут было бы проще, чем в лесу. Сир Виллем сразу же отправил несколько человек и вперёд, и назад, чтобы убедиться, что никто не идёт по следу и в ближайшее время не намечается никаких неожиданностей – до Падающей Скалы оставалось совсем недалеко, и разбойники могли рыскать где-нибудь неподалёку. Пока воины ходили на разведку, сир Виллем устроил совет. Разложив карту прямо на траве, с подветренной стороны большого камня, королевские рыцари столпились вокруг, обсуждая возможные пути наступления. Сир Рикард Блэкмор упорно предлагал обойти ущелье, бросив лошадей: - Не так уж много у нас осталось коней, чтобы так из-за них рисковать. В следующем же бою их станет втрое меньше, а то и не останется вовсе. - По мне, так не стоит оставлять этим ублюдкам даже пары портянок, – отвечал Ян Гиллан. - Всё, что может сделать их сильнее, обернётся против нас, неважно, где мы с ними встретимся вновь – на этом острове, на другом. Сейчас мы оставим им лошадей, а в следующий раз они встретят нас не ржавым железом, а хорошей сталью. - Боюсь, коней придётся перебить, - заметил Роджер Гловер. - У нас добрые кони, нельзя оставлять их врагу. - Не в конях дело, – хмуро глядя в карту, молвил сир Виллем. - Обходить нам, даже без коней, придётся долго… Скалы здесь неприступные, и, пока мы будем их одолевать, наши корабли могут уйти – пираты рыщут совсем рядом, да и ветер меняется. Сир Барристан задумчиво скрёб отросшую русую бороду, выгоревшую на солнце, под стать колосьям на его гербе. - Сколько их там? - Со слов пленников, человек пятьдесят, не больше. Но взять их штурмом нам будет непросто, - сказал Джонотор Дарри. - Нам это и не нужно. Зачем нам брать укрепления, если мы не собираемся тут оставаться? Надо прорваться и двигаться к берегу. - Если мы прорвёмся, и оставим их за спиной, то окажемся зажаты в тесном ущелье, между врагом и морем. А на то, чтоб переправиться на корабли, нам понадобится день-другой – вряд ли они ждут нас прямо в бухте, с опущенными сходнями. Стеффону и принцу по чину говорить было не положено, да они и не очень-то хотели. Карту они не видели за спинами склонившихся над нею рыцарей, но оба и так хорошо её помнили – последние две недели она раз за разом возникала на походном столе сира Виллема – море слева, широкое пятно прибрежных скал – справа, и длинная неровная полоса ущелья Падающей Скалы. После вчерашних подвигов казалось, что сам Иной им не брат, и что как только они выйдут к долгожданному морю, оно окажется им по колено. Но растерянность в глазах бывалых, опытных воинов и мрачное лицо сира Виллема, говорили о том, что на деле всё не так просто. - Откуда в Падающей Скале берут воду? – спросил молчавший всё это время Тайвин, заглядывая в карту через плечо сира Виллема. Сир Виллем покачал головой. - Насколько мне известно, недостатка в пресной воде там нет. По дну ущелья протекает ручей. Мы могли бы перекрыть его, но времени морить их жаждой у нас нет - выбираться отсюда нужно как можно скорее. За нами идёт большое войско, и если мы не уйдём отсюда в ближайшие дни, нам конец. - Я не об этом, сир Виллем. Можем ли мы подсыпать в этот ручей какой-нибудь ядовитой дряни? Рыцари замерли, словно услыхали что-то непристойное, воззрившись, сначала на Тайвина - недоумённо, а потом вопросительно – на сира Виллема. - Это… Весьма смелая идея, сир, - сказал, наконец, сир Виллем. – Обсудим это немного позже. - Нам надо бросать лошадей, - твёрдо молвил сир Рикард. – Других возможностей я не вижу. - Ещё одна возможность у нас есть, - сказал сир Виллем хмуро. – Правда, довольно рискованная. Мы можем попытаться выманить их наружу. - Каким же образом? - Головной отряд, человек тридцать, должен выдвинуться вперёд и попытаться прорваться в ущелье. Если разбойники поведутся на нашу уловку, решив, что нас мало, и ввяжутся в бой, мы выйдем из леса с основными силами, и зажмём их с двух сторон. Сир Рикард крякнул. - Опасная затея, - сказал он, почёсывая в затылке. - Опасная, - согласился сир Виллем. – Поэтому я призываю всех подумать ещё. С моря нагнало облаков и вскоре стал накрапывать дождь. Рыцари обсуждали план наступления, пока совсем не стемнело, но, к согласию придти им так и не удалось. Сир Рикард остался при своём мнении, сир Баристан – при своём, а сир Виллем объявил, что за ночь хорошо поразмыслит и примет окончательное решение. Сумерки тут, на юге, были короткими, и ночь каждый раз падала внезапно. Костров сир Виллем разводить на всякий случай не велел. Получив свою долю холодных остатков обеда, Стеффон, Эйрис и Тайвин устроились рядом, под кустом барбариса. Тайвин тоскливо уставился в свою миску. - Как же я ненавижу свёклу, - с отчаянием сказал он. - Сколько не смотрю на тебя, а всё диву даюсь, – Эйрис протянул ему краюшку хлеба. - Вечно ты какую-нибудь пакость придумаешь. Рыцари не травят своих врагов! - Ну разумеется, они гоняют врагов голым задом, – фыркнул Тайвин. – Я каждый раз об этом забываю. - Побеждать надо благородно. - Побеждать надо по-любому. - Помилуй нас Воин Небесный, я слышу слова помазанного разбойника! – рассмеялся Эйрис. Тайвина, похоже, задели его слова. - Ваше Высочество, это на турнире главное не победа, а участие. А у нас нынче положение, считай, безвыходное. «Это верно» подумал Стеффон, хмуро ковыряя еду. - Что там надумали наши отцы-командиры? - спросил он. - Бросать коней бы не хотелось. Боевой конь Стеффона прежде носил лорда Ормунда, и Стеффон забрал его себе, как память об отце, и против воли, сильно дорожил им, хотя, как всякий воин, знал, что делать этого не следует. - Быть может, бросать и не придётся, - Эйрис обернулся к Тайвину, – Скажи-ка, Ланнистер, раз уж ты у нас понимаешь в лошадях – кони и вправду не сумеют взобраться на эти скалы, если мы решим обходить ущелье? - С чего ты взял, что я в них что-то понимаю? Я в них разбираюсь не больше вашего. - Это должно быть у тебя в крови, - возразил Эйрис. - Твоя леди-бабушка когда-то разводила лучших верховых лошадей во всём Просторе, и подарила нашему деду-королю того знаменитого коня, на котором он проехал через все Семь Королевств, от Дорна до Стены. Стеффон вновь с печальным и светлым чувством вспомнил Его Величество Эйгона Невероятного. Когда-то и он также скитался с сиром Дунканом по горам и лесам, ночевал на земле, под открытым небом. - Дождь – хорошее имя для коня, - сказал он со вздохом. Тайвин скривился, словно Стеффон напомнил о чём-то очень ему неприятном. - Для коня, может и хорошее, - проворчал он. Почти все кони у них в отряде, с лёгкой руки сира Роджера Гловера, теперь носили цветочные имена – никто не знал кличек, данных им хозяевами, павшими в боях. Сиру Дориану достался Колокольчик, великолепный тёмно-гнедой боевой конь погибшего лорда Брента, сиру Яну Гиллану – вороной Ирис, а сиру Рикарду Блэкмору – Одуванчик, серый, как предрассветная дымка над морем. - Вот так переплетаются наши судьбы, как когда-то переплетались судьбы наших предков, - сказал Эйрис. – Глядишь, Тайвин, так и мы с тобой проживём всю жизнь душа в душу и умрём в один день, как наш дед и сир Дункан Высокий. - Уж извините, Ваше Высочество, - небрежно бросил Тайвин. - Но до вашего деда вам далеко. - Ты на редкость дерзкий наглец, - рассмеялся Эйрис. - Ты должен был сказать, что тебе далеко до сира Дункана. Похоже, твои родители совершенно тебя не воспитывали. - Так и есть. Меня воспитывали твои. - И чудо, что я за эти восемь лет с тобой ещё не спятил, – воскликнул принц. - Вступай в Белую Гвардию. Я сделаю тебя лордом-командующим, когда стану королём. - Благодарю, Ваше Высочество, - отвечал Тайвин, - Hо, боюсь, белый плащ – это честь не для меня. - Ну, твоя воля. Как соберешься жениться, говори мне - у меня всегда на примете есть несколько благородных девиц из свиты моей сестры, которых надо срочно выдавать замуж… - Да пошёл ты, - Тайвин неожиданно разозлился. - Я бы на твоём месте взял чёрненькую, которая строит тебе глазки уже полгода, - продолжал Эйрис. - Или ту рыжую, кудрявую красотку, которая чуть не обесчестила тебя на праздничном пиру по случаю годовщины коронации Его Величества. Кстати, с ними обеими у меня ещё ничего не было… - Я гляжу, тебя опять понесло, - раздражённо перебил его Тайвин. Он поставил миску со свёклой под куст и встал. – Пойду проверю коней. Стеффон, будь другом, как Его Высочество успокоится, дай мне знать. Эйрис рассмеялся ему вслед. - Это нехорошо, кузен, - сказал Стеффон. - Ничего, ему полезно, - отвечал принц, зевая. – Он слишком серьёзно к этому относится… - Я не про Тайвина, а про Рейллу. Ты бесчестишь ее такими разговорами. А она будущая королева. - Разве королеву можно обесчестить такой чепухой? – Стеффон не нашёлся, что ему ответить. – Я люблю свою сестрицу, но никакая любовь не сделает её менее несносной. – Эйрис вздохнул. - Я всегда мечтал о старшем брате. Иногда я воображал его уже взрослым, потерянным принцем, который ушёл скитаться, как Его Величество-дедушка, и неожиданно вернулся домой, овеянный славой. А иногда мальчишкой, на пару лет постарше меня, с которым я мог бы играть, ездить верхом, сражаться на мечах и лазить по крышам. Можешь представить, каково было моё удивление, когда Его Величество-дедушка в день моих именин привёл ко мне Тайвина? Мне дарили щенка, сокола, коня, даже говорящего скворца, но старшего братца – ещё ни разу. - Хорош подарочек, - фыркнул Стеффон. – И ты поэтому решил, что можешь дразнить его, каждый раз, когда тебе становится скучно? - Он держит в себе слишком много дерьма… Нельзя так долго сдерживать злость, это не идёт никому на пользу. Так уж лучше пусть злится на меня – всё равно мне он ничего сделать не может. Первым на часах стоял Стеффон. Сырой холод пробирал до самых костей, и, когда через два часа его сменил Роджер Гловер, он уже замёрз, как собака. Шатров они не ставили, и спали прямо на голой земле. Эйрис со товарищи облюбовали себе местечко под уступом небольшой скалы. Принца, как самого ценного, уложили в дальний угол, а Тайвина, как самого злого – с краю. Памятуя об этом, Стеффон предупредил о своём приближении тихим покашливанием. Как-то он, будучи в озорном расположении духа, подкрался к задумавшемуся Тайвину сзади, и в шутку попробовал макнуть его головой в ручей, но Ланнистер от неожиданности ответил столь нерыцарским приёмом, что Стеффон зарубил себе на носу – шутить с ним себе дороже. Пробравшись к своему месту, он улёгся между Тайвином и Эйрисом, и накрылся плащом с головой. Стараясь не стучать зубами, он стал думать о Кассане, о доме, о летнем солнце в цветущем саду. Эти мысли, как и друзья, лежащие рядом, согревали его своим теплом. Прошлая бессонная ночь напомнила о себе, и вскоре, понемногу отогревшись, Стеффон провалился в забытье. Под утро, в предрассветных сумерках, Тайвин встал, чтобы сменить сира Дориана. Час волка - время для дозорного самое поганое: бороться с дремотой сил уже нет, теряется внимательность, да и зрение в сумерках притупляется. Тут-то враги обычно и подбираются к часовым… Впрочем, кому, как не Тайвину это знать! Стеффон повернулся на другой бок и снова уснул, пустым сном без сновидений.