***
Когда Тин уснул, Кан корил себя за то, что внутренне так долго протестовал против своей любви к этому красивому – и не только внешне – парню. Это, в конце концов, могло дорого ему обойтись. Это всё ещё может дорого ему обойтись, если он не заверит Тина во взаимности его чувств всеми возможными способами. И как можно скорее. Почему скорее? Просто Кан понимал, что в случае с Тином трудность находится глубже, чем могла бы находиться с кем-либо другим. И ведь Кан гораздо раньше должен был соединить все подсказки: острую чувствительность Тина, его изначальное недоверие, его нервное восприятие дома, его горечь по отношению к семье, его противоречивое поведение по отношению к самому Кану. В общем, Кан должен был понять уже давно – и разве все его инстинкты не кричали об этом? – что он отчаянно нужен Тину, что Тин чего-то от него ждёт. Тин хотел того, чего хочет фактически каждый человек, – любви. Но он хотел этого больше других потому, что не получал и отблеска любви от своей семьи.***
Завтрак на следующее утро слегка отдавал безумием. Каждого из них ждали занятия в кампусе, нужно было торопиться... Они привычно готовились разбежаться в разные учебные корпуса и боялись, что это окажется нелегко, потому что оба чувствовали, насколько ближе друг к другу стали. Дошло до того, что они боялись столкнуться в кухне или ванной, так как могли уже не разлучиться и в конечном итоге опоздать на все свои занятия. Тин отнёс в раковину кофейную чашку и всё-таки решился нежно поцеловать Кана в щёку, когда они встретились в дверях кухни. Кан заулыбался, но, взглянув на Тина, почувствовал, как болезненно защемило сердце от невысказанной любви. Ведь он ещё ни разу не сказал Тину, что любит его. Вернее, Тин этого ещё ни разу не услышал. Вот только тот уже собрался покинуть квартиру, схватив рюкзак и натянув обувь. Момент едва ли был подходящим для оглашения сокровенных чувств. - У меня занятия до вечера, - сказал Тин и, снова не удержавшись, чмокнул Кана в щёку. - А ты когда освободишься? - После занятий у меня ещё и тренировка на поле, - сокрушённо вздохнул Кан. - Пи’Но рассчитывает на меня. - Значит, я освобожусь раньше, - понял Тин, после чего нахмурился. - Прошу, не задерживайся на поле с друзьями. Будь осторожен и не забывай звонить мне при каждой свободной минуте. Кан лишь закатил глаза, услышав подобный наставительный тон.***
На тренировке, во время небольшого перерыва все разошлись за бутылками с водой, и только Э немного задержался рядом с Каном. - Мне нет нужды спрашивать, счастлив ли ты, - негромко сказал он. - Ты просто сияешь, Кан. Хотя ещё недавно явно испытывал нервное напряжение. - Ну... - Кан смущённо потёр нос. - Сейчас я, пожалуй, действительно счастлив. - Этот проклятый парень с МК, несомненно, совершил чудо, заставив тебя снова так улыбаться, - неохотно признал Э, потому что не мог до конца в это поверить. - Но, смотри, чтобы он не лишил тебя твоей обычной самостоятельности. И вообще, не позволяй ему иметь чересчур много власти над тобой. Я чётко знаю об этом парне лишь одно – он непредсказуем. - Брось, не будет всего того, что ты так красочно расписал, - отмахнулся Кан.***
К концу недели Кану вспомнились слова Э. Особенно насчёт непредсказуемости Тина. Сначала Кан не уловил, что в Тине что-то изменилось. Возможно, по той причине, что не проходило ни дня, чтобы Тин не совращал его – то в своей машине, то в каком-нибудь уединённом уголке кампуса, то, наконец, в своей квартире, хотя и там Тин порой выбирал совершенно неподходящие места. И это ещё только дневные порочные развлечения. В Тине как будто не изменилось что-то даже, а, скорее, надломилось. И в нём опять стала проскальзывать ненавидимая Каном холодность. Впрочем, сколько бы Тин ни притворялся холодным и высокомерным, он не мог сделать вид, что не хочет Кана. Или сделать вид, что доведение Кана до безумия в постели – не решающая часть его ежедневной миссии. Но в остальное время Тин был тем Тином, каким он Кану не нравился. Тин мог часами быть спокойным, рассудительным, а потом вдруг без видимых причин отворачивался, обливал Кана ядовитым сарказмом, или обращался свысока, или расчётливо бросался такими словами, которые должны были привести Кана в ярость. Тин словно... Кану не по душе был этот вывод, но Тин словно всячески давал ему понять, что Кан, конечно, может его хотеть, однако не должен оскорблять нежными чувствами, такими как, например, сочувствие его ситуации в семье. А кроме этого – чтобы Кан не пытался забраться в его ледяное сердце. Кан натурально охренел со всего этого. Тин практически стал грубо перечёркивать только-только установившуюся между ними близость. Да ещё и так внезапно. И, главное, в тот период времени, когда Кан всё не мог поймать момент, чтобы признаться ему в любви. Это было бы смешно, если б не было так дико. К тому же, Тин словно чувствовал, что Кан собирается ему сказать и намеренно пресекал все его попытки. Кан не понимал этого, не понимал, почему. Разве Тин не этого добивался от него столько времени? Так, почему же как будто страшится услышать долгожданное признание? И как будто... как будто страшится того, что Кан его любит? На взгляд Кана, бояться последнего Тину, в любом случае, уже бессмысленно. Потому что принц МК успел прокрасться Кану под кожу очень глубоко и, как зловредный паразит, быстро захватил сердце. Тину даже не надо было больше устраивать им свидания: Кан его полюбил, несмотря ни на что; правда, не так быстро, как захотел физически, но с той же неотвратимостью. Однако это не означало, что у Кана не появлялось искушения врезать Тину. В том, что касается умения раздражать, Тин был гением. Кан всерьёз подумывал ударить его раз или два, разве что не мог решить, в какую конкретно часть тела следует бить. В начале следующей недели Кана осенило, что наименее ценная часть Тина – мозг. Потому что именно мозг Тина виноват в том, что происходит. Какой гадкий червь там окопался?***
Утром во вторник Тин проснулся очень рано и разбудил Кана, чтобы избавиться от приступа похоти. На что потребовалось три раунда. И, как следствие, они проспали. В кампус приехали через несколько минут после начала матча, который Кан хотел посетить ради участвующего в нём Э. Вот только, поскольку они проспали, хороших мест на трибунах им не досталось. И, конечно, в этом был виноват Кан, потому что, как заявил Тин, его не охватило бы острое желание, если бы Кан не прижимался к нему во сне всем телом. - Мы сидим слишком близко, - недовольно произнёс Тин. Кан вздохнул и не стал ему напоминать, что это Его Ледяное Высочество настояло, чтобы они протолкались на передние ряды. Кану вообще было трудно сосредоточиться на матче, так как прижатое к нему сбоку тело Тина вызывало в памяти яростные занятия сексом сегодняшним ранним утром. Правая рука Тина почти касалась сейчас колена Кана, и Кан подумал: заметит ли кто-нибудь в толпе, если он придвинется к Тину и сократит это расстояние? - Какой жалкий матч, - тем временем, высказал своё бесценное мнение Тин. Неожиданно Кан заморгал от озарения. Затем, подавив улыбку, поднял на Тина невинный взгляд: - Тин, кажется, ты не получаешь удовольствия от матча, да? - Я даже матчем это назвать уже не могу, - саркастически выдал Тин, не глядя на него. - И этот проклятый инженеришка то и дело пялится на тебя, пробегая мимо. И твои старшие на задних трибунах тоже пялятся. - Пи’Тайп и Пи’Но? - Кан вывернул шею, но не увидел ни одного из них в толпе, громко поддерживающей игроков на поле. - Не оборачивайся, - раздражённо прошипел Тин. Кан воспарил духом. Его принц ревнует. - Лучше бы мы остались в постели, - Тин бросил на него хмурый взгляд. - Но нет, твоя жизнь стала бы бессмысленной, если бы ты не увидел это глупое состязание с мячиком, а значит... - Значит, ты пожертвовал своим комфортом, чтобы угодить мне, - продолжил за него Кан с довольным видом. - А после этого оказалось, что матч плохой. Ты раздражён, Тин, потому что хотел и дальше кувыркаться в постели. Тин нахмурился ещё больше. - Ты смеёшься надо мной? - Если не хочешь быть смешным, Тин, то перестань шипеть на всё подряд и внятно скажи мне, наконец, в чём чёртова проблема, - доходчиво произнёс Кан, внимательно следя за игроками на поле. - Я не умею читать мысли, ясно? - Шипеть? - эхом повторил Тин. Кан кивнул. - Как ребёнок. Забавно, что ты часто обвиняешь в этом меня, но в данный момент ребёнком кажешься ты. - Ребёнок? - опять повторил Тин, но уже с усилившимся раздражением. Кан, в свою очередь, опять кивнул. Его взгляд был прикован к игрокам на поле, а сознание – к возмущённому принцу МК рядом с ним. Тин глубоко вздохнул – раз, другой, третий. - Уходим, - приказал он. - Сейчас же! И, схватив Кана за руку, с трудом выбрался с трибун, минуя галдящую толпу. Тину необходимо было снять напряжение. Уверенный, что просто взорвётся, пока доберётся до своей машины, он потащил Кана в первую же раздевалку, которую увидел. - Говоришь, ребёнок? - Тин скрипнул зубами, притиснув Кана к одному из шкафчиков в раздевалке. - Я покажу тебе, сколько мне лет. Гневно накрыв губы Кана своими губами, Тин начал быстро и дёргано избавлять его от брюк, обуви, боксеров. Затем спустился поцелуями на шею Кана и оставил там внушительный засос. Кан привалился к шкафчику, закрыв глаза и тяжело дыша. - Думал, ты отделаешься сегодня тем, что было утром? - рыкнул Тин, приподнимая Кана, закидывая его ноги себе на талию. Стоило ему притронуться к Кану, совершить всего несколько нетерпеливых ласк, и тот уже был готов для него, с ещё более участившимся дыханием оседая на его пальцы. Наконец, войдя в него, Тин ощутил, как палящая радость пронзила всё его тело. Особенно, когда услышал тихий стон наслаждения, сорвавшийся с губ Кана. Тин сильнее подхватил его под ягодицы и стал двигаться внутри него томительными рывками. Кан, ухватившись за плечи Тина, откинулся головой назад и прикусил изнутри щёку, чтобы не стонать слишком громко. - М-м-м, Т-тин... Если бы ты настоял... мы бы никуда не поехали... - прерывисто выдохнул он, сделав над собой усилие. - Идиот, - резюмировал Тин и вновь поцеловал Кана в губы, чуть замедлив движения внутри его тела. - Твой идиот... - поправил Кан, открыв глаза и поймав его взгляд. - Прекрати, Кан, - как-то беспомощно произнёс Тин. - Тин, я тебя люблю. Слова выстрелили и пробили Тину сердце. Он мотнул головой, не желая впускать их в себя. Бездумно Тин почти совсем вышел из Кана, чтобы потом удариться в его тело с новой силой. - Не знаю, почему ты так себя ведёшь, Тин... но ты меня не остановишь, - задыхаясь, сказал Кан. - Я тебя люблю. А Тин снова и снова набрасывался на него с жёсткими, свирепыми движениями. И Кан с каждым его рывком, вбивал в Тина свои слова, как тот своё тело – в его тело: - Я тебя люблю, Тин... Я люблю тебя... В результате Тин закрыл ему рот поцелуем, чтобы не выпускать эти роковые слова, но они продолжали просачиваться в его запечатанное сердце, даже когда стал приближаться оргазм. Тин пьянел от этих слов и не мог заставить себя не верить им. Кан точно искренен? Кан точно не пытается этими словами просто сделать ему приятное из-за своей врождённой доброты и душевной щедрости, которую он расточает всем вокруг? Тин всю прошлую неделю старался сделать так, чтобы Кан перестал быть добрым к нему. Рассчитывал, что тогда Кан быстрее осознает, что именно чувствует. Ведь любовь способна пробиться даже сквозь отчуждение, если она настоящая. Так, она у Кана настоящая, раз он признался ему в любви, вопреки тому, что Тин продемонстрировал свои самые худшие черты характера? Впрочем, не только поэтому Тин вёл себя так. Более глубокая истина заключалась в том, что Тин боялся стать навсегда от Кана зависимым, услышав его признание. Потому что признание в любви от Кана – это нечто вроде последнего рубежа. И Тин не знал, что случится, когда этот рубеж будет преодолён. Какими станут их отношения? Что, если он окончательно обезумеет от чувств к Кану и сразу же испортит всё какой-нибудь собственнической ерундой? Почему он вообще чуть ранее так давил на Кана, требуя определённости? Да за каким чёртом эта определённость ему понадобилась? Разве она так необходима? Абсурдно, но до признания Кана Тин, оказывается, чувствовал себя в безопасности, плавая в их не до конца определённых отношениях. Теперь же Тин понял, что с Каном он никогда не будет в безопасности.***
Кан медленно приближался к воротам своего дома, поджав губы и хмурясь. После случившегося в раздевалке Тин просто в молчании ушёл, а Кан лишь сейчас вдруг понял, что у Тина, видимо, случилось что-то похожее на нервный срыв. В начале их отношений Кан так часто был с ним резок, язвителен, так старательно возводил между собой и Тином стену, что теперь, когда эта стена рухнула, Тин, скорее всего, просто боится неосторожным словом или действием всё поломать, разрушить. Потому и спасся бегством. Это и всё прочее – всего лишь его самозащита.***
- Тин, я не откажусь от своих слов, если ты этого боишься, - твёрдо сказал Кан Тину, поймав его в перерыве между занятиями на лестнице внутри главного корпуса МК. - Но и терпеть твоё несносное поведение я больше не буду, пока ты всё для себя не решишь – верить мне или не верить мне. Время, чтобы определиться, похоже, требовалось не мне, а тебе, Тин. Но, знай, я понимаю. Твой брат однажды сказал тебе, что любит и предал. Думаю, ты и сам не догадывался, что осадок от этого до сих пор в тебе жив. Кан прервался, взглянул на безучастное лицо Тина и заговорил снова: - Тин, просто помни, что я не причиню тебе боли. Ты ведь знаешь меня. Тебе лишь нужно подпустить меня к себе так близко, как ты ещё никого не подпускал. Мне, кстати, тоже страшно, что б ты знал. Но я готов быть с тобой в настоящих отношениях, невзирая на риск, что однажды кто-то из нас двоих может разбить другому сердце, плюнуть в душу и прочее. Я подожду тебя, если хочешь. Только не слишком долго, хорошо? И, в общем... ладно, я всё сказал, перестаю тебя раздражать. После этого Кан сразу покинул корпус, так и не дождавшись от Тина хотя бы одного слова. Но он был уверен, что сделал всё правильно. Тину придётся перестать смотреть на их отношения через какие-то кривые очки.***
Тину потребовалась пара дней, чтобы осознать, что Кан не шутил. На третий день Тин уже был абсолютно несчастен. Кан не давал ему ничего, пока Тин сам не настаивал. Не было приставаний, просьб и уговоров. Не было ни неудобных сантиментов, ни грубости... не было признаний в любви, потому что после того, как Кан вдалбливал Тину эти слова в сердце посреди раздевалки, он ни разу с тех пор не произнёс: “Я тебя люблю, Тин”. К своему стыду, Тин пытался заставить его вновь это сказать. Во время их близости Тин делал всё, чтобы услышать эти слова. Но как бы он ни был нежен, страстен или неистов, сколько бы французского лиризма ни вливал Кану в уши, тот их не произносил. Кан вздыхал, стонал, выкрикивал его имя, но только не ту фразу, которую жаждала душа Тина. Ещё через два дня Тин был в отчаянии. Он согласился бы на всё, хоть отдалённо напоминающее симпатию в стиле Кана: “принц”, или “дурак”, или если Кан запустит в него подушкой, разорвёт на нём рубашку, устроит скандал – пусть! Проблема в том, что Тин не осмеливался слишком его провоцировать. Если бы он сделал что-то действительно отвратительное из того, на что способен, он мог бы, конечно, получить от Кана эмоциональную реакцию... вот только, вероятно, не ту, которую хотелось бы. Так что, Тин не мог рисковать. Он знал, что терпение Кана не безгранично, Кан вообще терпением особо не отличался. А быть идеальным бойфрендом совершенно невыносимому парню, каким Тин себя показывал, – тот ещё труд. Кан не сможет держаться вечно. Однако когда его терпение лопнет, он... он уйдёт. На шестой день Тина охватила паника. “Я его теряю”, - осознал он.