Важна только любовь, все остальное — тлен, А этот страх лишь у нас в голове. «Армагеддон» Макс Барских Я ближче до тебе, до втрати думок. Сягаємо неба, до нього лиш крок. Тримати себе нам не сила, на наслідки чхати хотів. Ловити мурах по тілу, усе розуміти без слів. Вагаюсь неначе уперше, та вабить невпевнений крок. Моє заплямоване серце нарешті зробило ковток. Я прошу зробити лиш крок, пірнути зі мною, а втім Ми тонемо серед зірок, давай же знайдемо свій дім. KHAYAT «Крок»
Самолет идет на снижение — и в иллюминатор видно, как внизу уже появляются темные очертания города. Артему все еще с трудом верится, что через каких-то полчаса, может, час он будет разгуливать улицами Амстердама. Последний раз он был заграницей еще, когда отец был жив. Тогда всей семьей они летели на море в Анталию, как и многие другие семьи, которые не могли позволить себе более дорогих курортов. Козуб был тогда совсем не в восторге от поездки, но пытался не подавать виду ради матери, которая так хотела, чтобы этот отпуск был настоящим отдыхом для них всех, и отца, который так старался осчастливить своих родных. Артем тогда не осознавал, как сложно ему было, не представлял всей тяжести и ответственности, и понял лишь тогда, когда все это легло на его собственные плечи. Козуб отгоняет от себя гнетущие воспоминания и возвращается в настоящий момент, с интересом вглядываясь в распростершийся внизу город, пытаясь запомнить его с высоты. Когда пару недель назад они снова зависали у Мэла дома, и он внезапно предложил эту поездку, Артем опешил, а сонливое состояние как рукой смело, настолько нереальной она ему показалась. А как же работа, практика? А главное, как же мама? Алиса? Как он мог бросить все и просто улететь на несколько дней? Его и так грызло чувство вины от того, что бóльшую часть своего времени он проводил с Мэлом, хотя разумом понимал, что это глупо — чувствовать вину за то, что хочешь проводить время с любимым человеком. Но порой Артема посещала едкая мысль о предательстве и эгоизме, о том, что он тратит свои ресурсы на неважные сейчас вещи — отношения. Он ведь понимал, что они будут красть его время с Алисой и поглощать его внимания и чувства, все то, что он пообещал себе тратить только на основную цель… Артем корил себя за то, что стал реже навещать ее, не уделяя теперь каждую свободную минуту, но понимал, что заслуживал чего-то и для себя тоже. Заслуживал эти чувства и человека рядом, с которым можно дышать свободно, с которым можно позволить себе расслабиться и не думать о плохом. Заслужил заниматься тем, что нравится, и этот небольшой отдых тоже заслужил. — Что думаешь? — спросил тогда Мэл, с ожиданием глядя на него. Он не хотел настаивать или упрашивать, но в глазах так отчетливо горела надежда на то, что предложение будет принято. — Всего три дня. — Я даже не знаю… — банальная фраза слетела с губ Артема, который разрывался между желанием сбежать из Киева вместе с Мэлом хоть на несколько дней и обязательствами, которые держали его здесь. — Если тебе так понравится больше, то это будет еще и немного деловая поездка, — начал Мэловин, вытаскивая из рукава последний козырь. — Мой знакомый сонграйтер написал новую песню и считает, что она идеально подойдет мне. У него студия в Амстердаме… Наверное, это и было тем самым последним убедительным доводом, который требовался Артему, чтобы чаши весов склонились в пользу принятия предложения. Посещение музыканта было словно его оправданием не только семье, но и себе самому, что он не просто летит развлекаться. Но это оправдание было слишком уж хилым… — За три дня мир здесь не рухнет без тебя, Тем, — вздохнул Бочаров, привычным жестом откидывая челку с лица Артема. — Позволь себе отдохнуть. Нам всем время от времени нужна перезагрузка. Ты тоже не железный, мой дорогой менеджер. Эти последние слова заставили Козуба улыбнуться и сдаться. Мэловин был прав — ему был необходим хотя бы небольшой отдых и смена обстановки. Силы и впрямь были на исходе, и перезагрузка явно не помешала бы, пусть его и грызло это чертово чувство вины… В аэропорту они говорят мало, Мэл по большей части наблюдает за Артемом и его реакциями, довольный тем, что ему удалось вытащить менеджера из Киева. Вокруг столько народу, что хочется побыстрей закончить все необходимые процедуры и покинуть эту толпу, остаться наедине друг с другом. — Мне так хотелось, чтобы в Греции ты был со мной, — признается Бочаров, когда они едут в такси в сторону своего отеля. — Но раз это было невозможно, я решил, что должен увезти тебя куда-нибудь подальше от всех наших знакомых. Только ты и я. И не нужно ни от кого скрываться. Артем глубоко вдыхает — вот оно! То, почему ему самому так хотелось улететь с Мэлом из Киева. Здесь не нужно ни от кого прятаться и думать о сплетнях и пересудах, заботиться о какой-то репутации. Здесь они могут быть самими собой вне пределов одной квартиры, не боясь косых взглядов со стороны. Это же Амстердам, в конце концов, один из самых толерантных городов мира. — Спасибо, — только и выдыхает он. Мэл кивает, и остаток дороги они проводят в тишине, нарушаемой лишь музыкой из магнитолы, разглядывая пролетающий за окнами город. — Интересно, ты все отели оцениваешь экспертным взглядом, зная, что и как должно быть устроено? — внезапно интересуется Артем, пока они поднимаются на лифте на десятый этаж. Эта гостиница выглядит так же шикарно, как и Хайат, и Козубу так непривычно чувствовать себя здесь гостем. Мэловин издает смешок и качает головой. — С чего это ты решил, что я в этом эксперт? Это мой отец занимается гостиничным бизнесом, я больше по музыке, — подтрунивает над Артемом он. — А как же правопреемство этого бизнеса, Константин Николаевич? — парирует Козуб, бросая на Мэла хитрый взгляд. Чем дольше он находится здесь, тем легче получается расслабиться, даже шутливое настроение появляется. — В мечтах моего отца, Артем Георгиевич, — идет в контратаку Бочаров. На его губах играет задорная улыбка, и весь его облик кажется таким хулиганистым и милым одновременно, что Артем не сдерживается и быстро чмокает его прямо в улыбающиеся губы, чувствуя, как щеки покрываются румянцем. Это поведение так несвойственно ему… но черт побери, почему бы хоть сейчас не побыть импульсивным и в кое-то веки не скрывать своих желаний и не подавлять их внутри. Мэловин в ответ обвивает рукой его затылок и слегка прижимает к задней стенке лифта прямо к зеркалу. Целует настойчиво, затягивает в поцелуй, заставляя забыть о пространстве и времени, оставляя только ощущение мягкости губ и мятножвачного сбившегося дыхания. И время замедляется, пока не обрывается вместе с резкой остановкой лифтовой кабины и тихим звяканьем открывающейся двери. Парни отрываются друг от друга, чувствуя себя застигнутыми врасплох, но в коридоре пусто, и они облегчено выдыхают, пытаясь скрыть предательскую улыбку в уголке губ. Артем только сейчас замечает, как быстро у него бьется сердце от произошедшего. Это было чем-то таким, что он бы никогда не позволил себе сделать в Киеве. Не с Мэлом… — Ну что, встречаемся здесь через полчаса? — невинно спокойно интересуется Бочаров, как будто ничего особого не произошло. — Да, окей, — только и отвечает Артем, направляясь к двери своего номера. Это он настоял на том, что у них будут отдельные номера, а Мэл и не переубеждал его в обратном. Деньги для него не имели значение, а вот комфорт Козуба — да. Он понимал, что не стоит торопить события, все и так идет своим чередом, хоть и не мог подавить в себе разочарование. В середине декабря Амстердам не кишит туристами, как в теплое время года, но от этого не кажется менее привлекательным. Город словно жилами пронизан водяными каналами, вода в которых в сером свете дня приобретает оттенок стали. Узкие улочки обрамляют живописные дома, резко выделяющиеся на фоне тускло-серого декабрьского неба, некоторые из них и вовсе напоминают пряничные, а на первых этажах уютно располагаются рестораны, кафешки и разнообразные магазины. И повсюду велосипеды! Артем, наверное, за всю жизнь не видел столько велосипедов, сколько успел насчитать на улицах голландской столицы всего за эти пару часов прогулки. Тихий вездесущий плеск воды, едва уловимый шорох на верхушках голых деревьев, играющих с ветром, шум немногочисленных машин и общественного транспорта, жужжание лодочных моторов и разговоры на незнакомой речи создают какой-то уникальный фон чего-то совершенно отличимого от привычной жизни Козуба. Он часто останавливается на мостах и окидывает взглядом каналы, которые как альтернативные дороги развозят пассажиров по местам назначения, останавливается у домов, представляя, что там находится или кто там живет. И даже промозглая сырость от близости воды не может испортить восторг от города. В очередной раз засмотревшись на воду и наконец оборачиваясь к Мэлу, Козуб замечает, что тот фотографирует его на свой смартфон и улыбается. — Ты что, все это время меня фоткаешь? — удивленно восклицает Артем. — Тебя и город, — улыбаясь, пожимает плечами Бочаров. — Вы так гармонично смотритесь вместе. — Не пряча телефон, подходит ближе, касается пальцами скулы Артема и прорисовывает линию вниз к губам. — И я не могу ничего с собой поделать, ты слишком красив, чтобы тебя не фотографировать. Он слегка склоняет голову набок и целует своего растерянного менеджера, замечая, как эти его расширенные от удивления огромные шоколадные глаза медленно закрываются, а длинные ресницы слегка подрагивают. Дыхание Козуба перехватывает еще сильней, чем тогда в лифте. Там они были совсем одни в кабине, но здесь, на мосту, где по соседним улицам ходят люди… На парня накатывает волна паники, но Мэл уверенно останавливает ее своим теплым прикосновением и крепким сжатием замерзшей руки. Словно говорит: «Не бойся, все в порядке. Просто наслаждайся». И он верит ему, он поддается чувству и моменту, позволяя бабочкам внутри расправить крылья и щекотать его ими. — Видишь, здесь всем пофиг, — чуть улыбаясь, произносит Мэл, когда отрывается от губ Артема и провожает взглядом фигуру мужчины, прошедшего мимо них по мосту. Да, похоже здесь людям действительно нет никакой надобности совать нос в чужие дела. Почему же в их стране у людей эта надобность есть? У нидерландцев есть уйма своих занятий, проблем и задач, особенно перед Рождеством, которые они спешат решить, зачем им еще тратить драгоценное время на других. Почему так же не может быть и в Украине? — Так, а ну улыбнись, — командует Бочаров, переключая камеру на режим сэлфи. — Должна же у нас быть хоть одна общая фотка. Мэл произносит это с таким воодушевлением и энтузиазмом, что Артем не сдерживает смех. Все, Мэл сейчас словно ребенок. И этот детский настрой так хочется с ним разделить. Пока они здесь, нужно ловить каждый момент по максимуму. Они дурачатся, смеются, гримасничают на камеру, оставляя в памяти телефона с полтора десятка таких живых и искренних фото, которые навсегда запечатлели этот момент и двух влюбленных юношей на фоне амстердамской реки. — Слушай, не знаю, как ты, а я уже немного замерз, — признается Мэловин, пряча телефон в карман пальто. — Помнится, ты хотел в музей Ван Гога, он как раз недалеко отсюда. — Да, пошли, — уверенно кивает Артем и берет Мэла за руку. Секундное удивление на лице Бочарова тут же сменяется улыбкой. — А потом пойдем заглянем на ярмарку. Вот так они постепенно и узнавали друг о друге все больше: обоим было интересно творчество неординарного талантливого художника и оба любили атмосферу рождественских ярмарок. Оказалось, что не такими уж и разными они были… День растягивается в вечность, позволяя им насладиться атмосферой прекрасного Амстердама сполна. Мэл все не унимается, заставляя Артема позировать для своих фото и поучая, какую позу лучше принять. — Хоть Инстаграм свой оживишь, а то он у тебя вообще пустой какой-то, — разглагольствует Бочаров, махая рукой, мол как нужно повернуться и куда посмотреть. — Не думал, что в тебе дремлет фотограф, — хмыкает Артем, но указания выполняет и даже ловит себя на том, что ему начинает нравится. Хорошо будет привезти домой не только воспоминания в своей голове, но и фотографии. — А я многогранный, — важно отвечает Мэловин. — Кто бы сомневался, — смеется Козуб. — Так, может, и моделью побудешь? Эта роль, кажется, вообще у Бочарова в крови. Он умеет входить в образ, и даже на фотографии, сделанной на обычный смартфон, выглядит как чертова модель из глянца! Хотя, впрочем, кадры, которые Артем ловит, когда тот не позирует и чаще всего вообще не знает, что его снимают, получаются самыми завораживающими. Вот Мэловин поправляет растрепанные ветром волосы, вот смеется с какой-то его шутки, вот мечтательно смотрит вдаль, вот кормит уток на набережной, вот случайно спотыкается и хватается за перила моста, а его лицо в этот момент живет своей жизнью. Эти фото совсем не для Инстаграма и не для обложек журналов — они лишь для них как память о моментах, в которых им было так хорошо. Весь этот день в фотографиях, в пройденных километрах и выпитых стаканах кофе, в мостах, набережных и улочках, в причалах и парках, в утках, ловящих хлеб, в музеях и площадях, в глинтвейне и терпких поцелуях, в холоде воздуха и тепле их рук, в их черных пальто и ярких улыбках. — За новые впечатления и яркие воспоминания, — провозглашает Мэл и поднимает бокал. Теплый свет ламп преломляется в вине, заставляя его светиться. Этот жест оживляет в памяти Артема другой такой ужин в ресторанчике на Подоле после первой фотосессии Мэловина, когда он осознал, что холодный мажор с амбициозными шоу-бизнесовыми замашками на самом деле гораздо ближе ему, чем он думал. Тогда они только делали первые шаги и в музыкальной карьере, и друг к другу… — За моменты, которые хочется разделять, — поддерживает его Козуб. Вино терпкой прохладой оставляет на языке особое послевкусие. Как и весь этот день. Такой волшебный и нереальный. Без работы и гнетущих мыслей, только вдвоем с любимым человеком, наслаждаясь путешествием, моментом и свободой… — Не жалеешь, что согласился? — хитро интересуется Мэл, бросая на него свой фирменный лукавый взгляд, который, кажется, словно рентген считывает все мысли и эмоции Артема, которые тот пытается скрыть. При этом брюнет сохраняет спокойствие и невозмутимо отправляет в рот устрицу, на мгновение слегка зажмуриваясь от удовольствия. Артем не особо разделяет его любовь к этим морепродуктам, но ради опыта попробовать стоило. Кажется, с Мэлом он вообще готов на многие авантюры, на которые сам бы не решился. — Как я могу жалеть после такого насыщенного дня? — вопрос риторический, и Мэловин лишь ухмыляется. — Ты ведь уже бывал в Амстердаме, да? — Ага, приезжал с друзьями из Стокгольмской школы, когда еще учился. Ты же знаешь, что путешествия по Европе намного доступней, если ты студент европейского «выша»? Вот мы и не сидели на месте, — пожимает плечами Бочаров, поедая свою рыбу. — В этот город я сразу влюбился. Есть в нем какая-то особая атмосфера… — Свободы, — выпаливает Артем прежде, чем Мэл заканчивает предложение. Именно это он ощутил на улицах города, когда спокойно держал своего парня за руку и не встречал излишне любопытных и, тем более, осуждающих взглядов. Да и вообще местные, казалось, не замечали друг друга пока им не приходилось взаимодействовать. Нидерландцы слишком ценили личное пространство, чтобы вторгаться в него без разрешения. А если и смотрели, оценивали или составляли о тебе какое-то мнение, то ты этого даже не замечал. — Именно, — улыбается Мэловин, с интересом наблюдая за блеском в глазах своего менеджера. Именно это сияние он и хотел увидеть, вырвав Артема из повседневной жизни и рабочей рутины. Именно эти эмоции хотел ему подарить. Он ведь не только видел, но и чувствовал, как Артем расслабился и отпустил себя сегодня. — Город и страна, где тебя никто не знает, где никому до тебя нет дела, и что бы ты не делал, никто не будет смотреть на тебя косо. Ну, почти. Я имею в виду, что здесь ты можешь выглядеть, как тебе вздумается, подпевать в наушниках или танцевать посреди улицы, раскуривать косяк или целоваться взасос где-то на лавочке… всем пофигу, если только ты не причиняешь никому вред. Нечто, конечно, может и шокировать, но… Это же чертовски правильная позиция, если так задуматься! — Мэл настолько погружается в размышления, что даже забывает о еде. — Вот только не для нашего общества, — хмыкает Артем, вспоминая осуждающие взгляды старшего поколения на неформальных подростков в метро или агрессивные комментарии и не только в сторону лгбт-представителей, не говоря уже о Киев прайде… Мэловин понимающе кивает и берет Козуба за руку, подбадривающе ее сжимая. — Я знаю, что тебе трудно… — Да дело не только во мне! — возражает Артем, чувствуя, как в горле внезапно застревает комок. Бочаров понимающе кивает. — Я понимаю. Просто… меня интересуешь только ты сейчас, — он невинно пожимает плечами, словно извиняясь за эгоизм, который он принимает в себе. Да, он согласен с Артемом, что таким, как они, многим приходится жертвовать и жить в тени, если хочешь спокойной жизни, но не чувствует в себе благородных порывов переживать за всех остальных. — Я хочу, чтобы ты знал, что… у нас всегда есть место, куда можно сбежать. Хотя бы на время, — брюнет улыбается, большим пальцем гладя руку Артема. Козуб кивает, не желая дальше развивать эту тему и портить себе настроение. Что толку от пустых рассуждений, если ничего не можешь изменить. Он выдавливает из себя улыбку в ответ. «Сбежать» — пожалуй, лучшего слова не найти. Мы всегда пытаемся сбежать от проблем, когда не можем их решить. И он не исключение… — Знаешь, чем больше мы работаем вместе, чем больше я за тобой наблюдаю, — начинает Артем, переводя разговор на другую тему, — тем больше вижу, как ты живешь музыкой. Это не просто твое любимое занятие, это твое… призвание, что ли. Язык, на которым ты говоришь. Ты, когда играешь или поешь… ты как будто не в этом мире вовсе, а где-то в своем измерении. Ты сливаешься с музыкой, а она становится частью тебя… И это потрясающе! Козуб выпаливает это на одном дыхании. Слова сами льются из него потоком, выражая те мысли, которые уже так давно крутились у него в голове. Когда Мэл занимался музыкой, он излучал такую сильную ауру магнетизма, что невозможно было не попасть под его влияние. В эти моменты сердце Артема замирало, а от переполнявших чувств перехватывало дыхание, таким Мэловин казался привлекательным и прекрасным. Артем чувствует, как щеки заливает румянец, и пытается скрыть это, делая большой глоток вина из своего бокала. — Вау, ты мне раньше такого не говорил, — удивленно восклицает Мэл, тронутый словами менеджера. Теперь, когда его мнение приобрело для него такую важность, эти слова взрываются внутри фейерверками. Артем не просто хорошо выполняет свою работу, он действительно чувствует его на каком-то внутреннем космическом уровне, замечая и понимая все детали и его состояния. И это, черт побери, безумно приятно! — Прости, — смущается Козуб, — мне казалось, для тебя эти вещи очевидные, и вообще… ты и сам осознаешь, какой эффект оказываешь на людей. — Может, разве что только на одного человека, — голос Мэловина опускается до шепота, а он сам наклоняется ближе к Артему с хитрой улыбкой заглядывая тому в глаза. — Может быть… — так же тихо протягивает Артем. — Вполне возможно, что это только я тебя так воспринимаю… — он замечает наигранное негодование на лице своего артиста и смеется. — Нет, серьезно, Мэловин. Музыка — это твое. Не представляю тебя в костюме в офисе, перебирающего бумажки или вещающего на совете директоров. Возможно, я ошибаюсь, и это вопрос времени, но… ты совсем не похож на своего отца. И словно испугавшись, что сболтнул лишнего, Артем залпом допивает оставшееся в бокале вино. Взгляд у Бочарова растерянный — видимо, он явно не ожидал услышать настолько искреннюю и пламенную речь, каждое слово которой звучало с таким убеждением. Одно дело было всегда чувствовать это где-то внутри, а совсем другое — услышать от условно постороннего человека, сделавшего выводы из наблюдений и совместной работы. — Теперь ты правда понимаешь… — тихо выдыхает Мэл. Кажется, тогда в их первый совместный ужин в ресторанчике на Подоле у них уже заходил подобный разговор. И тогда Мэловину показалось, что Артем жалеет его скорее из вежливости, чем действительно осознает его ситуацию. Вроде того, что он просто высказывает отцу протест, занимаясь чем-то совершенно далеким от серьезного бизнеса, чем живет тем, что делает. Теперь же Артем понял, что он совсем другой человек, нежели его отец, и его цели и взгляды на жизнь нисколько не совпадают с отцовскими. — Неужели он этого не видит? — восклицает Артем. — Он хоть когда-нибудь видел тебя за роялем? Он вообще хоть слышал твою музыку? — Нет, я… он особо не изъявлял желания, а я решил, что не буду докучать ему этим. Еще в детстве, когда меня отвели в музыкальную школу, он думал, что это просто хобби, для общего развития, — хмыкает Мэл, а в его глазах сквозит грусть. — Сначала слушал, что я там разучивал, потом понял, что у меня получается, говорил, что рад, если мне нравится… Но он никогда не воспринимал это как что-то большее. Долгое время не знал, что я пишу музыку. И не думаю, что что-то измениться, если он ее услышит. — Может, стоит попытаться, — осторожно предлагает Артем, осознавая наивность сказанного. Это ведь не диснеевский фильм, где все обернется в пользу главного героя и его мечты, несмотря ни на что. Мэл грустно улыбается и разливает оставшееся в бутылке просекко по бокалам. — Жизнь — не кино, Артем. — Я бы поспорил, — издает смешок Козуб, который звучит как-то неуместно в сложившемся разговоре, но Артем просто не может его сдержать. — Посмотри на меня. Обычный парень из провинции, потерявший отца, работающий официантом… внезапно получает предложение от одного талантливого мажора стать его менеджером, который, к тому же, потом признается ему в любви. Звучит невероятно, правда? — голос Артема срывается, и он с удивлением обнаруживает, что в глазах откуда-то стоят слезы. Только сейчас, когда он коротко описал события последних нескольких месяцев вслух, осознал, насколько все это поистине было невообразимым. Словно он и впрямь стал героем какого-то голливудского кино. Мэл коротко смеется, но тут же становится серьезным, когда замечает выражение лица своего парня. — Эй, — протягивает руку он и касается его щеки, — а ты умеешь убеждать. Артем слегка улыбается. — Возможно, мне стоит поделиться этим с отцом… — Я уверен, что он хочет для тебя только лучшего. Мой тоже хотел, чтобы я пошел по его стопам и стал инженером, но… я поступил по-своему. Если бы он был жив, — Козуб проглатывает подступивший к горлу комок, — он бы все равно поддержал меня. Это ведь родители. Им сложно принять, что дети вырастают и принимают собственные решения, что они могут так сильно отличаться от них самих, но в конечном итоге они все равно принимают это. Не всегда, к сожалению, но во многих случаях. Что еще может быть более безоговорочным, чем родительская любовь? Непрошенные слезы опять скапливаются в уголках глаз и, чтобы скрыть их, Артем прячет лицо за бокалом. Кажется, это вино начинает влиять на него и делает таким сентиментальным. — Так значит, твой отец был инженером… А мама? — интересуется Мэл, делая небольшой глоток и с любопытством глядя на Козуба. Настало время узнать немного и о его семье. — Мама — медсестра. Мы переехали их Харькова сюда, когда я как раз закончил школу. Отцу предложили хорошую работу в крупной фирме, и мы решили кардинально поменять свою жизнь. Продали там квартиру и осели здесь. Я поступил в КНУБА, и единственной моей проблемой тогда была учеба, когда я начал понимать, что инженер из меня вряд ли получится… — все это звучит, как обычные факты, которые просто рассказывают при знакомстве, но Артем понимает, что, рассказывая о своей семье, открывает перед Мэлом дверь в свою жизнь вне его, доверяет ему нечто слишком ценное в ней. — А потом случилась та чертова авария. И все полетело в тартарары… Все вдруг стало совсем неважным: и учеба, и друзья… Я пошел работать официантом в одну кафешку, где не требовался опыт работы, а потом и университет забросил. Отца больше не было, и не было ради кого стараться все вытянуть. А мама была не против, когда я решил поступать на менеджмент. Мэл не упускает ни единого слова из рассказа, ценя то, чем делиться с ним Артем, с интересом слушая о его жизни, которую он почему-то до сих пор еще не знал. Козуб сухо излагает факты, будто пишет автобиографию, хотя Мэловин чувствует, что за этими короткими предложениями таится эмоциональность и… еще что-то, что Артем почему-то скрывает… или может, просто еще не готов делиться. Это задевает его больше, чем он ожидал, но Мэл одергивает себя: он же поступает также. Они ведь только начинают узнавать друг друга ближе. — Я рад, что ты это сделал. Иначе у меня бы сейчас не было такого классного менеджера, — лучезарно улыбается Бочаров и касается краем своего бокала о бокал Артема, с удовлетворением замечая на его щеках легкий румянец. Ох уж эта скромность! Как же она к лицу этому парню с огромными блестящими глазами. — А что насчет твоей мамы? — интересуется Козуб, снова переводя разговор, пока лицо горит от похвалы Мэла. — Ее зовут Валентина, и они с моим отцом в разводе, — просто произносит Мэл будничным голосом, говорящим о том, что это давным-давно перестало быть какой-то драмой для него. — Когда бизнес отца пошел вверх, и мы переехали в Киев, а потом на некоторое время в Италию, у них начались размолвки. Поначалу маме нравилась новая жизнь, как бывает всегда, когда перед тобой открываются новые горизонты и новые возможности, но очень быстро она поняла, что такая жизнь не для нее. Слишком много всего. Слишком много денег, но слишком много работы, и от того все меньше совместного времени и искренности. Она поняла, что чем лучше дела идут в бизнесе, тем хуже — в семье. И решила вернуться в Одессу, — Мэл пожимает плечами, тем самым показывая, что вполне понимает такое решение матери и принимает его. — А мне позволила самому выбирать, с кем я хочу жить. Я выбрал отца. Неудивительно, правда? С ним было столько возможностей… Потом мы вернулись в Киев, а еще через несколько лет я улетел учиться в Стокгольм. Мы общаемся с мамой, я часто к ней приезжаю. И мне кажется, что несмотря на столько лет жизни отдельно друг от друга, взаимопонимания у нас с ней больше, чем с отцом. — Что она думает о твоей музыке? — Артем удивляется, как этот вопрос не пришел ему в голову раньше. — Ей нравится, — усмехается Мэловин. — Но она тоже прекрасно понимает, что отец просто так не смирится с моей музыкальной карьерой. Иногда мне кажется, она тем больше меня в этом поддерживает потому, что знает, что он будет против. А ей хочется доказать ему, что не все в этом мире измеряется твоим доходом… Вот так и живем. Мама — за творчество, а папа — за стабильность и уверенность в завтрашнем дне; мама — за музыку, папа — за экономику. Мэл произносит последние предложения едва ли не с театральной дикцией, махает рукой и допивает свое вино. — Как-то так, — заканчивает он, ставя своеобразную символическую точку в этой теме. — Но я верю, что судьба преподносит нам знаки, которые лишь нужно замечать. Некоторые из них весьма яркие, как красное вино на белой скатерти, — добавляет Бочаров с ухмылкой. Артем не сдерживает хихиканье. Теперь эта ситуация кажется забавной, не то, что тогда, когда его пронизал ледяной страх. — Так что, и какая она, твоя студенческая жизнь? — спрашивает Мэл, поворачивая разговор в другое интересующее его русло. — Да обычная, — пожимает плечами Козуб, — как у всех. Пары, сессии, «вечеринки» в общаге, студенческие мероприятия… — Влюбленности, — докидывает Мэл, и Артем на мгновение замирает, не ожидавший услышать подобное. Но Бочаров молчит, не спрашивая больше ничего, осознавая, что и так его интерес слишком очевиден. Артем понимает, что тот ожидает услышать. — Была одна девушка, из соседнего факультета. Мы познакомились, когда совместно вели одно мероприятие в универе. Она постоянно шутила на репетициях, а я делился впечатлениями последних киноновинок, — рассказывает Козуб и ловит себя на том, как ровно звучит голос. Так спокойно и безразлично, как еще одно воспоминание из прошлого. Которое было и прошло, оставив по себе только хорошее. — И тем вечером после проведенного концерта я таки решился пригласить ее в кино. Ну, так и закрутилось… — И что случилось? — Мэл понимает, что скрыть любопытство в голосе получается плохо, но Артема, впрочем, кажется, это и не особо волнует. — Когда все стало плохо, ее веселой натуры не хватило на то, чтобы терпеть вечно грустного и озабоченного решениями проблем меня, — безразлично пожимает плечами Козуб, но воспоминания о том, как его бросили именно потому, что он уже не был тем «жизнерадостным и энергичным Артемом, который всех мог заинтересовать в том, что делал» отдают горечью на языке. — Что? — восклицает Мэловин, возмущенный тем, что услышал. — Она бросила тебя потому, что?.. Что, перестал развлекать ее? Артем снова лишь пожимает плечами. Она ушла именно тогда, когда ему больше всего нужна была ее поддержка, но теперь это уже в прошлом. Но то, как отреагировал на это Мэл, пробуждает в нем другие воспоминания о разговоре в клубе… — Мэл… — осторожно начинает Козуб. Тогда в его квартире, в тот самый памятный вечер он не захотел поделиться с ним своей историей, но, может, сейчас он все-таки расскажет. И, возможно, наконец сможет отпустить так, как это только что сделал он. Оставит прошлое в прошлом. — Помнишь, я спросил тебя, что случилось с тобой из-за чего ты стал таким циником, когда дело касалось любви? А ты ответил, что к тебе есть только два вида отношений… — Ее звали Ника, — без всяких вступлений начинает Бочаров, не дожидаясь конкретного вопроса, и Артем даже опешивает от такого неожиданного признания. Он не особо и надеялся на то, что Мэловин все-таки поделится с ним этой историей, но кажется, они оба сегодня приоткрывают двери в жизни друг друга, и квота доверия предоставляется обоими сторонами. — И она была самой красивой, самой обаятельной, самой умной и так далее. Той самой крутой девчонкой, которую многие хотели закадрить, но не всем она была по зубам. Короче, все как… в кино, — хмыкает Бочаров. Он чувствует какую-то свободу безразличия, как будто это воспоминания уже и не относится к нему. Наверное, Артем только что испытывал то же самое… — И я не был исключением. Тоже мечтал, что она будет со мной. И когда она начала проявлять ко мне интерес, был на седьмом небе от счастья. Вел себя, как влюбленный дурак: цветы, подарки, любые ее желания. Я был настолько слеп в этой своей влюбленности, не замечая того, что чувства эти были какими-то односторонними. Ей всегда хватало страсти, которую я принимал за любовь, но стоило смотреть глубже… в эмоциональную привязанность. Этого я в свои восемнадцать не понимал. Я верил в ее «чувства» до тех пор, пока на одной из вечеринок, где не должно было быть ни ее, ни меня, случайно не увидел ее на балконе с другим и не услышал их разговор обо мне. Она спала со мной, спала с другими, и признавалась мне в любви. А я действительно был готов на все ради нее, и она умело этим пользовалась. Я сам позволил ей это. Артем пораженно молчит. Он догадывался о чем-то подобном, но полная история звучала слишком жестоко. Других слов, кроме как «мне жаль», не находилось, но лимит этой фразы он уже исчерпал. Мэл не нуждался в его жалости и сочувствии. Он просто рассказал эту историю, которая не давала ему покоя столько лет. Он доверил ее ему, и это значило больше, чем какие-либо слова. — Проблема в том, что остальные после нее вели себя так же, я просто не позволял им того, что было с Никой. Я не позволял им занять какое-то место в моем сердце. Они были просто хорошим времяпровождением. Они использовали меня, я использовал их… Так и получилось, что я не верил ни в какую настоящую любовь. Не верил тебе, когда ты доказывал мне противоположное. Не хотел верить. Не хотел снова терять голову. Пока не понял, что снова позволил… — голос Мэловина срывается, и когда он снова начинает говорить, он дрожит, и в нем явно слышаться непрошенные слезы. — Позволил тебе проникнуть в мое сердце… У Артема перехватывает дыхание от прозвучавших слов. Он просто не знает, как реагировать: такой закрытый и таинственный Мэл сейчас рассказал о самом сокровенном, что долгие годы держал в себе, открыл дверь в свой внутренний мир и признался в своих чувствах… Как можно ответить словами на все это? Как подобрать нужные?.. Козуб перехватывает дрожащие пальцы, судорожно сжимающие ножку бокала, и мягко высвобождает его из них. А потом сжимает их в своих ладонях и заглядывает прямо в грозовые бездны, блестящие от подступающих и изо всех сил сдерживаемых слез. Его глаза никогда не были, как почему-то думали многие, голубыми. Они никогда не были спокойной морской гладью и ясным безоблачным небом. Они всегда были дождевыми тучами, штормовым морем... Они были загадочностью, таинственностью, меланхолией, опасностью... Пучиной, в которую Артем нырял с головой. — Спасибо, — только и выдыхает он. Это единственно правильное, что он может сказать. Никаких пустых обещаний или заверений. Только благодарность за то, что ему доверили эту целую Вселенную под названием Мэловин. Лежа на кровати, Артем просматривает в галерее фото, сделанные сегодня. Белый гостиничный халат мягко окутывает тело и согревает, но для полного уюта все равно чего-то сильно не хватает. Листая фотографии и вновь оживляя в памяти моменты дня, Артем ощущает какую-то щемящую тоску, подобную уколам иголки. Смотреть на Мэловина на экране смартфона, когда он настоящий, из плоти и крови, находится в каких-то десятках метров от него в соседнем номере — странно. Очень странно приехать сюда в это небольшое путешествие и провести весь день с ним рука в руке, не как друзья или коллеги, а как пара, а теперь разойтись по разным номерам и раскладывать по полочкам полученные эмоции отдельно друг от друга. Не так, как много вечеров, проведенных в квартире Бочарова, не так, как на крыше его дома… когда они были рядом, а потом дистанция между ними постепенно увеличивалась, когда они просто разъезжались. Там это было так естественно. Но здесь они так близко. Как в ту ночь, когда Козуб остался ночевать, и их разделяло лишь несколько комнат… Он уверен, что тогда Мэл тоже долго не мог заснуть, осмысливая произошедшее на кухне, как и он сам. Наверняка сейчас Мэл тоже лежит на кровати и пытается запомнить сегодняшний день до мельчайших подробностей; точно так же, как он, пытается осознать причину, по которой доверил самое сокровенно. После сегодняшнего разговора между ними будто рухнула невидимая стеклянная стена, и больше ничего не сдерживало. Они стали ближе к внутреннему миру друг друга, в какой-то миг держа его на ладонях. И эта близость пугает… Но как же странно думать об одном и том же, думать о друг друге, хотеть быть рядом… и не быть. Очень странно и неправильно находится так близко и так далеко от него… Как в том ресторане, где они держались за руки, но были разделены столом; как в такси, отвозившем их в отель, когда пальцы так же переплетались, но теперь разделяющей преградой был таксист на водительском сидении; как в этом коридоре, когда они никак не могли попрощаться, а каждый «последний» поцелуй обжигал. Так близко к друг другу и так далеко… Порознь. Глубоко вдыхая, Артем блокирует телефон и резко встает, закидывая гаджет в карман халата и принимая решение. Оно кажется обдуманным и спонтанным одновременно, волнующим, от которого кружится голова, и пугающим, отчего лед сковывает тело. Козуб решительно преодолевает несчастные метры узкого коридора, направляясь к номеру Мэла, но у самой двери вся решительность моментально испаряется. В тишине коридора звуки собственного сердцебиения оглушают парня. Дышать становится труднее, как и контролировать дрожь в теле. Перед глазами проносятся звезды и туманности, стоит лишь слегка прикрыть веки в попытке успокоиться. Когда он в последний раз чувствовал нечто подобное? Мэловин заставлял его все испытывать словно в первый раз. Будто до него никогда никого и не было… И не было ведь. «Никогда с парнями», — ответил он тогда Мэлу на кухне. Раньше он и подумать всерьез не мог, что когда-то влюбится в парня. И раньше столько вещей виделись в совсем ином цвете. С Мэловином все приобретало какой-то другой вид, Мэловин открывал для него какой-то другой мир… шире и ярче, чем он когда-то был для простого паренька из Харькова. Артем шумно выдыхает и снова глубоко вдыхает, собирая всю свою смелость в кулак. Подносит руку к двери и, не оставляя себе больше пространства для сомнений, стучит в дверь. Время замедляется до удара сердца и растягивается в несколько световых лет. Мэл резко открывает дверь и замирает на пороге, от удивления непроизвольно отступая на шаг. Он и сам не знал, кого ожидал увидеть за дверью в столь позднее время, но вид Артема с мокрыми волосами, в распахнутом халате и в одних пижамных штанах, Артема, о котором он только что думал, заставляет его опешить и судорожно сглотнуть.Словно рассматривая фото, он незаметно уснул, и этот визит ему снится. Но Артем кажется таким реальным до каждой мелкой черты, до каждой ресницы и каждого кубика пресса, что протяни руку — и можешь коснуться. Все слова застревают где-то в горле, и он молча смотрит на парня, отстраненно отмечая, что у того подрагивают руки. Как же сложно было отпускать его там в коридоре и уходить в свой номер одному. Как же сложно было играть хорошего мальчика и не идти на поводу у своих желаний... Как сильно ему хотелось предложить Артему остаться у него, чтобы никуда не отпускать, но желание так и осталось невысказанным, блокируемое обещанием, данным ранее — не торопить, не давить. И вот сейчас Артем здесь, будто услышал его мысли, будто почувствовал его желания сквозь то расстояние, что их разделяло. Или... чувствовал и хотел того же. — Мэл, я... — начинает шатен и запинается. Теряется. Смущается. Судорожно пытается придумать разумную причину, почему он сейчас здесь, но не может. Все слишком очевидно. — Не могу уснуть. Едва слова слетают с губ, Козуб осознает, насколько хлипким является объяснение. И не объяснение вовсе. Да и зачем оно в конце концов нужно? В штормовых глазах напротив волнами бушуют те же чувства. «Я тоже не могу, Тема, я тоже», — удовлетворенно отвечает мозг Мэловина. Он знает, что не дает ему уснуть. Знает ли Артем? Одного взгляда в эти карие бездны, кажущиеся совсем черными в полумраке комнаты, затягивающиеся в черную дыру, из которой теперь нет спасения, хватает, чтобы понять, — Артем знает. — Тема, — выдыхает Бочаров, делая шаг к парню, всем телом поддаваясь вперед. И в следующий момент чувствует на затылке горячую ладонь, нежные пальцы, скользящие по короткому ежику волос и зарывающиеся в тонкие смоляные пряди. Артем притягивает его к себе, и в нос Мэлу ударяет свежий запах геля для душа, напоминающий морские волны во влажном вечере. Запах влаги и воздуха, от которого сразу возникает жажда напиться им, прильнуть к источнику, впитать каждой клеткой тела... — Тема, — снова уже совсем слабо выдыхает Мэловин, когда последний разделяющий их сантиметр исчезает. Две звезды сталкиваются, образовывая взрыв сверхновой, расплескивая вокруг себя в необъятный космос эмоции. Дыхание Артема врывается в его сознание мятным потоком зубной пасты, жаркой волной рассыпает мурашки по всему его телу. Горячие губы обжигают, и Бочаров понимает, что больше не в силах себя сдерживать. Слишком долго он ждал, слишком терпеливым старался быть, слишком уважал чужие границы. Но сейчас между ними нет никаких границ! Почти никаких... Внутренний зверь внутри торжествует и с ликующим ревом прижимает Артема к стене, возвращая поцелуй с двойной силой. Губы сами находят друг друга, дыхания смешиваются, перетекая друг в друга, языки сплетаются, стирая окружающую реальность, заставляя забыть обо всем, что существует за пределами их двоих. Одним резким движением ноги, Мэл не глядя захлопывает дверь, скрывая их от постороннего мира, и, прижимаясь к Артему всем телом, дважды поворачивает замок. Все, ему не сбежать. Теперь его Тема здесь. И он его никуда этой ночью от себя не отпустит. Напряжение растет, анакондой обвиваясь вокруг тела, заключая в цепкие объятия, из которых теперь не выбраться. Под тонкими музыкальными пальцами бьется пульс на шее, создавая свою уникальную мелодию, слышать которую способен лишь он — Мэловин. Внутри Артема царит ураган, как тогда, когда их с Мэлом губы столкнулись впервые, снося с ног и выворачивая мир наизнанку. Каждое касание этих тонких хрупких пальцев и этих прохладных, но уже таких знакомых губ отдается трепетом во всем теле, до покалывая на коже, до тягучего ощущения внизу живота. Ему хочется раствориться в этом моменте, никогда не выпускать из своих пальцев черные пряди, еще ближе прижимать их обладателя за пояс к себе. Когда Мэл отрывается от него, чтобы наконец сделать вдох, Артем издает короткий разочарованный стон, но тут же закусывает губу. И улавливает лукавую усмешку на губах Бочарова, которую так хочется стереть с лица еще одним поцелуем. Чувства перебирают контроль на себя, отстраняя разум на задние ряды наблюдать за происходящим. И Артем понимает, что уже им поддался, что впервые за долгое время больше не сдерживает того, что внутри. Зверь в Мэловине вторит Козубу, рыча от разочарования, когда он разрывает их поцелуй и слегка отстраняется. Но тихий голос разума все еще сильней. Тяжело дыша, Мэл медленно опускает руку вниз, плавно скользя от шеи по плечам и груди и останавливая ладонь на сердце, чувствуя под пальцами его сумасшедшее биение. Поднимает взгляд на Артема и заглядывает в эти распахнутые глаза, темные от… желания. И эта темнота затягивает, манит за собой вглубь, не терпит неповиновения. Словно шаманское заклинание под ритм сердцебиения. Артем накрывает ладонь Мэла своей, давая понять, что все в порядке, что их желания совпадают и ему не стоит спрашивать разрешения. А затем слегка сжимает утонченные пальцы — я верю тебе, я пускаю тебя в свой мир, я доверяю тебе… У Мэловина перехватывает дыхание — эмоции, словно цунами, накатывают волной. Диалог без слов, который так много значит. Он не чувствовал ничего подобного после Ники, после своей первой и настоящей влюбленности… Он ни с кем не хотел быть настолько сильно, как сейчас с Артемом, и от этого осознания подкашиваются ноги. Он нежно перекладывает ладонь Козуба себе на грудь, давая почувствовать свое собственное зашкаливающее биение — я тоже тебе доверяю. Снова сокращает дистанцию, разрушая последние самые тонкие преграды между ними. Легко, почти невесомо, касается самого уголка пухлых губ, потом другого, потом только верхней губы, потом нижней, даря обещание бережности и благодарности и вместе с тем дразня. Артем подхватывает игру, цепляя своими губами лишь одну Мэла. Эти короткие недопоцелуи зажигают внутри обоих огонек, плавно перерастающий в пламя, которое распространяется по всему телу. Так дразняще легко и нежно опускаясь ниже на тонкую кожу шеи, покрывая ее легкими поцелуями, которые растворяют страх. Артем чувствует, как твердый пол уходит из-под ног, превращаясь в воду, которая покачивает его на своих волнах, унося в открытое море. Мэловин оставляет на его теле влажные следы, которые холодят кожу лишь миг, а потом воспламеняются. Словно клавиши под пальцами, изучает обнаженный торс Артема: гладкая кожа — основные ноты, ребра и кубики пресса — бемоли и диезы, на которых так и хочется сыграть. Легкими покусываниями прокладывает себе дорогу от шеи к ключице, потом плечу, возвращается к уху, скользя кончиком языка и запуская все новые и новые табуны мурашек своим горячим дыханием, покусывает мочку, неспешно ласкает впадину за ухом. Овладевает каждым сантиметром тела, о котором так давно мечтал, но получить смог только сейчас… Артем шумно выдыхает, растворяясь в ощущениях, и понимает, что дрожит от возбуждения. Такое сладостное чувство будто жидкий ток разливается по всем конечностям, которые вот-вот заискрят. Покалывание становится сильнее. Ему так же хочется ощутить под пальцами обнаженную кожу Мэловина, открыть для себя все то, что ранее скрывалось под одеждой. Стать ближе. «Тот холодный беспристрастный мажор теперь мой», — бьется в голове ликующая мысль, от которой туманится разум. Мэловин сейчас в такой же его власти, как и он в его. Козуб развязывает узел на халате парня и, раскрывая его полы, обхватывает за пояс, притягивая его ближе к себе, соприкасаясь телами. Напряжение внизу становится ощутимей. От кожи Мэла исходит жар, и Артем понимает, что сам проникается им, когда пальцы сами собой отправляются путешествовать по его спине. Мэловин из плоти и крови в его руках сейчас. И он никуда его сегодня не отпустит. Ни сегодня, ни в дальнейшем. Бочаров выдыхает, когда возбуждение нарастает, стоит их телам соприкоснуться хотя бы в одной точке, и ощущает себя звездой, готовой вот-вот взорваться. Чем дольше он целует Артема, тем явственней ощущает запах его кожи, который сейчас дурманит лучше любого парфюма. Каждый поцелуй настойчивей и требовательней, чем предыдущий, каждое движение более вызывающее и провоцирующее. Пальцы сбегают вниз к бедрам, минуя костяшки, и проникают под кромку пижамных штанов. Мэл с удовлетворением отмечает, как Артем вздрагивает от этих прикосновений, судорожно вдыхая, и продолжает дразнить, вызывая щекочущее чувство внизу живота, постепенно опускаясь все ниже, подбираясь все ближе. И в этот момент со всей ясностью осознает, что Артем отдает себя в его руки — не только свое тело, но всего себя: все свои страхи и разочарования, всю боль и отчаяние, все предрассудки и стереотипы, но вместе с ними и доверие и чувства, мечты и надежды. И это гораздо больше, чем он заслуживает. На мгновение у Бочарова темнеет в глазах от осознания происходящего. Готов ли он быть с кем-то настолько близко?.. Артем чувствует, что что-то изменилось, будто между жаром их тел внезапно пробежал холодок, стряхнув дурманящую пелену вожделения. Вопросительно сжимает лопатку Мэловина, и через секунду получает успокаивающее поглаживание по бедру, опускающее штанину все ниже, а за ним поцелуй в живот. Неловкость охватывает словно в первый раз, будто ничего подобного с ним раньше не происходило, и Артем пытается прогнать ее, возвращаясь к ощущениям от прикосновений Мэла, снова утопая в ласковых волнах, позволяя себе стать музыкальным инструментом для своего артиста, играющего легато* наслаждения. Тихий стон-выдох растворяется в густой бархатной темноте комнаты, подсвечиваемой лишь ночником на прикроватной тумбочке. Свет все уменьшается, пока не превращается в крохотный далекий огонек, манящий за собой в огромную неизведанность Вселенной, населенной мириадами таких же огней, затягивающей в сплетение звезд и туманностей, где крещендо** эйфории тонет в тишине, где нет гравитации и тело может быть невесомым, пока сладкая нега, охватившая его, не растает. Пока космический вакуум не нарушит стаккато*** дыхания. Пока кто-то другой следом не отправится в это путешествие… Артем понимает, что уже не спит, но все еще дрейфует, медленно покачиваясь, на волнах между сном и явью. Где-то на горизонте всплывают воспоминания вчерашнего вечера, которые плавно сменяются картинкой сегодняшней ночи — по телу проходит волнующая дрожь. Неужели все это было на самом деле? Козуб медленно открывает глаза, жмурясь от яркого солнца, ослепительно врывающегося в панорамные окна номера. В отличии от вчерашнего серого хмурого дня, сегодняшний оказывается на удивление ясным. За окном разливается чистая лазурь неба без единого облака. Артем даже не рассчитывал на такую погоду в это время года. Солнечный свет мягко ласкает лицо, даря тепло телу и радость душе. Парень сладко потягивается с ощущением того, что впервые за долгое время выспался. Не помнит, что ему снилось, но чувствует себя отдохнувшим и бодрым. От осознания того, что эту ночь провел в одной постели с Мэлом, по телу снова бегут мурашки, вызывая воспоминания о теплых бессознательных объятиях. Но сейчас нет ощущения чьего-то присутствия рядом. Артем вскидывается и резко оборачивается, обнаруживая место возле себя пустым. Мэловина рядом с ним сейчас нет. Но это ведь его номер… «Чего ты паникуешь? Может, вышел в туалет», — отзывается внутренний голос, и если бы он был отдельным человеком, то сейчас наверняка бы закатил глаза. Козуб корит себя за излишнюю панику — подумаешь, проснулся один. Тянется к телефону на тумбочке, одновременно пытаясь вспомнить, как он там оказался. В последний раз его мобильный был в кармане халата, который вчера так и остался лежать на полу. Может. Мэл его поднял и положил сюда? На дисплее высвечивается время — 12:30. От неожиданности Артем присвистывает: ничего себе! Он проспал столько часов? Сколько? Десять? Когда в последний раз такое было? И почему Мэл его не разбудил? Козуб выдыхает, заставляя себя успокоиться — он на отдыхе, все нормально. За последние месяцы планирование настолько въелось в его распорядок дня, что без него он чувствует себя абсолютно дезориентированным. Даже лишние несколько часов сна теперь кажутся непозволительной роскошью. «Так нельзя», — напоминает сам себе Артем и пытается расслабиться, медленно потягиваясь, чувствуя приятную легкую боль по всему телу. В сознании снова всплывают ночные события… Козуб занимает полусидящее положение, подкладывая подушку под спину, и осматривает номер Мэла, ведь вчера ему было не до этого. В основном все точно также, как и в его собственном номере — изысканно и просто, отличается только одна маленькая деталь. В углу возле окна стоит синтезатор. Интересно, в этом отеле что, есть специальные номера для музыкантов или этот инструмент появился здесь по личной просьбе мистера Бочарова? Кстати, где же он сам? Со стороны ванной не доносится ни звука. Да и телефона Мэла нигде не видно. Куда он мог уйти, даже не сообщив? Уж точно не на встречу со своим другом-музыкантом… Артем решает, что пора бы вставать. Его халат небрежно лежит на кресле, и Козуб спешит накинуть его на себя, в тот же момент замечая на балконе какое-то движение и сразу же догадываясь, куда это подевался Мэл. Курит на балконе? Разве он не бросил? — Почему ты меня не разбудил? —интересуется Артем, потирая глаза, когда прикрывает за собой дверь и ступает на балкон. Удивительно, но по ощущениям не так холодно, как он себе представлял. На улице явно плюсовая температура. Мэловин поворачивается в сторону знакомого голоса, быстро выключая диктофонную запись и улыбается стоящему перед ним парню. На нем его гостиничный белый махровый халат, который он натянул, явно не став утруждать себя поиском еще и пижамных штанов, так и оставшихся лежать где-то у входа в номер. В этом халате он до безумия сильно напоминает какого-то чересчур милого сонного растрепанного медвежонка: темные волосы торчат в разные стороны, а на щеке еще виднеется легкий след от подушки. — Зачем? — удивляется Мэл, глядя на своего сонного менеджера, до того милого, что все внутри затапливает чувство безграничной нежности к нему. Хочется зацеловать его, запуская пальцы в это хаотичное сплетение прядей. Бочаров встает и подходит ближе. — Ты так сладко спал. Тебе уже давно нужно было выспаться, — произносит, улыбаясь и наклоняясь к Артему так, что их лбы соприкасаются. Чувство и так всепоглощающей нежности усиливается, хотя кажется, что больше уже просто невозможно. — Спасибо, — с бесконечной благодарностью выдыхает Козуб, слегка улыбаясь в ответ. Близость Мэловина снова заставляет его слегка дрожать, затапливая все существо каким-то невероятным теплом. Мэл зарывается пальцами в его волосы, ероша их еще больше, и медленно целует, переливая в Артема чувства, заполняющие в этот момент всего его до краев, затягивая его в водоворот эмоций. Не торопясь, проводит нижней губой по его губе, заставляя Козуба улыбнуться — он любит заканчивать их поцелуи вот так, это его своеобразная фишка. — Всегда пожалуйста, — тихо произносит он, потираясь носом о его нос. Как эскимосский поцелуй. Он действительно хотел дать Артему возможность выспаться и наконец отдохнуть. Глядя на него спящего в своих объятиях, еще никогда так сильно не хотел заботиться о ком-то. Это и восхищало, и пугало одновременно… И черт побери, как же далеко он ушел от себя прежнего, который впервые увидел Артема в ресторане и решил, что этот парень довольно симпатичный, чтобы закрутить с ним интрижку. Не особо даже волновало, что он, скорее всего, гетеро. У Бочарова бывали разные отношения… Но никогда еще таких, как сейчас с Артемом. Оказалось, что это он заманил Мэловина в свои сети, а не наоборот. Но впервые Мэловин был не прочь поддаться. Артем наконец расслабляется, позволяя себе просто наслаждаться мгновением, просто быть здесь и сейчас рядом с этим удивительным парнем, от которого у него кружится голова. Выдохнуть и позволить ему решать за него, стереть свой условный распорядок дня и просто быть в моменте. — Что тебе заказать? — интересуется Мэловин, забирая со столика меню блюд, которые можно заказать в номер. — Что-то на твой вкус, — усмехается Козуб, дразняще пробегаясь пальцами по шее Мэла. Надо же, еще некоторое время назад ему было странно называть Бочарова на «ты», а потом принять как друга, но он довольно быстро привык. Еще совсем недавно он и помыслить не мог о романтических отношениях с ним, не то что легко прикасаться к нему или целовать его… Но после сегодняшней ночи все изменилось. Между ними, кажется, не осталось границ, которые бы сдерживали или заставляли сомневаться в своем поведении. — Вызов принят, honey, — отвечает ему такой же усмешкой Бочаров, в глазах появляется лукавый блеск, означающий что этот чертенок что-то задумал. — Не называй меня так, — пихает его в бок Артем. Скорее в шутку, чем от раздражения. Но слово ему правда не особо нравится. — Как скажешь... — поднимает руки вверх Мэловин, показывая, что сдается, но вид Козуба его веселит, так что остановится трудно сдержаться, — honey. — Константин Николаевич... —серьезно обращается Артем и, видя, как кривится Бочаров, смеется. Похоже, это всегда будет действовать. Интересно, почему он так не любит свое имя, что оно настолько его раздражает? — Еще раз назовешь меня по имени отчеству... — угрожающе начинает Мэловин, и глаза его словно темнеют, того гляди и молнии появятся. — И что? — беззаботно интересуется Артем, понимая, что балансирует на тонкой грани, но ведь не может Мэл по-настоящему обижаться на это. Он ведь шутит, не более. На лице Мэловина снова появляется лукавая усмешка, а в глазах — странный блеск. Завораживающий. Опасный. — Я покажу тебе, каким жестким начальником я могу быть, — просто выдает он без единого раздражения или строгости в голосе. На несколько секунд Артем опешивает от его слов, но как только смысл начинает доходить, чувствует, как лицо заливает краска, а воспоминания о ночи снова становятся яркими. Чертов Бочаров! Постоянно заставляет его смущаться. Мэл смеется, замечая румянец на щеках Артема. Так странно, что он старше его на год, а порой кажется совсем неопытным подростком. Таким правильным, чистым и скромным… наверное, именно это в нем и зацепило настолько сильно. Таких людей трудно найти и тем больше ценишь. — И где ты такой взялся? — совсем тихо интересуется Мэловин так, что даже Артем его не слышит. Но вопрос и не требует ответа. — Готов побывать в европейской музыкальной студии? — спрашивает он уже обычным голосом. — Еще спрашиваешь? — хмыкает Артем, обхватывая себя руками — становится холодно. — Окей, тогда завтрак и вперед, Майк уже ждет нас, — улыбается Бочаров. Как же ему нравится заниматься творчеством с этим кареглазым пареньком рядом, как же нравится все больше посвящать его в свое музыкальное закулисье и знать, что ему это действительно нравится. Сделать Артема своим менеджером было, пожалуй, самым правильным решением в его жизни. Не особо примечательная снаружи, внутри студия производила впечатление изысканного дорогого лофта. Приглушенный теплый свет, мебель из темного дерева, уютные кожаные кресла и диванчики, стеллаж с отдельными секциями для книг, дисков и виниловых пластинок, гитара на стене… Имелась даже небольшая кухня, куда сперва и повел их хозяин — высокий шатен приблизительно их возраста. «Ничего себе, ему слегка за двадцать, а у него уже собственная звукозаписывающая студия», — с легкой завистью подумал Козуб. Парень, которого Мэловин представил, как Майка Райалса, широко заулыбался и, бросив радушное «What’s up, man?»****, кинулся обнимать давнего друга. Но когда он повернулся к Артему и протянул руку для знакомства, тот слегка опешил, услышав от него русскую речь. Мэл ничего не рассказывал о друге, к которому они сегодня собирались, но Козуб почему-то был уверен, что это кто-то из старых знакомых по шведской бизнес школе и что Майк — нидерландец. — Что, не ожидал, что я знаю русский? Я еще и украинский знаю, но хуже. Сам понимаешь, здесь его практически не использую, — усмехнувшись, пожал плечами Райалс. — Майк родом из Киева, — улыбаясь, пояснил Мэловин. — А сейчас покоряет мировую музыкальную индустрию. — Ой, да ладно, пока я только пытаюсь, — скромно отмахнулся музыкант, выглядя смущенным, но польщенным. — Этот текст я написал пару недель назад после одного случая, а как только сел писать музыку, все начало распадаться: никак не подбиралось нужное звучание… И тут я внезапно понял, что это можешь сделать ты, и она станет абсолютно твоей. Текст получился очень в твоем стиле, — пояснил Майк. Артем заметил спокойную ухмылку на лице Бочарова: видимо, это какая-то фишка старой дружбы, может, Майк начал писать песни, наследуя Мэла или что-то в этом роде. Но удивился тому, что обещанная песня и не была то песней вовсе — просто текст к ней, а его ведь можно было просто выслать по Интернету, не обязательно специально для этого лететь в Амстердам. Или это был просто повод, чтобы убедить его, Артема, таки поехать вместе на уикенд? Майк приглашает их на кухню выпить кофе и все расспрашивает Мэла о его делах, о том, где и как они познакомились с Артемом, музыкальной карьере, планах на будущее. Они обмениваются и общими воспоминаниями со Стокгольма, а Козуб в это время рассматривает детали интерьера. Как-то непривычно находиться в компании друга Мэловина, словно тот открыл ему еще какую-то часть своего мира, давая понять, что и он теперь тоже его часть, наверное, именно поэтому и взял его с собой в эту студию. И Майк оказался весьма добродушным и открытым парнем, без тени снобизма, который Артем подсознательно ему приписывал. Если к Мэлу он уже привык за эти месяцы знакомства, то его друзья все еще представлялись Козубу несколько высокомерными мажорами, и он в который раз корил себя за стереотипное мышление. Кто-кто, а он то знает, насколько стереотипность обманчива… — Артем, и как ты терпишь эту «капризную звезду»? — интересуется Майк, и Артем вздрагивает от внезапного обращения. Он настолько погрузился в свои мысли, что потерял нить разговора. Недоуменно поднимает глаза на собеседника, а потом переводит взгляд на спокойного Мэловина, веселость которого выдает только полуулыбка в уголке губ и чертики в глазах. Кажется, его ситуация забавляет. — Мэла что ли? — переспрашивает Козуб, понимая, что вопрос дурацкий. Кого еще может иметь в виду Майк? Но тот коротко кивает. — Да я бы не сказал, что он капризный… — Ха, а я тебе что говорил? — ликующе восклицает Бочаров, и вновь напоминает чем-то взволнованного ребенка. — Ой, да ладно, — закатывает глаза Райалс, — а то я не знаю, каким Гринчом ты можешь быть и как тебя все может не устраивать, — по-дружески подначивает, смеясь. — Это он еще тем Гринчом бывает, — смеется Бочаров, бросая на Артема такой теплый взгляд, что тот смущается, пряча лицо в чашке с кофе. — Он еще как бывает недоволен, когда все идет не по плану или не так идеально, как ему бы хотелось. Тот еще перфекционист, — хмыкает он. — А если я еще и опаздываю… ооо, видел бы ты это хмурое и строгое лицо. Мэловин веселится, и его веселье оказывается заразным. И хотя первым порывом Артема было негодовать и оспаривать это заявление, он не может сдержать улыбки. На самом деле, Мэл прав — Козуб всегда слишком серьезно ко всему относится, тем более, если дело касается работы. Ему нужно, чтобы все было четко, по плану, максимально идеально и эффективно. Бочаров не раз говорил о том, что эта черта характера и такой подход к делу его восхищают, но временами подшучивал над ним, вот как сейчас. — Машину купил, в пробках постоянно стоит, а так и не научился выезжать заранее, — парирует Артем. Атмосфера в комнате становится настолько легкой, дружеской и непринужденной, что он незаметно для себя расслабляется, отвечая Мэлу таким же насмешливым взглядом, а боковым зрением ловит заинтересованный взгляд Майка, который тот переводит с одного на другого. Его глаза слегка прищурены, словно он о чем-то догадался, но пока не хочет высказывать свои догадки вслух. На одно мгновение сердце Козуба пропускает удар — а что, если звукарь догадался, что их связывают не только рабочие отношения, — но это внезапно становиться совсем неважным. Какая разница, ему все равно до этого нет никакого дела. Они еще некоторое время болтают о разных вещах, пока не допивают кофе. Затем Майк приглашает их в главную комнату, где записываются будущие хиты, и открывает перед Мэловином блокнот на заранее приготовленной странице. Надо же, при всем разнообразии гаджетов, он так по-старинному пишет свои песни в блокноте… Несколько лет назад Артем тоже любил записывать списки дел, расписание пар и прочее именно в блокнотах, но позже это стало неудобно. Другое дело — телефон: в заметках можно все распланировать, еще и настроить функцию напоминания, да и вообще смартфон всегда под рукой и удобен в любой ситуации. Но, возможно, творчество требует несколько иной энергетической работы и, соответственно, инструментов реализации. Глаза Мэла пробегают по ровным чернильным строкам слов, отдаваясь эхом где-то в сознании и сердце. Каждая метафора и посыл находят в нем свой отклик. Майк абсолютно прав — это точно его песня. Он перечитывает текст еще несколько раз, проникаясь им, воссоздавая слова в голове пением. Да, он знает, как она должна звучать! Первые ноты уже раздаются внутри… — Ну, что скажешь? — интересуется Райалс, и в его голосе явно слышится волнение. — Ты прав, это моя песня, — усмехается Мэл. Артем видел, как сосредоточенно он изучал текст и как на некоторое время будто выпал из реальности, переносясь в какую-то параллельную Вселенную, которая в тот момент была доступна только ему. Наверняка, пытался установить какую-то эмоциональную связь между собой и написанными чужим человеком словами на бумаге, чтобы сделать их своими, чтобы почувствовать, зазвучат ли они в его исполнении. За Мэловином в работе Артем готов наблюдать, пожалуй, часами, настолько далеким от Земли он кажется в такие моменты. Лицо Майка озаряет улыбка. — Я рад, что не прогадал. Что думаешь по поводу музыки? — Есть кое-какие идеи… — задумчиво начинает Мэл, но тут его прерывает трель дверного звонка. Райалс быстро бросает взгляд на настенные часы и хмурится. — Должно быть, это «Explicit», опять решили приехать пораньше, — вздыхает он и поясняет, — начинающий инди-бэнд из Гааги, приехали писать дебютный альбом и готовы из студии не вылезать. Как раз сегодня заканчиваем. Если хочешь, в соседней комнате есть инструменты, можешь поработать над мелодией. Уж больно хочу услышать, что там у тебя, потому что у меня действительно ничего не получилось. — Окей, — просто отвечает Мэл, и по его лицу видно, что он сейчас пребывает больше в музыкальном мире, чем в настоящем. — Отлично, — радостно восклицает Майк, — а я тогда как освобожусь, зайду к вам послушать, что ты там придумал, а потом отведу вас в один шикарный ресторанчик, которой вы не можете не посетить, прилетев в Амстердам. Получив одобрительный кивок, парень спешит к выходу встречать новых гостей, а Мэл уверенно отправляется в соседнюю комнату, прихватив блокнот. Артем чувствует возбуждение от того, что сейчас у него есть возможность увидеть, как Мэловин сочиняет музыку, как создается та магия, которой он потом делиться со своими слушателями. Он будет первым, кто услышит новую песню задолго до ее релиза. Артем тихо толкает ногой дверь, заходя в комнату, но так и остается стоять у входа, вслушиваясь в то, что Мэл наигрывает на синтезаторе, тихо ему подпевая. — Ты, ты, ты все понимаешь, ты, ты, ты много не знаешь, ты, ты, ты, ты, ееее… Мелодия резко обрывается. — Что это? Новая песня? — интересуется Артем, завороженный звучанием его голоса, но и слегка обескураженный тем, что мелодия, которую Мэловин наигрывал до того, как он ушел на кухню, была совсем другой. Осторожно подходит к парню и ставит чашки с горячим кофе на журнальный столик. — Нет, это не она... — улыбается Мэловин. — Этот текст писал когда-то я. Майк сегодня намекнул, что начал писать песни из-за меня, и я кое-что вспомнил… Кажется, будто это из другой жизни текст. Он такой наивный, каким тогда был я. Артем, затаив дыхание, слушает. Это важно. Кажется, сейчас Мэл хочет поделиться с ним чем-то из своего прошлого. Брюнет бессознательно нервно перебирает пальцами по клавишам, тихий звук которых тут же тает в воздухе. — Спой, — так же тихо побуждает его Козуб, чувствуя внутри нарастающее любопытство. Словно ждал этой просьбы, Мэловин начинает играть. Низкие протяжные звуки клавишных заполняют комнату. Вступление мягкое, неторопливое, какое-то даже по-домашнему уютное… — Не памʼятаю, коли ми були разом, не памʼятаю, чи ти хотіла бути. Не памʼятаю, чи вже прийшла до мене ти. Ні, не ти, — так же мягко вступает Мэловин, и его голос разливается словно медом по сердцу. Это впервые Артем слышит его поющим на украинском, и не может не отметить, насколько красиво это звучит. Вот только сами слова… сами слова отдаются где-то внутри необъяснимой глухой болью. — Но ты мне ответишь словами, что сдавят грудь. И ты понимаешь, что я не смогу уснуть. И сердце больное зависло у меня в груди. Ты все понимаешь, а ты… Резкий переход на русский, повышение громкости голоса — будто пощечина. Так неожиданно, так эмоционально. Так по словам наконец понятно, о ком… Артем понимает, что за боль поселяется внутри — боль того восемнадцатилетнего наивного влюбленного мальчишки, которому разбили сердце, а рядом с ней… рядом с ней его собственная ревность, которую он пытается прогнать прочь. Песня резко обрывается. В комнате повисает напряженная тишина, и Артем понимает, что именно он должен ее нарушить. Нервно облизывает почему-то пересохшие губы. — Она о ней? О той девушке из Стокгольма? Мэловин просто кивает, глядя на клавиши синтезатора, словно не желая встречаться с Артемом взглядом. — Это даже и не песня. Так, скорее какие-то наброски. Строчки, которые родились, когда я пытался пережить все те чувства к ней. Не думал, что даже помню их, — Бочаров пожимает плечами, говоря это таким небрежным тоном, что Артем укоряет себя за ревность. Все это давно в прошлом. — Знаешь, — произносит он, кладя голову на плечо своему парню и обнимая сзади за пояс, — не знаю, какие эмоции вызывают эти строчки в тебе сейчас, но в твоем исполнении они звучит весьма интересно! Может, стоит дать им шанс стать песней и таким образом попрощаться, отпустить прошлое? — Когда-нибудь я напишу песню тебе, которая будет куда прекрасней, — отзывается Мэл, делая ударение на местоимении, накрывая ладони парня своими и слегка их поглаживая. И почему Артем такой понимающий? Даже если его и задела эта недопесня, он все равно подошел к вопросу по-деловому. Став менеджером, уже нельзя выключить эту функцию по желанию? — Как скромно, — смеется Козуб, обжигая его шею своим горячим дыханием и оставляет на ней легкий поцелуй, что удивляет Мэловина. Но затем он поднимается губами выше и выше, слегка разворачивает стул с Бочаровым к себе и ловит его губы. Мэл переплетает их пальцы и сквозь улыбку отвечает на поцелуй. Такой Тема — свободный, азартный — нравится ему еще больше. — Тебе понравится, — выдыхает он в перерыве, и теперь уже Артем улыбается. Каждый раз эта фраза заставляет табун мурашек пробегается по его коже, а сердце начать биться быстрее. Не просто понравится, наверняка, заставит забыть обо всем окружающем мире, растворяясь в его голосе и словах, написанных только для него одного, даже если будут исполнятся неоднократно перед тысячной толпой поклонников. — Знаешь, ты можешь дописать ее, — предлагает Артем, когда они пьют уже чуть остывший кофе, — и сделать полностью на украинском с учетом квот на радио и телевидении. Я думаю, это будет большим плюсом. — А это весьма неплохая идея, — соглашается Мэл, недоумевая, как мозг Козуба работает так быстро в нужном направлении. Еще несколько минут назад эти давние строчки казались просто наивной белибердой влюбленного паренька, которому было больно от предательства его любви, а сейчас вполне себе задавали тон будущему проекту. Полностью украиноязычная песня, которая может стать радио хитом, если правильно сделать аранжировку… О, это весь и весьма интересная идея! — Я уже говорил, что ты гений? — радостно восклицает Мэловин, ероша Артему волосы. — Хм… — наигранно задумывается Козуб, — кажется, пока это первый раз. Ну вот какой же он! То такой серьезный и задумчивый, даже строгий, а то вот такой игривый и милый, что трудно сдержаться, чтобы не поцеловать. Кажется, с каждым днем целовать его хочется все больше и больше. А еще обнимать, держать крепко за руку и никуда от себя не отпускать… Вот это он влип! — Я еще не раз напомню, — улыбается Мэл. Появляется огромное желание прямо сейчас начать работу над песней, хотя там, за стенкой, Майк ожидает услышать от него музыку на свой текст. — Когда эта песня станет хитом. Артем улыбается — Мэловин и его амбиции. Удивляешься, но потом смотришь на него, видишь этот запал в глазах, и веришь. — Тогда не буду мешать творить, — произносит Козуб, осторожно вытягивая свои пальцы из его ладоней и мягко отстраняя их. — Пойду... сделаю один звонок. — Да, хорошо, — кивает Мэл, спокойно наблюдая, как он поднимается и собирается выйти из комнаты. Но не успевает Артем сделать и шага, как снова перехватывает его руку, не отпуская. Тема бросает на него непонимающий взгляд, но он лишь усмехается и притягивает его к себе. «Хочу еще», — вот что это означает. Козуб качает головой, но невольно расплывается в улыбке, которую дает почувствовать и Мэлу, когда снова накрывает его губы своими. Эти короткие, рванные, но вызывающие зависимость поцелуи... — Как ребенок, честное слово, — бормочет Артем, но прекрасно понимает, что обожает эту детскую капризность в Мэловине. Может, все-таки он и капризный артист. Но его артист. Его Мэловин. *легато (ит. "связанно, плавно") — в музыке способ игры на музыкальном инструменте, связанное исполнение звуков, при котором происходит плавный переход от одного звука к другому, пауза между ними отсутствует. **крещендо (ит. "увеличивая")— музыкальный термин, который означает постепенное усиление звука. ***стаккато ("отрывисто") — музыкальный термин, который означает отрывистое, краткое исполнение или игру на музыкальном инструменте (противоположен легато) ****«What’s up, man?» (англ. разгов.) — «Как дела, чувак?»Глава 11. «Let me take you Underneath»
24 февраля 2021 г. в 21:00