Это твоя роль

Мені темно, так темно... І слів не вистачає, Тримаючи, втрачаю... Мені темно, так темно. Шляхом одним окремо І тому на душі Так темно!.. KHAYAT «Темно»

             Мэловин поеживается от этого не по-мартовски морозного воздуха и прячет руки в карманы, сбегая по лестнице вниз. Серое здание ОХМАТДЕТА остается позади.       Он долго рассматривал карту, пытаясь понять, где же больница, не веря в то, что современное здание, больше похожее на новый жк, может быть именно тем, что он ищет. А потом еще дольше проверял на сайте, и оказалось, что нужное ему отделение находилось в другом корпусе на другой улице, чуть дальше от шикарного здания. Онкобольных детей лечили именно здесь.       Когда он узнал, чем именно больна сестра Артема, то несколько часов не находил себе места, снова и снова пытаясь понять, почему Козуб ничего не рассказал. Ведь он мог помочь! Еще несколько месяцев назад. Почему Артем был таким эгоистом?       Мэл был полон решимости всю дорогу до больницы, но стоило только войти внутрь, как внутри проснулись сомнения. Может, следовало для начала поговорить с Артемом? Но вспомнив его отстраненный и холодный взгляд, Мэл поежился. Как заговорить с ним на эту тему после той встречи у подъезда, чтобы это не было обвинением?..       «Я хотел бы увидеть пациентку. Алису… Козуб», — выпалил он девушке в регистратуре.       «А имеешь ли ты на это право?» — резонно, но едко поинтересовался внутренний голос.       И когда ему отказали в посещении, Бочаров понял, что мог сделать нечто большее. И попросил о встрече с ее лечащим врачом.       Пока тот рассказывал о ее состоянии едва ли не заученным тоном, словно читал из учебника или научной статьи, Мэл с нарастающим ужасом осознавал, что на самом деле стояло за его словами: долгие месяцы химиотерапии, когда сильнодействующие токсичные препараты отравляли организм ребенка, чтобы убить лейкемические клетки, выпадение волос, слабость, боль и отчаянная надежда на выздоровление.       Он чувствовал, что задыхается, и нервно сглатывал, облизывая пересохшие губы. Артем все время носил в себе этот холод и страх, эту тяжелую ношу, которая не давала ему жить и дышать по-настоящему, но так и не поделился этим, не позволил разделить ее. Как же плохо, должно быть, ему было… И с каким сердцем он улетал куда-то с ним, оставляя сестру здесь.       Если бы только Мэл знал, он бы не заставлял Артема делать этот выбор! Он ведь думал, что делает для него что-то хорошее, что все эти поездки были приятными сюрпризами…       — Алексей Анатольевич, у меня к вам предложение, — чуть поддавшись вперед, Бочаров вперил в доктора взгляд, чтобы тот убедился в его решимости и искренности. — Давайте договоримся, если вдруг ей что-то понадобится… какие-то дополнительные, возможно, дорогостоящие лекарства или какое-то, не знаю, сопутствующее лечение, или… еще что-то, Вы сообщаете мне. А я в долгу не останусь…       Мэловин сам не узнал свой тон. Слова, которые вылетали из его рта, будто произносил кто-то другой. Кто-то сильный, волевой, непоколебимый и нахальный. Который просил о просьбе так, будто ставил перед фактом. От этого «другого» Мэловина по коже бежали мурашки. Но отступать было поздно. И не имело смысла.       Отец бы им гордился.       — Вы хотите быть ее ангелом-хранителем, но собираетесь оставаться инкогнито? — слегка усмехнулся на его тираду Алексей Анатольевич.       Да уж, ангелом-хранителем. Пытающимся исправить свои демонские поступки…       Несмотря на холодный ветер, Бочаров чувствует, как по телу поднимается жар. Кровь будто кипит от понимая того, что он сделал первый шаг к чему-то важному. Пусть Артем все еще злится и обижается на него, пусть все еще не может простить… Но теперь, зная, что его сестре нужна помощь, Мэловин не сможет и не останется в стороне. Пусть Артем никогда и не узнает об этом — не важно. Главное, чтобы это помогло ей. Это меньшее, что он может для него сделать…       Когда ты стал таким, Мэловин? Откуда в тебе появилась эта бескорыстная жертвенность?       Мэл делает глубокий вдох, будто это поможет упорядочить мысли, и застегивает кожанку, хоть как-то спасаясь от пронзительного ветра. Небо затягивают тяжелые снежные тучи. Кажется, зима не спешит сдавать позиции даже в конце марта.       Он просматривает пропущенные оповещения на телефоне, направляясь к месту, где оставил авто, мечтая поскорее спрятаться в теплом салоне, когда неожиданный окрик заставляет его остановиться. От такого знакомого голоса сейчас все внутри холодеет.       — Мэл? — удивленно восклицает Артем.       Бочаров блокирует телефон, отправляя его в карман куртки, и медленно поворачивается. Да как это возможно, что они уже второй раз вот так пересекаются? Как будто судьба нарочно их сводит, не давая разминуться.       — Что ты здесь делаешь? — резко спрашивает Артем, его тон балансирует между ошеломлением и недовольством, а требовательный взгляд огромных совсем темных глаз заставляет Мэловина поежится.       Он пойман с поличным. И разве есть смысл отрицать, что теперь ему известна тайна, которую Козуб так тщательно и долго от него оберегал? Остаться инкогнито теперь все равно не получится…       — Дэн рассказал мне об… Алисе.       Лицо Артема на мгновение морщится, словно от удара. Уголок рта искривляется будто в презрении, а зубы стискиваются. На скулах играют желваки, а в глазах вспыхивают молнии, выплескивая его злость. И эта злость будто поражает и самого Мэловина, бросая в него искру гнева.       Он ведь тоже в праве злиться!       — Я даже не знал, что у тебя есть сестра и что она больна, — резко начинает он, и вздрагивает от звучания собственного голоса. Он столько раз за прошедшую неделю представлял их с Артемом разговор, надеясь, что они смогут не поддаваться эмоциям и мирно все обсудить. Хотел вести себя как можно спокойней и мягче с ним, дать понять, что его не стоит опасаться, и никак не использовать острые фразы и обвинительные интонации. Но сейчас все летит к чертям.       — Ты не посчитал нужным сказать мне об этом. Неужели ты настолько мне не доверял?! — в голосе Мэла звучит неподдельная обида. — Я же мог помочь! Почему ты не рассказал мне о ней?       Артем молчит, не поднимая глаз. Но его руки сжимаются в кулаки, будто он изо всех сил пытается сдержать эмоции в себе. Покрасневшая от холода кожа белеет. Его пальто расстегнуто, и резкий порыв ветра заставляет вздрогнуть.       — Почему ты ничего не сказал?! — невольно повышая голос, повторяет вопрос Мэл, бросая его в Артема, словно тяжелое, сбивающее с ног ядро. Злость, подпитываемая обидой за недоверие, разгорается сильней.       — Это моя сестра... — тихо отзывается Козуб сквозь стиснутые зубы, — моя ответственность.       — Ты просто молчал! Ты так изматывал себя учебой и работой ради нее, но даже не посчитал нужным рассказать мне об этом! — продолжает кричать Мэловин, удивляясь тому, как быстро они поменялись ролями — теперь он обвиняет Артема, а не наоборот.       — А тебе и не было интересно! — выплевывает Козуб, поднимая на него пылающий взгляд. Не шоколадные бездны — пылающий вулкан. — Ты никогда не спрашивал, зачем мне так сильно нужны были деньги и зачем так много! — начинает кричать в ответ он, чувствуя, как руки дрожат, а волна гнева затапливает все тело. Где-то в глубине сознания понимает, что это обвинение несправедливо, но эмоции подавляют здравый смысл. — Тебе только хотелось выиграть в своей же игре и получить трофей. Разве не об этом ты подумал, когда я пролил то чертово вино и не стал лебезить перед тобой? Именно тогда ты захотел меня трах…       Артем осекается и замолкает, пораженный собственными словами. Что он несет?! Выдыхает — его заносит, нужно сбавить обороты.       Но вкрадчивый червь сомнения продолжает точить — ведь так все и было, разве нет?       Глаза Мэловина округляются от шока, щеки вспыхивают, — неужели Артем правда вот так расценивал их отношения? Эти слова вонзаются в него грубой болью, но еще паршивей от того, что в этом действительно есть правда. В тот момент он правда думал только об этом.       Бочаров чувствует, что легким не хватает воздуха: у него действительно почему-то не возникало и мысли поинтересоваться, зачем Артему было нужно столько денег, учитывая, что тот их так откровенно презирал. Он ни разу за все время не задался этим вопросом, даже не обращал на это внимание, принимая как само собой разумеющееся.       — Тема... — выдыхает Бочаров с полным отчаянием, но встречается с его глазами и замолкает. В них снова клубится темнота.       — Не смей меня так называть! — рычит Козуб. — Ты теперь не имеешь на это никакого права.       Это больно. Чертовски больно слышать такое заявление от того, на чьих губах играла улыбка каждый раз, когда он так его называл. В этой сокращенной форме имени было что-то такое теплое, простое, очень личное... что стирало между ними всякие границы. Артем позволял так себя называть, а Мэл называл, хотя всегда предпочитал обращаться ко всем полной формой имени. А теперь эта хрупкая договоренность сломана.       Неужели Артем так сильно его ненавидит?       Внутри проносится целый ураган, сметая все предостережения разума на своем пути. Неужели это повторяется? Неужели ему снова хочется расплакаться от того, насколько сильно его накрывают чувства к другому человеку. Будто ему снова семнадцать, и он впервые так сильно влюблен.       Как хорошо, что этот небольшой дворик перед больницей сейчас такой безлюдный. И никто не становится свидетелем этого урагана их эмоций.       — Я хотел быть с тобой потому, что задыхался без тебя! — кричит ему в отместку Мэл. — Ты нужен мне! И я готов на многое ради тебя, неужели ты этого не понимаешь?! И ты мог просто попросить меня помочь… Алисе...       — Ты мне не нужен! — со злостью кричит Козуб, и это заявление подобно пощечине. Кажется, там, внутри Мэла, что-то разбивается. И осколки застывают в его ртутных глазах. — Я сам могу позаботиться о своей сестре! Ты привык покупать. А я не хочу быть купленным! Не хочу быть обязанным! Мне не нужны твои деньги! И я не собираюсь перед тобой унижаться!       Артем кричит все громче от того, что понимает — все совсем наоборот. Ради Алисы он готов на все — даже переступить через собственную гордость, пожертвовать самоуважением, и ему действительно очень нужны деньги... И это бесит до жути, до того крика и бессильной ярости, которые он сейчас выплескивает на Бочарова.       — Где тот Мэл, который ловил мои взгляды и мимолетные прикосновения, который перебинтовывал мою руку, который просто позволил мне наконец выспаться? Где он? Все это было лишь твоей маской? И в тот вечер тебе просто надоело носить ее, надоело пытаться произвести на меня какое-то впечатление, потому что я и так уже принадлежал тебе? — продолжает бросать обвинения Козуб. — Ты просто использовал меня, чтобы удовлетворить свое… сексуальное желание?       Артем не совсем понимает, как с разговора об Алисе он перешел к теме их отношений, но остановиться уже не может. Все, что накапливалось в мыслях эти месяцы, все, что сотни раз прокручивалось в его голове эту неделю, не давая покоя. Все теперь выплескивается в этот поток гневной лавы. Тогда у дома он изо всех сил старался оставаться холодным, и в нем и правда что-то занемело, словно образовалась дамба, сдерживающая эмоции. Но теперь они рвутся наружу, и их следует выпустить, иначе они грозятся разрушить его.       Бац — Мэл влепляет ему сильную пощечину. Огонь растекается по коже. Руки Бочарова дрожат, а в глазах стоят слезы. Таким Артем его еще не видел. И от это зрелища внутри что-то обрывается.       Сейчас он зашел слишком далеко. Как Мэловин тогда у клуба. Пересек черту, причинив ему такую же сильную боль, от которой задыхался тогда сам.       Доволен?       Но Артем продолжает задыхаться и сейчас, потому что каждое слово ложится рванной раной на сердце.       — Все, что я делал, было искренним, — чеканит Мэловин, но голос его звучит слишком убито. Слова Артема задели сильней, чем ему казалось, они могут задеть. И сейчас ему стоит все объяснить, как он хотел все эти дни. — Каждое мое прикосновение, каждый поцелуй и каждое слово. Да, я запал на тебя с нашей первой встречи, ты уже знаешь это. Я не хотел выглядеть плохо в твоих глазах, ты прав. Не хотел говорить тебе о том, что поначалу это было лишь вожделением, что у меня не было на тебя никаких серьезных планов. Меня привлекла твоя внешность, твоя дерзость. Я решил, что обязательно добьюсь своего. Тебя. А потом забуду, как забывал всех остальных… Но ты не был всеми остальными. Тебя такие правила игры не устраивали. Ты хотел искренности. В тот вечер, когда я признался тебе в том, что хочу видеть тебя кем-то большим, чем просто моим менеджером и другом, я понял, что все зашло дальше, чем я планировал. Я вдруг осознал, что мне стало слишком важно, что чувствуешь и чего хочешь ты, даже важнее моих собственных желаний. Ты сделал это со мной! Я принял твои правила. Я научился не только получать, но и отдавать, научился ставить твои желания выше своих, подчиняться, а не подчинять... Ради тебя мне хотелось быть лучшим человеком, чем я был. Но я провалился. В тот вечер я правда слетел с катушек, забыв обо всех обещаниях, которые дал тебе и самому себе. Я знаю, что ужасно накосячил, и ты имеешь полное право злиться и ненавидеть меня. Но если твои чувства ко мне еще здесь, пожалуйста, Артем, дай мне еще один шанс. Я больше никогда не... — он говорит так поспешно, что задыхается от нехватки кислорода и почти захлебывается потоком этих слов, но не останавливается, пока не высказывает все, как на исповеди.       Козуб ошарашенно смотрит на парня, невольно прикладывая ладонь к горящей щеке. Холодные снежинки мокрого снега опускаются на лицо, запутываются в ресницах и волосах. Взгляд штормовых глаз насквозь пронзает молниями, испепеляет внутренности и вместе с ними злость и обиду, засевшие где-то между ребер и неистово давящие на сердце, заставляющие говорить все те ужасные слова, призванные сделать как можно больней.       — Я люблю тебя! — из последних сил выдыхает Мэловин, понимая, что все это признание выжгло его дотла, оставив лишь пепел. Может ли что-то прорасти сквозь него?       Артем смотрит на дрожащие губы Мэла и впервые понимает, насколько ранимым тот может быть — всегда такой самоуверенный и упрямый, такой хладнокровный и беспристрастный, такой грубый, жадный и жестокий в тот вечер, теперь он дрожит от обиды за недоверие и от осознания собственных чувств. Такой хрупкий и беззащитный. Такой до боли откровенный и настоящий. Словно разом слетают все его маски и роли.       И внутри Артема что-то ломается. Стена льда, которую он выстраивал как защиту от Бочарова и своих чувств к нему. В этот момент хочется, чтобы «Тема» из его уст растопило осколки этой стены.       — Артем, — выдыхает Мэл, чувствуя себя совсем разбитым. Вот он стоит перед ним совсем безоружный, с оголенной душой, и понимает, что окончательно повержен. Но, как ни странно, не испытывает ни боли, ни страха. — Я ведь просто хочу помочь. Я не собираюсь... и не хочу тебя ломать или подчинять. Никогда и не хотел, — он судорожно глотает промозглый сырой воздух. — Просто позволь мне помочь. Это меньшее, что я могу сделать, чтобы заслужить твое прощение... — добавляет он уже совсем тихо.       — Мэл, — обессиленно выдыхает Артем, понимая, что злость и эти жестокие обвинительные слова уже выжгли в нем всю обиду. — Я просто… Что это было тогда?       Мэл глубоко вдыхает, словно собираясь с мыслями и силами сказать то, что должен, дать Козубу объяснения, которых он заслуживает. Но как сказать правду и не выглядеть при этом глупо, будто выдумал ее, будто отчаянно хватаешься за ложь, пытаясь оправдаться.       — Метамфетамин, — слетает с его губ раньше, чем он до конца обдумывает ответ.       — Что? — непонимающе переспрашивает Артем.       — Никита подсыпал мне в бокал с шампанским метамфетамин, — выдыхает Бочаров. На миг между парнями повисает тишина, и она кажется оглушающей и удушающей. — Я знаю, как это звучит. И понимаю, что ты можешь не верить мне, но это так. Я консультировался с моим врачом по поводу испытываемых симптомов и сдал анализ.       Глаза Артема расширяются от удивления. Злость окончательно исчезает с его лица, уголки губ опадают. Эта информация приводит его в замешательство, поражая своей правдивостью. Почему ни в одной из версий в своей голове Козуб не предполагал такого развития, ведь наркотик именно то, что должно было первым прийти на ум. После вечеринки Мэл был сам не свой, не осознавая происходящего. И Артем ведь отчетливо видел это в нем…       — Я разбил костяшки в кровь об его лицо, настолько был зол, — едва выдавливает из себя Мэл, но затем мрачнеет еще больше. На его лице отображается боль, словно внутри его что-то сильно сдавливает. — Этот ублюдок подошел ко мне с предложением вернуть дружбу, а сам подсыпал мне наркотик, надеясь, что я «дискредитирую» себя и ввяжусь в какой-то скандал, — слова так быстро слетают с его губ, будто пропитаны ядом. Впрочем, это недалеко от сути.       — Но знаешь, я понял, что так сильно зол я не только на него. В большей степени и не на него вовсе, а на себя. Ведь метамфетамин только разрушает контроль, туманит разум и побуждает к действиям, словно открывает тайные темные желания. Мне настолько плевать на все и всех вокруг, лишь бы быть с тобой, что я абсолютно забыл о том, как сильно ты хочешь оставлять все в тайне от других... — выдыхает Мэл. — Я думал, что контролирую свои эмоции, что в любой момент могу соскочить, закончить эту игру, но глубоко в душе понимал, что обманываю себя. Что на самом деле я очень сильно боюсь...       Бочаров сглатывает и облизывает пересохшие губы. Быть честным до конца.       — Боишься чего? — непонимающе моргает Артем.       — Боюсь, что все это зайдет слишком далеко. Что я влюблюсь в тебя так сильно. Что вдруг пойму, что это не взаимно. Что подпустил тебя так близко и... ты сделаешь мне больно. Я знаю, что это весьма паршивое оправдание...       — Все это время, что мы были вместе, ты думал об этом? — в голосе Артема звучит искренний шок. Холод сковывает тело — а если его страхи правдивы? Что, если чувства Мэла гораздо сильней его собственных?..       — Да, — тихо отвечает Мэл, отводя глаза и чувствуя, что краснеет. — Ты казался таким правильным, таким искренним и непохожим на других. Столь идеальным, чтобы не усомниться, что ты вправду существуешь. Что все это не лишь искусная игра...       Артема словно вновь бьют по лицу. Эти слова будто еще одна отрезвляющая пощечина. Неужели Бочаров тоже думал, что его чувства были лишь игрой? Задумывался ли он когда-то о том, как его видит Мэл и что действительно чувствует к нему? Он всегда был слишком эгоистично сосредоточен на своих собственных чувствах. Так не должно было быть…       — Прости, — тихо произносит Мэловин слегка хрипловатым голосом, в котором звучат плохо скрываемые слезы, — я никогда не хотел обидеть тебя ни словом, ни действием. Я ненавижу себя за то, что сделал с тобой в клубе… Я так боялся, что ты причинишь мне боль, что хватило немного наркотика, затуманивающего разум, чтобы на каком-то подсознательном уровне я решил снова ударить первым...       Мэл делает два осторожных медленных шага навстречу. Замирает, не отводя взгляда от Козуба, а тот лишь нервно сглатывает и остается стоять на месте. Не дыша, Мэловин сокращает это расстояние между ними и склоняется к Артему так, что их носы соприкасаются. Тот не отстраняется, а лишь шумно выдыхает, как это делает и Бочаров, и их дыхания смешиваются, сливаются в одно облако пара, которое неуловимо тает в сером безликом воздухе.       — Я правда люблю тебя... Тема, — выдыхает Мэл, опуская руки ему на плечи и на мгновение зажмуриваясь, чтобы пропустить сказанные слова через все свое существо и принять их каждой клеткой тела. Предательские слезы таки выступают на глазах. — Пожалуйста, прости меня за тот вечер. Прости за мое поведение, которое недопустимо. Прости за то, что давал тебе повод сомневаться, за то, что недостаточно интересовался тем, что важно для тебя, за то…       — Я простил.       — Что? — опешивает Бочаров.       — Я простил, — уже громче повторяет Артем.       Несколько дней после того ужасного вечера ему казалось, что он никогда и ни за что не просит Бочарова. Разве можно было такое простить? Но когда эмоции начали утихать, внутри появлялось все больше сомнений. Все больше он думал о том, что должна была быть причина такого поступка, должно было быть что-то, кроме алкоголя, почему Мэл себя так повел. Потому что это так сильно противоречило его обычному поведению. Вот только он больше прислушивался к своим сомнениям и страхам, чем к здравому рассудку. Он лелеял свою обиду, даже не поинтересовавшись, что чувствовал Мэл, отталкивал его от себя, но на самом деле ждал этого объяснения.       — Прости и ты за то, что скрывал от тебя Алису, за то, что... не доверял тебе, — вздыхает он и слегка отстраняется, поднимая голову и заглядывая в туманные, подернутые пеленой, глаза Мэла.       Они думали, что построили между собой доверие, но оно оказалось возведенным лишь на половину. И сейчас они, кажется, начинают почти с ноля.       Артем подносит дрожащие пальцы к лицу Мэловина и быстрым, но до безумия осторожным, словно прикасается к фарфору, движением вытирает влагу под нижним веком. Видеть его плачущим слишком сердцеразбивающе, даже несмотря на недавнюю злость внутри. Козуб понимает, что никогда и не при каких обстоятельствах не хотел бы видеть Мэла плачущим. Никогда не хотел бы быть причиной его слез, даже если он сам будет причиной его собственных.       Как так получилось? Когда он успел упасть так глубоко? Когда успел переступить через себя, свою гордость и злость за отношение в клубе? Когда вообще успел так безоговорочно отдать ему свое сердце?..       — Больше никаких секретов, — выдыхает Артем, не в силах найти других слов, способных выразить его чувства, и запускает пальцы в растрепанные слегка влажные от снега волосы Мэла, отбирает у снежинок право на него.       — Никаких секретов, — тихо соглашается Мэл, чуть сильнее сжимая его плечи, и позволяет Козубу самому поцеловать себя так, как тому захочется.       Этот короткий поспешный поцелуй словно возвращение домой после долгой и сложной дороги, которая опустошила и вновь наполнила.       — У тебя руки ледяные, — спохватывается Артем, отстраняясь от Бочарова.       — У тебя тоже, — замечает тот и слегка улыбается уголком рта. — Пошли греться в машину. Если только тебе никуда не нужно, — поспешно добавляет он.       — Сегодня уже никуда, — отвечает неуверенной улыбкой Козуб и сам тянет брюнета к его ауди.       Мэл на несколько секунд прикрывает глаза, пытаясь осознать, что все это происходит на самом деле. Но это торнадо эмоций внутри еще нескоро уляжется…       Артем простил его.                            Жизнь снова пошла своим привычным маршрутом рутинных будней и ярких всплесков. Словно тот пресловутый вечер, повлекший за собой столько размышлений и откровений, стал кнопкой перезапуска. И начал все с чистого листа, заново выстраивая то, что было разрушено. И вместе с тем иногда у Мэловина складывалось ощущение, будто некоторые моменты этой их жизни перематывали, настолько быстро пролетали дни и недели. Но теперь в них всегда присутствовала тревога — будто в любой момент все могло рухнуть, как карточный домик, не выдержав дуновение ветра.       Как Артем жил с этой тревожностью все это время и так мастерски скрывал ее за улыбками и своим «все хорошо»? Было ли это его своеобразной ролью? Если да, то он чертовски хорошо с ней справлялся!       Когда Козуб сообщил, что Алису переводят на домашнее поддерживающее лечение на время отдыха от химиотерапии, Мэл сам вызвался помочь забрать ее из больницы и отвезти домой. Но в тот день перед первой встречей с сестрой Артема волновался едва ли не сильней, чем перед своим первым концертом в «Indigo». Ему хотелось найти с ней общий язык, но чувство вины перед ее братом, все еще гложущее за поведение в тот злосчастный вечер, не способствовало уверенности в себе. Хотя Артем не раз повторял, что его младшая сестренка «без ума от Мэловина», что она его «пожалуй, самая юная фанатка» и что она ничего не знает о том ситуации на YUNA.       — Думаешь, мы подружимся? — робко интересуется Бочаров, во взгляде которого нарастает едва ли не паника. И этот его испуганный вид вызывает в Артеме умиление. Надо же, такой уверенный в себе и порой кажущийся нахальным Мэловин боится неодобрения его младшей сестры…       — Я знаю, что подружитесь, — спокойно отвечает он, порывисто оглядываясь по сторонам и быстро чмокая своего парня в губы. И тут же отстраняется, а взгляд его становится серьезным и даже несколько строгим, как и всякий раз, когда он «включает» в себе его менеджера. — Но мы с тобой просто друзья. Хорошо?       Мэл быстро кивает. И хотя он понимает Артема и принимает его решение, оно все равно отзывается неприятной болью и некой долей страха где-то внутри. Бочаров закусывает губу, пряча подальше желание рассказать ему о своем откровенном разговоре с отцом. Это только больше напугает Козуба. Нет, пока еще не время.       И он просто играет роль хорошего друга, готового прийти на помощь.       — Ух ты! — расширяются от удивления и восторга глаза Алисы, когда они заходят в палату.       Артем впервые видит, как Мэл смущается, не зная, как себя вести дальше. И это невероятно забавляет. Он прячет усмешку в уголке губ, когда представляет его своей семье.       — Можно… Костя, если вам так удобней, — скромно улыбается Бочаров, чем повергает Артема в шок. Этого он никак не ожидал. Бросает на него негодующий взгляд, мол почему для меня такого исключения не было? Но тут же понимает, почему, и смущенно отводит глаза.       — Рада познакомиться, Мэл, — как-то заговорщицки улыбается мама Артема. — Тема говорил, что ты предпочитаешь, чтобы тебя так называли.       — Да, спасибо, — благодарно отзывается тот, не в силах скрыть своего удивления. Интересно, как много Козуб рассказывал о нем своей семье?       — Мээээл, — заворожено обращается к Бочарову Алиса, подходя ближе. Во всем ее существе бурлит возбуждение и волнение, но она словно опасается переступить эту линию между собой и своим кумиром. И смотрит на него так восхищенно, что у Артема сжимается сердце. Каким же эгоистом он был все это время, когда так много рассказывал ей о Мэловине, но всегда ссылался на его занятость, когда Алиса просила их познакомить. А ведь это было так легко… Неужели понадобилась настолько неприятная встряска, чтобы понять, что Мэл искренен в своих чувствах к нему, и что ему можно доверить самое важное? Впрочем, горький осадок все еще временами разъедал душу сомнениями.       — А можно тебя обнять? — робко интересуется девчонка, глядя на него такими молящими глазами, что у Мэла внутри все стискивается. Эти большие карие глаза, хоть и на несколько оттенков светлее, но так похожие на глаза ее брата, лишают его воли. Он уже чувствует, как его заполняет тепло по отношению к этой малышке.       — Конечно, можно, — улыбается он, приседая на корточки, и прижимает к себе хрупкое худое тельце, в этот момент с поразительной четкостью осознавая, что в нем растет желание защищать ее и сделать все, чтобы она выздоровела. Не ради Артема. Ради нее самой. Этого света в ее глазах.       — А автограф у тебя попросить можно? — тихо интересуется Алиса почти ему на ухо, хотя в тишине палаты ее шепот слишком слышен.       — Тебе в блокноте или прямо на обоях в комнате? — шутит Мэл, чем вызывает смех всех присутствующих. Да хоть всю стену своими подписями изрисовать, лишь бы она была счастлива.       И следующие несколько недель он делает все, на что способна его фантазия, чтобы сделать девчонку чуточку счастливей и дать ей хоть на время забыть о своей болезни. Артем берет так много выходных, сколько может себе позволить, не подводя штат, и старается как можно больше проводить времени с сестренкой. Но его менеджерские обязанности она категорически запрещает забрасывать и даже с интересом высказывает свое мнение, когда Мэл спрашивает. И Алиса просто в восторге от этого причастия к проекту и любимому исполнителю.       Теперь каждые выходные, которые Бочаров хотел провести с Артемом включают в себя и его сестру. Раньше бы Мэловина это раздражало, но сейчас он ценит каждую возможность быть рядом, быть частью жизни Козуба. Кино, аквапарк, каток, ролики, парк аттракционов, концерты любимых исполнителей… все это делится на троих и по большей части осуществляется ради Алисы. Но Мэл ловит себя на том, что сам кайфует от этих времяпровождений и, когда подмечает счастливый взгляд Артема, которым он наблюдает за сестренкой, сам ощущает себя невероятно счастливым. И желание остаться наедине становится неважным. Пусть их с Артемом свидания теперь мало похожи на свидания, пусть даже это свидания без возможности прикоснуться или поцеловать. Главное, что вместе с ним.       И чем больше времени они проводят вместе, тем родней для Мэла становится Алиса. Будто он обретает сестру, которой у него никогда не было, познает, как это — быть старшим братом, заботиться о ком-то. Все больше понимая Артема, смотря на мир его глазами… и открывшаяся перспектива чувств взрывается внутри сверхновыми. Поражает. Ошеломляет. И наполняет до краев. Это новое осознание пьянит.       Наблюдая за тем, как Алиса оживает после долгих месяцев в больнице, как в ее глазах снова загорается огонек и блеск, с каким восторгом она принимает очередную идею Мэла, Артем понимает, что этот свет и тепло вытесняют остатки обиды, которые осадком оставались где-то на глубине его души. Воспоминание о том вечере меркнет, и Козуб пытается похоронить его насовсем вместе с тем недоверием, которое зародилось после него. То, как Бочаров относится к его сестренке, не может не трогать. Слишком много заботы в том, кто хотел казаться эгоистом. Из них двоих Артем скорее назвал бы таковым себя…       Когда Мэл зовет их с Алисой к себе в гости с ночевкой, глаза девчонки вспыхивают таким восторгом, что Козуб-старший не сдерживает смех. Ее очарованностьМэловином чаще забавляет, но порой и пугает, хотя Артем старается гнать последнее чувство прочь. Да, Мэл умеет очаровывать людей… но кто сказал, что это должно закончиться для них плохо?       Они допоздна «рубятся» в приставку, подаренную Бочарову Артемом на день рождения, и только когда Алиса начинает зевать, выключают консоль.       — Ты и так всех обыграла, — отвечает Мэл на ее протест.       — Не всех, а только тебя, — дует губки девчушка, бросая хмурый взгляд на брата.       — Ну прости, — разводит руками тот, пряча улыбку, — еще не растерял всю сноровку.       — Она у тебя хотя бы была, — хмыкает Бочаров, вставая с дивана и разминая затекшие мышцы. — А я в последний раз играл… когда? Даже и не вспомню.       — Так и знал, что именно этого тебе не хватает, — довольно ухмыляется Козуб, понимая, что таки угадал с подарком, и тянется к Мэлу за поцелуем, но тут же себя одергивает, заливаясь краской и быстро отворачиваясь, якобы сложить на место джойстики.       Мэловин ловит себя на том, что его сердце трепещет, словно мотылек, прилетевший на пламя. Пламя это так манит, хотя и грозит уничтожить. Так же и с Артемом. Присутствие здесь его сестры и невозможность выразить чувства друг к другу делают их опасней и от того еще желанней. Это словно авантюра, которая наполняет кровь адреналином.       И он вливается с новой силой, когда Мэл переступает порог своей комнаты и встречает Артема в ее полумраке. Затапливает собой все его тело, когда руки безвольно падают, роняя на пол полотенце, а чужие пальцы зарываются в его мокрые после душа волосы. Адреналин вызывает внутри цунами, когда Темины губы накрывают его и перехватывают вдох, когда двери с глухим стуком закрываются, а одежда стремительно исчезает; когда руки так лихорадочно блуждают по телам, вспоминая подзабытые формы, когда поцелуи, жадные и рваные, оставляют на коже пылающие метки, заставляя осознать, как сильно они соскучились друг по другу.       — Знаешь, вот сейчас я наконец не чувствую тревоги… — тихо отзывается Мэл, перебирая волосы Артема. Даже такое обычное действие вызывает покалывание в кончиках пальцев. — За последние недели она, кажется, стала уже частью меня. Как ты живешь с этим столько месяцев?       Козуб поднимает голову, заглядывая в эти серые глаза, которые ждут ответа, и поражается — неужели Мэловин настолько проникся его жизнью? Теперь он понимает, какой на самом деле она есть вот уже почти год. И эта тревога, которую они теперь разделяют, уничтожает последние барьеры между ними. Становится нитью, которая прочно связывает.       — Пытаюсь игнорировать ее, — отвечает он, и голос звучит слишком хрипло от эмоций. — Иногда получается, иногда — не очень. Вот сейчас, после такого… нормального вечера, когда она спит в соседней комнате, внутри появляется ощущение, что все будет хорошо. Что последний этап химиотерапии уничтожит полностью все злокачественные клетки. Поддерживающие процедуры и обследования уже не так пугают…       — Тем… — начинает Мэл, занимая сидячее положения и бросая на своего парня серьезный взгляд, — я договорился с врачом из Германии… Мы можем повезти Алису в его клинику, под его наблюдение.       — Мэл, я…       — Даже не начинай сейчас за деньги! — обрывает его Бочаров, сверля взглядом. — Это не имеет значения. На кой черт они, если с их помощью нельзя спасти жизнь близкого тебе человека? Да, она теперь тоже близкий мне человек. И я хочу помочь, чем только смогу. Прошу, — Мэл берет Артема за руку, сжимая почему-то холодные пальцы, — позволь мне сделать для нее что-то больше.       Козуб чувствует, что глаза против его воли щиплет. Слова попадают в цель, задевая самые уязвимые струны.       Он порывисто притягивает Мэловина к себе, сжимая в объятиях, и тихо выдыхает на ухо одно-единственное:       — Спасибо.       Но вряд ли в это простое слово можно вместить все, что он чувствует, и насколько благодарен этому сероглазому парню за все, что тот делает для него и его семьи. Впрочем, частью которой он сам уже стал.                            — Эй, Артем, я тут подумал… — начинает еще с порога Мэл, заходя на кухню, на ходу вытирая влажные после душа волосы, но не заканчивает предложение. Козуба на месте не оказывается, а ноутбук, на котором он по Скайпу говорил с мамой, стоит на столе закрытым.       Мэловин оглядывается в поисках своего парня и наконец замечает знакомую фигуру, кажущуюся совсем черной на фоне угасающего дня и западающих сумерек, на балконе. Бочаров бросает мокрое полотенце на спинку стула и направляется к нему.       Апрельские вечера все еще не радуют теплом, и Мэл невольно ежится от холодного ветра. На ночь температура существенно опускается.       — Эй, ты не замерз тут? — заботливо спрашивает у Артема, подходя сзади и обнимая его за пояс. От прикосновения к его телу сразу же становится теплей.       — Пока еще нет, — слегка улыбается Козуб, накрывая ладони Мэловина своими. В нос ударяет насыщенный запах шампуня, когда тот кладет голову ему на плечо. Влажные волосы касаются затылка, заставляя вздрогнуть от прохлады.       — Как там дела у мамы с Алисой? — интересуется Бочаров.       — Говорят, что все хорошо, передавали тебе привет, — сообщает Артем, чем вызывает у Мэла улыбку. Надо же, он действительно за такое короткое время будто стал частью их семьи… — Алиса потихоньку восстанавливается, доктора наблюдают за тем, как приживается костный мозг, — продолжает Козуб, но его тон кажется каким-то чересчур задумчивым и…далеким.       — Тебя что-то беспокоит? — осторожно спрашивает Мэл, слегка разворачивая парня к себе и пытаясь понять по его лицу, в чем дело.       — Переживаю, что что-то пойдет не так, — выдыхает Артем. — А я так далеко…       — Эй, — Мэл берет холодные руки парня в свои и слегка сжимает, как это много раз делал он, — все будет хорошо. Тебе тоже нужно восстанавливаться.       Бочаров отчетливо помнит тот день, когда они приехали в Берлинскую клинику и их встретил лечащий врач Алисы. Проведя двумя днями ранее все необходимые анализы и должным образом обработав их результаты, он постановил решение:       — Имеет смысл делать операцию по трансплантации костного мозга.       — Я буду донором! — тут же вызвался Артем. Перед ними уже давно висела перспектива необходимости операции, и подсознательно Козуб, наверное, давно был готов к этому решению. — Я идеальная кандидатура.       Доктор сдержано кивнул — родной старший брат действительно был самым подходящим вариантом для подобного донорства.       — Мы проведем все нужные анализы, чтобы в этом убедиться. Но если вдруг по каким-то причинам Вы не подойдете, у нас есть обширный регистр доноров. Не волнуйтесь по этому поводу.       Артем тогда сдал анализы на все инфекционные болезни и прошел HLA-типирование на тканевую совместимость с реципиентом, действительно оказавшись идеальным кандидатом. Мэл, казалось, привык за это время к больничным палатам, медицинскому оборудованию и одежде, но увидев Артема среди всего этого в одноразовом больничном халате и представив сам процесс операции со специальными иглами, почувствовал, как ему становится дурно от закрадывающегося внутрь страха.       — Эй, Мэл, выдохни, все будет нормально. У меня возьмут не больше пяти процентов костного мозга, под анестезией. И все. Мне ничего не угрожает, — успокаивал его тогда Артем, хотя это он должен был бы быть тем, кто поддерживает. Он тогда послушно кивал, стараясь не показывать того, насколько ему страшно, хотя и понимал, что Козуб прав. Он ведь даже ничего не почувствует.       Несколько дней после этой процедуры, пока Артем отходил от последствий, Мэловин относился к нему, как к хрупкой фарфоровой статуэтке, и даже прикасался осторожно, словно это могло сделать Козубу больно.       Он переживал и заботился так, что у Артема все внутри сжималось от переполнявшей благодарности и нежности. Он все время был рядом, и проходил весь этот путь вместе с ним. Поставил на паузу свою музыкальную карьеру и скинул свои администраторские обязанности на Аркадия только для того, чтобы полететь в Германию вместе с семьей, ставшей ему такой дорогой, и устроить лучшее лечение для Алисы. И Козуб просто не мог найти подходящих слов, чтобы выразить ему свою благодарность, и отчаянно надеялся, что его взгляд, объятия и поступки были красноречивей слов.       — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Мэл, вырывая их обоих из воспоминаний.       — Все нормально, — слегка улыбается Артем, но видит, что Бочарова его ответ не очень-то убеждает. Он слишком хорошо различает его эмоции, и поэтому скрывать тревогу просто невозможно. И все же Козуб пытается хотя бы сменить тему и кивает на мокрые волосы парня. — А вот ты рискуешь заболеть.       — Это так не работает, Тем, — спокойно качает головой Мэловин. — Простудиться можно только если подхватить инфекцию. Поэтому к Алисе сейчас никого, кроме твоей матери, и не пускают.       Мэл подходит еще ближе, кладя руки Артему на бедра и заглядывая в глаза. В эти горько шоколадные глаза, полные затаенной тревожности.       — Ты и так сделал для нее все, что мог, — мягко произносит он. — Сейчас все зависит от нее. Ее организма. Доктора и так максимально обезопасили ее от разного рода инфекций, пока он слаб, чтобы она выкарабкалась. Я знаю, что тебе трудно, но… ты уже никак не можешь на это повлиять.       Артем глубоко вздыхает, прикрывая глаза. Да, он все это знает. Знает, что сделал все от него зависящее, чтобы помочь своей сестренке, но сейчас собственное бессилие разъедает его. Он сделал так много, но и этого могло оказаться недостаточно. И эти мысли не покидают его ни на секунду. Легче становится только после очередного видео звонка, когда они отступают, уступая место надежде, но уже через несколько минут возвращаются. И от них нет спасения.       Мэл притягивает парня к себе, крепко обнимая, стараясь передать ему свое тепло и веру, свою поддержку и готовность прийти на помощь, чтобы не случилось. Чувствует, как замерзшие пальцы Артема сминают ткань его футболки, касаясь спины, будто цепляются за свое спасение. От этого осознания кружится голова, а по телу пробегают мурашки — он его спасение! И Бочаров еще сильней сжимает Артема в объятиях, поглаживая по спине, давая возможность выдохнуть, почувствовать себя защищенным. Упирается подбородком в его макушку, чувствуя на груди его горячее дыхание, именно в такие моменты, будто впервые замечая их разницу в росте.       — Алиса поправится, и мы обязательно полетим к ней, как только разрешат, а потом свожу ее, куда она только захочет, — успокаивающе шепчет Мэл. — Сейчас рядом с ней твоя мама, она о ней позаботится. А я пообещал ей, что позабочусь о тебе…       — Ты правда пообещал такое моей маме? — удивленно вскидывает голову Артем.       Мэл молча кивает, и на его лице появляется задумчивое выражение. И Козуб сразу же понимает ход его мыслей. Он и сам об этом думает.       — Мне кажется, она догадывается… — осторожно начинает он.       — Мне тоже так кажется, — соглашается Мэловин, делая шаг назад и снова опуская руки Артему на бедра. — Но знаешь, если так, то… не похоже, что она против… Мой отец не против, — тихо поспешно добавляет он, опуская глаза.       — Ты рассказал отцу? — выдыхает Козуб, выглядя обескураженным.       — У нас с ним состоялся откровенный разговор. Я таки поделился с ним своей музыкой, как ты советовал. И тем, что не хочу заниматься гостиничным бизнесом… А потом сообщил, что ему все равно не быть семейным, потому что… вряд ли он дождется внуков, — выпаливает Мэловин и бросает на своего парня извиняющийся взгляд.       У Артема перехватывает дыхание. Бочаров правда заявил такое своему отцу? Что это значит? Что он планирует с ним настолько серьезные отношения?..       Внутри все замирает. А потом мысли охватывает паника. Он сам ведь не думал ни о чем подобном. Не думал об их будущем, не строил далеко идущих планов. Жизнь в последнее время напоминала хождение по тонкому канату, где так много вещей могли пойти не по плану… Даже об относительно далеком будущем он думал с опаской, боясь спугнуть хрупкую надежду.       — Прости… — тихо добавляет Мэл. Еще несколько минут назад он шел сюда с мыслью наконец предложить Артему переехать к нему на постоянное жительство, а не на временное пребывание, как сейчас, пока его семья так далеко, а пустая квартира сводит с ума. Но, кажется, сейчас для этого явно не совсем подходящее время.       — Так вот почему он так на меня сегодня смотрел… — задумчиво наконец произносит Артем, вспоминая странный заинтересованный взгляд Бочарова-старшего во время сегодняшнего делового ланча. Обычно он почти не обращал на него внимания, но не сегодня…       — Он что-то тебе говорил? — удивленно интересуется Мэловин.       — Поинтересовался, как дела у моей сестры, как продвигается лечение, — пожимает плечами Козуб, вспоминая самый неожиданный за последнее время разговор. Надо же, он даже успел забыть о нем в водовороте работы. — Сказал, чтобы я обращался, если что-то понадобится…       Артем вспоминает, как его поразили эти слова. Он знал, что Мэл поделился с отцом его ситуацией, знал, кому именно обязан финансовой помощью, но говорить вот так напрямую с Николаем Владимировичем было очень странно. Бочаров-старший хотел добавить что-то еще, но передумал, оставив Козуба в растерянности. Теперь понятно, о чем.       Как же он ошибался насчет этой семьи…       — Я думал, что мы с ним перестали понимать друг друга, но рад, что это оказалось не так, — улыбается Мэл. — Мне не хватало этого взаимопонимания.       — Я рад, что вы нашли общий язык, — кивает Артем, чувствуя, что новость о рассказанной Бочарову-старшему правды не вызывает в нем такого страха, как он себе представлял еще несколько месяцев назад. В конце концов это было далеко не самым страшным в его жизни. — Почему ты не рассказал мне раньше?       — Боялся, что ты начнешь паниковать, — слегка улыбается Мэловин. — Боялся, что будешь злиться на меня, за то, что рассказал ему…       — Прости, я слишком многого от тебя требую, — произносит Артем, но Мэл его останавливает.       — Все нормально…       — Нет, я не в праве требовать от тебя скрывать это от близких…       — Все нормально, Тем, — повторяет Бочаров, сжимая ставшие уже ледяными ладони Артема. — Я правда понимаю.       Козуб нехотя кивает, хотя знает, что действительно не имеет никакого права запрещать Мэлу делиться со своей семьей чем-то настолько важным для него. Это крайне эгоистично с его стороны. И почему он только сейчас начинает об этом задумываться?..       — Все, хорош здесь мерзнуть! — решительно командует Мэловин. — Пошли в комнату.       И Артем позволяет увести себя с балкона. Желание подышать свежим воздухом и привести мысли в порядок, отогнав тревожность, исполнилось. Только совсем не благодаря холодному воздуху…       Мэл будто его маяк, который каждый раз помогает найти дорогу на берег, выбраться из той пучины, в которую он так часто в последнее время падает.       Мэл — его путеводный свет…