Рассветы

      Окно в комнате открыто. Крупные капли дождя попадают на подоконник, оставляя после себя маленькие лужицы, которые позже сливались в одни. Дазай, сидя на нём, болтал ногами и думал о чем-то своем. Прошло, наверное, около месяца с той ночи, когда Чуя явился на порог их храма. Что было бы, если бы Огай-сан ушёл, но не нашёл бы замену? Наверное, Кёка бы осталась здесь на месяц-полтора, а после покинула это место и ушла служить в другой храм, а Дазай, в прочем, как и до этого, остался один и отказывался уходить. Коротал бы свои года на ветках старых деревьев, греясь в пушистых хвостах и наблюдая за рассветами. Скучно правда, но что ещё можно делать в том месте, куда приходят пару раз в месяц и то, от скуки? Правильно — ничего. Абсолютно ничего.       Шатен изредка поглядывает за спину, проверяя, не сделал ли его драгоценный бог того, что, в принципе, противопоказано. Например, снял повязку с руки или стянул одеяло с себя, ссылаясь на то, что ему жарко. Но ничего из этого ни разу не произошло, лишь из-за жара Чуя хрипел что-то непонятное сквозь сон, жмурясь и рвано выдыхая. Акико что-то говорила про то, что из-за этой дряни Накахара будет какое-то время слаб и не в состоянии что-либо делать, но Осаму благополучно прослушал всё и уже не помнит, о чем речь была, а надо бы. Он дергает хвостами, в попытках согреть себя, случайно мочит их концы в дождевой воде, а после брезгливо встряхивает ими. Теперь капли и на полу начали образовываться небольшие лужицы, впоследствии оставляя мокрые следы. Осаму, переставший разделять эстетику влажных от дождя ног, закрывает окно и вздрагивает от лёгкого ветра. В комнате тихо, слышно лишь сопение бога.       Сегодня холодно.       Рыжий лежит на спине, одеяло стянуто до живота, а его лицо спокойное-спокойное. Дазай усмехается — и это ли бог страсти? И это тот, кто нещадно материл хранителя и обещал хвосты отрезать? Ха-ха, смешно. Если бы шатену рассказал это кто-то другой, например, та же самая Акико, то он бы не поверил. Хвостами мётет по полу, дергает ухом. Гаденько улыбнувшись, Осаму резко развернулся к окну и как бы невзначай ударяет по чужому лицу парой хвостов. Опускает уши, делая вид, что не причастен к произошедшему. Накахара шипит и приоткрывает глаза. — Сволочь, ты дашь поспать или нет? — ворчит он, натягивая одеяло до подбородка и щурясь. — Не знаю, сколько времени, но возиться с тобой не собираюсь. — Время предрассветное, — шатен стоит к Чуе спиной и, пользуясь этим, ухмыляется. Рыжий хмыкает и поворачивается на бок. — Прелестное утро, не правда ли? Прекрасней только Вы, господин. — Не ломай комедию, — Чуя легонько дергает за кончик хвоста, так не вовремя оказавшийся около него. — Да чтобы ты, и с такими красивыми словами? В жизни не поверю! — А в смерти? — передразнивает Осаму, поворачиваясь. — В смерти поверите? — Не неси бред, — недовольно отзывается Накахара, садясь на футоне. Трёт глаза и сильнее тянет за белоснежный хвост. — Я не собираюсь снова вытаскивать тебя с того света, хватило. Поэтому, будь добр, живи ради меня.       Чуя на секунду вскидывает голову, смотря в карие глаза, а потом, осознав идиотизм всей сложившейся ситуации, отворачивает голову. От стыда краснеют не только щёки, но и кончики ушей. Дазай, заметивший такую реакцию, хитро щурится и довольно виляет хвостами. Он подкрадывается к рыжему сзади, пристраивает голову на чужом плече и шевелит лисьими ушами, щекоча где-то за ухом. Чуя сначала дёргает плечом, а потом, поняв, что лис так просто не отстанет, поворачивается в его сторону. Губы прикасаются к прохладной щеке. — Чу, божечки, это так мило! — восторженно шепчет Осаму, стискивая парня в объятиях. Чуя отстраняется и опускает глаза в пол. — Ты такой милашка, когда смущаешься. — Захлопнись, — когда Накахара говорит это, в груди всё до боли сжимается. Этот лис вроде бы и бесит, а вроде бы и нет. Так и хочется врезать этому наглому ублюдку, чтобы вёл себя нормально, но нет же, что вы, Накахара и руку на него поднять не может из-за этой ебучей любви. Или это не любовь?       На телефон рыжего приходит сообщение. Заместитель, а он же Акутагава Рюноске, в начале дико извиняется и спрашивает про самочувствие потому, что: «Вы вчера так измученно выглядели. Не удивлюсь, если Дазай-сан вас до дома доносил». Чуя на это лишь неопределённо хмыкнул, так и не определив для себя, хорошо это или плохо, что шатен действительно хотел на руках довести его. А после, парень начинает извиняться за то, что всех пришлось оставить дома, чтобы роли выучили и как-нибудь отдохнули к тяжёлым репетициям. Тяжёлым — потому, что куклой управлять легче, чем собой. Накахара расслабленно вздохнул, позволяя самому себе облокотиться на чужую грудь и гладить себя по голове. Он, конечно, собирался оповестить Рюноске о том, что не пришёл бы сегодня по своей инициативе, но напрягаться даже не пришлось — за него уже всё сделали, какие молодцы, возьмите по конфетке.       Тучи медленно стали расползаться по небу. Облокотившись подбородком на чужую макушку, шатен перебирает рыжие пряди и пропускает их сквозь пальцы. Как ни странно, они пахнут цитрусом. Несколько хвостов лежат на ногах бога, согревая, а сам он, прикрыв глаза, треплет волосы лиса. Комнату заполняют тёплые лучи восходящего солнца. Осаму уже не смотрит в окно, как делал раньше. С каждым разом рассветы становились всё скучнее и однообразнее, наблюдать за ними одному становилось скучно, а тут ещё и проблемы с меткой нашлись, за что? Чуя что-то бубнит из заученного текста, иногда до боли сжимая чужие волосы, когда запинается или тупо забывает фразу или одно-единственное слово. А лису это нравится. Нравится, что Чуя впервые не говорит что-то матерное, когда Осаму целует его волосы. Нравится, что Накахара перебирает в своих пальцах каштановые пряди, шепчет приятные слова, когда забывает реплики. Дазай понимает, что такое состояние характерно тем богам, которые уже испытали проблемы с метками, но такое поведение ему слишком сильно нравится. Любит всё в Чуе.       Через какое-то время Осаму тыкают каким-то острым углом. Чуя смотрит на него, показывая лист с текстом, и как бы просит порепетировать вместе с ним. Хмыкнув, шатен даёт Накахаре свободно отсесть, чтобы было удобнее. С улицы повел запах мокрого асфальта и травы, из-за крыш домов видно тусклое солнце. Чуя зачесал волосы назад и, кивнув, начал.       Дазай иногда заслушивается и забывает сказать свою реплику. Ему слишком сильно нравится голос рыжика. Он чуть хрипловат из-за сигарет, низок и красив. Ему бы, Чуе, стихотворения рассказывать или же в певцы подаваться, а он тут с математикой возится. «Вот же глупый, — думает Дазай и поправляет фразу. — Хотя, нет, пусть дальше со своими точными науками возится. Будет певцом — фанаты отбоя не дадут». Прикрывает рот листом, когда с накахарского плеча сползает рукав кимоно, а сам парень взъерошивает волосы в попытке вспомнить расстановку слов. «Мне напомнить, что я знаю, о чем ты думаешь? — спрашивает Чуя, смотря на Осаму из-под чёлки. — Своими мыслями ты меня сбил». «Ох, прости, Чу, — Дазай протягивает текст в качестве извинения. — Пойдём прогуляемся? Тебе это должно пойти на пользу».       Накахара рад прогулкам всегда и со всеми, даже если нужно будет идти с Осаму Дазаем. Он кивает и, не дождавшись какой-либо реакции от лиса, выпинывает парня из своей комнаты. Шатен, даже не сказав что-то, содержащее пошловатое содержание, уходит в свою комнату, напевая мелодию. Изуми, как ни странно, спала. Хорошо, что они всё-таки смогли уговорить её лечь, иначе бы она всю ночь просидела бы. Честно, иногда Осаму считает девушку странной — та с утра пораньше носилась по храму, выполняя огромные списки с заданиями, время от времени делая совсем короткие перерывы. Даже он, как хранитель, выполняет меньше работы, чем эта милая девочка! В комнате непривычно светло; Дазай, фыркнув, закрывает окно шторами. Так намного лучше.       Утром улицы Йокогамы свежи и тихи. После недавнего дождя асфальт приятно мокр и прохладен, людей не так уж и много, а потому лис не особо зацикливался на своём внешнем виде. Накахара, естественно, долго ворчал насчёт этого, но дурацкие шуточки Дазая так и не дали сделать задуманного — шатен определённо выяснил, как лучше всего вывести бога из себя. Сейчас, когда оба успокоились и прекратили попытки убить друг друга в ближайшей подворотне, Осаму обнимает рыжего за плечи и блядски мило улыбается, снова рассказывая какие-то идиотские анекдоты — мразота, а не лис, — а Чуя лишь терпеливо вздыхает, прогоняя сценарий спектакля и в пол-уха слушая хранителя. Шатен фыркает и обиженно отворачивается, когда замечает, что его прекрасный бог не слушает. Фонари на улицах погасают — сейчас где-то часов семь утра, людей на улицах прибавилось. Странно, что выключают их сейчас — летом обычно где-то в половине седьмого свет затухает. — Хей, Чуя, — лис останавливается около сакуры. Накахара, увлечённый повторением текста, не сразу заметил, что хранитель с ним не идёт, а стоит под деревом. Рыжий подходит и несколько раз притоптывает. — Я люблю тебя.       Каким бы богом страсти не был Чуя, слышать такое в свой адрес крайне непривычно. Он ожидал чего угодно: и того, что лис уже устал и хочет вернуться домой, того, что Осаму попросить поцеловать его или сам потянется за поцелуем. Ожидал чего угодно, вплоть до предложения о двойном самоубийстве, но не это. Накахара опускает голову и неловко трёт плечо, краснея. Ему никто такого не говорил. Максимум, что было, так это нелепые признавании в симпатии от одноклассниц и то, это они говорили не так искренне, как сейчас сказал шатен. Чуе ужасно неловко. Хочется уйти домой, запереться в своей комнате и обсудить ситуацию с самим собой, но знает, что такого не выйдет — Осаму найдёт способ, чтобы выпытать у бога ответ.       Лис прикрывает глаза и ждёт. Ждёт, когда его Накахара озвучит свои мысли. Конечно, Дазаю хочется вот прямо сейчас напомнить рыжему, что он — лис — мысленно связан с ним и время от времени пользуется даром, узнавая ответы намного раньше, чем они будут озвучены. Но почему-то именно в этот момент, когда Чуя поднимает голову, резко становится непонятно, о чём он думает. Бог выжидающе смотрит на шатена, по-странному фыркает и шагает обратно к храму. Карие глаза округляются. «Он что, действительно ко мне ничего не чувствует?..»       Улица медленно наполняется людьми. Мысли в голове мешаются, а Осаму отказывается понимать то, что недавно прозвучало в накахарской голове. «Придурок. Думаешь, что я тебя тоже люблю?..»