Не смейся

You would've never found the mess you made. I hope it's worth all of the shame. Get Scared Where will I end up, tonight? Getting fucked or frying my mind? IAMX

Стены провожали нас монотонной серостью, но даже она, казалось бы, становилась живее, глядя на нас с милосердием. Ведь два идиота покусились на то, что им не принадлежит, вооружившись лишь самоуверенностью и туманными указаниями пославших их сюда. В полумраке маячат широкие спины в темно-серых костюмах. Вот им-то как раз здесь и место, но нас какого лешего понесло в чертов подвал? Хотелось бы, разве что, взглянуть на твою рожу сейчас. Что? Уже не так воодушевлен, что нам наконец-то доверили что-то важнее уборки бара от мусора и района от мешающих Хомре отбросов? Я бы с удовольствием позлорадствовал, не окажись мы оба в такой плачевной ситуации. Это же тебя вечно веселой жизни хочется, мне и так было неплохо… Нет же, бездумно поперся следом за тобой, ведь сам решить не соизволил. В итоге чертов конформизм привел меня в этот дом. Прелесть. Дверь подвала открылась, и нас поприветствовал роскошный зал в традиционном стиле, который вскоре остался позади, а открывшаяся дверь показала нам небольшую комнатку, где вся мебель ограничивалась двумя диванами на колесиках, расположенными напротив и небольшой деревянной тумбой между ними. Мебель можно передвинуть, а с кожзама, как и с полированных стен, легко смыть кровь. Неутешительные умозаключения и интуиция подсказывали, что нас привели во что-то вроде камеры смертников. Жест одного из сопровождающих указал на диван и мы присели. Почему-то не хочется думать о том, сколько раз его уже отмывали от предыдущих гостей. Наконец-то мне выпала возможность разглядеть тебя – последнее утешение, которое, можно сказать, меня и грело. Ты не казался напуганным. Напротив – очень даже бодрым и полным сил. В сощуренных светло-карих глазах неудержимо пылала ненависть. Но это никаким боком не было похоже на досаду, нет. Глупец. Еще не понял, что нас безнадежно кинули, и во многом по твоей наивности. Хозяин дома неспешно уселся напротив. Лицо со шрамами расплылось в победной ухмылке, уродующей его еще больше. – И так, с кем имею честь? – смерил нас хищным взглядом. Но отвечать никто не решался. Ты – из гордости, я – из страха. – Если вам показалось, что вопрос был задан этим прелестным стенам, вы ошиблись. – Мы – Хомра, ублюдки! – то ли прошипел, то ли прорычал безмозглый самоубийца. – Что за невоспитанный мальчик! – деланно возмутился Хироши Такада. – То, откуда вы, – для меня не секрет. Я спрашиваю ваши имена. Чтобы на надгробии выцарапать? А хотя, вряд ли нам светит надгробие. – Молчите? Или у вас отсутствуют имена? – затянулся сигарой, затем рассмеялся, развернувшись к подчиненным: – Нет, право, дети совсем, а уже занимаются всякими гнусностями… Свита, как по команде, оценила шутку босса, наполнив комнату глуховатым смехом. – Неразговорчивые какие-то воры попались. А жаль, – потушил сигару, хотя той оставалось еще больше половины. Наверняка вспомнил про фокусы Кусанаги, однажды испепелившего одного джентльмена, раздув жар с его сигары до такой степени, что курящий сгорел заживо. Никому из нас, такое, увы, не под силу. Хотя вполне можно было бы расплавить наручники и устроить пару-тройку небольших взрывов, если знать, что жечь. Только вот у пламени есть один существенный недостаток – оно светится. А при малейшей искре в нашу сторону полетит град пуль, а отбить его, расплавив пули в воздухе, как делает Король, мы, опять-таки, не в состоянии. И поэтому наше положение слишком безнадежно, чтобы продолжать дерзить. Ползать и умолять – тоже не выход, но можно хотя бы не усугублять ситуацию. Жаль, что до тебя это не доходит. Хотя идеи все же не иссякли. Есть кое-что на уме. Довольно глупо. Но могло бы подействовать. – Могу я задать вопрос? – голос не дрогнул, уже славно. Ты укоризненно взглянул на меня и цыкнул, но мне не до твоих упреков. А на изуродованном шрамами лице мелькнуло подобие интереса. – Можете, юноша. Надеюсь, вы окажетесь посговорчивее напарника. «Напарник» на такое обращение лишь рыкнул. – Знал ли тот, у кого вы приобрели… то, зачем мы пришли, где оно будет храниться? Маленькие черные глаза блеснули. Но с лица не исчезла позолоченная улыбка. – С нашей стороны было бы весьма самоуверенно держать при себе подобную вещь, предварительно не посоветовавшись со специалистом. Если вы, конечно, пришли не за вином. Якудза опять делано усмехнулся, а свита послушно его поддержала. Ну, была не была. – В таком случае я бы настоятельно порекомендовал вам сменить специалиста, либо же найти к нему другой подход. Держаться ровно. Говорить не слишком воодушевленно, но и не равнодушно. То, о чем я сообщаю, интересует не меня, а слушателя. Поэтому лишний раз не углубляться в детали. Не выкладывать все сразу. – На что же вы намекаете? – ухмылка не слезала, но грознее не стала. Уже что-то. – На то, что вышеназванный специалист либо не достаточно компетентный, либо же вы ему (или тому, кто платит ему больше) чем-нибудь не угодили. Черные глаза смотрели оценивающе и выжидающе, пытаясь уловить, блефую ли я. Благо непробиваемость лица давалась мне удачно – сказывался вечный контраст с Мисаки и вынужденные тренировки на нем же. – Гамма-лучи, исходящие от этой вещи, не ослабляются должным образом. Осмелюсь предположить, что сейф первоначально не пытались приспособить к подавлению излучения. Физик с меня не лучше, чем с Мисаки дипломат. Но, как и ожидалось, с мафиози тоже. Теперь ему вполне могло бы показаться, что я знаю кое-что важное. И более того – это кое-что может оказаться угрозой. Главное говорить убедительным тоном. Раз уж все мои слова в этой компании все равно понимаются не лучше, чем латынь рептилиями. Во всяком случае таким образом можно было бы потянуть время. Правда, какой смысл его тянуть, я так и не придумал. Слушающие замешкались. Хироши Такада испытывающее уставился на меня, усмешка пошатнулась в нужную сторону. Пока. У меня получилось их заинтересовать, но теперь риск становится серьезнее. Если бы нахальных воришек могли просто прихлопнуть, то самоуверенного наглеца, заведомо несущего чушь, которой будет уделено лишнее внимание, может ждать кое-что менее заурядное. Славно, что с Мисаки физик… еще хуже, чем дипломат. Потому что в блефе он не многим лучше, чем во всем вышеупомянутом. Ладно. Прочь страх. Его не должно быть на лице. – И что вы можете предложить? – пронзающий взгляд. Черт, не каждый выдержит. – Я ничего не могу предложить, – пауза. – Пока что. Заметить, что прямо сейчас их жизням угрожает серьезная опасность? Нет. Спешка ни к чему. Хотя подобная кульминация выбила бы их из колеи, ослабив бдительность. Будь у меня гениально просчитанный план побега, я бы мог воспользоваться этим для переключения внимания. Но поскольку такового не находится, буду тянуть и дальше. Надеясь на то, что студент, сыплющий заумными словами, сумеет убедить бывалого преступника. Да уж. Сейчас самоуверенность Мисаки аплодировала бы моей стоя, если бы тот осознавал всю степень бреда, который я тут несу. И все же мужчина улыбнулся в ответ. Но улыбка получилась какой-то кривой. Дело в шрамах или в намерениях? – И вы готовы предать свой клан, чтобы помочь нам? – провокационный вопрос, заданный соответствующим тоном. – Мне некого предавать, – пожал плечами. – Я этому сборищу дегенератов ничем не обязан. – Сару, а ты не охуел?! – мой горе-напарник предсказуемо подал голос, но на данный момент это звучит даже уместно. – Давай еще переметнись к этому мудозвону, сука ты такая! – То есть вы не отстаиваете интересы Красного Клана? – обращать на него внимания, впрочем, никто не стал. – Я отстаиваю исключительно свои интересы, – понизил тон. – Взгляните на меня. Думаете, у меня может быть что-то общее с Хомрой? Наполнить презрением конец фразы получилось удивительно легко. Даже подыгрывать не пришлось. Хироши Такада оценил мою искренность, ведь она таковой и была. Мисаки же… Черт, Мисаки. Я стараюсь не смотреть в его сторону. Но то, что подобное он не пропустил бы мимо ушей, очевидно. Главное, чтобы из-за его принципиальности сейчас все не полетело к чертям… Злись. Злись, сколько душе угодно. Это вполне естественно для хулигана, чью шайку только что предали. Молю лишь о том, чтобы в твоем взгляде не было боли. Если они поймут, что мы не настолько посторонние, как я пытаюсь доказать, это сыграет с нами злую шутку. Так. Сосредоточиться. Что они уже о нас знают? Они слышали мой обозленный монолог при нашей первой встречи… Ну, мало ли? Допустим, я все же прибился к Хомре – я этого и не опровергал – но мной управляет не верность, а корысть. К тому же своей тирадой я ясно дал понять, что возмущен методами Красного Клана. Но черт… Да будь я на самом деле специалистом, обнаружившим брешь в безопасности хранения, не факт, что я не поступил также, как тот, кем пытаюсь казаться! Так что это все же полуправда. Не удивительно, что она мне так легко дается… – Давайте на минутку притворимся, что вы не просто бездумно тянете время, – он улыбнулся светской улыбкой, продемонстрировав кривые позолоченные зубы. – В чем конкретно вы упрекаете моего… специалиста? Вот он тупик. Вспомнить бы какой-нибудь кусок научно-технической белиберды, но на ум, как назло ничего полезного не идет… Боковым зрением заметил, как дернулся мой собрат по заключению, и непроизвольно перевел на него взгляд. Это могло стать ошибкой, если бы не внезапное озарение. А вот и ответ. – Вы уж извините, но этот парень явно меня недолюбливает. Говорить в его обществе может быть… затруднительно. – Да что ты, блять, несешь?! Я ж доверял тебе! Микото-сан доверял тебе!!! Ох, зря… Боли не видно, только злость. Все верно, Мисаки, не подведи меня. Ненавидь меня, бесись правдоподобно, это ты умеешь. Мне всего-то надо в нужный момент посмотреть на тебя как на кусок зловонного дерьма, но без лишних эмоций – ты мне чужой, ты просто раздражающий раздолбай, которого мне дали в спутники… Я настолько хорошо изображаю презрение к тебе, что сам в него верю. Удивительно, правда? Скажи о нем еще хоть слово – и я изображу к тебе ненависть. Весьма реалистично… Не уверен, что ход правильный, но переигрывать поздно. Остается надеяться, что если нас разделят, то тебя не прикончат раньше меня. И вовсе не потому, что я сейчас сам не прочь тебя прикончить… Мафиози же тем временем продолжил оценивать меня взглядом, в котором леденящее снисхождение уживалось с интересом. С таким взглядом он мог бы как предложить мне чаю, так и подсыпать в этот чай стрихнина. – Ну да, расстрелянным быть приятнее, чем сожженным, – лицо в очередной раз усмехнулось, рука подозвала кого-то из свиты, тот подошел. Хироши Такада что-то еле слышно шепнул, на что подчиненный кивнул и вышел. – На самом деле вы весьма убедительно держались, браво. Но не учли, да и не могли учесть… Мой специалист бывает своенравным, но его верность не подлежит сомнению. Это определенно не тот человек, от которого… До необычайного уместно в зале за стеной послышался треск, перебив его на полуфразе. Затем щели деревянной двери осветило красное пламя. Момент – и дверь запылала. Сначала от краев, потом сгорела полностью, мгновенно осыпавшись пеплом. У порога стоял Суо Микото, окруженный ореолом еще не угасшего красного пламени и откупоренной бутылкой вина в руке. Защитившись огнем от нападающим, жадно отхлебнул. Как и следовало ожидать, на него мигом обрушился залп пуль, но Королю пули нипочем. Привычным жестом он остановил пролетающий свинец, на мгновение зависший в воздухе, затем расплавленными лужами стекший на деревянный пол. – Микото-сан! – восторженно визгнул Мисаки, сверкая от счастья, но как всегда остался проигнорированным. – Я могу тут все сжечь? – лениво-грубый голос обратился к ошарашенным присутствующим. – Или кто-то сначала скажет мне, откуда у вас осколок Дамоклова Меча?

***

Никогда не любил заглядывать в будущее, но настоящее стремился обустроить как можно идеальнее. Мисаки прав, утверждая, что я обеспокоен только собственной шкурой и ничем больше. Не говорю, что это каким-то образом меня смущает или злит. Напротив – всегда считал такое отношение естественным и не скрывал его. Это хомровская тяга к сплоченности вгоняла меня в закономерный ступор, но я ведь и не пытался делать вид, что принимаю их наивную идеологию. Вот только сейчас осознаю, как же я чудовищно изменяю себе. Разумеется, не вышло привить себе взгляды, которые кое-кто так рьяно отстаивает, и мне по-прежнему плевать на все, выходящее за рамки драгоценного эгоизма. Вот только и то, что входит в эти рамки, становится не менее безразлично. Это могло бы даже напугать, не будь оно настолько ненужным. В какой-то момент ослепила мысль, навеянная тем самым твоим злосчастным вопросом: а что мне нужно-то? Вполне вроде свыкся с полукриминальным баром, в который нас поселила забавляющаяся судьба, пусть даже сегодня умудрился разбить и это. Как и с тем, что испытываю патологическое влечение к тому, кто мне противен, и давно уже не пытаюсь замаскировать эти больные порывы чем-то более приемлемым. И то, что вся предыдущая жизнь полетела к чертям вместе с необъяснимым поведением Скипетра, прошло как-то мимо. Разве за последние три недели я хоть раз вспоминал о том абсурдном инциденте, ставшим причиной моего невольного заключения здесь снова? На редкость бредовая история – пусть это определенно та еще загадка, которая стоит размышлений. А я вот внаглую ее игнорирую, развлекаясь со всякими стрейнами-киллерами. По правде, все еще не понимаю, зачем я убил ее. Можно было бы хоть расспросить, что на самом деле привело эту дивную курицу к нам, и какие конкретно ей поступили указания. Остатки логики и здравого смысла подсказывают, что за мной, но если уж капитан отправляет по мою голову наемных убийц, значит эта голова ему чем-то сильно не угодила. Впрочем, возможно, Король и не причем. Пусть и довольно сложно поверить, что в этом напыщенном дворце из пафосной синей синевы может хоть икнуть кто-то без его ведома. По факту Скипетр ведь был чуть ли не единственной зоной комфорта, удерживающей меня на грани относительного удовлетворения жизнью. Отчасти я даже ощущал себя там на своем месте, пусть временами это место прямо-таки иссушало занудством и нелепыми корпоративными правилами. Но тем не менее, строить планы, как можно было бы разобраться со всем этим дерьмом, вернуть его на свои преснейшие места или хотя бы минимально объясниться… Нет, тошно. От необходимости что-то решать хочется забиться в угол и тихонько переждать эту назойливую необходимость. Любой невольный зародыш здравой идеи остается схватить за шкирку и закинуть подальше от глаз с презрительным «брысь!». Хотя теперь с выходом из спасительной комнаты на меня однозначно обрушится град неприязни, восстановлению душевного комфорта не способствующий. Если раньше подобное и забавляло – все же сладко иногда презирать тех, кто презирает тебя, – то сейчас это просто давит. Давит и утомляет. На какое-то время отрадой стало это расследование, с позволения сказать. В конце концов, забивать голову делом куда веселее, чем душераздирающим карканьем нерадужных мыслей. Скорее такое внезапное развлечение – как бы судорожная иммунная реакция полуживой личности, предвещающей скорое гниение. Предсказуемо безрезультатная. После развязки зараза поглотила и это. Так ли я переживал за свою безопасность? Серьезно? Я-то? Из скуки, разве что. Конечно, в теории свою роль сыграло и ее потенциальное предательство. Но Читосе прав: в таком случае меня как предателя, причем, немного даже больше чем потенциального, также стоило бы сразу убить. Ну да ладно. Сделай они это вечером, сейчас не было бы так кошмарно скучно. Я честно пытался проникнуться этим безобразием, чтобы как-нибудь эффектно доказать свою позицию, но коварные планы обсыпались где-то на стадии «нужно что-то придумать». Со-вер-шен-но без-раз-лич-но. У меня осталась только похоть, пусть это и дико банально звучит. Особенно с учетом того, что она никак не реализуется. Забавно, да? Все, что хоть как-то разнообразит бесполезные монотонные будни, являющиеся аналогичными клонами друг друга… Ладно, есть еще сны. Глупые очаровательные сны, приоткрывающие рваную и пыльную завесу прошлого… Школа. Да, это именно чертова школа. Тогда и не приходило в голову, что бывает мир без его постоянного нытья и ругани. Он раздражал как зуд, но прикипел настолько, что оторвать Мисаки от себя становилось равноценно ампутации. А потом случилась Хомра. Эта ненавистная дрянь и уже полгода как дохлый (к моему злорадному удовольствию) Король так увлекли его, что не раз хотелось воткнуть шило в уши каждого проклятого соклановца, услышавшего его смех. Ревность настолько захватила меня, что я искренне возненавидел все. Мне было больно, и как же я хотел причинять боль другим… И, видит дьявол, я ее причинял… Тебе. Не знаю, насколько болезненно ты воспринял мой уход, но это не могло не задеть, не так ли? Для тебя это якобы что-то значило, ты якобы ценил меня и так грозно намекал, что со мной хоть горы свернешь, герой недоделанный… Ты хоть замечал, как я пялюсь на тебя – да мне за такие взгляды глаза вырвать мало. Плохой с меня друг получился, Мисаки. Что тогда, что сейчас. Не пристало другу возбуждаться от случайного взгляда на твою пьяную рожу – такому безобразное человечество дало уже другое название. Маразм. Когда же это началось? Теперь и не вспомню… Да я сам виноват. Нечего в друзей влюбляться, особенно если они одного с тобой гребанного пола. И даже в теории не способны ответить хотя бы подобием взаимности, да и по сути – Мисаки слишком уж щепетильно относится ко всей этой теме, не в пример мне… Пусть своей выходкой я больше навредил себе, ведь так и не сумел ни к кому больше привязаться. Наше общение было прервано, но у тебя оставалась твой бесценный клан, а я отдался на растерзание собственному гневу и дожирающим меня обидам. И не сразу ведь понял, в чем была истинная причина того поступка, теперь же все на лицо: раньше мы принадлежали только друг другу, и я даже думать не смел, что бывает иначе. А когда это произошло, и жизнь окутала нас, неизбежно наполнившись новыми лицами, смириться с такими лютыми мутациями в нашей повседневности было слишком уж сложно. Ну не признавал я твоего права смеяться с кем-то еще, уж прости. Это была ревность – страшная, глупая, всепоглощающая ревность. Я знал, что никогда уже не будет как прежде. Знал, что никогда не приму таких перемен. Но почему-то наивно хотелось счастья. Думал, что начинаю новую жизнь, ага. Как же смешно-то теперь… Ведь я попросту хотел оборвать старую. Любую. Мне, честно, было плевать, что произойдет дальше, как меня примут в Скипетре, и чем это все это закулисное действие закончится. Ключевым ведь было просто уйти, уже совершенно не важно к кому и куда… Я смеялся, ведь умирать – это всегда смешно. К тому же, перед смертью ты соизволил порадовать меня своей яростью. Уделить внимание. Это было так приятно, вот правда. В тот момент мое самовлюбленное эго получило желанную порцию тебя, и покончить со всем сразу казалось таким облегчением. Дальнейшее же стало каким-то абсурдом. Решение вступить в Синий Клан казалось осознанным и единственно правильным, а не, как выяснилось, попыткой самоубийства. Мой горделивый мозг тогда просто не способен был осознать такой никчемный мотив. И каковым было его изумление, когда правда ударила с разбега по лицу – нет, это совсем не то, что можно было бы назвать мечтой. Я быстро повзрослел, а вместе с этим и глупые фантазии угомонились. Жизнь потекла своим нормальным, как мне показалось, темпом и не подразумевала возвращения к прежнему. Рутина раздражала, но спасала. Но даже будь у меня роскошь выбора, то при всей благодарности своим унылым будням на службе Синему Королю, все же предпочел бы вернуть не это время, а чертову школу. Да уж. Я ведь тогда еще страдал этой дурью, бесполезный угрюмый задрот, отравленный гормонами. Просто на тот момент полноценное осознание этого почему-то казалось настолько диким, что… ну не мог я себе его позволить, причем, на ходу сочиняя оправдания собственным неуместным желаниям – одно несуразнее другого. Ну а как же иначе? Я был тупым подростком. Пусть как раз таки для подростков влюбленность не была чем-то постыдным, даже в нашем-то безнадежно больном случае. Может, сумей я решиться тогда, эта чушь со временем пережилась бы и больше не напоминала о себе? Но мы ведь уже не в школе, Мисаки. Мозгов, конечно, у тебя с тех пор не особо прибавилось, пусть даже подстриг челку и напялил дурацкую шапку. Хомра изменила тебя. Не под корень, но достаточно заметно. Ты стал куда агрессивнее и жестче, а пламя лишь усилило природную вспыльчивость. Когда злобный школьник получает суперсилу, это редко когда заканчивается мирно. Ты же наглядный пример того, кем не стоит вырастать любому уважающему себя подростку. Да и я не лучше, мы ведь даже школу не закончили. Славно, что ты не слышишь моих мыслей, а? Дрыхнешь себе мирно на диване у окна, и задней мыслью не допуская, какие трагедии тут разворачиваются в моей голове… Коварная луна, точно издеваясь, освещает твое спящее лицо. А бессонница эта как удар ниже пояса – и спрятаться некуда. Каков же соблазн повторить свой недавний подвиг, ставший прелюдией к твоему возвращению в мир живых, дерзких и громких. И до чего же славно, что ты был мертв и ничего не помнишь. Вечно ты спишь как убитый, а будучи убитым – просто взял да проснулся. Но сейчас будить тебя не стоит, да и это сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Даже упади на бар дирижабль, ты вряд ли соизволил бы отреагировать на такое событие. Забавно. Шумишь не меньше того самого дирижабля, а сам громкость не воспринимаешь. Я мог бы вполне успешно пристрелить тебя, предварительно протестировав ружье на стенах и окнах, – ты и не дернешься, уверен. Я мог бы уйти. А ты бы и не заметил. Почему бы и нет? Все давно уже спят. Хоть вчерашний ужин, по моей вине плавно переросший в поминки, и длился до первых сегодняшних часов, пихать в себя еще больше еды и выпивки даже красным не под силу. Учитывая, что подобные посиделки – дело почти ежедневное. Удивлен, что местные до сих пор не догнали Камамото. До рассвета времени еще достаточно. Открытое окно демонстрирует предательскую ночь, ведь звезд не видно. Зато многочисленные тучи, прикрывающие часть сероватой луны, уместнее. Точно владычица ночного неба накурила себе зачем-то траурную вуаль. В конце концов, я уже был по обе стороны закона и знаю многое из того, что не известно каждой из них по отдельности. Знаю, куда можно было бы уехать, дабы не нашел ни Скипетр, ни Хомра – если кто-то из этой дурной шайки вообще удосужится меня искать. Есть у тебя все же странная привычка дергать меня за рукав, когда я уже на пороге. Не даешь ведь спокойно уйти, гаденыш, но и ближе не подпустишь – да я и сам не рискну. Проще оставить тебя в своих больных фантазиях на память и перестать уже страдать херней. Пора бы, столько лет прошло ведь. Ну что, осторожничать или все же забить? Хоть я и не из тех, кто привык плевать на осторожность, сейчас мне абсолютно плевать на то, что когда-то было не плевать… Забавно. Самоубийственная мысль выдавила знакомую улыбку. Как и тогда. Вот я и снова покидаю Хомру. Какое трогательное дежавю. Только теперь мне уж точно некуда податься. Но разве в прошлый раз было иначе? Мне было нужно лишь уйти отсюда, Скипетр же просто подвернулся удачным вариантом. Пусть я и для себя же самого оправдывал этот поступок какими-то громким амбициями и презрением к Красному Клану. Капитан Мунаката же так вовремя подкинул мне удочку самореализации, а я как безмозглая рыбина на нее клюнул. Теперь уже за амбиции, пусть даже ложные, вцепиться не удастся. Презрение осталось – да оно в костном мозге прорости успело. Но все же это не главное, что меня понесло. Как тогда были раздражающе мучительные чувства к тебе, так и сейчас. Только, разве что, приобрели более ясные очертания. Ну и ревность как-то плавно сменилась безысходностью, хоть любые претенденты на твое внимание все еще негласно просят себя заколоть… Нет, сомневаюсь, что Мисаки бы стал уводить у Читосе подругу, но отмороженная девица тебя поцеловала – а это карается смертью. Черт. Неужели я и вправду убил ее только из-за этого? Взгляд зацепился за синий плащ, без дела валяющийся на куче вещей, в резервуаре, который должен бы зваться шкафом, но подобное наименование стало бы оскорблением для всех шкафов мира. Благо, что лег, не переодеваясь, – не придется теперь рыться в этом тряпочном хаосе. Ты, впрочем, тоже. Как приплелся из бара, так и завалился мертвым сном. Подобная аналогия отнюдь не служит мне комплиментом, но великой и всемогущей лени было плевать. Только вот на улице наверняка прохладно, даже присутствует некий намек на дождь. Плащ не помешал бы. Правда, ярко-синее пятно посреди ночи – не лучший вариант для того, кто собирается скрыться. Или по-тихому умереть. Да и какая вообще разница? Пусть убивают. Что сам с какой-нибудь крыши навернусь, что бывшие коллеги добьют. Да и хочу ли я жить – в принципе? По факту меня ничего и не держит, но если умирать, то на своих условиях. Согласился бы Мисаки меня убить, вопрос можно было бы считать закрытым, но этот идиот зачем-то пытается притворяться, что моя гнусная жизнь что-то значит. Нет, черт. Разница все же есть. Если можно, то я бы предпочел не впутывать в это синих. Тогда какие ведьмы тащат меня в неизвестность и ночь? Определиться бы уже. Нет, я определился: здесь мне делать нечего (как и в любом другом месте), от смерти не гоняюсь, но и за ней тоже. Вот. Ну, сойдет за жизненную позицию. Ладно. Померзну. Так удивительно легко подняться, забрать со стола телефон, из плаща – кошелек. Дойти до двери. Не взглянуть напоследок на свое патологическое проклятие – нереально. Можно было бы для пущего эффекта произнести какой-нибудь трагичный монолог о неразделенной любви, но боюсь, эти позерства тебя разбудят, и коварный план побега полетит к чертям. Хоть и твой сон до неприличия крепкий, в такие моменты от паранойи просто не спастись. Вышел. Беззвучно запер дверь. Ступеньки. Коридор. Потом бар. В полумраке и тишине он даже не бесит. Славно, что Кусанаги не прячет ключ. На случай, если кому-нибудь из многочисленных постояльцев приспичит прогуляться или покурить. Ну во всяком случае повезло. Ключ, правда, я брать с собой не буду. Не собираюсь же возвращаться. Запереть обратно не удастся. Что ж, будем надеяться, что за оставшееся до утра время никто не вздумает вторгнуться в собственность Хомры. В противном же случае я готов принести свои извинения. Впрочем, вряд ли какому-либо вору-неудачнику вообще повезет выбраться оттуда живым. Свежесть ночного воздуха непривычно режет ноздри. Прохладно все же. Хотя и в этом есть своя странная прелесть. Больше трагизма, что ли. В кожу врезались колючие холодные капли. Проклятый дождь. Только бы не разошелся… Я готов умереть, но не мерзнуть. И снова смеюсь. Да, действительно забавно. Добежать теперь до метро. Наличных у меня достаточно. Или, может, такси удастся поймать. Хорошо бы. В прошлый раз проходил той же дорогой. Очередная ирония. А вот и незабываемый переулок, где ты наивно пытался вправить мне мозги. Я же чуть опешил от такого внимания к своей бесполезной персоне и ответил тебе, как тогда показалось, достойно. Долго же этот ответ чесался на ключице. Но с потерей силы я о нем и позабыл почти. И вот сейчас как будто снова. Фантом же, понятно. Физически с Хомрой я больше никак не связан. Ладно, к чертям дождь. Даже он не остановит меня. Не завернуть в злосчастный переулок просто выше моих сил, хотя оттуда к метро придется идти в обход. Память шалит. Ну и дьявол с ней. В праве же инфантильный идиот чуть побаловать себя сантиментами.

***

Мерзкая погода и еще более мерзкое настроение. Из полуразрушенного поместья доходит эхо предсмертной агонии стен. Что не сгорело – еще тлеет, а в воздухе тоскливо витает пепел. Как и всегда, Хомра пометила территорию с помощью очередного пожарища, оставив на месте виллы огромный уродливый огарок. Удивительно, как у этих ребят есть один общий талант к разрушению. Будь они родней, деструктивный наклонности можно было бы списать на нечто вроде семейной черты. Только вот кровью никто из них не связан. Только пламенем. Может, все дело в метке – кто знает, как она влияет на сознание? А разве я сам не должен знать? Разве не связан с ними так же, как они связаны друг с другом, и вообще – почему вдруг «они», а не «мы»? Я же как бы с ними. Как бы. – Чего такой унылый? – излишне энергичный кулак резко, но ожидаемо стукнул мою спину. Если это такой специфический способ подбодрить, то не самый удачный. Затем перед глазами возникло знакомое рыжее пятно, и я понял, что мои очки в который раз уже запотели и требовали протирания. – Пора бы привыкнуть. Я всегда такой. – Нет, обычно ты просто скучный. А сейчас унылый. – Что ж, в таком случае ты узнал меня с новой стороны. Я отвернулся и вцепился в очки, собираясь протереть их рукавом толстовки, но тот оказался в пепле, и не он один. Осмотрев себя, я с досадой обнаружил, что чистого места на мне нет, и принялся отряхиваться. – Да сколько их еще у тебя, сторон этих? Я уже считать заебался. А какое тебе, собственно, дело? – так и хотелось спросить в лицо, но по вездесущей воле обстоятельств провокационная фраза так и не вылетела из уст. В этот раз их материальным воплощением стал всегда уместный Тоцука. Ну, почти всегда. Сейчас – так уж точно. – Вы молодцы, ребят, – он обошел нас по кругу и приобнял. – Если бы не вы, Король бы еще долго искал осколок. – Помогать Микоту-сану – долг каждого из нас! Пусть даже ценою жизни! Ага, а также служить приманками, которые чуть что и в расход пустить не жалко. Нет, какой же все-таки дебил сказочный, да мне стоять рядом с тобой стыдно… Такое чувство, что с каждой вылазкой клетки твоего мозга отмирают вместе с очередными преступниками, чем-то не угодившими Хомре. Но как же ты загорелся от осознания собственной значимости и возможности быть полезным своему идолу. Ты бы и носки его стирал с тем же воодушевленно пафосным выражением лица, если бы попросили. Такими темпами к этому и идет. – Ну что ты, что ты, – Тоцука благодушно погладил нас по спинам. – Этого и не понадобится, Король не оставил бы своих подданных на произвол судьбы. Ну-ну. Если бы подданные вовремя не сымпровизировали, судьба отыгралась бы на них со всем своим рвением, на пару с Хироши Такадой. Неужели это очевидно только мне? И почему от этого мерзкого лицемерия так и тянет блевать? – Вы бы видели, какой Сару спектакль там разыграл! Я даже почти поверил, что он реально предаст нас, вот же умник! – он повернулся ко мне и стукнул кулаком в грудь. Не то чтобы больно, но неприятно. – Ты так хорошо притворялся, что ненавидишь Хомру, что я готов был тебе врезать! Ага. Умею я притворяться, но это определенно не тот случай. Какой же тошнотворный разговор, лучше бы меня убили еще там – хоть не пришлось бы теперь делать вид, что все в порядке вещей, на пару с этим имбецилом. Ведь для него-то все действительно в порядке вещей – это и пугает. – Поэтому врезал сейчас? – Да я же легонько! – визгливо возмутился он. – Неженка какой! Лучше быть неженкой, чем трупом. А если бы не мое «притворство», тем бы вся эта вылазка и закончилась. Да и кому мы тут нужны? Недодети-недовзрослые, торчим с ними не больше месяца, таких полно и таких не жалко. После нас придут новые, и им также будут впаривать самую унылую работу, заниматься которой приближенным к Королю не комильфо. Их также бросят в первую попавшуюся горячую точку для отвода глаз. Не со зла бросят, а по ненадобности. Сориентируются – молодцы какие, подохнут – ну, жаль пацанов, надо бы помянуть для виду. Пока новые не явятся. Нахлынувшее отвращение требовало выхода, но этим двоим его показывать не стоит – опасно. Лучше притворяться, что доволен тем, как все сложилось, и не подавать поводов для беспокойства. В конце концов, это все, что мне остается. Дергаться бесполезно, уходить страшно. Отпустят ли? Даже если и так, куда мне еще идти? Да и один черт знает, как отреагирует на такое Мисаки, с его-то внезапно родившейся преданностью малознакомой банде. Хомра заняла все его мысли, которые и прежде то благоразумием не отличались. Удивительно, как можно вот так, за короткий строк привязаться к кучке подозрительных личностей, которые тебя к тому же ни во грош не ставят. Если раньше я еще немного велся на дружелюбные беседы и располагающую обстановку, то после сегодняшней вылазки все стало очевидно. Мне все это с самого начала доверия не внушало, но Кусанаги был слишком убедителен, заверяя нас в безоговорочной удаче, а Мисаки слишком непреклонен в своей тупой верности. Всего пару реплик о том, как мы многообещающи и незаменимы, как никому иному такого не доверить, как нам нужно набираться сил и опыта – и ты растаял как масло на жаровне. Ни в какую не желая думать о том, что тебя собираются попросту сожрать. Думать приходится мне, раз уж не думать не выходит. – Наслышан о твоей карьере физика, Фушими-кун, – легок на помине, бармен появился из ниоткуда и тут же присоединился к издевательствам. – Этот парень еще многим сможет нас удивить, – в тон ему откликнулся Тоцука, наконец-то оставив в покое наши спины. – Да, он такой! Как же мерзко. Ну и на том спасибо, Мисаки. Не то чтобы я нуждался в твоих комплиментах, но то, что они в данном случае просто поддакивание элите клана, вызывает отвращение и непонятную обиду. И ведь не лицемеришь, что самое смешное. Не дается тебе ложь, но дело даже не в том. Ты ведь искренне принимаешь на веру абсолютно все, что говорят эти люди, даже не задумываясь над содержанием. Сейчас они соизволили меня похвалить, вот ты и признал мои таланты – ведь не могут же «они» ошибаться! – Притворяться всегда проще, чем соответствовать, – я решил отшутиться, но шутка вышла мрачноватой. Другим из меня просто не вылезти, особенно сейчас. – Грамотно притвориться иногда куда важнее, – многозначительно возразил Кусанаги. – Посуди, будь ты действительно специалистом в этой сфере, стал бы козырять осведомленностью перед врагом? А если бы тебя переманили? Тогда твоими врагами стали бы уже мы с ребятами, а оно тебе надо? А это уже угроза. Пусть и приправленная простодушным смешком и замаскированная под шутку. Да, я недооценил этого бармена. Он не только плавить бутылки горазд. – Ну нет, Кусанаги-сан, мы с Сару скорее харакири сделаем, чем против Хомры пойдем! Так ведь? – Я был связан, да и танто под рукой не оказалось. Пришлось импровизировать. Шутка зашла всем, кроме непосредственно меня, но пришлось усмехнуться для вида. – Черт, совсем забыл, – бармен оторвался от прилипшего к нему Тоцуке и стукнул себя по лбу. – Я ведь не с пустыми руками пришел. Затем полез во внутренний карман и достал оттуда два черных чехла, из которых выглядывали по три стальных рукояти без гард. – Это тебе, – он протянул наборы, оказавшиеся абсолютно новыми. – Заслужил. Я в изумлении принял подарок и достал один из ножей, покрутив его в руке. Баланс куда лучше, чем в трофейных, с которыми тренировался те пару дней между прошлой вылазкой и нынешней. Да и в руку ложится идеально. Не слишком тяжелый, но при необходимости покалечить сможет. – С-спасибо, но… – Без всяких «но». Мой хороший знакомый напряг своего мастера не для того, чтобы ты отказывался. Немцы плохого не сделают, а тебе не помешает собственный комплект. В индзаказ верится с трудом, но какие же они идеальные! Может, мне сравнивать толком не с чем, но это было что-то вроде любви с первого взгляда. Элегантная черная рукоять без накладок. Отверстия под веревку также служат для уменьшения веса и выравнивания точки баланса к середине. Идеально ровная тонкая металлическая полоса на режущей кромке выдает качественную сталь, стрелообразное лезвие сужается у центра, плавно переходя в крестовину. Оно не слишком заточено, но для так даже лучше – в противном случае обоюдоострый метательный нож нанесет больше вреда бросающему, чем жертве. Урон достигается за счет скорости и точности броска: им главное попасть, а инерция полета сделает остальное. К тому же, многочисленные тренировки с деревянной мишенью в любом случае его подточат. И не суть уже, хотят меня успокоить или купить, не суть даже, откуда они взялись на самом деле. Отказываться я не стану, как вообще можно от такого отказаться? Да за них душу продать не жалко, не то что совесть. – Не танто, конечно, но тут уж извиняй. Прозрачный намек понят, но даже он не спугнет меня и не оторвет от созерцания совершенства. Такую красоту и бросать никуда не хочется, вообще из рук не выпускал бы. Чем бы я не заслужил такое внимание, оно того стоило.

***

– Сару, блять! Ночь на удивление темная, но твой силуэт отчетливо выделяется на фоне редких огней спящей улицы. Судорожно сжимаешь кулаки и пытаешься отдышаться. О, да ты зол, Мисаки… Ты очень зол. И бежал сюда наверняка как проклятый. Угораздило же тебя, хах…И сдалось мне задержаться в этом злополучном переулке, ударившись в ностальгические бредни? Ты ведь знаешь, где меня найти, я такой предсказуемый – до слез отвращения. А знаешь, я ведь честно собирался оставить это проклятое место, но продолжал, тем не менее, бредить надеждой, что проклятье приползет за мной по пятам. Приползло. Как мило с его стороны. Убегая, я надеялся, что меня поймают. Хах, какой никчемный неудачник… И пусть бы все шло отлично, но вопреки своим же планам, упрямо и бездумно рассчитывал на еще один дубль. А давай прямо здесь и сейчас, ты не против? Ожог себе уже не оставлю, так как нечем, но ты всегда можешь выжечь мне что угодно самостоятельно. Да ведь ты уже в ауре, как мило. Загорелся местью – и родное пламя ответило характерным взрывом. Продолжай, Мисаки, поделись со мной болью… Мне же своей никогда не хватало. – Какого хрена ты тут делаешь?! Орешь во весь голос, бежишь ко мне, по пути гневно расплескивая холодные лужи: и как они еще не закипели под твоими шагами? – Отвечай, блять! – вцепился в мятый воротник тонкими, но чертовски сильными пальцами. Удивительно, как у дворового хулигана могут быть настолько красивые руки… – Слышишь?! Отвечай уже, мразь!!! Я отчасти потерял дар речи, глядя на озлобленного и растрепанного тебя, испепеляющего меня диким колючим взглядом. По коже стекают капли неугомонного дождя, руки дрожат от ярости. Мисаки… Ты как всегда очарователен. И как всегда жалок. Тебе же плевать на все мои планы, правда? Всегда было. – Сука! – каждый раз когда ты настолько выходишь из себя, твой голос становится хрипловатым, и это так… Горячие кулаки отцепились от воротника, чудом его не порвав, и по лицу хлестко ударила обжигающая ладонь. Я пошатнулся, в ушах зазвенело. Щека горит, но мне не до боли. Мне смешно. Черт, да как же мне смешно! – Да хули ты ржешь?! – и снова… – Как ты уже заебал этим своим пизданутым смехом! – еще, ну давай. – Каждый, блять, раз, когда я пытаюсь хоть как-то до тебя достучаться, ты всегда только ржешь! Я ненавижу это, слышишь!? И тебя ненавижу, мудак ты конченый, да сколько можно… Очки полетели куда-то к дороге, но, учитывая погоду, от них все равно толку ноль. Ты переходишь с пощечин на кулаки, а я захлебываюсь кровью и собственным смехом. Мисаки… Ми-са-ки… Ми…са…ки Ты прелесть. Убей меня сейчас – пожалей свое тело, ведь я же могу и отомстить… Прижать тебя к мокрому кирпичу, заломить руки и сделать все то, о чем так долго мечтал. Да, прямо здесь, на улице, под разыгравшимся ливнем, у ближайшей стены… И я ведь сделаю это с удовольствием, даже если ты будешь кричать… Пусть красное пламя обжигает как надо, но я не боюсь боли – ты еще не понял? Если эту боль причиняешь ты, она слаще смерти… Только я хочу, чтобы тебе тоже было больно, а ведь это можно устроить… Да ладно, просто шучу… С разбитой губы такая вкусная кровь. Голодно облизываюсь, пока не подаришь мне очередной сладкий удар. Но ты, как назло, прекратил бросаться кулаками. Вечно не позволяешь мне насладиться тобой полностью. Правда, вместо этого сдавил мое горло и, впечатав в холодную стенку, дернул немного вниз, примерно под уровень своего роста, ха. Уставился кипящими глазами. Твое громкое, почти рычащее дыхание пугающе-сладко обжигает кожу. Так близко. Ты снова вскрикнул, затем резко замахнулся, но ужасающий удар пришелся не мне. Вместо того кулак стремительно врезался в стену, послышался громчайший глухой хруст. Кожу осыпало многочисленными острыми осколками, но придись удар в паре сантиметров левее, на моем лице вряд ли бы осталась хоть одна целая кость. – Почему? – запыхавшийся голос звучал хрипло и ниже, чем обычно. Ты дрожишь и смотришь на свою руку, которую умудрился разбить в кровь. – Да что за хрень творится в твоей голове, Сарухико? Я не понимаю… Продолжаешь вглядываться в истекающие кровью и дождем костяшки пальцев. Сжал и снова разжал кулаки – красные потоки усилились и растворялись в дождевой воде. Несколько капель упало на асфальт. Ты проводил их безучастным взглядом и неожиданно хмыкнул. – Остальные тебя не тронут, слышишь? Только я… – грустная улыбка наполнила твое еще мгновение назад яростное лицо неуместным оттенком безнадежности. – Молчишь… Дело не в них, да? Скажи. Я оцепенел, но твоих глаз мой удивленный взгляд не достиг. Ты все так же продолжал играть со своими ранами, усиливая кровотечение. Аура слегка угасла, но языки пламени все еще приятно ласкали кожу. Ты, наверное, хотел меня обжечь, но можешь лишь согревать – вот же, ничего по-человечески не сделаешь… Пусть от твоего тепла понемногу закипают лужи… Дождь, кровь и огонь вперемешку. – Зачем я тебе? – получается говорить ровно, надо же. – В смысле? – соизволил наконец-то оторваться от жуткой забавы и поднял на меня вопросительный взгляд. – Как зачем, это же ты! Нет, Мисаки, такой ответ не по мне. – Зачем я тебе? – Ответил уже, блять! – Это был не ответ, – лицо болит от каждого слова, непроизвольно глотаю свою перевозбужденную кровь. – Зачем. Я. Тебе. Скрипнул зубами. Нахальный, но уместный дождь за твоей спиной с дребезгом разбивается об асфальт. Будь тот помягче, в нем бы сейчас густели дыры, как от выстрелов. – Что ты все заладил – зачем да зачем?! И вообще, что за тупой вопрос?! Какое тут может быть «зачем», когда речь о тебе?! Нужен, и все! И нехуй тут разбираться! – умолк, мельком глянув на неумолимые раны, заново пестрящие багровыми разводами. Досадно скривился и фыркнул. – Да в пизду все это! С тобой бесполезно разговаривать! Схватил за руку, от чего локтевой сустав ощутимо хрустнул. Развернулся и пошел в сторону бара, таща меня следом. Коснулся пальцами твоих ран – непередаваемо. Медленно сдавил ладонь, и почему ты все еще ее не вырвал? Даже когда наши пальцы переплелись, ты лишь вздрогнул, но продолжил идти. Издеваешься, что ли… Я ведь совсем недвусмысленно сейчас твою руку сжимаю – ты осознанно не сопротивляешься этому или просто Мисаки еще тупее, чем я думал? Ладно, это уже твои проблемы. Остановился и резко дернул тебя назад. Ты непонимающе на меня уставился, но злости не осталось – черт, как же это сбивает, не представляешь… Промок уже весь, разумеется. Несколько прядей выбилось из под шапки и прилипло к лицу. И зачем она тебе? Совершенно дурацкая вещь. Напялил ее после моего прошлого ухода. А что было бы в этот раз? Боюсь представить. Нет, она явно лишняя. Сдернул с тебя ненавистную безвкусицу и вышвырнул на расстрелянный дождем асфальт. Так-то лучше. – Ты что творишь?! – взъелся и хотел уже рвануть к несчастной потере, но я снова перехватил тебя. – Бесит. Благо ты сам не понимаешь, что несет твой язык. Я не могу быть нужным. Ко мне можно просто привыкнуть, как и к той проклятой шапке, и не выпускать. Конечно, с чего бы тебе приспичило избавляться от своей вещи? И знаешь, мне уже почти все равно. Даже если ты убьешь меня после этого, да пожалуйста. Терять уже нечего. Ты же понимаешь, что вот так вот сжать твою руку для меня равноценно самоубийству? И только потому, что это ему основная альтернатива, я позволяю себе такую наглость. Да я ведь в принципе не очень-то планировал пережить эту ночь. Но чем она в итоге закончится, как думаешь? – Мисаки, ты помнишь это место? Опустил глаза, окровавленная ладонь сжалась сильнее. – Помнишь, – протянул я и завис со странным выражением лица. – Знаешь, Мисаки, я отвратительный человек. И ты даже не представляешь насколько. Удивлен. Не ожидал, что я сам признаю это, верно? Ты еще многого от меня не ожидаешь, а я уже устал себя терпеть. Теперь меня терпеть будешь ты. – Не может быть ничего отвратительнее твоего предательства, Сарухико. Да? Надо же… С какой уверенностью ты об этом говоришь. А ведь есть, Мисаки. Такая вот больная помешанность на тебе – это самое противное из того, что со мной случалось. Она ведь давно уже переломала мне ноги, я не хожу – я ползаю за тобой как мерзкая гадюка. И мне уже порядком надоело притворяться человеком. – Хах, уверен?

***

Стоило помешаться на чем-то, помимо Мисаки, как жизнь сразу начала приобретать нечто похожее на смысл. И ноябрь как будто потеплел, и даже Хомра стала немного роднее. Вот снова – руки укутывает привычное теперь пламя, ставшее уже почти ручным. Растекается по ладоням, поднимаясь к локтям и выше, перекатившись в итоге на все тело. Зажигать всю ауру одновременно пока не научился, и в этом недоприятель меня обогнал. Зато мозг больше не кипит от одного упоминания его имени, да и недавнее недоразумение из головы почти выветрилось. Почти – потому что остатком горчит собственная тупость и стыд, вызванный таким идиотским стечением обстоятельств, на которые я почти повелся. От болезненного воспоминания пламя колыхнулось и зажглось с новой силой. Я уже заметил, что безразличие ему не скормить, огонь реагирует на эмоции и буйно на них отвечает. Вероятно в этом и причина того, что Мисаки первым освоился в науке спонтанного возгорания, ведь природная горячность теперь получила наглядную иллюстрацию. Моих же переживаний едва хватает на то, чтобы явиться на кончиках пальцев и медленно расползтись по телу, постепенно вгоняя в нужное состояние. Вот опять – реальность начинает двоиться и подрагивать, а глаза становятся оптическим прицелом. Сумей я держаться в этом режиме все время, от очков можно было бы и отказаться, но не с моей выносливостью таким маяться, да и больно уж внимание привлекать будет. Обреченное дерево с молчаливым укором ждет своей участи, но объясняться перед ним все равно что перед Мисаки. Можно было бы попробовать выклянчить у Кусанаги какой-нибудь бесполезный деревянный предмет нужных размеров, но обломки столов после недавнего нашествия покоятся на свалке, а тащить их оттуда удовольствия мало. Изящный черный нож со сверкающей режущей кромкой отправился в мишень от дартса, неожиданно отданную в мое расположение. Покалеченную стену прикрыли очередной вывеской, которые все равно никто не читает, а мой судьбоносный промах стал последней каплей бармена, который и прежде трясся по каждому квадратному сантиметру стен и пола, неизбежно страдающих от криворукости соклановцев. Да и к дротикам возвращаться я не спешил, особенно после пренебрежительных слов Дэвы о том, что у них с ножами не больше общего, чем у рогатки с винтовкой. На конфискованных с места преступления я далеко не продвинулся, ведь тренировался с ними без ауры, поскольку активировать ее в чужом присутствии было сложно. Разница с кухонными проявилась сразу – эти и летели ровнее, и встревали чаще. Однако без практики и тут не обошлось: отыскать нужное расстояние к цели, силу броска и точный момент выпускания ножа с первого раза при всем желании не удастся. В процессе вылезло достаточно много тонкостей, о которых я прежде не задумывался и этим облажался. С кухонными вопросов было меньше – неудачи попросту списывались на их неприспособленность и мою бездарность. Однако когда у тебя в руках сокровище, которое при этом не вызывает ассоциаций со злополучным х-образным крестом, к заинтересованности прибавляется еще и желание. Нож влетел для разнообразия в «яблочко», раз уж и четвертый и тринадцатый сектор за период моих тренировок раздолбились в хлам. Бросать в число Мисаки было тем еще удовольствием, а мое все равно оказывалось рядом. Шестой, впрочем, пострадал меньше. Тоцука прокомментировал бы это какой-нибудь очередной психоаналитической чепухой, но в этом лесу из комментаторов только птицы да белки, в мои настроения нос не сующие. Только в одиночестве я могу нормально сосредоточиться и направлять силу в нужное русло. Малейшие баги в мыслях уже понижают точность броска, а от воспоминания об овальной красной комнате нож вообще пролетел мимо дерева. В земле я ковырялся потом долго, но это и не странно – на кончик рукояти наткнулся только ногой, ведь нож почти полностью погрузился в промерзший грунт. Вообще чудо, что он тогда нашелся, ведь в противном случае я скорее поселился бы в лесу, чем посмотрел в глаза Кусанаги. Следующий нож попробовал бросить левой – разницы никакой, но это лучше перенести на другой день. Крепатуры не избежать все равно, так пусть хоть одна рука остается дееспособной. Попал между тройкой и единицей, ведь особо не задумывался и бросил в привычную сторону. От цифр, впрочем, там осталось только воспоминание – изобилие трещин не позволяет разглядеть роковое число. – Ого, а можно я тоже попробую? Что за?! Необычайно бодрый голос возник за спиной до мурашек внезапно, и очередной брошенный нож полетел в неизвестность. Вот и вылез огромный минус такого вот прицеливания с помощью силы Хомры – предельная концентрация на чем-то одном делает полностью незаметным весь окружающий мир. Когда существуешь только ты, нож и мишень, посторонние шорохи хоть и влетают в голову, но особо там не задерживаются и сразу же вылетают. А зря – уязвимость на лицо. Раз уж даже Мисаки, скрытностью сроду не страдавший, сумел подкрасться незамеченным, да еще и понаблюдать. – А тебя сюда уже как занесло? Незваный гость оказался дальше, чем я предполагал, но меня это никоим образом не извиняет. Все же стоит как-то отыскать баланс между сосредоточенностью на броске и сканированием окружающих шумов, а то это не дело. – Кусанаги-сан передал пожрать, чтобы ты тут с ног не свалился. Ведь искать в лесу труп и шесть недешевых ножей – занятие не для предприимчивых барменов. А этот недомерок меня, кстати, как нашел? – Вы на меня какую-то отслеживающую хрень, что ли, повесили? Он удивился и загадочно заржал, оставив меня недоумевать. А потом я вспомнил, что не заметил, куда именно приземлился нож, и, ошпаренный этой мыслью, сорвался его искать. – Да стой же ты! – кусок нервного крика побежал за мной, оставляя теперь уже вполне явное шуршание. – Отследишь меня еще раз, – отрезал я и, добежав до нужного дерева, остановился, внимательно смотря под ноги. – Не отслеживал я тебя, придурок! – остановился рядом и отдыхивается. – Аура! Когда она активна, мы можем друг друга чувствовать! Вот я и нашел тебя по ней! Да уж, неожиданное свойство. И совсем не тешит мою паранойю. – Почему тогда я тебя не заметил? – Ну это что-то типа телепатии, ты мог меня вспомнить просто… Ну да. О том, что я тебя и не забываю никогда, упоминать излишне. Как и о том, что любые неуместные воспоминания тут же стараюсь игнорировать и подавлять. И все же эта глупая телепатия могла бы для разнообразия принести пользу еще и мне, но отчего-то не стала. – А если бы я не использовал силу? До следующей жизни искал бы? – Ну, об этом я как-то не подумал… – он растерялся, но ненадолго. – Да и вообще, жри давай! В меня полетел пластиковый ланчбокс, но в этот раз среагировать удалось быстрее – поймал сразу. Открывать благоразумно не стал, ведь я и в самом деле проголодался. – Нож найти надо, – пробормотал мой рассудок, усиленно споря с желудком. – Ты меня отвлек, и я не проследил за ним. – Я виноват, значит? – конечно, начни еще обижаться. – Ладно, хрен с тобой! Поищу пока. Да ладно? С каких пор это Мисаки таким полезным стал? Впрочем, с недавних. Впечатляющий презент Кусанаги сильно повлиял на отношение ко мне в клане вообще, а горе-напарник и вовсе возгордился – вот, мол, смотрите, какой у меня крутой друг. И все же один дурацкий инцидент еще слишком свеж в памяти, чтобы он по своей воле решил остаться со мной наедине в гребаном лесу. Я бы и сам не рискнул, но миссия спасения меня от голода, а точнее ножей от голодного меня, оказалась важнее муторной неловкости. Я присел под деревом, приступая к позднему обеду. Внушительное бэнто было еще теплым и одурманивающе пахло. Я принялся за еду, и пользуясь моментом наблюдал за тем, как Мисаки шарится по углам в поисках того, что в какой-то мере меня от него отвлекло. И все же в те неуместные моменты, когда он оказывается рядом, меня порой немного плющит при мысли о том безумии, которое нам не так давно выпало испытать. В который раз я уже отгоняю те мысли вглубь памяти, они все всплывают – верно, дерьмо ведь не тонет. Может, доделай дамочки свою работу, сейчас было бы легче? Сложно сказать, а самому подобным маяться стыдно. Даже будь такая возможность, не льстит мне мысль опускаться до банального самоудовлетворения, тем более если вспомнить объект моего пагубного пристрастия. Да нет же, не в нем дело. Возраст глупый, гормоны устраивают бардак в голове, а он просто слишком долго был рядом. Вот и вцепился в него как отмороженный, просто по нехватке более приемлемого варианта. Контраргумент бьет по голове кувалдой – чем тебе, Фушими, не угодило общество рыженькой дуры, навязанной тогда еще не Хозяйкой публичного дома? Или испытывать влечение к куртизанкам ниже твоего достоинства? Бред, ладно. Как бы там ни было страх плодит предательская мысль о том, что это мерзкое притяжение однажды может и пересилить здравый смысл. В какой-то момент… я был чудовищно к этому близок. Отвлеченный взгляд поймал неожиданное покраснение окружающего пространства, источником которого служило мое же тело. Чертова аура самовоспламенилась без разрешения, еще и сразу вся. Как тогда в первый раз в баре. Этого еще не хватало… – Э? Ты чего? Так и не отыскавший ножа Мисаки отреагировал на мое возгорание в присущей ему манере – ответил тем же. – Проверял кое-что, – нелепая попытка выкрутиться, но сойдет. – Тебя не касается, так что потухни. – Вот еще, не тебе меня тушить! Я раздраженно цокнул и закатил глаза. Меня бы кто потушил… Так, глубоко вдохнуть, расслабиться… Вроде получается. – Погодь! – назойливый голос прервал мою несостоявшуюся медитацию. – Не тушись пока. Попробуй меня почувствовать, раз уж мы оба в ауре! Да иди ты нахер, Мисаки, со своей аурой. Мне еще чувствовать тебя сейчас не хватало. Я и так слишком много… чувствую. Однако пламя все не желает гаснуть, как бы глубоко дышать я не пытался. Пришлось закрыть глаза, отгораживаясь от беспорядочных эмоций и пульсирующего напряжения. В голову лезет какая-то чепуха: ветер щекочет кожу, от рваных мыслей становится легко и весело, шорох листьев под ногами, какой-то резкий и непонятный восторг… Черт, да ладно? – Нашел! Ясно. Я все же почувствовал его, пусть и не собирался. Да и мне казалось, что это должно быть нечто вроде общего чувства направления, но уж никак не эмпатия. Интересно, однако, быть Мисаки. Нечто похожее, вероятно, ощущал бы щенок, принесший хозяину брошенную палку. Стать его хозяином, впрочем, мне не светит, да и не шибко-то хотелось… Найденный нож улегся на земле рядом с остальными, а двое брошенных до этого остались торчать в мишени. Сейчас бы подняться и забрать их, но глупый восторг все не смывается, сухие листья стали мягкими и уютными, солнце прорезалось сквозь высоченные деревья, и жизнь вдруг показалась замечательной. Хитрюга. Хах. Интересно, однако, быть Мисаки. Заторможенной мыслью зацепился за свое прежнее состояние, которое при этом никуда не делось, просто разбавилось непривычно яркими красками. А еще до меня внезапно дошло, что эмпатия эта скорее всего обоюдная, и что ему, вероятно, тоже влезло в голову мое смущенно-поломанное настроение. Мысль показалась смешной и глупой, а уж выражение его лица, когда я все же столкнулся с ним взглядом, добило меня окончательно. Он резко перевел взгляд и с подозрительным упорством его прятал. Вспомнил, Мисаки? Вспомнил. Я прыснул и рассмеялся собственным мыслям, которые уже и скрывать бесполезно – проклятая аура выдает меня с головой, остается только смириться и гадать, как он расценил мою внезапно ожившую память. Хах, насколько же я жалок…

***

Больше не орешь. Охрип уже со мной – конечно, столько осквернять воздух руганью не каждому под силу… И все же мне тебя не жаль: Мисаки полезно иногда заткнуться, раз уж этот охрипший от злости голос призван разрушать мой рассудок. Если там еще осталось что-то, способное разрушаться, ведь по ощущениям – сплошной догорающий пепел. Даже минимальные остатки ума не позволили бы мне сюда вернуться. Вот мы и дошли до комнаты. Ты не запирал? Настолько вышел из себя, спохватившись, что меня тут нет? Ха, мило… Первым делом бросил многострадальные очки на стол у двери. Смысла их надевать не вижу в таком мраке. Злосчастная шапка, которую ты все же умудрился подобрать, киснет рядом. Темнота оказалась достаточно любезна, чтобы скрыть мое избитое лицо, тебе определенно сейчас лучше его не видеть. Как оказалось, Мисаки разбудил шквал дождя из открытого окна рядом с диваном. Надо же, меня предали погода и случай. Но чего удивляться? Их-то можно понять, раз уж спонтанны и не повернуты на глупых идеалах, как это свойственно человеку. Но вот самоубийцу-неудачника – вряд ли, даже идеалов ведь не имеется. Предателя предали – самопроизвольный неумелый каламбур, отражающий большую часть моей жизни. Что ж, прости. Не моя вина, если своим зудящим присутствием ты вынуждаешь обожать, ненавидеть и неизбежно бросать тебя в моменты излишней концентрации двух предыдущих. Настроение сортирует и дозирует эмоции, получается на редкость бездарно. Просто интересно, ты настолько привык терпеть мою рожу, что уже и не задумываешься, почему это имеет для тебя какое-то значение? Имеет ли вообще? Может, очередное дело принципа? Квест, достижение? Может, тебе стоило подарить последний удар все же мне – вместо той неблагодарной стенки? По крайней мере я перестал бы так тобой бредить, если вдруг повезет пробить этот бесполезный череп… Что отчасти оправдало бы мой незатейливый самообман, годы отрицания и стыда. Наивно. Да и становится все очевиднее, что крыша потихоньку скатывается. Чувствовал ведь, как затягивается петля, и уже скоро дело не ограничится одними недобитыми признаниями, вываливающимися из меня отвратительно часто. Терпеть твое присутствие порой невыносимо, не понимаю, как жил с этим раньше… А вообще своим очередным предательством я проявил нехилое великодушие, ведь – не поверишь – собирался тебя спасти. От себя. Ну и себя от тебя заодно. Если дальше поковыряться в моей голове, можно нарыть там еще пару-сотню причин из категории «почему мне не место в Хомре?», но заново перетряхивать мозговой мусор нет необходимости – ты снова решил все за меня. – Мисаки… Потерянно обернулся. Все еще не совсем опомнился после избиения меня и всяких кирпичных стен. Дело ведь не только в стертых костяшках пальцев. Как пьяный. И вероятно, именно это странное торможение все еще держит наши руки вместе. Тебе же просто не приходит в голову их расцепить. – Знаешь… – а мне вот этот физический контакт с корнем вырывает тормоза… – Ты просто потерпи это, ладно? Потому что тебе будет гадко. Когда попытаешься отреагировать на мои бредовые слова соответственно, только вот не сможешь издать ни звука. Когда твоя спина неприятно коснется холодной стены, к которой вынудит прислониться мое внезапное приближение. Оно сразу собьет с толку, ведь тебе наверняка покажется, что я вздумал угрожать. В какой-то мере так и есть. Когда вдруг мои пальцы весьма некстати дотронуться до твоих висков и нырнут в мокрые волосы, такие зачаровывающе мягкие… Когда хватка станет жестче, и я притяну тебя на расстояние вдоха. Почему я так спокоен? Сердце ведь сейчас ребра изнутри сломает, но эмоции утихли – вот же загадка. Сколько лет я мечтал тебя поцеловать, Мисаки? Теперь вот целую, ну и что ты мне сделаешь? Тебе, очевидно, станет противно. Ведь ты не ответишь. Только растеряно подашься назад, больно стукнувшись затылком о стену. Это и вынудит меня отстраниться. Но только от губ. Верно, ты и не обязан отвечать… Я делаю это ради себя, а не ради нас. В моем распоряжении еще твоя шея. Она ведь не откажет, верно? Ее никто и не спрашивает. Пусть синяки и ссадины на лице напоминают о себе при каждом касании, это закономерная боль – я заслужил… Сейчас так мучительно-приятно, пусть завтра мне будет страшно даже вспомнить. Но я не боюсь, поскольку и не очень-то собирался доживать до завтра, очевидно… Какой же ты теплый, это с ума сводит… – Эй, ты чего? – по шее прошлись ощутимые вибрации, ты дернулся, задев пару моих синяков. Злишься? Пульсация артерии, нередко соблазняюще попадающейся под губами, становилась все слаще… Наслаждаюсь ею как маньяк-вампир и одурманено ищу места, где пульс прощупывается лучше, прожигая кожу сбивчивым ритмом… Да я же умру сейчас… Еще и откинул голову. Спасибо, мне так удобнее. Или я сам помог с этим, удерживая за волосы? Уж прости. Тебе стоило бы меня оттолкнуть, серьезно. Ты же видишь, что я совсем не соображаю… – Сару…хико… Что же ты… Нет, лучше молчи… Пожалуйста, помолчи… Хоть раз позволь мне поверить, что все в порядке, что я тебе не отвратителен. После – возмущайся сколько влезет, ты будешь прав… Но пока что… помолчи хотя бы немного. Это так сложно? Поднес палец к твоим губам, прикрывая их. Ты собирался что-то сказать, но запнулся – и только теплый воздух обжигает ладонь… Если это все мне не мерещиться… Руки, первоначально упершиеся в ребра, предпочли сдаться и неуверенной дрожью цеплялись за мою рубашку, поднимаясь выше… Достигли шеи и резко схватили ее. Я отстранился, чуть не потеряв воздух. Конечно… – Ну что же ты нахрен делаешь… Голос явно пытается быть злым, и все же предательская дрожь выдает невозможную, но приятную правду – тебе ведь нравится, да? Но ты не хочешь верить, понимаю… Я поначалу тоже не верил. – Пытаюсь изнасиловать Мисаки… Так просто. Видишь, какой я сегодня честный. Вечно тебя выводили мои заковыристые фразы, в которых блуждал, как в подземных лабиринтах из тех игр, помнишь? Требовал ведь на полном серьезе, чтобы я хоть раз открылся тебе и снял свою непробиваемую маску… Достучаться до меня пытался, ага… Ну что? Достучался? Теперь терпи. Открыл было рот, но нести свою полноправную чушь я тебе не позволил – прижал его ладонью, ты предсказуемо укусил в ответ. Мимолетная боль стала трепетным удовольствием, пусть даже смешанным с твоим ядом. Не смертельным, а жаль… Я усмехнулся, и не думая отнимать руку. Лишь ответил любезностью на любезность – сдавил твой подбородок и повернул в сторону, хочу смотреть, как ты дышишь. Можно? – Ты… с ума сошел… Теплая ладонь, все еще сжимая мое горло, предательски дрожит. Оторвавшись от запутывания непослушных мокрых волос, я дотронулся до твоего запястья, ладонь разжалась удивительно без усилий и почему-то не возражала, когда я начал касаться ее губами… Пока язык не зацепился за металлический привкус у основания указательного и среднего пальцев. Знаешь, эти раны заслуживают больше поцелуев… – Давно уже, не замечал? Такая вот нездоровая нежность, что все эти годы трансформировалась в насмешку или же в ненавистную тягучую зависимость… Я испивал ее каждый свой день, давясь страстью вместе с кисло-сладкими воспоминаниями… И этим же пытал себя снова и снова, ведь память всегда беспощадна. А жажда беспощадна вдвойне… И, вероятно, эта чертова вселенная захлебнется моей болью, вырвись она наружу. Даже убрав тебя от глаз подальше, я никогда не мог побороть искушение выяснять, что с тобой происходит… Маниакально преследовал твои следы, но на глаза не попадался – играл в гордость. Проиграл, как видишь. – Извини, Мисаки… – дышу тебе в висок, прислоняюсь ближе, и зачем вообще… – Просто притворись, что я тебе нравлюсь, ладно? Грустная улыбка моими губами коснулась твоих, не надеясь, впрочем, на ответ. Но ты не оттолкнул – то ли захлебнулся воздухом, то ли всхлипнул, затем на миг крепко зажмурился и поцеловал в ответ. Я не поверил собственным губам – как же ты умудряешься быть таким мягким и жестким одновременно… – Кретин… – дрожащим голосом произносишь мне в рот отнюдь не лестные слова, но все же не сопротивляешься, и этого достаточно. Чтобы не убить себя прямо сейчас… – Какой же ты кретин… Выдернул руки из моего плена и неожиданно обнял. Застыв на месте, я не сразу собрался с мыслями, чтобы отреагировать, одуревая от ощущения, как твое сердце стучит о мои ребра… – Не уходи больше… Ты идиот, ты в курсе? – В курсе… Ведь Мисаки – то единственное, чего я хочу больше смерти. Ладони полезли под промокшую одежду. Горячий. Ты всегда почему-то теплее меня… А я способен лишь окутать тебя леденящей болезненной нежностью, как ничтожно. Не лучший вариант, правда? Что ж, я ведь сразу извинился. Хоть это и не дает теперь права творить с тобой, что вздумается… Как будто мне не плевать, действительно… Наклонился к лицу, невесомо поцеловал скулу, уткнувшись носом во влажные волосы… Зажмурился… твое дыхание дразнит, все сильнее сбиваясь с ритма. Спасибо, я так люблю, когда ты дышишь… Не прекращай больше, ладно? Получив простор для наглости, я откровенно злоупотребляю своим внезапным правом на тебя, впитывая эту невозможную близость. Голодный поцелуй углубляется, страсть переходит в нежность, нежность – в страсть, и ты тоже хочешь продолжать, признай… Сильнее прижимаю тебя к стене, надавив всем телом… Ладони медленно поднимаются вдоль твоего позвоночника, задирая мокрую майку, пока не достали шеи… Затем разошлись к плечам, вынуждая поднять руки и позволив мне стащить с тебя очередную ненужную вещь… Проследив непонятным взглядом за траекторией полета майки, ты напрягся в плечах, но дольше позволять тебе предаваться замешательству не намерен, продолжаю прерванный поцелуй… По коже прошлись мурашки, а прерывистое дыхание приятно касается щеки… Ты остановил меня руками, после чего они спустились ниже по моей рубашке и неожиданно расстегнули пару пуговиц… Серьезно, Мисаки? Да ты меня с ума сведешь этими неловкостями… Давай помогу… Когда наши пальцы соприкоснулись на последней пуговице, ты взял ее на себя, затем удивительно настойчиво стянул с меня рубашку. После чего вдруг оборвал поцелуй, приходя в себя от того, что сделал… Нет, лучше не думай слишком много, тебе определенно не идет… Прижался ближе, соприкасаясь с твоей кожей и дурея от этого ощущения… Сцепившись пальцами, развел твои руки в стороны и придавил к стене. Ты ведь чувствуешь, да? Как мне хочется развернуть тебя сейчас спиной и наклонить… И почему я до сих пор этого не делаю, не знаешь? Да потому что синяков на мне и так хватает, спасибо. Но все же сопротивляться телу и дальше просто нелепо. Отпустив одну из рук, прошелся пальцами по твоему животу, опускаясь ниже… – П-подожди… Почему же? Я все еще хочу этого, и вижу, что ты тоже хочешь… – Да перестань! Резко оттолкнул меня и стукнулся локтем о стену. Сдавленно вскрикнул от боли, скривился и коснулся ладонью места ушиба, грубо массируя его… – Блять! – затем обессилено сполз вниз и прикрыл глаза руками… – Да что мы творим вообще… Не надо было… Нет же, Мисаки, ты снова несешь какую-то чушь… Опустился напротив тебя и перехватил твои руки, открыв лицо. Смотришь с тревогой и каким-то совсем уж неуместным тут чувством вины, но недолго – зрительный контакт тебя напрягает, переводишь взгляд в сторону… – Зачем ты это делаешь? – спрашиваешь в пустоту неожиданно тихим голосом. – Ну нахрена все усложнять, мы ведь и так… Не договорил. А жаль. Я не отказался бы услышать, как ты закончишь эту фразу. – Потому что хочу, очевидно же… Ты высвободился из моей не такой уж сильной хватки и снова прикрыл себе лицо. Достало. Резко схватил твою руку, уже крепче, и поднялся с пола, потянув тебя за собой. Ты ошарашено на меня смотришь, но мне уже не до возмущений. С силой бросил тебя на все еще расстеленную кровать, сам лег сверху, сдерживая твои неизбежные попытки подняться. – Сарухико, стоп! Нет, я сказал!!! – решительно проорал в лицо, пытаясь выкрутиться или же сбросить меня. Но я поймал излишне подвижные запястья и прижал их к постели. Колено продвинул между твоих бедер, ты освободил одну ногу и ударил в бок. Приближаться к губам нет смысла, но я рискнул и получил по лбу. Потерпев неудачу, опустился к шее, зацеловывая ее с голодной жадностью. Ты продолжаешь рычать проклятия, но меня это вовсе не смущает, ведь по твоему горлу проходят такие приятные вибрации с каждым звуком… – Да отъебись ты уже! – собравшись с силами, все же вырвался из-под меня и резко поднялся с кровати. Остановился у противоположной стены, пытаясь отдышаться. Я не успел перехватить тебя, да и сам больно стукнулся ногой о тумбу. Потому что ты сильнее… конечно, Мисаки… Тебя стоило бы связать, а не надеяться удержать собственными силами. Наивный дебил-романтик со спермой вместо мозга – вот мое настоящее лицо под этой гребанной маской мизантропа, и зачем я только ее снимал? Остается только рассмеяться собственной нерасторопности… Пытаться поймать тебя снова? Глупо. Сама мысль нелепа до хохота. Вот я и подтвердил свой статус бесполезного неудачника, браво. Ты опять меня ненавидишь – все вернулось на свои места, да кто бы мог подумать… И как же мне от этого смешно. – Какого хрена?! – а голос-то все еще дрожит… – Ты же не собирался реально… – Собирался, Мисаки, – мой, впрочем, не лучше, но смех пополам с позором творит с ним небывалые метаморфозы. – И даже все еще собираюсь, представляешь? Ты раздраженно выдохнул, вернулся к излюбленной стене и резко стукнул ее кулаками. Аура почти погасла, тебя больше не видно в этой бездонной черной комнате… Да ладно, все равно не решился бы на зрительный контакт – стыд превратил мои глаза в какие-то сраные разбитые окна. Бессильно откинулся на кровать, уставившись в потолок. Как видишь, лучше бы ты позволил мне уйти… Так хотя бы не пострадала ни твоя психика, ни мое отчаяние. Ну и что дальше? Оставить себе немножко удивительных воспоминаний и… можно прощаться. Не с тобой – обойдешься. Сразу с жизнью, пожалуй. Все равно мы с ней так и не поладили. – Нет, не представляю! – опять ударил ни в чем не повинную стену. Это входит у тебя в привычку. – Прекращай уже свои гребаные шутки, заебал! – Боги, какой же ты все-таки тупой… – усилием воли сдержал рвущуюся из меня тираду, оно тебе не нужно, а мне и подавно. – Ладно, не бери в голову… От меня сейчас толку мало… Развернулся на бок, чтобы ни тебя не видеть, ни чертовой стены, у которой мы целовались. Хватит с меня, да сколько можно… Убирайся ты уже из головы! Даже не ответил на оскорбление, удивительно. Я что, зря старался? Хотя это даже оскорблением не назовешь, жалкая попытка. Все же неприкрытая искренность делает меня убогим. И лучше бы ты запомнил Фушими Сарухико как мразь, предавшую твое доверие. Или как долбанного извращенца, что уж там… Но не как никчемное влюбленное ничтожество… Черт, это же мерзко! Только вот слова лезут из уст сами по себе, я уже и не замечаю, которые из мыслей произношу вслух. Проклятье… – Лучше бы это все на самом деле было шуткой… – пробормотал я в пустоту, уже составляя в уме следующий план побега. – Не верю… – ответила пустота твоим голосом. – Ну да, я бы тоже предпочел не верить… – и снова рассмеялся. – Впрочем, ладно: забудь эту мерзость и больше за мной не гоняйся. А о себе я как-нибудь позабочусь… Конечно. Мне стоило «позаботиться о себе» еще до вступления в Скипетр. – Не указывай мне… А разве я не поэтому использовал побудительный тон? Не специально, право. Но мой голос знает, как заставить тебя поступать прямо противоположно тому, о чем я говорю, как бы непроизвольно провоцируя… Ха, я случайно. Честно. Покидаешь смутно видимую стену и приближаешься. Очертания твоего силуэта все четче касаются зрения, и я не смог сдержать неуместную улыбку. Что, передумал? Пожалеть меня решил? – Тогда… почему ты смеешься? И вправду – почему? Смешно должно быть тебе, ведь это я здесь главный шут… – Не смейся. Стоишь напротив меня. Темнота поглощает твой взгляд, но я чувствую его кожей. Это уже не смешно, ведь все, что способно вызвать смех, заканчивается вместе с реальностью. Сейчас же таковая уступает место абсурду. Глупому, желанному абсурду. Твоя аура загорается снова – слегка уловимо, но этого хватило. Чтобы сердцебиение опять сломалось и перевыполнило план по количеству ударов в секунду. Слабое красноватое свечение над кожей выдает дрожащие руки. Ты нервничаешь, значит уже воспринимаешь меня всерьез, и это пробирает до костей. Подходишь ближе и садишься на краю кровати, я лежу совсем рядом… Коснулся твоего плеча – неуверенно, все еще ожидая подвоха, но его не было. Притянул тебя ближе, даже не вырываешься. И все еще дрожишь, забавно. Я улыбнулся, но прикусил губу – истерический смех больше неуместен. Падаешь на кровать и сразу оборачиваешься спиной. Ты предпочел бы меня не видеть, понимаю… Не медля, запустил руку в твои волосы на затылке, наклонил голову вперед и коснулся губами шеи сзади. Как просто. Когда уже не ищешь в этом какой-то смысл, лишь закрываешь глаза и отдаешься ощущениям. – Без шуток, – шепчу рядом с ухом, пугающие слова вырвались из меня одичавшими бабочками. – Я правда хочу тебя… Напряженная спина под руками вздрогнула – физически ощущаю, как они проникают в твое сознание, и тело реагирует мгновенно. Ты нервно сглотнул, достаточно громко. Дыхание и боковые микродвижения скул подсказывают, что твои глаза зажмурились, а губы сжались… Резко – тебя сводит с ума одно лишь осознание происходящего. Даже не видя твоего лица, мне достаточно легко представить это выражение – смесь желания и страха. Как же мне это нравится… Вплотную прижался к твоей спине, перенося смущение сразу на несколько уровней вверх. Чувствуй, Мисаки… Как я на самом деле к тебе отношусь. Приятно? Ручаюсь, что кровь прилила к твоим щекам, а глаза слезятся от волнения… Ты ведь убьешь меня сейчас, если я взгляну тебе в лицо, правда? Оставим это бесценное удовольствие на потом, я постараюсь даже не засмеяться. Что необычайно сложно, невообразимо… Так сбивчиво дышишь, а я ведь даже не начинал… Что же с тобой дальше будет? Намеренно тяну момент, чтобы вдоволь насладиться беспощадным поединком между твоими ощущениями и мыслями – последние все еще наивно пытаются отвлечь сознание от реальности. Нельзя им позволять такую роскошь, правда? Рука медленно опустилась к шортам, пройдя недолгий путь по вздрогнувшему животу. И, приспустив их, полезла дальше… Как ни странно, ты все еще не бьешь меня по рукам – неужели сдался? Черт… Да ты же возбужден до предела… Вот уж не ожидал… У самого теперь руки дрожат, как глупо… Сжимаю ладонь и вырываю из тебя первый стон, это было слишком легко: голос не поддается контролю, и как же тебя это бесит… Твое пограничное состояние заводит еще больше, но ты и сам чувствуешь, мне достаточно лишь придвинуться ближе… И в самом деле… Что же я творю, хах… Нет, смеяться нельзя, ты же меня прикончишь… Кусаю твое плечо, постепенно переходя к спине. Можно оставлять засосы, тут никто не увидит… Каков бы ни был соблазн изуродовать ими твою шею или ключицы, чтобы каждому в глаза бросалось – но нет, это слишком подло даже для меня. Удивительно… Ты так неосторожен. Доверил свое тело бессовестному мне… Опьяняюще запрокинул голову назад, принося свою шею в жертву неизбежным поцелуям. Твои глаза закрыты – не странно… Одно дело – чувствовать, что творят с тобой чужие руки, и совсем другое – наблюдать за этим… – Хочешь? Ладно, я все еще достаточно подлый. – Заткнись, блять… Улыбнулся непередаваемому голосу и медленно сдавил твое горло, приподнимая подбородок. Коснулся пальцами губ – ты ответил укусом. Но все же приоткрыл рот, и теперь дышать стало труднее, обоим… Как же больно ты кусаешься, это просто что-то… Когда пальцы достаточно промокли, твой язык настолько увлекся, что не стал их выпускать… Ладонь оторвалась от мокрых губ и, поглаживая спину, спускаясь вдоль позвоночника. У поясницы остановилась. Я наклонился к твоему уху и прошептал: – Можно? Ты злобно цыкнул и ударил меня локтем в живот. Не слишком больно, но доходчиво. Хорошо, как скажешь… Правой рукой продолжал делать тебе приятно, левой собирался причинить боль. Лучше сначала помассирую, вдруг хоть так и не слишком проклинать меня будешь… Ой да брось, ты уже меня проклинаешь… Как же я хотел бы на твое лицо сейчас взглянуть, не представляешь… Даже не сопротивляешься ведь, я делаю это достаточно аккуратно. Вхожу в тебя пальцем и медленно продвигаюсь дальше… Давай, можешь уже стесняться… Дыхание стало еще громче, и я уткнулся лицом в твои волосы, пряча там собственный стон – черт, даже так теряю голову от этих прикосновений, что потом будет… Опустился к шее, покрывая ее поцелуями-укусами, компенсирую временный дискомфорт мотивирующими движениями правой руки, чтобы не жаловался… Потерпи немного, вот так… да… – Расслабься… Скомканные слова, которые ты и так не без труда планировал произнести, вдруг снова сбились в кучку бессвязных букв… ведь палец прошел дальше, вырвав из тебя очередной стон и заставив даже немного двинуться навстречу… Ох черт… Нет, мне нельзя так увлекаться, определено нельзя, но… хочется-то как… Не в силах и дальше терпеть, убрал от тебя одну руку – правую, – чтобы расстегнуть ремень и снять белье… Ты этому не обрадовался и продолжил прерванное, но уже собственной… В знак извинений левой я добавил еще второй палец, что стало для тебя не самой приятной новостью – да, как-то странно я извиняюсь… Твои шорты, будучи все это время приспущенными, тоже следовало стянуть… Как только оказался совершенно обнаженным, ты внезапно напрягся, ха… Я прошелся свободной ладонью по твоей коже, что тут же покрылась мурашками… Мне нравится, как ты сейчас себя чувствуешь – возбуждение пополам с неловкостью, и эта беспомощность стыдливого самоконтроля, безнадежно поверженная желанием… Вытянул пальцы и повернул тебя на живот, потом все же нормально разделся сам, швырнув вещи куда-то в темноту. Ты и сам прекрасно знаешь, что делать дальше, эта загадка анатомии не слишком сложна – даже для тебя. Однако предпочитаешь упрямо лежать, пока я сам не поставлю тебя на колени… Нет, ты просто невыносим – прячешь лицо в подушку… Немного посомневавшись, все же использовал еще собственную слюну: видишь, как я забочусь о твоем комфорте… Хочу, чтобы это тело запомнило меня с лучшей стороны, чтобы в следующий раз ты меня сам умолял… Аааа, черт, смеяться нельзя, но до чего же нелепая мысль… – Все еще не жалеешь, что остановил меня… Мисаки? Мне просто катастрофически необходимо было сказать это именно сейчас, извини. Когда вхожу в тебя впервые, опьянев от ощущений и самого осознания… Ты сводишь меня с ума этими дрожащими выдохами, ты в курсе? Вот видишь, Мисаки… Тебе же нравится, правда… Мне тоже… Черт, какой же ты… Ха… Сжимаешь пальцами простыню и дышишь громче… Или это кровь стучит в ушах? Знаешь… на самом деле я очень даже не прочь… делать тебе больно, но сейчас чувства каждого из нас принадлежат уже не только ему… Хах… Ведь наши внезапно обнаруженные души намертво переплелись, и я… словно чувствую каждый нервный импульс твоего тела… Недопустимо сейчас омрачать эту симфонию ощущений… чем-то неприятным… И я потерплю, пока стоны боли сменятся стонами удовольствия… Конечно… потерплю… Поймав наконец-то эту хрупкую грань, я двинулся глубже, вырывая из тебя куски горячего воздуха и вынуждая сильнее прогибать спину, пропуская меня… дальше… Ты ведь тоже… Да? Ты тоже меня… ха…. И снова… Быстрее… Ох черт… На каждое мое движение отвечаешь сдавленными вскриками… и это так… да… Никогда не подумал бы, что твой голос… может звучать… так… Наклоняюсь ниже и прижимаюсь к твоей спине – горячая… Кусаю шею, удержаться невозможно. Размытое красное пламя обжигает губы, я съедаю его поцелуями… Какая вкусная пытка… Опьяненное тобой сдуревшее тело подчиняется уже только собственным законам, двигаясь все жестче и… настойчивее. И что самое изумительное … тебе это нравится. Ты же хочешь… Хочешь, как и я – бездумно… Ответное желание дурманит, возбуждая еще больше… Мисаки… Никогда бы не подумал, что ты прочувствуешь, что сможешь понять это безумие… каждый раз когда ты рядом… оно накатывает неудержимой волной желания… и я тону, но зачем-то еще продолжаю дышать… Зачем я дышу, Мисаки? Ты двигаешься навстречу, ускоряя темп и углубляя проникновения… Вот же… зачем ты… ха… Я же так совсем… себя потеряю… Снова хочешь… сжечь меня, да… Но я не боюсь гореть, нет… я хочу гореть… Твое пламя так просто не отпустит… И ты меня… так просто не отпустишь… Спасибо тебе… Не отпускай меня больше никогда… слышишь, Мисаки… Только не отпускай… Твоя рука перехватила мою и с силой сжала пальцы, задавая собственный темп и вынуждая тебя кричать в подушку от своих же действий – ха, странно, что ты не сделал этого раньше. Неужели доставлять себе удовольствие настолько предосудительно? Идиот… Давай помогу, вот так… – Тебе… так хорошо, Мисаки? – сдавливаю руку крепче, затем ускоряюсь одновременно… с обеих сторон. – А так? – Перестань… называть мое имя… – Мисаки… Еще… Хочу еще… Ладонь скользит по ребрам, подымаясь с каждым твоим кричащим выдохом… владеть тобой еще больше… двигаюсь жестче, доводя твой голос до исступления… провожу языком по соблазнительно выступающим позвонкам, то целуя, то кусая раскаленный жар кожи… Что ты чувствуешь? Кода я так… Так тебя… Да… вот так… Ты ведь сам удержал меня, ха… знаешь, я ведь не собирался жить дальше… И ты… меня все еще не убил? Хорошо… – То есть я… все еще тебе нужен? Ты ответил резким движением навстречу, вырвав стон уже из меня, что было… доходчиво… Наконец-то мы друг друга понимаем… Слушай, а может… всегда будем так общаться… Давай? Снова опускаюсь и целую спину… шею… Я хочу быть… еще ближе к тебе… Дышу в твои мокрые волосы… Плечи… Содрогающиеся лопатки… Тебя сейчас так много… И ты весь мой… Серьезно? С ума сойти… И тебе это даже нравится, невероятно… Раздвигаешь ноги и прогибаешь спину – сам, неужели? Тебе же так приятнее, бестолочь, дошло наконец… А осознание того, каких волевых усилий тебе стоило признать это… Черт, как же я хочу смотреть тебе в глаза в такие моменты, не представляешь… Быстрее – и рваные стоны-крики, и невыносимый жар твоей кожи… моя рука, прежде и так удерживающая тебя на пределе… – Ми…саки… Вдыхаю тебе в шею… не узнавая собственный голос… ловя губами так полюбившиеся вибрации от стонов, сейчас они… неудержимы… Мне нравится входить в тебя глубже, произнося это сладкое слово, заставляя тебя сильнее вжаться в подушку ради тщетных попыток спрятать там собственный голос, но он уже повсюду… Отравляет мою кровь по капле, высушивает ее до состояния горячей пыли… Ни крови, ни костей, ни пепла, да? Почему именно эта мысль… сейчас, когда я… Я кончил в тебя, Мисаки… Вот же мерзавец, да? Но ты заслужил, не отрицай. Сразу после этого красное пламя ауры на миг стало ярче в разы, и движения твоей руки прекратились. Моя же ощутила липкую влагу – да ладно? И ты тоже… Мы практически одновременно – как это вообще… Теперь уже можно смеяться, я полагаю? Прости, но это слишком… Черт, как тут вообще удержаться-то? Приступ смеха, однако, был встречен без привычной реакции: ты лишь вздохнул и упал в постель, потом с чувством выругался, осознав неловкий просчет в гигиене. Да плевать уже, нет? Повалился сверху, вырвав из тебя очередную порцию мата… Нет же, не сбрасывай, тут так удобно… Но не тебе – все же столкнул меня в сторону, так и не посмев обернуться лицом. Холодная постель, однако, стала долгожданным утешением для разгоряченной кожи. Мне отчего-то захотелось развернуть твою голову, дабы насладиться богатством мимического ужаса, которым ты наверняка отреагируешь на подобную наглость. Ну да ладно, я и так над тобой уже вдоволь поиздевался… Последние огни ауры тем временем погасли, а сбежавший воздух предпринял попытку вернуться… Поприветствовал его как важного, пусть и неуместного гостя, он все же не поленился впустить в легкие. В дурной голове все еще стучат отголоски ощущений – вот и куда их теперь деть… Кое-как вернувшись в состояние покоя, вытягиваю из под твоего живота липкую от спермы руку и, не долго думая, вытираю ее о твою спину. – Мудак… – донеслось из-под подушки. Именно. А тебе даже вытереться не получится – да, я знаю, как ты меня сейчас ненавидишь, можешь не уточнять. По идее, в душ надо, но как же лень… Хочется просто забыться и уснуть на этих райски холодных простынях, пока перегретое тело их еще не сожгло. Немного подвинувшись, заметил на подушке кровь – черт, снова нечаянно открыл какую-то царапину. И надо было тебе так меня избить, что могу теперь лицом создавать шедевры современного искусства… Но я уже, в принципе, отомстил, так что не жалуюсь. Черт… Я и вправду это сделал… Скомкав и выбросив к чертям остатки неуместных мыслей, обхватил тебя руками и придвинул к себе, уткнувшись лицом в плечо. Так странно и приятно… И плевать уже, что запачкаюсь. Душе грязнее не стать, а тело потерпит.

***

Солнце отбрасывает последние издевательские лучи, а мы назло ему освещаем почерневшие деревья своим пламенем. Оказывается, можно несколько часов находиться в хомровской ауре и не умереть от истощения. Оказывается, можно несколько часов находиться рядом с Мисаки и не умереть от переполняющих чувств. – Может, меня научишь? Вопрос вылетел вне контекста, но я понял, что ты думаешь о ножах. Как легко теперь понимать твое мысли: они просачиваются сквозь меня, сливаясь с моими собственными, но не противореча им. Вместе с тем не всегда удается осознать, где заканчиваюсь я и начинаешься ты. – Нет. Вдалеке сгущается туман, но нам он нипочем. Мы выйдем отсюда и с закрытыми глазами, ведь мы чувствуем то же, что чувствует солнце. И мы знаем куда нам идти, не знаем только – зачем. – Боишься, что я тебя превзойду? Покрасневшее небо сливается с дрожащими огнями. Спустя пару часов становится уже проще воспринимать цвет ауры сам по себе, а не как общий фон. Пусть мы и не видим реальность в ее настоящих красках, сквозь пламя она смотрится куда приятнее. – Превосходи на здоровье. Мне просто лень объяснять то, что сам с трудом понял. Интересно, смогли бы мы поджечь этот лес, если бы захотели? Ха, а здесь ведь сплошные деревья и сухие листья. Странно, что наше пламя никак им не вредит. И все же задайся мы целью сжечь весь чертов мир, это было бы так легко. – У тебя здорово получается. Но разрушать почему-то не тянет. Зачем разрушать, если можно просто… жить? – Знаю. Мы лежим на земле, рассматривая верхушки деревьев, пошатывающихся от ветра. Но ветер до нас не доходит. Как и холод. У нас свое собственное тепло и никаким солнцам его не превзойти. Удивительно, что понимание этого приходит только на фоне вечерней прохлады. – Думаешь, я смогу научиться чему-то полезному? Твой голос звучит как пламя и так же греет. Привычное уже эхо расползается по лесу, цепляясь за ветер и гоняясь с ним наперегонки. – Ты умеешь беситься. Молодая луна стеснительно выглянула из-за облака и тут же скрылась за следующим. Ее смутил наш огонь? Надо же. – Дурень. Я серьезно. Широкое солнце становится все краснее по мере приближения к горизонту. Луна поприветствовала его тусклым свечением, но вряд ли оно заметило – больно уж поглощено остатками собственного света. – Я тоже. Злость помогает тебе в жизни, поможет и в бою. Догорающий день устроил очередную встречу двух светил. Оценили ли они? Привыкли? Смирились? Такие отношения ничего им не дадут, ведь встреча дважды в сутки – разве это жизнь? Разве это стоит того, чтобы светить? – Да ладно тебе. В прошлый раз ты ведь сам все сделал, а я просто под ногами болтался. Облака наконец-то выпустили луну из своих ватных одеял, а она все не отнимает первенства у солнца. Любит, видимо. – Если бы не ты, ничего бы я не сделал. Дерево бросает нам одинокий лист. Ему не жалко, оно уже испило свое лето и сейчас готовится встречать зиму, откупаясь от нее иссохшими кусками себя. – В смысле? Я перехватываю лесную подачку, она загорается в моей руке. Что ж, туда ей и дорога. – Твое присутствие… Оно делает меня сильнее. Мелкий пепел разлетается с первым дуновением ветра. Или это было твое дыхание? Не важно. Продолжай дышать. У тебя хорошо получается. – Здорово… А твое удерживает меня от глупостей. Сквозь красное пламя осень становится такой непередаваемо насыщенной. Да и окончательно скрывшееся солнце оставило по себе аметистовое небо, под призмой огня становящееся пурпурным. Луна будет скучать, но ей не впервой. – Серьезно? Не очень то заметно. Небо не опустело, но словно перешло в спящий режим. Пусть поспит. Оно сегодня уже достаточно насмотрелось на перегоревшую землю и недогоревших нас. – Ну как сказать… Рядом с тобой мне как-то стыдно тупить и поступать опрометчиво. Бледная худая луна окончательно избавляется от темно-серой небесной дымки и выходит на главную сцену. Она смотрит на нас с грустью и завистью, но беззлобно. Луна знает и строк осени, и цену счастью. А также то, что дым и пепел не появляются из ниоткуда. – Да уж, боюсь представить, как ты ведешь себя без меня. Впрочем, огонь и сам привык оставлять после себя только пепел и дым… Однако наш огонь не дымит и не жжется. Сегодня мы переживем и эту осень, и даже эту луну. Нам по силам, я знаю. – И не надо. Просто оставайся рядом – я и тупить буду меньше. Подкравшаяся вместе с луной ночь пылает, но не горит. И лес не горит, хоть пламя и беспечно гуляет по сухим листьям. Хоть одному их опрометчивому собрату и удалось обратиться в пепел, остальные продолжают укрывать холодную землю, принимая загадочное красное тепло как должное. А тепло продолжает принимать нас и окутывать в свои полупрозрачные шелка… – Хорошо. Темно-красная комната, мягкий приглушенный цвет и полупрозрачные шелка пламени, скрывающие твое лицо… – Знаешь, кажется, я начал понимать ту хрень, что с тобой твориться. Душный опьяняющий воздух протекает сквозь скомканные минуты, цепляясь за рваные голоса и ложась на разгоряченную кожу… – Неужели? Ядовитая память впивается в горло ненасытным вампиром и глотает темно-красное прошлое, захлебываясь от несбыточных желаний и болезненных беспомощных чувств… – Интересно, однако, быть тобой…

***

Утро нагрянуло нежданно и до чертиков неуместно. Верно, ведь и его не должно было быть. Я отменил это утро еще ночью, когда решил избавиться от всех ночей и утр, которые мне предлагало будущее. Такое назойливое будущее. Сколько не отказывайся от его услуг, те все равно нахально последуют вне зависимости от планов своей жертвы и навяжутся со всеми этими промерзшими утрами и ковыряющей головной болью. Такое непрошенное, такое смехотворно реальное будущее. А оно и вправду настоящее. Пусть старательно косящее под сон, но настоящее. Его выдают ноющие виски и заметно реагирующая на соприкосновение с подушкой скула. На соприкосновение с пальцами реагирует еще заметнее. Да там нехилый синяк должен быть, вот же черт. Протер лицо – на ладони мелкая темно-красная пыль. Ну, хоть нос, кажется, не сломан. В ушах шумит, как будто ливень в голове. А нет, не ливень. И не в голове. Точно, Мисаки ведь, должно быть, в душе сейчас. И мне не помешало бы. Наверняка, лицо – один сплошной синяк, присыпанный засохшей кровью. Вот и память о вчерашнем веселье. Прошлый мой «побег» оставил зудящий ожог, надо же и этому чем-то выделиться. Благо хоть тут без огня обошлось. Вздумай Мисаки использовать хомровскую силу, с прежней физиономией можно было бы расстаться. Но, видимо, он посчитал, что меня избить и кулаков хватит. Хотя все же странно. У красных ярость сама по себе пламя включает, а его тогдашнее настроение ничего другого и не подразумевало. Неужели контролировал себя? В любом случае вчера осталось в дождливом переулке и жаркой темной комнате. Хоть фактически, это происходило уже сегодня, но полночь – не показатель, когда сон приходит почти с первым солнечным лучом. И в моем понимании эти случайно проскользнувшие в настоящее часы не перелились в следующий день. Просто потому, что дура-ночь более терпима к грезоподобным искажениям реальности, чем утро. Утро – это уже бескомпромиссно честная жизнь. А именно – холод, синяки и головная боль. Попытался закутаться одеялом, но то оказалось липким. Брезгливость вынудила подняться и что-то на себя напялить. Ладно, доползу пока до ванной. Пусть душ занят, но хоть зеркало с раковиной напугать могу. Комната затряслась вместе со мной и поначалу решила упасть, но я ее удержал. Заплетающиеся ноги послушно дотащили меня к пункту назначения и сдались и у двери. Черт. Ну и как теперь туда сунуться? Совершенно дурацкое чувство, когда одно лишь нажатие ручки отделяет самоубийцу-неудачника от приговора: отвращение или… не отвращение. Правда, вчера он все же ляпнул одну чушь. Мы оба ляпнули. Но стоит ли верить этим неадекватным отголоскам ночи? Ответ за дверью. А еще за дверью зеркало и душ, от необходимости которых уже не отвертеться, что и удерживает меня от вопящего желания бросить все и просто сбежать. Трусость? Да, трусость. И что с этого? От осознания она никуда не денется. А бороться не привык. Конечно, когда тут привыкнуть бороться с ужасом от последствий правды, когда всю жизнь полагаешься на грамотно продуманную ложь? Проклятие. Какая же это все-таки пытка – честность. Куда проще было бы слинять по-тихому, но нет же, черт, угораздило меня застрять у того переулка, долбанная ностальгия накатила, чтоб ее! Жалею ли? А черт знает. Как можно жалеть о лучших часах своей жизни, пусть и сегодняшнего утра в планах не было? Может, в этом проблема? Я получил слишком многое и решил так легко отделаться – просто тихонько умереть и ни о чем не думать. Ха, еще чего. Удача – шлюха, и шлюха дорогая. А я собирался уйти, не расплатившись. Серьезно? Во всяком случае сейчас я скорее выбрал бы сдаться Синему Клану в качестве подопытного стрейна, чем открыть проклятую дверь. Но выбор – больно уж непозволительная роскошь. Остается только торчать возле ванной как истукан и бояться платы. Или напялив любимую анти-Мисаки маску, именуемую «вообще мне плевать, но раз уж ты тут, то зашей себе рот и не беси», отправиться на косвенный расстрел правдой. Хотя лепить маску поверх синяков, должно быть, довольно болезненно. Ну и к демонам всю эту пургу. Будь что будет, но ванная ни в чем не виновата. Мне бы хоть умыться, а душевая кабинка имеет свойство закрываться, так что недоразумений возникнуть не должно. Хотя они уже возникли. Ночью. Вечером. Две недели… Нет, два года… Нет, шесть лет назад. Руки дрожат – вот же умора. Какой смешной трус. Внезапные леденящие брызги молниеносными пулями врезались в лицо, стоило мне только приоткрыть дверь. Кабинка оказалась не заперта. Ошарашенный монстр из ванной громко вякнул что-то неразборчивое и в шоке атаковал меня душем. Я одернулся, от резкой встречи с напором холодной воды раны и синяки снова дали о себе знать. Но, к счастью, прежде чем руки рефлекторно потянулись к лицу, неосознанно собираясь причинить еще больше боли, неожиданный фонтан прекратился, вернувшись за захлопнувшуюся под злобную ругань дверь кабинки. Вот и умылся. Славно. Протер обрызганное зеркало, попавшее под водяную атаку лишь потому, что оказалось рядом со мной. Мысленно извинился за это. Но вина перед зеркалом резко угасла в тот момент, когда я увидел отражение. После этого мне вдруг захотелось его разбить. Оттуда пялилось что-то страшное. Половину лица закрывала мокрая челка, сухие же волосы торчали во все стороны света. То, чего челка не спрятала, было, по большей мере, сине-красно-зеленым. Засохшая кровь неуклюжей толстой паутиной расползалась от скулы к подбородку, разбитая губа дрожала, несколько синяков распухли и темнели. Да уж, неудивительно, что Мисаки так отреагировал. Ладно еще, в ванную заходит ненавистный ему гад-извращенец, но изуродованный кошмар – это жутко, соглашусь. Ночью оно, может, и сносно, ведь луна была достаточно милосердна, чтобы не освещать то, во что он собственноручно превратил мое лицо. Но кто станет принимать душ в темноте? Утром, должно быть, он воздержался от такой «радости» или же волосы с одеялом послужили мне удовлетворительной маскировкой. Ладно, сейчас бы умыться хоть. Кое-как, запасшись молчанием и терпением, мне удалось отскрести кровавые разводы, самих ран оказалось не так уж и много. А вот синяки, увы, не отмоешь. Ладно, не беда. Уродливой душе – уродливое лицо. В самый раз. Зубы целы, славно. Но пока чистил их, рана на губе открылась, глупая кровь стремительно убегала, словно пленник после девятнадцатилетнего заточения. Меня посетила веселая мысль подарить такую же честь и прочим красным литрам, гуляющим по моим венам. Достойная им награда после недавней пытки гормонами. Шум воды из душа затих. Я посчитал нужным выйти и в последний раз взглянул на чудовище по ту сторону зеркала. Пока придется без него обойтись какое-то время, поберегу нервы. Проторчал какое-то время за дверью, пока та не открылась. Шнырнул в ванную, как только Мисаки вышел, избегая показываться ему на глаза. Зрелище не из приятных. Остается надеяться, что когда я вернусь, его уже не будет в комнате. В противном случае придется травмировать его ранимую психику своим видом, пока не ужаснется и не сбежит. Но нет, когда, помывшись и одевшись, из ванной все же пришлось высунуться, я, к своему огромному разочарованию, убедился, что недавний монстр и не подумал скрыться. Ну да и ладно, ему же хуже. Пусть я и намерено торчал в душе как можно дольше, предоставляя ему отменный шанс слинять к своим излюбленным соклановцам, все еще опечаленным трагичной сценкой смерти безобидной убийцы, и скорбеть вместе с ними, заедая тоску завтраком. Молчит, понятное дело. Думаю, если бы у этой нелепой сцены были бы свидетели, они бы непременно делали ставки, кто из нас первым откроет рот. На себя бы ставить не советовал. Будь моя воля, я бы вообще слинял с пресловутого поля боя. Да уж, неловкий момент. Я столько долбанных лет бредил мечтой переспать с этим засранцем. Переспал. Ну, и что дальше? Когда тот, кто был недодругом-недоврагом становится еще какой-то неопределенной хренью, это мало тянет на долгожданное чудо. Мрачный он какой-то. Сидит да смотрит в одну точку, будто и не он всегда орет как недорезанный. Я решил не испытывать судьбу и направился к двери. Как бы там ни было даже встреча с обозленным хомровцами для меня сейчас предпочтительнее такого странного Мисаки. Пусть лучше они разорвут меня на части, чем я сам, вслушиваясь в эту свинцовую тишину. – Ты был прав. Непривычно серьезный голос остановил меня за мгновение до того, как я тронул ручку. По коже прошлись предательские мурашки, но я все же обернулся. Его глаза были пусты и смотрели сквозь меня, а лицо без эмоций. Совсем. – Насчет Марии. Она отравила Анну.