***
Спустя минут двадцать в дверь вновь постучали, но никто не заходил. Джон подошёл, чтобы открыть. На пороге стояла Рэйчел с большим подносом, полным еды. Лоуренс сразу же взял поднос из рук служанки, ведь он был и вправду тяжёлым. Джон пригласил её пройти внутрь покоев и представил Гамильтону. Они обменялись любезностями. Джон поблагодарил её за завтрак, и Рэйчел быстро ушла, сказав, что у неё ещё полно дел по дому. Джон поставил поднос на стол и осмотрел то, что там находилось. Жареные яйца и бекон, пшеничные лепёшки, овощи, а также расписной заварной чайник, сахарница и две чашки. Генри наверняка хотел произвести впечатление на гостя фарфоровым сервизом. Лоуренс поднёс еду к Александру и, ставя поднос на его колени, наиграно произнёс: — Завтрак, Ваше Высочество. Гамильтон ухмыльнулся и сказал: — Осторожнее с этим. Я ведь могу зазнаться. Джон взял свою порцию с подноса и приступил к трапезе. Александр ел медленно, тщательно прожёвывая каждый кусок и с определённым усилием проглатывая его. Джон предположил, что у него болело горло, и ему было тяжело есть. Однако Гамильтон всем своим видом стремился показать невозмутимость, но, откровенно говоря, переигрывал. Внезапно нарушая тишину, Александр произнёс: — У Вас есть рабыня. Джон удивлённо взглянул на Гамильтона. Александр не удосужился поднять голову от своей тарелки. — Да, — коротко ответил Лоуренс. — Рэйчел. — Но ты так хорошо к ней относишься. — Что ты имеешь в виду? — недоумевал Джон. — Понимаешь, — начал объяснять Александр, — когда раньше я видел рабов и их хозяев, то первых за людей не считали. На них кричали, били прямо при гостях, а иногда даже попросту игнорировали, будто их и нет. А ты… Ты забрал у неё поднос, познакомил со мной, поблагодарил её. Это так… — Александру было трудно подбирать слова. — Это так несвойственно рабовладельцам. Рабовладелец. Все внутренности Джона сжались от отвращения. — То есть ты думаешь, хозяева не могут хорошо относиться к своим слугам? — Нет, — покачал головой Гамильтон, — я не это имел в виду. К темнокожим могут и должны относиться хорошо. Но разве человек, который уважает и выступает за права рабов, сам может кем-то владеть? Джон потупил взгляд. Речь Александра звучала осуждающе. — Это не моя прихоть, если ты это подразумеваешь, — холодно ответил Лоуренс. — Я сотню раз уговаривал отца даровать Рэйчел свободу, но он наотрез отказывался. Гамильтон с грустью взглянул на Джона. Александр понял, что задел его этим разговором. В комнате повисла давящая тишина. Мужчины молча доедали свой завтрак, а по окончании Джон разлил по кружкам чай и протянул одну Александру. Напиток был ещё горячий, поэтому Гамильтон принялся быстро пить, в надежде, что это поможет ему избавиться от симптомов простуды. Лоуренс прекрасно видел его желание как можно скорее поправиться и перестать быть обузой, как сам Александр считал, для других людей.***
— Джон, а не найдётся ли у вас в доме чистой бумаги и кусочка графита? — отвлёк его Александр от чтения книги. — Может и найдётся, — ответил мужчина и сразу же полез в выдвижные ящики письменного стола. Порывшись там некоторое время, Джон вернулся к постели Гамильтона и протянул ему нужные предметы. — Что ты собираешься делать? — Рисовать, Джон, — улыбнулся Александр. — Надо же мне чем-то развлечься, лёжа целыми днями в кровати, ведь так? — Ты рисуешь? — удивился Лоуренс. — Совсем немного. Это просто моё увлечение, серьёзно этим никогда не занимался. — Мне уже не терпится увидеть твои работы, — улыбнулся Джон, усаживаясь в кресло. — И что ты собираешься рисовать? — Художник желает оставить свои замыслы при себе, — рассмеялся Александр и уже начал набрасывать какие-то линии на бумаге. Лоуренс попытался заглянуть туда, но Гамильтон мгновенно прикрыл рисунок рукой. — Не подсматривай, Джон, — наигранно-обиженно воскликнул Гамильтон. — Ты мешаешь мне работать! Лоуренс не стал возражать и оставил художника наедине со своими мыслями. Его мучил вопрос, в каких же областях ещё талантлив Александр.***
День проходил тихо и размеренно. Джон провёл время, сидя рядом с Александром и читая самую разную литературу. Самочувствие его гостя было стабильным, жара больше не было, но иногда возникали сильные приступы кашля. Против них Джон давал Гамильтону отвары из листьев мяты, а также угощал его сладким горячим чаем. Александр весь день только и делал, что рисовал что-то на бумаге, но Лоуренсу так ничего и не показал. Джона это злило, что ещё больше веселило Гамильтона. Ему нравилось играть чувствами других людей. Даже в такой мягкой форме. За окном начинало темнеть, Лоуренс зажёг свечи и сам не заметил, как увлёкся первым попавшемся под руку романом. История захватила его, и он читал страницу за страницей, не замечая, как летит время. Его окликнул Александр. Джон отозвался, но не мог оторвать взгляд от книги. Гамильтон произнёс: — Закрой, пожалуйста, окно. Лоуренс поднял голову и обернулся назад, но форточка была закрыта. — Окно и так закрыто... — Джон взглянул на Александра, который уже давно отложил бумагу и грифель и лежал, накрывшись чуть ли не с головой двумя одеялами. — Тогда почему так холодно? — тихо спросил Гамильтон, будто задавал этот вопрос самому себе. Лоуренс дотронулся рукой до лба мужчины. — Ты весь горишь! — обеспокоенно сказал Джон и сразу подскочил с кресла. Он налил в таз холодную воду из кувшина, смочил в ней хлопковую ткань и приложил ко лбу Гамильтона. — Почему ты не сказал раньше, что чувствуешь себя плохо? — с нотками обвинения в голосе сказал Лоуренс. — Не знаю, — дрожащим от озноба голосом произнёс Александр. Подбородок его подрагивал, и Джон был готов поспорить, что так же дрожало и всё остальное его тело, скрытое под слоями одеял. Щёки Гамильтона пылали красным, а зубы предательски стучали, выдавая его болезненное состояние. Джон злился. Правда злился, ведь из-за упрямства Александра и его нежелания принимать оказываемую помощь, он сам делал себе хуже. Лоуренс накрыл Гамильтона ещё одним одеялом — последним оставшимся в шкафу. — Тебе принести чего-нибудь? — спросил Лоуренс. — Воды, если тебе не трудно, — Гамильтон полностью зарылся в пуховые одеяла, оставляя видными только глаза и нос. Джону было страшно представить, насколько холодно ему сейчас. Когда мужчина вернулся в комнату с полным стаканом, глаза Александра были закрыты. В голову Джону вдруг закрались самые ужасные мысли, заставившие сердце уйти в пятки, и он быстро подбежал к Гамильтону, проверяя его дыхание. Он дышал. Лоуренс облегчённо выдохнул и поставил стакан на столик. Александр уснул, и будить его не стоило. Джон сел в кресло, открывая перед собой книгу, но читать уже не получалось. Он смотрел на Александра, укрытого толстым слоем покрывал. Лицо мужчины то хмурилось, то вновь расслаблялось, а тело время от времени резко вздрагивало то ли от холода, то ли от плохих снов. Его рыжие волосы были спутаны и разбросаны по всей подушке, напоминая языки пламени на белоснежном снегу. Джон подумал, что, когда Александр проснётся, стоит расчесать его запутанные пряди, а то было бы печально, если бы он лишился таких красивых волос. Дыхание Гамильтона в один момент участилось, его грудь высоко вздымалась, а ртом он жадно хватал воздух, напоминая утопающего. Джон видел однажды, как тонул человек. Это был его друг. Им обоим было лет по шесть, оба умели плавать, но не слишком хорошо. Друг Лоуренса, Роберт, заплыл на самую середину озера, куда сам Джон не мог добраться. Роберт смеялся, дразнил Лоуренса и весело нырял и выныривал из воды. Но вдруг что-то пошло не так. Роберт зацепился ногой за водоросли, тянувшие его ко дну, и начал звать на помощь. Джон застыл в тот момент, как вкопанный. Его ноги как будто приросли к песчаному берегу, не давая ему и пошевелиться. Он смотрел, как его друг судорожно бьёт руками по воде, кричит, пытается держаться над водой, но не мог ничего сделать. Его сердце бешено стучало, готовое разорвать грудную клетку. И только когда Роберт из последних сил, будоражащим сознание голосом завопил:«Джон!», Лоуренс подорвался с места и побежал звать на помощь. Роберта вытащил с воды какой-то мимо проходящий мужчина. Мальчик тогда уже успел наглотаться воды и потерять сознание. Мужчина не оставлял попытки привести мальчика в чувства, пока тот не распахнул глаза, начав кашлять и хватать ртом воздух. Эту картину Джон запомнил на всю жизнь. И сейчас перед ним лежал Александр. Тело его одолевали судороги, дыхание сбилось, а лицо искажалось от дикой боли. И Лоуренс опять был растерян. Он не знал, как может облегчить муки мужчины, как ему помочь. Он не знал даже, станет ли ему лучше. Джон сменил тряпицу на лбу Гамильтона, и эти прикосновения заставили Александра в очередной раз вздрогнуть. Мужчина нахмурился, сжался всем телом и произнёс бледными губами: — Мама, — голос его был тих, в нём сочетались печаль и удивление. Лоуренс сразу предположил, что Гамильтону что-то снится. Или же это не просто сны, а кошмары, потому лицо его приняло удручённое выражение. Александр продолжал повторять это слово вновь и вновь с самыми разными эмоциями. Лоуренс слышал в его голосе страх, боль, грусть, сожаление, обиду, обречённость, пока наконец его горло не разразил душераздирающий вопль: — Останься! По лицу Гамильтона покатились слёзы. Он всхлипывал, кашлял, извивался в агонии на кровати. Джон чувствовал себя очень неудобно, как будто он стал свидетелем чего-то слишком личного, что ему не стоило видеть. Лоуренс не знал, почему Александр зовёт свою мать, просит её остаться. Он не знал, что случилось с его матерью, но отлично понимал, что спрашивать Гамильтона об этом он не будет. Если Александр захочет поговорить об этом, то Джон выслушает, но сам никогда не заговорит об этом первым. Гамильтон вжался в подушку, тихо приговаривая при этом: — Нет, нет, нет… Джону было трудно смотреть на это. Человек перед ним переживал страшные муки, но Лоуренс не мог ему никак помочь. Он мог бы покинуть комнату, чтобы не терзать себя больше этой ужасной картиной, но понимал, что это было бы слишком эгоистично и безответственно с его стороны. Нерешительно Джон взял руку Александра в свою, надеясь, что таким образом Гамильтон поймёт, что не один. На мгновение он прекратил бормотать и тело его перестало извиваться. В следующий момент Александр обхватил другой рукой предплечье Джона, прошептав: — Мама, не уходи. Гамильтон всё ещё спал и всё ещё видел перед собой образы. Он принял Лоуренса за свою мать. Это могло бы показаться Джону забавным, если бы не было таким печальным. Александр цеплялся за руку Лоуренса, прилагая колоссальные, учитывая его состояние, усилия. Он пытался притянуть к себе Джона, чтобы он оказался ближе, чтобы чувствовать человеческое тепло. Лоуренс мог без особых усилий отдёрнуть его от себя, но не сделал этого. Сидеть в кресле с протянутой рукой Джон долго не смог бы, поэтому он медленно перебрался на кровать. Недолго думая, Лоуренс лёг под слой из трёх одеял и повернулся лицом к Гамильтону, продолжающему держать двумя руками его предплечье. Когда Джон оказался ближе, Александр обнял его руку и притянул к себе. Ладони его, по сравнению с кожей Лоуренса, были ледяными. Может хоть так Гамильтон согреется — за счёт чужого тепла. Лицо Александра находилось дюймах в пяти от лица Лоуренса. Джон видел все его веснушки, мягко освещённые свечами, видел, как дрожат его длинные чёрные ресницы, видел затянувшийся порез на щеке. Какая-то неведомая сила заставила его протянуть руку и убрать волнистые рыжие пряди со скул Александра. Мужчина слегка поморщился, но затем его лицо приняло спокойное выражение. Гамильтон перестал бормотать и бредить во сне. Это не могло не радовать Джона. Александру стало легче. Его тело перестало извиваться от боли. Он всё ещё дрожал от озноба, но это было намного безобиднее той агонии, которую Гамильтон испытывал до этого. Находясь под тремя одеялами, Джон обливался потом, но был готов потерпеть это, если Александру станет лучше от его присутствия рядом. Лоуренс ещё долго не мог заснуть. То ли это от жары, то ли от Гамильтона, лежащего в паре дюймов от него на одной кровати. Джон испугался на мгновение, осознав, как неправильно их может воспринять вошедший в комнату. Но он быстро отогнал эту мысль. Джон делит постель с Александром не по своей прихоти. У него только благие намерения, в них нет ничего развратного или запретного. Если кто-то зайдёт в покои, то Джон легко сможет объяснить ситуацию, которая является совсем невинной. Лоуренс успокаивал себя этими мыслями, но почему-то осознание нахождения Александра в одной с ним постели вызывало странные чувства в груди. Спустя пары часов размышлений и разглядывания лица Гамильтона, Лоуренс заснул с мыслью, что у Александра на лице пятьдесят семь веснушек.***
Джон проснулся на рассвете. Гамильтон, к его удаче, всё ещё спал. Лоуренс осторожно освободил свою затёкшую руку и встал с кровати. Первой мыслью его было, что стоит сменить одежду, полностью пропитавшуюся потом. Второй мыслью было проверить самочувствие Александра. Дотронувшись ладонью до его лба, Лоуренс сразу понял, что жар удалось снять. Гамильтону стало лучше. Джон искренне надеялся, что пик болезни прошёл, и теперь состояние Александра будет только улучшаться. Лоуренс решил, что не будет говорить о вчерашнем вечере. Конечно, он мог бы дразнить Гамильтона, рассказывая, как тот бредил, принял его за свою мать и всю ночь не отпускал руку Джона, но Лоуренс хотел оставить это нетронутым. Наверняка это слишком личная и близкая к сердцу тема для Александра, чтобы обсуждать её с человеком, которого он знает какие-то несколько дней. Джон решил, что будет держать язык за зубами, чтобы Гамильтон ни о чём даже не подозревал.