Очаровательный Человек

Две недели спустя к поместью Лоуренсов прибыл мужчина с корреспонденцией. Среди неё было письмо, адресованное Джону. Понимая, от кого оно, Лоуренс мгновенно сломал печать, развернул лист и принялся читать выведенные каллиграфическим почерком слова. «Дорогой Джон, Спешу известить тебя о своём благополучном прибытии в Нью-Йорк. Хоть меня здесь и не было целый месяц, всё осталось точно таким же, как и в день моего отъезда. Разве что слой пыли на моём столе увеличился раза в два. Стоило мне появиться в своей конторе, как меня сразу же завалили делами. Да я и не против. Невзирая на моё долгое отсутствие, я быстро влился в работу. Знаешь, такое чувство, будто я и не покидал этот обшарпанный офис. Мне могло бы показаться, что мой отпуск, длившийся не меньше месяца, был всего лишь сном, но потом я вспоминаю тебя и понимаю, что всё это происходило наяву. Все наши разговоры вспоминаются в мельчайших подробностях, которые даже моё бурное воображение не смогло бы выдумать. Вчера мне пришлось задержаться на работе допоздна, разгребая бумаги по делу, которых, уж поверь мне, было не счесть. Возвращался я уже ночью, когда на улицах никого не было. Подхожу я к своему кварталу и вдруг слышу музыку, доносящуюся из окна одного из домов. Это была скрипка. Не знаю, чьё это произведение, но я был до глубины души поражён ею. Скрипач каждым движением смычка словно произносил слова одно за другим, рассказывая трогательную историю. Истинный виртуоз. Я всегда любил слушать скрипку, хотя сам в руках её ни разу не держал. Удивительный инструмент. От него так и исходит дух меланхолии, даже когда мелодия вроде бы весёлая. Завораживающее зрелище. Ушёл я только тогда, когда музыка прекратилась. Не знаю, сколько я простоял под тем окном. Наверное, долго, потому что руки мои ужасно замёрзли. Но даже это я не сразу заметил. А как у тебя самого обстоят дела? Как твой отец? Ещё не женил тебя? Расскажи мне всё в мельчайших подробностях! Мне будет безумно интересно узнать о тебе всё, что можно. Тут у меня вряд ли сыщется достойное общество, с которым можно было бы вести интересные беседы. Существование моё скучно в этом городе, кипящем жизнью. Нет человека, способного его скрасить. Я не видел тебя всего неделю, но уже соскучился. Странно это, ведь мы знакомы всего ничего. Пиши мне, Джон, прошу! Пиши что угодно, хоть свой распорядок дня. Мне неважно. Главное, чтобы ты писал, чтобы я знал, что ты так же заинтересован в продолжении нашего общения, как и я. Подло будет с твоей стороны, очаровав меня, игнорировать мои порывы. Но я уверен, что ты не такой человек, поэтому буду ждать твоего скорого ответа. Искренне твой, Александр Г.» Конец письма Джон читал уже с улыбкой до ушей, которую не был способен скрыть. Несколько раз он перечитывал написанные строки. Александр хотел общения с ним! Точно так же, как и он сам. Само осознание этого приносило ему радость. Наконец пугающие мысли покинули Лоуренса. Беспричинный страх тяготил его сознание до сего момента: он боялся, что оказался совершенно неинтересным человеком для Гамильтона, и тот оборвёт все связи, как только окажется в Нью-Йорке. Но, похоже, их дружба не была миражом, который предстал перед Лоуренсом. Он не был безразличен Александру. Джон тут же достал чистый лист из ящика стола и, взяв перо и чернильницу, принялся писать ответ. «Дорогой Александр, С момента твоего отъезда не произошло совершенно ничего интересного, о чём я мог бы рассказать. Но если ты действительно хочешь знать, как обстоят мои дела, мне, похоже, придётся описать всё, что произошло. Не поверишь, но у меня впервые за несколько месяцев появилось дело на работе. Оно, конечно, совсем незамысловатое — обычная кража. Мне далеко до твоей загруженности в Нью-Йорке, но тем не менее это намного лучше, чем ничего. Само наличие работы уже радует меня. До моего отца наконец дошёл отказ Марты. Мне казалось, что на этом всё должно закончиться, но я недооценил его упорство. Он настоял на ещё одном вечере в надежде на то, что это каким-то образом изменит мнение мисс Мэннинг обо мне. Даже не знаю, насколько далеко отец зайдёт в своих уговорах о женитьбе. Он совершенно не разделяет моей позиции по нежеланию обременять себя браком. О если бы я только мог не слышать его повторяющихся из раза в раз речей о продолжении нашей фамилии! Но давай не будем об этом. Хочу отметить, что у тебя определённый талант к рисованию. Увидев твои рисунки, я был поражён точностью их деталей. Мне нравится твой стиль, даже небрежность его придаёт наброскам некий шарм. Понимая, что это всего лишь недоработанные эскизы, мне было бы безумно интересно увидеть завершённые работы на холсте, выполненные красками. Работы, на которые ты потратил много времени и сил. Уверен, что они просто обязаны поразить меня. Однако я являюсь справедливым критиком, поэтому помимо положительных черт, я указываю и на недостатки. Одна вещь меня совершенно не устроила в твоих набросках. Удивительно, как твоя лесть проявляется даже рисунках! Мне приятно, что ты выбрал своей музой именно меня, однако, как бы я не обольщался, ты слишком переусердствовал с идеализацией моих качеств. Впредь, прошу не пытаться сотворить из меня идеально выточенную скульптуру, а отображать меня настоящего. Это доставит мне намного больше удовольствия. Жизнь моя не кипит событиями, поэтому рассказы мои скромны и тусклы. Не посчитай меня грубым из-за этого. Красивые слова — явно не моя сильная сторона. С наилучшими пожеланиями, твой Джон Лоуренс» Он бережно сложил письмо и запечатал его. В тот же день Джон отыскал посыльного, через которого можно было отправить письмо в Нью-Йорк. Доставить его пообещали через пару дней. Ещё столько же пройдет, чтобы получить ответ. Видимо, общение их будет происходить с промежутком в неделю, а может и больше. И Джон был не против этого. Даже эти малейшие коммуникации не позволят ему сойти с ума от одиночества и скуки. *** Так прошла пара месяцев. Джон получал письмо, мгновенно на него отвечал и через неделю всё вновь повторялось. Александр писал много и красиво. У Джона, как тот ни пытался, письма выходили короче. Оба были счастливы в своём положении. За время их переписки Джон получил лишь одно дело и вскоре успешно его защитил. Вновь наступило затишье, которое нагоняло скуку и меланхолию. Также Джон успел побывать на ещё одном приёме у Мэннингов, однако ситуация ничуть не изменилась. Марта держала своё слово и играла перед родителями полное отсутствие заинтересованности к Лоуренсу. Он был безгранично благодарен девушке за это. Наступил декабрь. Погода, тем не менее, была милосердна — особенно холодно не было. Даже снег в эту пору так и не выпал. Джон писал очередное письмо Александру, пытаясь вложить в строки всю тоску, которую испытывал: «…Ни пейзаж за окном, ни люди, окружающие меня, не приносят моей душе радости. Возможно, если бы землю укрыли снежные сугробы, спрятав от глаз грязь и пыль, моё настроение хоть немного поднялось бы. Приближается Рождество, а сердце моё совершенно этому не радо. Да и как можно не печалиться, когда жизнь вокруг меня замерла? Лишь единожды она заиграла новыми красками, когда ты гостил у нас. В эти недели я впервые за долгое время чувствовал себя живым. Я был бы неимоверно рад, если бы тебе удалось на время Рождества бросить все свои дела в Нью-Йорке и навестить нас. В нашем доме всегда тебе рады, мы всегда будем счастливы принять тебя. Прошу, твоё присутствие было бы лучшим подарком для меня! Надеюсь, ты рассмотришь моё предложение и соизволишь приехать. С наилучшими пожеланиями, твой Джон Лоуренс» Уже запечатав письмо, Джон осёкся. Стоит ли отправлять этот крик его души, вылившийся в это послание? Имеет ли он право что-то требовать от Гамильтона? У того вполне могут быть в это время как работа и деловые встречи, так и собственные планы на Рождество. Лоуренс уже был готов порвать письмо и написать совершенно другое. Он решил, что не смеет требовать от Александра трату личного время на него, на Джона. Но вновь в голове что-то щёлкнуло. Он отложил письмо. Пусть! Пусть Гамильтон прочтёт. А вот решит Александр приехать или нет — это уже его дело. И всё равно... Даже осознавая, как по-детски он себя ведёт, Джон надеялся, что Александр согласится посетить их вновь.

***

Джон проходил мимо городского суда, собираясь зайти к портному за заказом, как вдруг его внимание привлекла собравшаяся толпа на центральной площади. Охваченный любопытством, он решил узнать, в чём же дело. Подойдя ближе, Джон увидел, что толпа окружила эшафот, на котором стояли двое мужчин со связанными за спиной руками, и ещё один человек, читавший что-то с пергамента, но что именно, Лоуренс не слышал. Люди вокруг переговаривались, кто-то кричал, поэтому разобрать что-либо было невозможно. Одного из мужчин на помосте, с неестественно худым лицом, Джон узнал сразу. Его звали Бенедикт Раш. Они с Лоуренсом хорошо общались какое-то время: вместе выпивали в таверне, ездили на конные прогулки, посещали званые вечера и балы. Они знали друг друга с юношества, но в последний год общение их угасло, и Джон даже не знал тому причины. Лоуренс понимал, что Бенедикту и стоявшему с ним рядом мужчине прямо сейчас выносили приговор, но ему не приходило на ум, за что Бенедикт, законопослушный человек, каким его знает Джон, мог быть осуждён. Джон не моргая смотрел на петли, и его сердце билось всё быстрее. Пробраться сквозь собравшуюся толпу было невозможно, поэтому Джон находился довольно далеко от центра событий. У старика, стоявшего рядом, он спросил, что происходит. Сиплым голосом тот ответил: — Да вот, как видишь, приговор выносят! — мужчина махнул рукой в сторону виселицы. — А за что именно, вы не знаете? — быстро произнёс Джон. — Сам только что пришёл! — пожал плечами старик. Лоуренс, не сказав в ответ ни слова, стал пытаться пробраться вглубь толпы, невзирая на недовольные возгласы вокруг. Он заговорил с низенькой женщиной, но та охнула и мгновенно отвернулась от него, другая делала вид, что и вовсе его не замечает. Джон схватил какого-то мужчину за плечо, задавая тот же вопрос, что и старику. — За содомией* их поймали! — брезгливо ответил мужчина, словно он выплёвывал эти слова. — И знаешь, кто поймал? Видишь того, высокого, — он указал пальцем на второго человека на эшафоте, которого Джон не знал. — Гевин Стэнли, живёт в соседнем доме от меня. Так его жена их и поймала! Представляешь, зашла с подругой к себе домой, а они там… того… Боже, бедная женщина! Такое увидеть! Потом она в суд пошла, не выдержала… Этот мужчина продолжал рассказывать, не упуская подробностей, но Джон не слушал. Поймали за содомией... Джон вдруг ощутил нехватку воздуха. В голове вился рой мыслей. У Бенедикта и этого Гевина были отношения. Их поймали. Их казнят. Его друга казнят за содомию! Нет, это не могло быть правдой! Джон взглянул на Раша. Тот выглядел ещё более худым, чем помнил его Лоуренс. Глаза его были красными, опухшими. И этот измученный, болезненный вид... Джону было страшно представлять, что тот пережил. Жутко подумать, что тот сейчас испытывает. Стыд, страх, печаль? Наверное, всё сразу. Лоуренс заметил, что Бенедикт кидает в сторону Гевина обеспокоенные взгляды. Длиной в секунду, не больше. Раш то и дело оборачивался на Стэнли. Гевин стоял нахмуренный, он дрожал, голова его всё время была повернута в сторону Бенедикта. На его лице отчётливо было выражено сожаление. Только сожаление. Только эта эмоция. И больше ничего. Мужчина с пергаментом в руках закончил зачитывать приговор. Другой человек накинул на шеи Раша и Стэнли петли и затянул их. Рядом с Джоном люди начали сыпать оскорблениями. Они выплевывали ругательства, неуместные шутки. Лоуренс стоял в центре этой человеческой ненависти. Растерянный, испуганный. Взгляд его был прикован к лицу старого друга. Бенедикт встретился глазами с Лоуренсом и застыл. Он узнал его. Раш быстро отвёл взгляд в сторону. Неужели он подумал, что Джон осуждает его, испытывает отвращение? Неужели он посчитал его частью этой разъяренной толпы? Им разрешалось сказать последние слова. Тихий голос Стэнли был едва слышен: — Мне жаль. Мне жаль. Он не смотрел на толпу. Гевин бросал короткие взгляды в сторону Раша, но даже с его глазами не мог встретиться. Сквозь гул толпы раздался голос Бенедикта: — Всё происходящее здесь — безумие и несправедливость! Вы судите нас, как воров и шпионов, презираете, будто мы убийцы и предатели родины, но мы никому не причинили ни боли, ни вреда. Мы — обычные люди! И тем не менее все вы, вы, лицемеры, ненавидите нас. Для вас мы — грешники. Мы — развратники. Мы — угроза вашему спокойному мироустройству, к которому вы так привыкли. Вы даже не хотите попросту закрыть глаза, вам надо уничтожить. Уничтожить всё, что вам хоть немного непонятно. К чёрту вас! — он стал размахивать связанными руками, пытаться двигаться, забыв о петле на шее. По раскрасневшимся щекам стекали слёзы, изо рта брызгала слюна, глаза налились кровью. — К чёрту, к чёрту вас всех! Лучше сдохнуть, чем дальше жить в этом гнилом, гнилом... Палач нажал на рычаг. Люки опустились. Тела дёргались в конвульсиях, но вскоре замерли. Кто-то рядом яростно произнёс: — Как таких уродов только земля носит? Вот бы действительно все они передохли, прямо как эти! Поток ругательств сыпался со всех сторон. Кто-то крестился, кто-то плевался, кто-то кричал. Все медленно стали расходиться. Но Джон не сдвинулся ни на дюйм. Он стоял, глядя на безжизненные тела Раша и Гевина, находясь в некой прострации. В голове был туман. Джон не слышал голос своего разума, всё вокруг словно замерло. Теперь не было слышно ни оскорблений, ни криков, ни шума улицы. Ничего. Звенящая пустота. Только мужчины, висящие в петлях, только белое худое лицо Бенедикта, который никогда больше не улыбнётся Джону. Кто-то встряхнул Джона за плечо. Лоуренс никак не отреагировал. Его начали трясти сильнее. Сквозь туман прорезался крик: — Ты чего тут стоишь? Все ушли давно. Всё! Не на что больше смотреть. Тоже уходи! Джон перевёл взгляд на мужчину. Того самого, который дёрнул за рычаг. Он привёл приговор в исполнение. От его руки умерли Раш и Гевин. — Совсем оглох, что ли? — вновь крикнул мужчина. — Прошу прощения, — пробормотал Джон. Его голос звучал совсем по-другому. Лоуренс с трудом мог понять, что это говорил он сам. — Я просто знал Бенедикта Раша. Он всегда был таким приятным человеком… У него могла быть длинная, счастливая жизнь. Даже не верится… Мужчина кивнул и отошёл от Лоуренса. Повернувшись к нему спиной и отойдя на пару шагов он кинул Джону через плечо: — Все они кажутся нормальными людьми. А потом оказываются такими педерастами… Слова, пропитанные желчью и отвращением. Пренебрежение сочилось отовсюду. От каждого прохожего. Ото всех. Джон наконец развернулся и пошёл прочь. Он забыл, зачем вообще приезжал в город. Да и теперь ему было всё равно. Он просто шёл. Шёл, не различая дороги. Начал идти быстрее, а затем и вовсе побежал. Ему было неважно, куда он бежит. Главное было убраться подальше от площади, от города, от людей. Дома, кареты, лошади — всё мелькало перед глазами, смешивалось в одну размыленную картинку. Ничего не видел. Ничего не слышал. Кажется, его едва не сбила повозка. Или ему это показалось? Плевать. Когда Лоуренс устал бежать, он завернул в ближайший проулок между домами, где его никто не увидел бы. Он прижался спиной к стене и попытался выровнять дыхание. Теперь он не мог убежать от собственных мыслей. Виселица, худое лицо Бенедикта, слёзы Гевина, палач, дергающий за рычаг, кричащая толпа и два бездыханных тела. Большинство этих людей даже не было знакомо с Рашем и Стэнли. Но они ненавидели их. Ненавидели с того самого момента, когда услышали, за что их осудили. Было всё равно, кто они такие: бастарды или законнорождённые, образованные или безграмотные, бродяги или богачи — плевать. На них висело клеймо содомитов, и это меняло всё. Именно такими их запомнят. Когда о них будут вспоминать, то рядом с их именами обязательно будут стоять слова «педерасты», «извращенцы» или «грешники». Конечно, если о них вообще кто-то будет вспоминать, а не предпочтёт забыть, как об изгоях общества, коими они и являлись. Джон был в смятении. Прямо сейчас у него на глазах казнили его друга. Человека, которого он знал много лет. Из-за небольшой неосторожности двое мужчин лишились жизни. Кровь стыла в жилах каждый раз, как Джон задумывался об этом. Лоуренс не знал, сколько времени прошло. Полчаса, час, два, а может и пара минут — но мысли его начали понемногу успокаиваться, хотя руки продолжали дрожать. Он понимал, что полностью бессилен в данной ситуации. Как он, один жалкий человек, может противостоять разъярённой толпе? Ничего. Лишь привлечёт к себе внимание и окажется в петле вслед за Рашем. Джону оставалось надеяться, что Бенедикт и Гевин теперь в лучшем месте. Далеко от всей ненависти этого большого мира.

***

Джон зашёл в церковь и сразу подошёл к алтарю. Упав на колени пред ним, он смиренно опустил голову и стал креститься. Вновь поднявшись, он сел на одну из скамей и стал ждать начала службы. Лоуренс всеми силами пытался вслушиваться в проповедь, но голова его была забита совершенно другими вещами. Джон всё делал, не задумываясь, ноги сами по себе вели его к причастию, губы сами произносили молитву, без каких-либо усилий со стороны Лоуренса. Но когда служба была окончена, он словно пробудился. Джон по своей воле подошёл к священнику, в надежде услышать от него ответ на мучающий вопрос. В надежде очистить свою голову от навязчивых мыслей. Лоуренс подошёл к пожилому человеку значительно ниже его. Джон знал его. Уже сколько лет он видел его в церкви. Слова медленно, но слетали с уст Лоуренса: — Отец, я пришёл к Вам за советом. Вы слышали о казни Бенедикта Раша и Гевина Стэнли?  — Слышал, — кивнул головой мужчина. Джон чувствовал, как кровь отлила от лица.  — Я был знаком с Бенедиктом. Мы были друзьями. Но я и понятия не имел, что... — он встряхнул головой и, прочистив горло, продолжил. — Я не знаю, что делать. Я- Я не могу принять, что он... Я просто…  — Тише, тише, — священник положил ладонь на плечо взволнованного Лоуренса. — Мы никогда не можем легко свыкнуться с мыслью о том, что наших близких больше нет. Но такова воля Провидения. Твой друг согрешил. Он ослушался слова Божьего и за это понёс наказание. Возможно, Господь хотел преподнести тебе таким образом урок: любое твоё дурное деяние будет вынесено на суд перед Всевышним. Джон застыл. Ему было больше нечего добавить. Он кивнул, не произнеся больше ни слова, и поспешил удалиться. Он не уходил, он сбегал из церкви. Хотел бы он забыть обо всём произошедшем и жить дальше в блаженном неведении. О многом он предпочёл бы не знать. Может, священник был прав? Лоуренс вспоминал тот день, и мурашки покрывали всё его тело. Словно само Проведение привело его в нужный час, в нужную минуту на площадь. Дыхание перехватывало, в голове звенели колокола. Джон чувствовал себя запертым в крошечной комнатке, откуда нельзя было выбраться, нельзя было сбежать от строгого взгляда, готового судить любой его неверный шаг.

***

Служанка поставила на стол последнее блюдо с праздничной индейкой и, поклонившись, покинула покои. Лоуренсы сели по разные стороны длинного дубового стола и приступили к ужину. Еды тут было уж слишком много для них двоих. В этом году они решили не посещать никаких пышных рождественских балов, а устроить скромный семейный вечер. Конечно же, на этом настоял Джон, и Генри в этот раз даже не стал противиться. Наверняка отцу самому в тягость все эти шумные торжества. За окном впервые за зиму пошел снег. Он был мелким, редким, это была вовсе не метель, даже лёгких порывов ветра не наблюдалось. Погода была на удивление мягкой. Не рождественское ли чудо? Обеденный зал был погружен в гнетущую тишину, которую разрезал лишь скрежет столовых приборов по фарфоровым тарелкам. Джон заводил разговоры на общие темы, чтобы хоть как-то скрасить этот совершенно не праздничный настрой. Однако вскоре и эти попытки оканчивались продолжительным молчанием. Громкий стук во входную дверь заставил обоих Лоуренсов вздрогнуть. — Мы разве ждём кого-то? — спросил удивлённый Генри. — Не думаю, — покачал головой Джон. — Я открою. Джон встал из-за стола и направился в прихожую, в то время как стук становился всё настойчивее. Повернув ключ два раза в замочной скважине, Лоуренс резко распахнул дверь. На пороге стоял рыжеволосый мужчина с дорожной сумкой на плече. Его треуголка и пальто были покрыты лёгким слоем снежинок. На лице его сияла улыбка — яркая, искренняя. — Неужели так и будешь держать меня на морозе! — ухмыльнулся Александр, стуча при этом зубами от холода. Лоуренс рассмеялся и заключил Гамильтона в объятья, прижимая ближе к себе. Холодный нос мужчины упирался Джону в шею, что заставило дернуться, но не разомкнуть рук. Ладони Александра в кожаных перчатках обхватили плечи Лоуренса в ответ. Вновь влажные медно-рыжие пряди щекотали лицо Джона, совсем как в день отъезда Гамильтона. И словно не было этих долгих месяцев, проведённых порознь друг от друга. Словно они так и стояли, не размыкая объятий.  — Мистер Гамильтон! — раздался рядом голос Генри. — Не знал, что Вы собираетесь нас посетить. С прибытием. Александр вмиг отдалился от Джона и снял шляпу, поклонившись хозяину дома.  — Добрый вечер, мистер Лоуренс. Сэр, сам я не планировал приезжать, но получил приглашение от Джона и просто не мог отказать в его просьбе. Генри посмотрел в сторону сына.  — Да, отец, я пригласил мистера Гамильтона на Рождество, — подтвердил Джон. — Забыл предупредить тебя. Ты же не возражаешь?  — Нет, ну что ты. Я всегда рад гостям в нашем доме, — улыбнулся старший Лоуренс. — Мистер Гамильтон, снимайте пальто и проходите к нам в зал. Генри покинул прихожую. Александр и Джон переглянулись и, словно прочитав мысли друг друга, вновь обнялись.  — Я рад, что ты приехал, — произнёс Лоуренс, на лице которого играла беспомощная улыбка.  — Я тоже, — прошептал в ответ Гамильтон.

***

Несмотря на то, что Джон получал письма от Александра каждую неделю и был в курсе его дел, у Александра был ещё целый арсенал нерассказанных историй. Гамильтон говорил про торговлю, политическую ситуацию в стране, судебные дела, чем заинтересовал Генри, который с нетерпением вступил в обсуждение. Внезапно для себя Джон обнаружил, что отец с удовольствием беседует с Александром. То, как легко Гамильтон располагает к себе людей, завораживало Лоуренса. Джону было интересно узнать, сколько же ещё человек поддались чарам этого поразительного человека.  — О! — вдруг посреди разговора вскрикнул Александр. — Совсем забыл! Мужчина вдруг поднялся с места и залез рукой во внутренний карман своего нежно-бирюзового кафтана. Он подошёл к Генри и протянул ему прямоугольный свёрток, завязанный бечевкой.  — Я безгранично благодарен Вам за оказанную помощь и лечение, — пояснил Александр, увидев непонимание на лице старшего Лоуренса, — а этими деньгами я желаю возместить хотя бы часть всех расходов и хлопот, которые Вам доставил. Прошу, примите их в качестве моей благодарности. Лицо Джона вытянулось в удивлении, наблюдая за сценой. Только он открыл рот, как Генри взял свёрток из рук Гамильтона со словами:  — Для нас честь помочь столь прекрасному джентльмену. Александр улыбнулся, поклонился и вернулся на своё место рядом с Джоном. Лоуренс наклонился к Гамильтону, прошептав:  — В этом не было совершенно никакой необходимости, — в голосе его был упрёк. Александр невозмутимо ответил:  — Поэтому деньги я предлагал не тебе. Он быстро развернулся и продолжил разговор с Генри.

***

Время близилось к полуночи. Генри встал из-за стола, сказав:  — Я сегодня сильно устал. Думаю, я оставлю вас. — Стоя в дверях, он добавил, — С Рождеством. В камине раздавался треск догорающих дров. На столе стояло множество тарелок с совершенно нетронутыми блюдами на них, непонятно с какой целью поставленными для столь маленькой компании. На улице всё так же шёл снег, медленно укрывающий землю. Александр повернулся всем телом к Джону.  — Мы так и будем здесь сидеть? — с нетерпением спросил он.  — Тебя что-то не устраивает? — улыбнулся Лоуренс.  — В твоей компании я вряд ли могу на что-то жаловаться, но всё же, — мужчина подскочил со стула и потянул Джона за руку, настаивая последовать его примеру. — Мне надоело сидеть на одном месте.  — Ты хочешь прогуляться? На улице? — приподнял одну бровь Лоуренс.  — А почему бы и нет? — ухмыльнулся Александр. — Или у тебя есть другие идеи?  — Я был бы не против посидеть в помещении, у горящего камина, а не слоняться в мороз снаружи.  — О, да ладно, Джон! Мы ненадолго, обещаю, — Гамильтон был похож на ребёнка, уговаривающего родителей ещё немного поиграть. Он при этом всё ещё держал руку Лоуренса в своей. — Мы уйдём сразу же, как ты пожелаешь. Джон рассмеялся и встал со стула.  — Ладно уж, идём. На лице Александра появилась победная улыбка. Последовав в прихожую, они быстро оделись и вышли на улицу. Ветра не было, однако мороз был очень ощутим. Джон вмиг покрылся мурашками, покинув согретый каминным пламенем дом. Александр сделал несколько шагов вперед.  — Идём? — спросил он, слегка повернув голову.  — Идём, — вздохнул Лоуренс. Они медленно шли сквозь сад по тропинке, которую теперь было сложно увидеть под покровом снега. Сквозь тучи пробивался слабый лунный свет, которого не хватало для хорошего обзора. Редкие снежинки падали на пальто Лоуренса и вмиг таяли, оставляя после себя мокрое пятнышко. Где-то вдали в одном из домов раздавалась музыка, нарушая зимнюю идиллию с её мёртвой тишиной. Люди веселились, праздновали. Джон не хотел шумного веселья. Джон хотел спокойствия. Они бы так и шли молча, если бы Гамильтон не начал разговор:  — Я только о себе весь вечер и говорил, а про твои дела совершенно ничего не знаю, — Александр посмотрел на Лоуренса. — Расскажи что-нибудь  — Чего же ты обо мне не знаешь? — ухмыльнулся он. — Всё как обычно. Ничего нового. Совершенно.  — Так не может быть, — покачал головой Гамильтон. — Ты ведь так и не рассказал про мисс Мэннинг! Как она? Как ваша вторая встреча?  — О, она чудесная девушка, — улыбнулся Джон. — Мы с Мартой прекрасно общаемся, она интересный собеседник. Я и не мог предположить, что дружба с ней окажется для меня столь приятной. Александр рассмеялся. Джон в недоумении взглянул на него.  — Что показалось тебе таким смешным?  — Ты так хорошо отзываешься об этой девушке, расхваливаешь её, говоришь о ней только в добром ключе. Но при этом ты безумно противишься даже мысли женитьбы на ней. Супруга из неё получилась бы прекрасная, судя по твоим рассказам. И внешне она хороша. Вам было бы о чём поговорить, ты не скучал бы с ней. Может тебе всё же стоит приглядеться к Марте? Взглянуть на неё не как на друга, а как на женщину? Джон нахмурился.  — Боюсь, это совершенно исключено, Александр.  — Почему же? — воскликнул мужчина.  — Я не заинтересован в браке с женщиной, — холодно ответил Лоуренс.  — Ну, я не только о браке говорю, — усмехнулся Гамильтон. — В моей жизни было множество отношений с девушками. Однако посмотри на меня! Я всё ещё ни разу не был женат! Я не гоню тебя к алтарю с мисс Мэннинг, просто говорю, что ты мог попробовать пообщаться с ней немного в ином ключе…  — Довольно! — вскрикнул Джон и внезапно остановился. Гамильтон застыл рядом с ним. Руки Лоуренса были плотно сжаты в кулаки, щёки были красными то ли от мороза, то ли от напряжения. Он глубоко вдохнул и произнёс, — Александр, я ценю твою заботу, но тут она совсем не к месту.  — Почему, Джон? — спросил Гамильтон, явно удивлённый поведением Лоуренса.  — Я не заинтересован в отношениях с женщинами вообще, — Джон поджал губы и отвернул голову, чтобы не смотреть на Александра. Наступило молчание. Гамильтон в упор смотрел на Лоуренса, опустившего взгляд и тяжело дышащего. Джон закрыл глаза, собираясь с мыслями и со страхом ожидая, что же скажет его друг. Александр прочистил горло.  — Совсем? — осторожно произнёс Гамильтон.  — Совсем, — так же осторожно ответил Джон. Гамильтон отвёл взгляд и кивнул:  — Думаю, я понимаю. Прости, что причинил неудобства.  — Ничего, это ничего, — Джон сдвинулся с места и продолжил идти. — И ты прости. Не стоило кричать. Александр слегка улыбнулся и последовал за ним. Было спокойно просто шагать по заснеженной тропе, в тишине, только вдвоём. Джон хотел бы продлить этот момент полного умиротворения. Они давно вышли за территорию участка Лоуренсов, пробираясь теперь сквозь лес, что был рядом с домом. Тут было мрачно, ещё темнее из-за деревьев, заслоняющих и без того тусклый свет луны. Однако Лоуренсу нравилось здесь находится. Он часто гулял здесь ребенком с друзьями. Было это днём, конечно же, но даже сейчас в темноте он легко мог вспомнить дорогу, вдоль которой столько раз проходил мальчишкой. Джон хорошо помнил все игры, в которые играл здесь зимой. Тёплые воспоминания из детства согревали в эту морозную ночь. Покрытые снегом ветви низко опускались, почти касаясь голов. Джон вдруг ухмыльнулся и дёрнул за одну из них. Весь снег с дерева оказался на головах Лоуренса и Гамильтона. Александр сначала удивился, но вскоре рассмеялся и последовал примеру Джона, дёрнув за ветвь. Лоуренс потянул ещё одну — Гамильтон за ним. Они, словно мальчишки, вдруг сорвались с места и побежали наперегонки, задевая руками деревья, засыпая друг друга снегом и смеясь громко, беспечно, ведь никого рядом не было. У них больше не было возможностей вести себя так же беззаботно, как сейчас. Детство давно прошло, настали взрослые будни, где нет места ребячеству. Казалось, что взросление отобрало не только игры и беззаботность, но ещё и любопытство, наивность и искренность. Рутиной и обязанностью стало исполнение социальных ролей, от которых нельзя отклониться ни на дюйм, в страхе получить порицание. И в эти роли никоим образом нельзя было втиснуть даже пару минут мальчишечьего безрассудства. Но в это холодное Рождество, в это короткое мгновение свободы не было страха быть неправильным, поступить глупо или не соответствовать ожиданиям. Они делали то, что говорило сознание, то, о чём думали и что хотели. И тогда именно это было правильным. Они бежали всё глубже в лес, как вдруг Александр резко остановился, а догонявший его Джон врезался ему прямо в спину. — В чём дело? — спросил Лоуренс, всё ещё сохраняя на лице широкую улыбку. — Смотри, — мужчина указал рукой на замёрзший пруд в метре от них. Джон встал рядом с Александром. — Жаль, что коньков нет, — вздохнул Лоуренс. — Они нам не нужны, — улыбнулся Гамильтон и, взяв в свою руку запястье Джона, направился к пруду. — Думаешь лёд выдержит нас двоих? — смеялся Лоуренс, послушно следовавший за Александром. — Я в этом уверен. Гамильтон отпустил руку Джона и аккуратно ступил на лёд одной ногой. Постучав ею пару раз по скользкой поверхности, он сделал ещё один шаг второй ногой. Александр сделал несколько осторожных движений, широко расставив руки в сторону и прокатился на пару футов вперёд. Затем он оттолкнулся одной ногой, потом второй и уже уверенно скользил по льду. — Джон! — воскликнул он. — Иди ко мне! Лоуренс рассмеялся и так же аккуратно ступил на лёд. Он делал мелкие шаги, расставляя руки для баланса, но вдруг Александр оказался рядом с ним и, взяв его ладони в свои, покатил за собой. Джон пошатнулся и был близок к падению, но Гамильтону удалось удержать его, придерживая на предплечья. Оба они смеялись, лица были красные, мороз совсем не ощущался. Джон чувствовал себя совершенно беззаботно и легко, как будто ему вновь десять и он сбегает с уроков скрипки, чтобы покататься с друзьями. Лишь один вопрос был в этот момент в голове Лоуренса: что послужило поводом для такого их с Гамильтоном веселья? Была ли эта долгожданная встреча спустя месяцы разлуки или же вино, выпитое за праздничным ужином? Джону было уже не важно. Александр внезапно упал, неудачно ступив при повороте. Джон поспешил к нему с ухмылкой на лице и протянул руку, чтобы помочь другу. Гамильтон ответил такой же ухмылкой и взялся за локоть Лоуренса. Только Джон хотел поднять его, как Александр потянул на себя руку Лоуренса и тот оказался лежать на льду рядом с Гамильтоном. Александр рассмеялся и лег на спину, закинув руки за голову. Джон находился в том же положении по бок от него. Над их головами было бескрайнее тёмное небо, на котором не было видно ни одной звёзды. Джону нравилась эта ночь. Не только из-за человека, что находился рядом с ним, но и из-за чудесной погоды, что выпала на этот праздник. Она холодная, но не слишком, снег идёт, но не доставляет неудобства. Идеальный зимний вечер. Идеальная компания. Идеальное Рождество. Джон и Александр синхронно повернули голову в сторону друг друга, что вызвало у них новый приступ смеха. Улыбка Гамильтона была такой тёплой, искренней, живой. Человек перед Джоном сразу менялся. Всё его лицо вмиг преображалось, загораясь новыми красками. На худых щеках выступали яркие ямочки, придававшие Александру детские, нежные черты. Глаза прищуривались, а в их уголках появлялись еле заметные морщинки. Длинные ресницы Александра были покрыты снежинками, которые всё никак не таяли. Волосы растрепались от долгого бега и теперь совершенно не были похожи на аккуратную косу, над которой, Джон был готов поспорить, Гамильтон трудился не менее получаса. Лоуренс готов был лежать на льду, позволять снегу падать прямо на лицо, только чтобы смотреть на Александра. Только чтобы эта ночь не кончалась. Гамильтон смотрел прямо в глаза Джону. Взгляд этот был приятным, тёплым, словно солнце. От него становилось легко и спокойно, как будто эти глаза способны защитить от всех невзгод мира. Александр резко повернулся и встал на ноги, протягивая руку Джону.  — Я замёрз. Идём обратно? Лоуренс кивнул и, взявшись за руку Гамильтона, поднялся, пытаясь скрыть с лица разочарование из-за окончания этого момента. Возвращались они по той же дороге, медленно растягивая свои шаги, обсуждая незначительные вещи. Александр покачивался из стороны в сторону, словно двигался в такт мелодии, что играла у него в голове. Лоуренс мог только гадать, что происходит внутри этого прекрасного разума.  — Пойдём в мою комнату, там есть камин, — сказал Джон, когда они переступили порог дома. Гамильтон согласился. Поднявшись по лестнице и зайдя в покои, Джон сразу зажёг несколько свечей, озаряя помещение тусклым светом. Александр робко стоял в дверях, прижимая скрещенные на груди руки, стараясь хоть немного согреться.  — Садись, — Лоуренс указал рукой на кровать. Гамильтон послушно сел, пока Джон начал рыскать в шкафу в поисках одеял. Александр быстро растирал ладони и с любопытством заглядывал за спину Лоуренса, рассматривая содержимое шкафа.  — Это что, скрипка? — радостно воскликнул Гамильтон. Джон дёрнулся, обернувшись на мужчину, а потом обратно на шкаф. В самом низу стояла скрипка, давно оставленная там Лоуренсом в надежде больше никогда не прикасаться к этому чёртовому инструменту. Джон молча достал одеяло и протянул его Александру.  — Ты играешь на скрипке? — улыбался Гамильтон, накрывая ноги.  — Играл, — коротко ответил Лоуренс, присев перед камином, чтобы его разжечь.  — Что значит играл? Почему сейчас не играешь? Лоуренс решил отмалчиваться.  — Джон, прошу, сыграй что-нибудь! — Александр закутался в одеяло и сел рядом с камином, чтобы смотреть прямо в лицо другу.  — Я отвратительно играю, поверь, — улыбнулся Джон. Пламя в камине загорелось и Лоуренс поднялся на ноги, а Гамильтон вместе с ним.  — Давай я сам решу, отвратительно ты играешь или нет! — не унимался мужчина, преграждая дорогу Джону. Лоуренс хотел обойти Александра, но тот перемещался из стороны в сторону, не давая никакого проходу. Джон рассмеялся от глупости всего этого, а Гамильтон вместе с ним.  — Пожалуйста! — умолял он.  — Ни за что, Александр, — качал головой Лоуренс.  — Прошу!  — Нет.  — Умоляю, Джон!  — Ты слышал мой ответ, — Лоуренс чувствовал себя строгим родителем, отказывающим ребёнку в сладостях.  — Ах так! — театрально вскрикнул Александр, скрестив руки на груди. — Я проделал весь этот путь от Нью-Йорка, так долго сюда ехал, чтобы провести этот день с тобой, а ты отказываешь мне в столь маленькой просьбе! Лицо Джона вмиг переменилось.  — Этот день? Ты приехал всего на один день? — голос Лоуренса был пропитан огорчением.  — Да, — тихо ответил Гамильтон.  — Всего один день! Это так мало! — расстроенный Джон сел на кровать, обессилено опустив руки на колени.  — Я чудом даже сегодня вырвался, — Александр сел рядом с Лоуренсом. — Я бы тоже хотел провести больше времени с тобой, но моя работа отнимает абсолютно всё время. Я иногда настолько занят, что поесть забываю, — улыбнулся он.  — Я понимаю это, Александр. Я ни в коем случае не виню тебя. Просто… — Джон вздохнул, не зная какие слова подобрать. — Это печально, что мы так редко видимся. Хотел бы я, чтобы было по-другому.  — Приезжай в Нью-Йорк, — улыбнулся Гамильтон, но спустя мгновение его лицо стало серьёзным. — Тебя же здесь ничего не держит. Приезжай в Нью-Йорк!  — Как гость или…  — Приезжай туда работать, — Александр вдруг весь засветился. — Я с лёгкостью пристрою тебя к нам в контору. Жить будешь у меня. Я сейчас арендую квартиру. Она небольшая, но нам двоим хватит места. Голова Джона шла кругом от этих мыслей. Новые возможности, новые люди, новая работа, новый город. Каждый день он будет проводить рядом с Гамильтоном. Видеть его лицо утром, проводить вечера за разговором с ним. Так необычно было думать об этом, что в реальность данного предложения верилось с трудом. Лоуренс вдруг рассмеялся. Александр ожидающе смотрел на него:  — Так что?  — Ты правда предлагаешь мне переехать в Нью-Йорк с тобой? — даже произносить это было странно.  — Конечно, — улыбнулся Гамильтон. Эта улыбка вызывала греющее чувство в груди Джона. Ответ не заставил себя долго ждать.  — Хорошо. Довольный исходом Александр тут же поспешил обнять Лоуренса. Его ледяные руки заставляли тело Джона покрываться мурашками. В комнате было холодно, Лоуренс весь дрожал, но всё это его совершенно не волновало. В этот момент он был рад. По-настоящему рад.  — А твой отец? — вдруг спросил Александр. — Он не будет против твоего отъезда?  — Уверен, что нет. Из-за этого можешь не волноваться.  — Ты успеешь собрать вещи до утра? Я собирался выезжать в девять часов.  — Думаю, я успею, — улыбался Джон. Лоуренс с трудом верил в происходящее. Всё случилось так быстро, спонтанно. Словно это был сон. О, как бы Джон не хотел, чтобы всё это было сном! Теперь он был весь был в предвкушении. Перед ним открывались совершенно новые дороги. Совершенно новая жизнь. Новая жизнь, в которой рядом находится Александр Гамильтон.