***
Джон замотал собранный снег в случайно найденный кусок ткани, приложил его к челюсти Гамильтона, сидя рядом с ним на диване. Александр сразу же поёжился от холода и возмутился: — Джон, я не ребёнок, чтобы за мной ухаживали, — недовольно бурчал он. — Ты сюда не в качестве моей няньки приехал. Я и сам в состоянии подержать снег у лица. — А бормочешь прямо как ребёнок, — усмехнулся Лоуренс. — Александр, попытайся расслабиться хотя бы на минуту и ни о чём не думать. — Разве сейчас этот снег уже не бесполезен? Он же давно меня ударил. — В первые сутки ещё может помочь. Синяк, конечно, полностью не исчезнет, но зато болеть будет меньше и быстрее пройдёт. — После всех недугов, с которыми ты помогал мне бороться, я начинаю убеждаться, что врач из тебя вышел бы превосходный, — уголки его губ слегка приподнялись. Лоуренс грустно улыбнулся. Их взгляды пересеклись, но спустя мгновение Джон поджал губы и приковал своё внимание к синяку Гамильтона. Лицо Александра так же стало серьёзнее, а глаза рассматривали непримечательный пейзаж за окном. — У нас впереди ещё два выходных, не считая этого. В новый год контора не работает. Зато после него дел там хоть отбавляй, — произнёс Гамильтон. — Может у тебя есть идеи, как нам провести время и не зачахнуть от безделья и скуки? — Я думал, что насчёт весёлого времяпровождения следует к тебе обращаться, — хмыкнул он, сменяя растаявший снег. — Я хотел услышать, что интересно именно тебе, — Александр заправил выбившуюся из причёски прядь за ухо. — Проще будет начать с того, что мне совершенно не интересно. — И что же это? — В первую очередь балы, званые ужины и прочие светские посиделки. За свою жизнь я посетил их столько, что при одном только упоминании о них меня выворачивает наизнанку. — Твоё дело, — пожал плечами Александр. — Лично я всегда любил такие мероприятия. — И за какие же качества? — Там всегда бывают какие-нибудь богачи со связями, с которыми полезно заводить знакомства. Я понимаю, что для тебя это не играет никакой роли, но в моём положении это необходимость, — он пожал плечами. — К тому же вместе с этими людьми часто приходят их жёны, сыновья и, конечно же, дочери. Всегда есть хотя бы одна девушка, которую приводят на бал с одной целью — отыскать ей достойного будущего супруга. Если повезёт, то можешь стать зятем почётного генерала и жить, не зная забот о деньгах. Лоуренс взглянул на него исподлобья. — Везло тебе в обольщении таких дам? — И не раз, — усмехнулся он. Джон был уверен, что слышал гордость в его голосе. — Но я никогда не доводил дело до женитьбы. Ведь зачем мне это? Разве что в случае с Китти я хотел сделать предложение. Вот только не успел. На мгновение в глазах его промелькнула явная печаль, но он быстро скрыл её. — Прости, я немного увлёкся. Я помню о твоей неприязни к разговорам о женитьбе и этому всему, — он замолчал на мгновение. — Таверны и пабы, как я понимаю, тоже отметаются? По крайней мере на ближайшую неделю? — Именно, — кивнул Джон, который до сих пор ощущал головокружение. Если он продолжит в том же темпе вливать в себя литры спиртного, то организм его такой нагрузки долго не выдержит. Особенно учитывая, что опыт в распивании алкоголя у него не такой богатый, как у Гамильтона. — И из чего же остаётся выбирать? — поддерживая одной рукой голову, задумался Александр. Вдруг на губах его засияла глупая улыбка, — Разве что домашний новогодний ужин и тихие посиделки у камина за прочтением старых книг, — Гамильтон задействовал свою яркую жестикуляцию. — Как пожилая семейная пара, — ухмыльнулся Джон. Александр засмеялся: — По крайней мере, таким образом новогоднюю ночь я ни разу не проводил. — У тебя не бывало семейных ужинов? — удивился Джон. Гамильтон покачал головой: — Не доводилось стать частью данных празднеств. Лоуренс прочистил горло и обдумывал каждое слово, пытаясь никак не задеть Гамильтона. — Так… Вы с матерью никогда не ужинали вместе в новый год? Александр устремил взгляд на столик перед ним. — Нет, — холодно ответил он. — Её никогда не бывало дома в это время. И в ближайшие дни она тоже не появлялась, — Гамильтон тяжело сглотнул. Джон не смог сдержаться и всё же задал вопрос: — А где… тогда она была? Александр повернулся в сторону Джона. Брови его были сдвинуты к переносице, а лицо мрачнее тучи. Лазурные глаза потемнели и приобрели полуночно-синий оттенок. Гамильтон в следующее мгновение изобразил на своём лице полное равнодушие и, словно произносил дежурную фразу, ответил: — Шлялась по тавернам и пабам, где раздвигала ноги перед низшим сбродом, который ей платил за это. Зарабатывала нам на хлеб, так сказать, — Александр избавился от руки Джона у своего лица и мгновенно подскочил с дивана и направился к окну. — В новый год, понимаешь ли, никто не хочет быть одиноким. Поэтому клиентов у неё больше, а следовательно, и больший заработок. Каждое слово он произносил с полнейшим безразличием, как заученный текст, как будто сказанное не вызывает в нём никаких эмоций. Джон прекрасно видел, что это не так. Александр скрестил руки на груди и прикусил губу. Он нервно отбивал правой ногой известный ему одному ритм, уставившись на серый проулок и таких же серых людей, бегающих по ровным кирпичикам брусчатки, словно муравьи по идеально спланированным проходам муравейника. Джон положил в миску оставшийся лёд, вытер руки и медленно поднялся с дивана. Он почти подкрадывался к Гамильтону, опасаясь, что даже малейший скрип пола вызовет в нём непредсказуемую реакцию. Лоуренс подошёл прямо к нему, но Александр даже не смотрел в его сторону. — Мало того, что бастард, так ещё сын шлюхи, — прыснул Гамильтон. Лицо его изображало ухмылку, но слова были пропитаны горечью. Горечью обиды и беспомощности, ведь изменить он ничего не мог. Джон положил руку на плечо Гамильтона, стоя за его спиной, и устремил свой взгляд на небо за окном, затянутое тучами. Он не имел и малейшей идеи, что сказать сейчас Александру, как успокоить его, поддержать. И он ненавидел себя за это. — И не противно тебе находится рядом со мной, зная о моём скудном происхождении? — спросил Гамильтон. — Почему это вообще должно меня волновать? — Хотя бы потому, что твоё собственное происхождению куда благороднее моего собственного, — спокойно продолжал он. — Так что, противно? — Ни капли. Потому что мне плевать. И потому что это совершенно не важно. — Неужели? — всё таким же отстранённым голосом говорил Гамильтон. — Может тебе это и не важно, но мне от этого не уйти. Это часть меня. И мне мерзко от знания того, кем была моя мать. — Но ты же всё равно её любил. Джон почувствовал, как Александр дёрнулся всем телом. — Ты до сих пор её любишь, — продолжил Лоуренс. — Я очень мало о ней знаю, но я уверен, что она была хорошей женщиной. И плевать, чем она занималась. Гамильтон молчал. Он не возражал словам Джона, потому что это была чистейшая правда. Лоуренс знал это. Но Александр не собирался признавать его правоту вслух. Не мог. И это было ожидаемо. Они оба продолжали стоять у окна, разглядывая непримечательный пейзаж. Рука Джона всё так же лежала на плече Александра. Он не спешил её убирать. Не хотел этого. Точно так же, как не желал этого Гамильтон. Погода начала неторопливо меняться. Небо становилось всё мрачнее и мрачнее. Поднявшийся ветер безжалостно раскачивал ветви немногочисленных деревьев, срывал шляпы с голов мужчин и заставлял падающий снег больно колоть лица прохожих. Плотные вихри кружились в воздухе, не давая возможности видеть и на метр впереди себя. Каждый человек, которому не посчастливилось выйти в этот час на улицу, спешил скорее оказаться в стенах ближайшего здания, которое скроет его от ужасной метели. — Похоже, сегодня мы с тобой заперты в этой квартире, — задумчиво протянул Гамильтон. Холод проник и в апартаменты. Стёкла окон были расписаны морозными узорами, а ледяной воздух проскальзывал в помещение через щели в рамах. Дрожь пробежала по телу Джона. Решение зажечь огонь было принято незамедлительно. Лоуренс медленно отошёл от Гамильтона и направился к камину. Последние угли окончательно потухли, рядом находились свежие дрова, но Джон не видел ничего, чем можно было их поджечь. — Где у тебя находятся спички? — спросил он. — Я не спичками камин разжигаю, — пожал плечами Александр, поворачиваясь к Джону. — Почему? — Я для этого кремень использую. А спичками зажигаю только свечи. — Но ведь со спичками это намного удобнее и быстрее делать, — удивился Лоуренс. — Это лишние расходы, а мне они не нужны, — просто ответил Александр, подходя к камину. Для Джона это было странным. Спички совершенно не казались ему предметом, покупкой которого можно было пренебречь для экономии средств. Но вот для Гамильтона даже эти копейки представляли ценность. — Ты никогда не разжигал огонь кремнем? — спросил Александр. Джон покачал головой. Гамильтон лишь улыбнулся и быстро вышел из комнаты. Когда он вернулся, в руках была пара бумаг, а с камина он взял два чёрных гладких камня непонятной формы. Александр присел на колени и принялся укладывать полена с бумагами. Это были его рисунки, скорее всего неудачные. Джон с любопытством разглядывал их. На одном листке, который Гамильтон взял в руки, он увидел набросок девушки. Она была красивой, с мягкими чертами, распущенными волосами и доброй улыбкой. Больше Джон не успел увидеть, так как рисунок оказался брошен в разгорающийся огонь. На следующем листке была эта же девушка, в той же позе, вот только этот рисунок был выполнен красками. Теперь Джон видел, что волосы её имеют светлый, блондинистый оттенок, совсем как у него самого. Совершенно не трудно было догадаться, кого изобразил Гамильтон. — Это ведь Китти, верно? — спросил он ещё до того, как рисунок оказался в камине. Александр удивлённо взглянул на него, затем на лист в своей руке. Брови его нахмурились, он кивнул. — Зачем же ты тогда сжигаешь это? — произнёс Джон, когда и второе изображение окутало пламя. — Потому что мне оно ни к чему. — Почему? Разве ты не хочешь оставить воспоминаний о ней? — А какой в них смысл, если они причиняют лишь боль? Джон промолчал. Слова Александра засели в его голове. Гамильтон хотел забыть. Лоуренс тоже хотел забыть. О, он желал этого больше всего на свете. Как счастлив он стал бы, если бы каждый день его не преследовали пожирающие мысли о разбитом сердце, отвергнутых чувствах и колющих словах, вырвавшихся из уст в гневе. Как просто всё было бы, если бы он мог стереть из памяти это лицо, эти волосы, губы и это тело. Джон отдал бы что угодно, только бы забыть. Закончив с камином, Александр сел в кресло, что было рядом с окном. Лоуренс остался стоять на том же месте. — Джон, — окликнул его Гамильтон, на губах которого теперь играла улыбка, — не откажешь ли ты в просьбе почитать для меня? — Конечно, — ответил он. — Какую книгу? — На твоё усмотрение. Выбери любую из тех, что у меня в комнате, на самой нижней полке. Лоуренс кивнул и направился в спальню Александра. Подойдя к полке, он провёл пальцем по корешкам книг, плотно стоявшим рядом друг с другом. Пыли не было ни на одной из них. Каждую из этих книг Джон читал. На этой полке Александр собрал самые известные рассказы, классику. Взгляд Лоуренса упал на «Илиаду» в английском переводе. Именно её он и выбрал. Вернувшись в гостиную, Лоуренс сел на диван и открыл перед собой книгу. — Я взял «Илиаду». — Обожал её в детстве, — Александр улыбнулся. — Начни с песни шестнадцатой, а не с начала. Джон кивнул и прочистил горло. Он пролистал до «Патроклии» и принялся читать вслух. Александр внимательно слушал и смотрел на него, опираясь рукой на подлокотник кресла. Перелистывая каждую страницу, Джон на мгновение бросал свой взгляд на Гамильтона, но сразу же отводил взгляд. В комнате становилось всё холоднее и холоднее, несмотря на горящий камин. Метель на улице не унималась, а становилась всё сильнее и суровей. Вечерело, и гостиная погружалась во мрак, поэтому Джону пришлось зажечь свечу рядом с собой. Треск поленьев в камине, свист ветра за окном, слабый свет свечи и мягкий голос Лоуренса окутали помещение, давая чувство спокойствия, умиротворённости. Александру казалось, что эта гостиная — самое безопасное место на земле. В голову приходили только хорошие мысли, плохие уходили на дальний план, а то и вовсе исчезали. Гамильтон сам не замечал, что с губ его не сходила улыбка. В груди горело непонятное новое чувство, которое он не мог описать и объяснить. Хотя, возможно, оно не новое. Он просто о нём забыл уже десяток лет назад. — С окна дует, — перебил Гамильтон чтение Джона и перебрался на диван. Александр сел рядом с ним, почти впритык, но никто не был против. Он следил за строчками в книге, которые читал Джон, и продолжал вслушиваться в его размеренный, глубокий голос. Спустя какое-то время он положил голову на плечо Лоуренса. Джон притворился, что даже не заметил этого и продолжил читать, как ни в чём не бывало. Они долго находились в таком положении. Александр почти не двигался, и Лоуренс даже подумал, что тот уснул. Но на самом деле он продолжал следить слово за словом, предложение за предложением, не отставая от Джона. — Ты не устал? — спросил Гамильтон, когда в голосе Лоуренса начала слышаться хрипота. — Немного, — ответил он и сразу же продолжил читать. Александр поднял свою голову с плеча Джона и посмотрел на него. Гамильтон прикоснулся рукой к его щеке и повернул к себе, отвлекая от книги. Он улыбнулся, наклонился вперёд и накрыл своими губами губы Лоуренса. Джон вздрогнул и спустя пару секунд отскочил от него, словно обжёгся. — Прости, — хрипло произнёс он и поднялся с дивана. — Что не так, Джон? — непонимающе спросил Александр. Лоуренс медленно подошёл к камину и скрестил руки на груди. — Тебе… Тебе не кажется, что всё это чересчур… чересчур быстро? — запинаясь пролепетал Джон, глядя на алые языки пламени. — Быстро? — переспросил мужчина и сразу же затих. Он подошёл к Лоуренсу, глядя прямо на него. — Джон, — медленно, робко начал Гамильтон, — я ни на чём не настаиваю, если ты подумал… — Нет, нет! — перебил он. — У меня и в мыслях не было, не переживай. — То есть дело в поцелуях? Ты не желаешь, чтобы я тебя целовал? Тебе неприятно? — продолжал Гамильтон. — Нет, вовсе нет, Александр. — Так ты хочешь, чтобы я тебя целовал? — Хочу, — он чувствовал, как щёки его краснеют. — Тогда я не понимаю, — покачал головой Гамильтон. — Ты не против поцелуев, но говоришь, что всё слишком «быстро». Он замолчал на мгновение. — Значит дело не в этом, — быстро догадался Александр. — Джон, какова причина на самом деле? Лоуренс отвёл взгляд в сторону и закусил губу. Гамильтон сделал шаг к нему. — Скажи мне. Пожалуйста. Он тяжело вздохнул. Глаза его были прикованы к старому деревянному полу, голос звучал ниже, чем обычно: — Это неправильно, Александр. И ты это знаешь. Гамильтон, кажется, даже не удивился его словам. Лицо осталось совершенно невозмутимо. — Ты сам считаешь это неправильным? — спросил он. Джон, словно не услышал вопроса, произнёс: — Людей судят, казнят. Церковь считает грехом. Все вокруг осуждают… — А ты сам осуждаешь? — прервал его Александр. — Ты осуждаешь меня? Лоуренс поднял на него глаза, полные удивления. Он уверенно ответил: — Нет, — он внимательно смотрел на Гамильтона. — Но другие нас осудят, не примут. Поэтому лучше всё пресечь на корню, пока это не зашло слишком далеко. — Джон, — Александр подошёл к нему совсем близко, взяв его руки в свои. Его пальцы крепко сжимали ладони Лоуренса, а светящиеся глаза завораживающе смотрели прямо ему в душу, — Джон, мне плевать, что скажут другие. Другие постоянно что-то говорят! Но в нашем случае, никто ничего даже не скажет. Потому что никто не будет знать. Всё, что происходит в этих стенах, в этой квартире, всё останется между нами. Он поднёс руки Лоуренса к своему лицу и поцеловал их. Джон вздрогнул, почувствовав прикосновение тёплых губ Александра к своим замёрзшим пальцам. — Это опасно, ты же понимаешь, — прошептал Лоуренс. — Что за жизнь без риска? — на губах заиграла ухмылка. Лицо Джона оставалось серьёзным. Его глаза блуждали по острым скулам Александра, угловатому подбородку, широкому лбу, густым бровям, рыжим кудрям, выбившимся из причёски. Он был прекрасен. Лоуренс повторял это из раза в раз. Из раза в раз он говорил это себе и в следующее же мгновение проклинал за слабость, что так быстро поддался, так быстро утонул в этом человеке. Проиграл битву, даже не успев поднять оружия. Александр долго простоял, держа его руки, не отпуская ни на секунду, словно Джон мог в любой момент сбежать. Со слабой улыбкой на тонких губах, он произнёс: — Я не собираюсь тебя торопить, склонять и тем более принуждать. Я не хочу, чтобы ты потом жалел о чём-либо, — он наконец выпустил ладони Лоуренса из своих и отошёл на пару шагов. — Джон, только скажи мне сразу, если ты не захочешь видеть меня рядом с собой. Скажи, чтобы не тратить ни моё, ни твоё время. Лоуренс остался стоять на том же месте, словно прикованный, а Александр направился к двери. — Куда ты? — спросил Джон. — Работать. Надо завершить пару статей для газеты. Хлопнула дверь и Лоуренс остался стоять совершенно один в пронизанной холодом комнате. Строчка за строчкой, абзац за абзацем, страница за страницей — и Джон провёл весь вечер за прочтением «Илиады». Вот только прочитал он всего ничего, так как одно предложение мог перечитывать раза по три, прежде чем полностью его понять. Голова была забита мыслями не о чтении. «Не надо влюбляться, чтобы потом остаться с разбитым сердцем. Забудь об этом и со временем чувства улягутся.» — твердил один голос. «Зачем упускать возможность, раз уж она появилась? И, как сказал Александр, всё будет хорошо, никто не узнает. В прошлый же раз никто не узнал, так почему сейчас что-то должно пойти не так?» — возражал другой. «Это грех. Грех! Почему ты не можешь быть нормальным, как все остальные? Почему ты ненормальный?» — кричал третий. Как бы сильно Лоуренс того ни хотел, но сбежать от своих собственных мыслей не представлялось возможным. Он уже который час просто лежал на этом жутко неудобном диване, согнув ноги в коленях, глядя на осыпавшийся потолок и пытаясь понять, что же ему делать. Неизвестность и неопределённость пугали его. И в то же время он понимал, что эти бесконечные размышления не принесут никакой пользы. Когда его часы показывали полдвенадцатого, Джон решил, что, возможно, решение придёт к нему утром. В любом случае, сейчас он ужасно устал, и разум его окончательно отказывался продолжать обдумывать один и тот же вопрос на протяжении всего вечера. Лоуренс поднялся с дивана и решил зайти к Гамильтону, если тот ещё не спит. Как Джон и ожидал, Александр всё ещё сидел за столом, и рука его с бешеной скоростью выводила букву за буквой. Предложение Лоуренса бросить работу и отдохнуть было мгновенно отвергнуто, что было абсолютно предсказуемо. Все статьи были завершены, поэтому теперь Гамильтон занимался делом о краже. Его клиент был богатым человеком, поэтому, в случае успешного завершения, Александра ожидал хороший заработок. — Обычно такие дела Вагнер берёт, но тут у меня получилось его ухватить. Кстати, как он тебе? — Виктор? О, мне кажется, он хороший человек, — ответил Джон. — Я с ним всегда мало общался, но соглашусь, что он один из приятнейших людей в конторе, — сказал он, обмакивая перо в чернильницу, и ухмыльнулся. — Уж точно приятней этого придурка Флойда. — Почему вы с ним не ладите? Что за кошка между вами пробежала? — Лоуренса давно интересовал этот вопрос, но задать его удалось только сейчас. — Джон, никакой кошки не было. Флойд недолюбливает меня, я не могу терпеть его, вот и вся история, — пожал плечами он. Для Лоуренса это звучало как глупая отговорка. Александр не имел желания рассказывать настоящую причину их напряжённых отношений, поэтому узнать об этом можно было бы только от кого-нибудь другого. Стол под рукой Гамильтона трясло во время письма, как от землетрясения. При этом он умудрялся поддерживать беседу, шутить и смеяться. И всё это после нескольких часов работы. Джон сомневался, устаёт ли этот человек когда-нибудь. Спит ли он вообще? Лоуренс был заворожён этим незатухающим огнём в его глазах, его решительностью и силами продолжать работать всю ночь напролёт. Жалости к себе в нём не существовало. И это пугало, ведь неизвестно, насколько далеко он может загнать себя в желании выполнить любую поставленную перед ним задачу. Джон пожелал ему спокойной ночи, прекрасно зная, что Александр ещё битый час будет сидеть за бумагами, забыв об отдыхе, который так необходим его организму. Лоуренс вновь лёг на жёсткий диван, заранее предвещая, как будет болеть всё его тело с утра. Он закрыл глаза, но всё равно видел перед собой медные кудри.***
Когда Джон проснулся, Александра в квартире уже не было. Как Гамильтон объявил вчера, весь день он проведёт в типографии и вернётся лишь к вечеру. По этой причине заботы об их новогоднем ужине полностью легли на плечи Лоуренса. Не спеша, он поднялся с дивана, вытягивая руки вверх и разминая плечи. К его удивлению, он уже начал привыкать к своему спальному месту и с каждым днём усталость ощущалась всё меньше и меньше. Джон дал себе несколько минут, чтобы собраться с мыслями и обдумать предстоящий день. Лоуренс сразу вспомнил о вчерашнем вопросе, так и оставшемся без ответа. Теперь Джон видел лишь одно разумное решение — дать время себе и Александру. Кто знает, может уже через неделю это влечение забудется, как будто его никогда и не было. Только подождав, он сможет понять, действительно ли ему это надо или всё было лишь мимолётной причудой. Джон покинул квартиру, заперев за собой дверь, и в первую очередь спустился к Мириам, кухарке. Женщина любезно встретила его, поклонившись с широкой улыбкой на лице, из-за которой вокруг её глаз тут же проявились десятки морщинок. Её не пришлось долго уговаривать приготовить скромный ужин для них двоих, особенно за скромную плату, которую предложил ей Джон. Казалось, миссис Уэст была даже рада оказать такую услугу столь милым молодым людям. Поблагодарив Мириам, Лоуренс тут же выскочил на улицу, вливаясь в вечно спешащую толпу. Но он не спешил, как они. Он медленно прогуливался, оглядываясь по сторонам, рассматривая не здания Нью-Йорка, а людей этого быстрого города. Основную часть толпы представляли укутанные в пальто мужчины и женщины, как можно быстрее шагающие каждый по своим делам, не имея желания замёрзнуть. Они на долю секунды мелькали в поле зрения, а затем исчезали так же скоро, как и появились. Все выглядели похоже, внешний вид их полностью повторял друг друга. Они не оставляли воспоминаний, лишь серые пятна. Эмоции вызывали совсем другие люди. Пожилой мужчина с крайне отталкивающей внешностью быстро, едва ли не бегом, вышел из продуктовой лавки, а его темнокожая служанка старалась не отставать от него, неся тяжёлую корзину с продуктами. Её платье вовсе не было предназначено для столь скорой ходьбы, особенно с грузом в руках, поэтому она споткнулась и упала, проронив содержимое корзины прямо на заледеневшую дорогу, заметаемую снегом. Старик резко остановился, подлетел к ней и с размаху ударил женщину по лицу. Та даже не пискнула. Люди проходили мимо, ведь ничего необычного в этой сцене не было — рабыня провинилась и заслужила наказание. Джон давно усвоил урок, что никак не может их защитить, а лишь вызовет больший гнев хозяина и наказание слуги станет лишь суровей. Лоуренс только хотел помочь собрать разлетевшиеся по мостовой овощи, но он и глазом моргнуть не успел, как женщина уже всё подняла, уложила обратно в корзину и последовала дальше за стариком. Полный человек с блестящей тростью в руке вальяжно проходил вдоль покосившихся домов, оповещая всех окружающих об этом звонким стуком своих каблуков по брусчатке. Золотые пряжки на туфлях светились, отражая снег, из-под его пальто проглядывались пунцово-красные камзол и кюлоты, точно он с самого утра шёл на какое-то торжество. Вся его фигура казалась здесь лишней, слишком яркой, слишком сияющей и вычурной. Он словно герой с другой картины, совершенно не вписывался в антураж этих тусклых и серых улиц. Что же он мог забыть в этом районе? Пройдя пару кварталов, Джон достиг места своего назначения — лавки, торгующей спиртным. Проходя мимо рядов, заставленных бочками и бутылками, он вчитывался в названия и цены. Все имеющиеся деньги тратить на вино не хотелось, но и покупать самое дешёвое из представленных он не горел желанием. Потратив немало времени на изучение всего товара, он купил две первые попавшиеся бутылки вина за невысокую цену. У Лоуренса не было запланировано никаких других дел, но возвращаться в апартаменты он не желал. Александр обещал прийти лишь к вечеру, а до этого времени Джон не имел желания слоняться в тесных стенах квартиры без дела. Поэтому он решил продолжить свою прогулку по Нью-Йорку, изучая местное население. Джон бродил вдоль незнакомых улиц, не имея понятия, куда и зачем он идёт. Он надеялся, что не заблудится и в итоге сможет отыскать дорогу назад, так как уже не понимал, где находится. Как Лоуренс успел заметить, большая часть города состоит из неблагополучных районов, где живут бедняки и просто люди, отвергнутые обществом. В проулках стояли девушки в пёстрых, пышных платьях, распущенными волосами и издалека заметным макияжем. Они были яркими пятнами в этих блёклых кварталах, но, в отличии от полного мужчины с мостовой, они не казались лишними и чужими для этого окружения. Они были постоянными обитателями этих мест. Всегда в самых скудных районах городов стояли девушки и женщины, завлекая к себе прохожего, в надежде получить хоть немного денег. В голове Джона впервые появилась мысль, что, возможно, они делают это не из-за того, что хотят, а потому что обязаны. Все эти семнадцатилетние девочки, именно девочки, с детскими испуганными глазами не имеют другого выбора, чтобы выжить. Наверное, и мать Александра не имела выбора. У одного из зданий сидела старая женщина в старом порванном платье без всякой накидки или пальто. Перед ней не стояла жестяная миска, как это чаще всего бывало, куда прохожие кидали деньги. Она просто сидела, прижавшись всем телом к стене, как будто холодный кирпич мог её согреть и спрятать от падающего на голову снега и ледяного ветра, пробирающего до костей. Минуя эти кварталы один за другим, Джон всё меньше видел перед собой ужасы нищеты. Он вышел на оживлённую площадь, заполненную ярмарочными лавками и тележками. Слышались звонкие голоса продавцов, завлекающих толпу, смех и радостные крики детей, песни, исполняемые хором. Люди веселились, покупали сладости, танцевали и забывали обо всех своих тревогах и заботах. Но среди этого всеобщего праздника, внимание Джона было приковано к трём мальчикам в потрёпанных временем костюмах. Один из них тщетно пытался перекричать толпу, размахивая высоко над головой только что напечатанными газетами и выкрикивая самые яркие заголовки с их страниц. Вот только его никто не замечал. Его желание заработать, получив процент с продажи, похоже, было обречено на провал, так как в руках его была ещё целая стопка газет штук в тридцать, а покупать их совершенно никто не проявлял желания. Всех больше интересовал шоколад на прилавках и заставленные пирожными подносы. Чуть поодаль от него стояло ещё два мальчика, предлагающих мужчинам почистить обувь за сущие копейки. Вот только это было не самой разумной тратой денег в снегопад, когда в следующее же мгновение после чистки, туфли возвращались в прежнее состояние. Джон даже не знал, на что те рассчитывали. Их старая одежда, худощавые лица и надежда во взгляде на каждого прохожего не говорили, а кричали о том, что деньги им необходимы для одной цели — выжить. Джон полез в свою сумку, в которой лежали деньги с купленными бутылками вина, и наскрёб целую жменю монет. Он подошёл к мальчику с газетами и взял у него всю стопку. — Без сдачи, — произнёс Лоуренс, высыпая в его освободившиеся руки деньги. Лицо мальчика засияло, он рассмеялся, протараторил что-то вроде «Благодарю, сэр!» и радостный подбежал к другим двум мальчикам, показывая монеты. Джон запихнул все купленные газеты в свою сумку и продолжил дальше бродить по площади. Лоуренса поражал весь этот мрак, которым был пропитан город. Он понимал, что всё это было и прежде, было на протяжении всего существования человечества. Но именно сейчас это бросалось в ему глаза, обнажая ту самую реальность, в которой он и другие люди находятся. Голод, рабство, бедность — все понятия были знакомы ещё с детства, всё он видел собственными глазами. Но теперь Джон воспринимал всё по-другому. Не как наблюдатель событий, а их непосредственный участник. Это было странно. Это пугало. Но одновременно захватывало. Он ходил между ярмарочными рядами, делал вид, что рассматривал товары, хотя на самом деле был полностью погружён в собственные мысли. Джон хотел разобраться в этих новых чувствах, понять их природу и что послужило причиной их возникновения. Он настолько глубоко погрузился в эти размышления, что совершенно не заметил, что уже в пятый раз его безуспешно пытается окликнуть Виктор, стоящий рядом с ним у прилавка с яблоками. Лоуренс встряхнул головой и, улыбнувшись, наконец поздоровался с ним. — Я уже подумал, что ты себя неважно чувствуешь, — выдохнул Вагнер. — Вовсе нет, я всего-то задумался. Прости за это, — объяснился Джон, всё ещё немного удивлённый встрече Виктора в месте, где он этого меньше всего ожидал. — Возможно, ты проклянёшь меня за моё любопытство, но я не могу не спросить, как обстоят твои дела с Амелией? Ты уже признался ей в своих чувствах? — О, нет, ещё нет, — покачал головой он. — А когда же собираешься? — Сегодня вечером я приглашён на бал в поместье её семьи. Там-то я и хочу открыться. — Тогда желаю тебе удачи. И прошу, обязательно потом расскажи мне о том, как всё прошло! — Конечно, расскажу, — он улыбнулся, и щёки его слегка покраснели. — Но, честно говоря, я всё ещё боюсь отказа. — Это неудивительно. Я бы тоже волновался, окажись я в такой ситуации, — он двинулся вперёд и Вагнер последовал за ним. — Но иногда приходится рискнуть, чтобы сдвинуться с мёртвой точки. Перед глазами Джона всплыли воспоминания о том моменте безумия, когда они с Александром поцеловались. В их случае они правда сдвинулись с мёртвой точки, но это не помешало им вновь застрять, разве что на другом этапе. — У тебя было много девушек? — спросил Виктор. — Извини? — удивился Лоуренс. — Ты говоришь так уверенно, как будто сам уже не единожды испытал всё на личном опыте. Разве это не так? Джон непроизвольно издал истеричный смешок, крайне надеясь, что это не вызвало вопросов у Виктора. На губах его мелькнула нервная улыбка и он ответил: — Нет, вовсе не много, — хоть он и пытался произнести это как можно более сдержано, у него это плохо вышло. — Я бы не сказал, — возразил Вагнер. — Если так, то почему ты раздаёшь настолько смелые советы? — Много читаю, — отмахнулся Джон. — Слишком много, пожалуй. Виктор ухмыльнулся и лишь покачал головой: — Как скажешь. Лоуренс вздохнул, радуясь, что вопросы эти закончились и можно не волноваться о том, чтобы не сболтнуть лишнего. — О! — вдруг вскрикнул Вагнер, вновь заставив Джона напрячься. — Может, ты тоже захочешь посетить бал? Я могу с лёгкостью провести тебя и ещё пару человек. — Благодарю за предложение, но у меня уже есть планы, Виктор. — Да? Как жаль! Какие планы? Лоуренс прочистил горло: — Мы с Гамильтоном просто поужинаем вместе в апартаментах, ничего особенного, — он боялся, что выразит это неправильными словами и его не так поймут. — О, это первый раз, когда я слышу, что Алекс проведёт праздник дома, а не в таверне, — ухмыльнулся Виктор. — Неужели? — Чистейшая правда! Как у тебя получилось его уговорить? — Я… — смутился Джон, — Я не знаю. Александр сам предложил. Это вышло… Спонтанно. — Это на Алекса не похоже, — Вагнер немного замедлил шаг и Лоуренс вместе с ним. — Наверное, это ты на него так влияешь. — Как влияю? — недоумевал Джон, нахмурив брови. — О, ты не подумай, не с плохой стороны! Даже наоборот. Он хотя бы перестал каждый день пререкаться с Хармоном. Лоуренс высоко поднял брови, понимая, как удачно подвернулся ему случай. — Виктор, можешь рассказать, почему они друг друга не терпят? — с надеждой произнёс он. — О, прости, но я сам не знаю, — Вагнер пожал плечами. — Когда я пришёл работать в контору, то они оба там работали на протяжении нескольких месяцев и уже тогда не выносили один одного. Мне самому неизвестно. Но, возможно, Джеймс знает. Или мистер Норрис. Джон хоть и не получил ответов сейчас, но прекрасно понимал, что это всего лишь вопрос времени.***
Держа противоположные концы стола, Джон и Александр подняли его по лестнице, а теперь затаскивали в свою квартиру. — Ой, заносите аккуратней! Мистер Лоуренс, можете наклонить его слегка вправо? Вы же зацепите угол, — не унималась хозяйка апартаментов, Джорджия Кэннон. — Миссис Кэннон, — обратился Джон, всеми силами скрывая раздражение, — прошу прощения, но Вы нас лишь отвлекаете. Мы сами справимся! Последнее предложение он едва ли не прокричал, что заметно задело хозяйку. Её и без того худое прямоугольное лицо вытянулось ещё сильнее, а глаза округлились. Она прочистила горло, скрестила руки на груди и молча продолжила наблюдать за тем, как обращаются с её дубовым столом, который она любезно одолжила на вечер. Этот столь ценный предмет мебели был поставлен в тесной гостиной, в которой диван, кресло и столик были предусмотрительно сдвинуты в другой конец комнаты. После этого Джон принёс ещё и стул, так как у них самих в наличии был всего один, поставленный в спальне Гамильтона. — Я вам, безусловно, доверяю, — повторяла, как заведённая, Джорджия, — но ещё раз попрошу вас ничего не поцарапать, не испортить и не сломать, а не то я буду вынуждена потребовать у вас возместить оказанный ущерб. Хоть их хозяйке было всего лет сорок, но отношение к мебели у неё было свойственное глубоко пожилым женщинам, принимающих каждую табуретку за члена семьи. — Ещё раз спасибо, миссис Кэннон, — Александр поцеловал ей руку, отчего та заулыбалась и даже покраснела. — Не переживайте, все Ваши вещи мы вернём в ценности и сохранности. С наступающим новым годом Вас. Нрав её усмирился и квартиру их она покидала уже в приподнятом духе. — Дьявол, иначе тебя не назовёшь, — улыбнулся поражённый Лоуренс. — Это талант, и ничего более, мой дорогой Джон, — развёл руками он. — А ты, между прочим, её обидел. — Я не хотел, и ты это знаешь! После этих слов он сразу же выбежал из квартиры, а через пять минут вернулся уже с подносами еды от Мириам. Гамильтон к этому времени успел расставить тарелки с бокалами и разложить столовые приборы. Время близилось к пол-одиннадцатому, солнце давно зашло, в гостиной был зажжён камин. Джон взял в свои руки канделябр, зажёг все три свечи и поставил его по центру стола. Стол сам по себе был небольшой, всего три с половиной фута. Другой бы у них, в принципе, и не поместился, поэтому им повезло найти именно его у хозяйки. На нём идеально поместились приготовленные миссис Уэст блюда, а именно индейка, картофель и яблочный пирог. Ужин их мог показаться скромным, но для двоих человек этой еды было даже слишком много. — Такого богатства эта квартирка никогда не видала, — рассмеялся Александр. — Да и вряд ли когда-либо ещё увидит. Он присел на стул на одном конце стола, а место Джона располагалось на противоположной стороне. — Лично я вижу потенциал в этой квартире. Кто знает, что её ожидает в будущем? Вино было разлито по бокалам, еда разложена по тарелкам, они оба приступили к ужину. За окном вновь завывала метель, принося холод и в помещения, из-за чего приходилось сидеть в кафтанах даже с горящим камином. И Джон, и Александр отнеслись к этому мероприятию крайне беспечно и несерьёзно: волосы обоих не были убраны в причёски, одежда на них была самая обычная, а если бы не холод, то не лишним для них было бы сидеть в рубашках даже без камзолов. Они не выражали изящество в каждом слове, движении и взмахе руки, как бы приходилось делать на званных вечерах и бальных застольях. Не надо было подбирать с осторожностью темы для беседы и правильные шутки в данной ситуации, чтобы не прослыть наглым, нахальным или бесчестным. За это Джон ненавидел все эти светские вечеринки. За бесконечное притворство. Как будто в обычной жизни ему этого было мало. Сейчас перед Лоуренсом сидел не составленный по крупицам образ благородного джентльмена. Перед ним сидел живой человек с искренней, а не натянутой, улыбкой; с настоящим, а не наигранным, смехом; с искрящимися, а не стеклянными, глазами. Человек, компанией которого он правда наслаждался, а не изображал заинтересованность для какой-либо выгоды. И, о Господи, это было именно то, чего ему так долго не хватало. Честности. — Понимаешь, я потратил целый день в этой чёртовой типографии! — искренне возмущался Александр. — Почему тебя настолько задержали? — О, это чистое безумие, Джон! Сперва я прихожу туда и становлюсь в очередь, которая, кажется, вообще не продвигается вперёд, а стоит на месте и только увеличивается. Когда наконец я подхожу к её началу, то отдаю свои рукописи. И, конечно, в них надо внести сотню правок, чем приходится заниматься мне самому. Когда я заканчиваю, то вновь становлюсь в очередь! Разве не сумасшествие?! Потом мне выделяют ещё десяток сомнительных фраз, которые следует исправить из-за цензуры. И опять редакцией занимаюсь лично я, а затем снова жду в очереди! Потом несколько работников один за одним перечитывают мои статьи по раз восемь каждый, если не больше. А когда их наконец всё устраивает, то мне приходится ещё сидеть и ждать, пока вручат оплату. Я словно не статью сдаю на печать, а Билль о правах заверяю! — И что, неужели каждый раз одно и то же? — Да, Джон, да! — восклицал он. — Я скоро правда лишусь рассудка с этой газетой. — Так уйди оттуда, найдёшь подработку в другом месте. — Оно везде так, куда бы я не подался. Приходится просто смириться. Гамильтон устало положил голову на руку. — Но знаешь, однажды это всё прекратится, — загадочно улыбнулся он. — И что ты под этим имеешь в виду? Александр ухмыльнулся и наклонился к столу, чтобы быть ближе к Джону. — Я собираюсь открыть собственную типографию, — торжественно объявил он, голос его звучал как никогда бодро и уверенно. Лоуренс нахмурился. — И когда же? Это ведь и документы, и помещение, и персонал… — Я знаю, знаю! — прервал он. — Я уже много лет об этом мечтаю, изучил, наверное, всю существующую информацию: и трактаты про печатные станки, про бумагу, наизусть могу перечислить все документы, нужные для открытия и регистрации. — Это бешеные деньги! — Да, это так, — с меньшим энтузиазмом согласился Гамильтон. — Но я уже год откладываю на всё это. Видел сундук, который стоит под трюмо в прихожей? — Джон кивнул. — Каждый день я кладу туда деньги, сколько смогу, чтобы в итоге накопить на типографию. — Сколько ты уже собрал? — Я не знаю, — рассеянно пожал плечами он. — Я никогда не считал. Но я уверен, что через года два-три я точно буду иметь нужную сумму. А если больше работать и будет везти с клиентами, то и через год сбегу к чёрту из конторы и буду полностью свободным. Джон не мог отвести взгляда от улыбки Гамильтона, которую тот никак не мог контролировать. Глаза его сверкали в сумрачном свете, когда он говорил об этом. Александр полностью уверовал в свою идею, отдался ей без остатка, чувствовал, а может точно знал, что у него всё получится. Лоуренсу самому захотелось уверовать в мечту. — Джон, всё в порядке? — спросил Александр, когда тот сидел неподвижно и молча. — Да, да. Просто… Я удивлён. То, как ты об этом говоришь, как веришь в это… Ты не переживаешь, что возникнут непредвиденные трудности? Как долго ты об этом думал? — Наверное, я впервые задумался, ещё когда мне было лет десять, — задумчиво протянул Александр. — Уже тогда я мечтал, что буду писать книги, их будут издавать и продавать повсюду. Но оказалось, что книжки, написанные каким-то мальчишкой-бастардом никто не возьмётся печатать, — он сделал непродолжительную паузу. — Я никак не могу перестать думать об этом. Как только я представляю, что смогу печатать статьи на любые темы, какие только выберу, не буду подвергаться редакции и цензуре, которые полностью вырывают мои мысли из текстов, буду заниматься тем, что мне нравится всей душой, чему я готов посвятить жизнь, то мне сразу становится плевать на средства, которыми придётся достигать этого. Пусть я потеряю всю свою прошлую жизнь, потеряю всё, что у меня было, но открою эту типографию… Полностью мою! Она не будет большой, пусть она будет хоть крошечной, но главное, что она будет моей. Мне плевать, сколько придётся работать, для её открытия, просто плевать! Я не смогу спокойно проживать каждый день своей жизни, сожалея о том, что не сделал из-за страха о возможных трудностях. Дрожь бежала по телу Джона от голоса Гамильтона в этот момент. Он заставлял верить ему безоговорочно, без права оспаривать его слова. Его цель была единственной истиной, существующей для него. Это поражало. — Джон, о чём ты мечтал в детстве? Ответ сразу возник в голове. — Я всегда мечтал стать врачом, — глупо улыбнулся он. — Я брал в библиотеке огромные трактаты по медицине, читал их, учил. Думал, что вырасту и буду учиться на врача. Но отец не позволил. И так я стал обучаться юриспруденции. — А сейчас ты хочешь быть врачом? Джон сам удивился, как быстро отреагировал на вопрос: — Да. Александр улыбнулся. — Так что же тебе мешает пойти изучать медицину в колледж? Лицо Лоуренса помрачнело. Нахмурив брови, он произнёс: — Мой отец всегда говорил, что ему не нужен сын столь низкой профессии, — в следующее мгновение он поднял взгляд, смотря прямо в глаза Гамильтона, — Он просто отвергнет меня. — Ты уверен? — Александр с трудом мог себе это представить. Джон кивнул. Лицо Гамильтона выражало недоумение. Идея того, что отец может отвернуться от родного сына только из-за выбранной им профессии, казалась неправильной, даже дикой. Александр нервно отвёл взгляд в сторону, прочистил горло и произнёс: — Тут выбор полностью за тобой. Тебе решать, чем жертвовать. Вскоре Гамильтон вновь начал рассказывать какие-то свои истории, но Джон мало его слушал. Всё, о чём он мог думать, — это о своём отце. Генри всегда хотел видеть в нём идеального сына, достойного наследника, которому будет не стыдно передать семейные дела. Он старался вырастить из него безупречного джентльмена, улучшенную версию самого себя. Сейчас Джон понимал это. Знание пяти языков, занятия музыкой, заучивание на память отрывков из Библии, поступление в один из лучших университетов колоний, карьера юриста, такая востребованная и такая благородная! А появись у Лоуренса хорошая собой, образованная, из обеспеченной и уважаемой семьи жена, которая родит ему детей, так и вовсе все планы Генри окажутся осуществлены. И вот идеальный во всех аспектах сын, ставший таким только благодаря его усилиям и воспитанию! Джон почувствовал, что вся его жизнь была обманом. Это была не его жизнь! Все решения, каждый выбор был сделан не им, а отцом. Лоуренс был его очередным рабом, который подчинялся каждому слову и взмаху руки, боясь быть наказанным. Как же поздно он это осознал! — Я решил, — твёрдо произнёс Джон. Александр удивлённо посмотрел на него, будучи прерванным посередине рассказываемой шутки. — Что ты решил? — Я накоплю денег и пойду получать медицинское образование. Глаза Гамильтона округлились. — Джон, не спеши. Тебе надо время, чтобы всё обдумать, взвесить… — Мне надоело думать, Александр, — перебил Лоуренс. — Хоть раз в жизни я хочу действовать. Гамильтон не нашёл, что ответить на это. Он взял в руку бокал и отпил вино, откинувшись на спинку стула. В гостиной воцарилось молчание. Каминный треск не успокаивал, а лишь усиливал напряжение между ними. Свист ветра становился всё громче, а комната всё холодней. — Александр, — разрушил тишину Джон, — у меня есть небольшие сбережения, которыми я хотел бы помочь. Тебе нужна просто безумная сумма денег, даже мой небольшой вклад не покроет её полностью. Но он поможет тебе открыть свою типографии быстрее. Хоть не намного, но всё же быстрее. — Не будет ли более разумно потратить эти деньги на твоё образование? — Сумма, которая у меня есть, составляет лишь малую часть от той, которая мне нужна. К тому же я хочу собрать на колледж с нуля, полностью самостоятельно. А те деньги… Они, по сути, были отложены с тех, которые мне давал отец, ещё когда я учился на юриспруденцию. Но я не хочу потратить и копейки, полученной от него, на медицинское образование. — Тогда потрать на что-нибудь другое. Потому что я тоже не имею и малейшего желания принимать чужие деньги. Джон фыркнул. Его сбережения на данный момент лежали совершенно без дела. Когда он откладывал их, то даже не имел понятия, зачем это делал. Он не знал, что на них можно купить. Лоуренс не мог потратить их на своё образование. Незримый моральный барьер не позволял этого сделать. Это были деньги отца. Но ведь Джон собирается обучаться, идя против Генри, прекрасно осознавая, что это разорвёт их отношения и они пойдут по совершенно разным дорогам. Лоуренс отказывался от отца. А делать это благодаря его же средствам было пустой инфантильностью и лицемерием. Но деньги оставались лежать без дела. А Александр в них нуждался. Покупка помещения, оборудования, рабочих материалов, выплата зарплат персоналу, налоги и Бог знает что ещё! Джон хотел поддержать его материально, но прекрасно понимал, что Гамильтон отвергнет любую помощь. И, точно как Лоуренс, сделает это из принципов. После всех обсуждений, вернуть разговор в прошлое лёгкое русло оказалось довольно трудно, но всё же возможно. Джон и Александр весь оставшийся вечер провели спокойно, без каких-либо бурных споров. Лоуренс, как бы сильно не пытался, но не мог забыть об их поцелуе и вчерашнем разговоре. Самому себе он повторял и повторял, что им лучше пока быть просто друзьями, не переходить границ и дать друг другу время. Но он чувствовал взгляд Александра на себе. Понимал, что точно так же Джон смотрит на него. Однако продолжал повторять, что будет лучше подождать. Разошлись они довольно рано, не было и двух часов ночи. Джон ещё долго лежал, как обычно, не смея заснуть из-за мыслей.***
Больная спина стала обычным утренним состоянием. Лоуренс привык и к тому, что Александр сидит за рабочим столом каждый раз, как Джон ни зайдёт к нему. Пробыв здесь неделю, всё уже успело превратиться в рутину. Лоуренс оделся, стоял перед зеркалом в прихожей и заплетал волосы. Но взгляд его был прикован не к своему отражению, а к деревянному сундуку, стоящему под трюмо. Он не был огромным, но не был и маленьким. Будь он полностью заполнен деньгами, даже мелкими купюрами, сумма была бы грандиозной. Никакого замка на нём не было, что Джон посчитал довольно небезопасным. Александр, похоже, был уверен, что грабить его никто и не подумает. Грабители своей целью выбирают огромные особняки, а не крохотные квартиры на окраине города. Соблазн оказался слишком велик. Джон оглянулся на дверь спальни Гамильтона, хотя знал, что тот будет работать, не поднимая головы, ещё пару часов точно, и опустился на колени перед сундуком. Крайне медленно, не издавая малейшего скрипа, Лоуренс поднял крышку. Купюры разной ценности и монеты не заполняли и трети пространства. Джон понимал, что это большие деньги, но их недостаточно. Совсем. Ещё раз оглянувшись, он полез в карман своих кюлот. Пара купюр бесшумно легла в сундук. Лоуренс поднялся на ноги, вытирая колени, скрывая малейшие следы совершенного. Решение было принято без лишних размышлений. Он сегодня же напишет письмо отцу. Он расскажет, где лежат его накопленные деньги и попросит незамедлительно прислать в Нью-Йорк. Про свои планы об образовании Джон не будет упоминать. Отец не будет ничего знать вплоть до момента, пока Лоуренс не окажется в числе зачисленных студентов. Так будет лучше. Также, каждый день количество сбережений Джона будет уменьшаться, а деньги в сундуке Александра будут увеличиваться. Гамильтон не подсчитывает их, поэтому ничего не заподозрит и не узнает. А его мечта станет чуть ближе.