Очаровательный Человек

За столом таверны Джон и Виктор играли в карты. Сбоку была выложена гора монет. Александр и Джеймс давно пропали из виду, не особо заинтересованные игрой. Гамильтон никогда в карты не играл. Он говорил, что находит это занятие скучным, но Лоуренс подозревал, что Александр попросту не желал терять деньги. Виктор никогда не был хорошим игроком, но в тот вечер он проигрывал уже седьмой раз подряд и выглядел так, словно вообще не понимал, где находится и зачем держит в руках карты. — Всё в порядке? — спросил Джон, перетасовывая колоду. Вагнер встрепенулся и посмотрел на Лоуренса взглядом испуганного оленя. Часто хлопая глазами, он пробормотал: — Ну да. — Виктор? Тот театрально вздохнул — Джон не бы уверен, сделал ли он это намеренно или непроизвольно — и откинулся на спинку стула, обессиленно опустив плечи. — Это всё Амелия, — мученическим голосом говорил он. — Я не знаю, что делать! Мне кажется, что нам уже не о чем с ней говорить. То есть да, я знаю, что из меня не лучший собеседник, но раньше мы никогда днями не молчали! — А у вас до Амелии никого не было? Другой женщины, которая проявляла к вам взаимный интерес? — Нет, что вы! — воскликнул он, как оскорблённый. — Амелия — моя первая и единственная любовь! Джон ухмыльнулся, опуская глаза. Карты он отложил — навряд ли им удастся поиграть должным образом. — Тогда у вас наверняка были друзья, с которыми Вы общались долгое время, — на своё предположение Лоуренс получил кивок от Виктора. — В таком случае Вы должны знать, что люди порой устают друг от друга и могут некоторое время не находить тем для разговора. — Нет, мистер Лоуренс, это другое! Она не приятель, с которым можно не видеться пару недель, а потом выпить вечером и обсудить накопившиеся новости. Она моя жена, — он прижал ладонь ко лбу и в ужасе пошептал: — Господи, а если это не кончится? А вдруг я больше не смогу говорить с ней как прежде? — К сожалению, такое порой случается, — Лоуренс прилично выпил этим вечером и чувствовал себя слишком бодро и весело, поэтому не задумывался о значении и влиянии собственных слов на Виктора. — Знаете, порой люди так и не находят взаимопонимания и приходят к осознанию, что не могут быть счастливы вместе. Тогда они начинают искать любви с другим человеком… — О, Вы только нагнетаете! — ещё более страдальческим голосом произнёс он. Джон все силы прилагал, чтобы скрыть ухмылку со своего лица — уж слишком забавляла его эта шекспировская трагедия в исполнении Виктора. В голове тут же возник нужный сонет: — Подкралась туча хмурая, слепая, И нежный свет любви моей угас… — Зачем же я вам это рассказал? — прервал он, пока щёки покрывались ярко-красным румянцем. — Издеваетесь надо мной! — Но я даже не закончил, — ухмыльнулся Джон и продолжил: Но не ропщу я на печальный жребий, — Бывают тучи на земле, как в небе. Не было похоже, что Вагнера подбодрили эти строчки. — Но раньше ведь такого не случалось! Мы ведь давно друг друга знаем и каждый раз, когда мы встречались, мы не могли наговориться, — бормотал он. — Но раньше Вы не жили в одном доме. Вы встречались пару раз в неделю, а не обитали рука об руку от рассвета до заката. Вагнер уставился на него огромными глазами, в которых виднелось прояснение. — И что же мне делать, мистер Лоуренс? Я люблю Амелию, я не хочу разочаровывать её и себя, — он внимательно огляделся по сторонам, убедился в чём-то, наклонился к Джону через стол и прошептал ему: — Я не хочу закончить, как Брекенридж. Он выглядел смущённым, когда сказал это, и продолжил нервно осматриваться. Сплетничать и осуждать других людей было ему несвойственно, и удовольствия от этого он не получал. Тихо, чтобы один Джон слышал, он произнёс: — Понимаете, я не хочу говорить об Амелии плохо, гулять и спать с кем попало. — Полагаю, с вами такого уж точно никогда не случится. — Надеюсь! Но Амелия… Она часто злится на меня, а я даже не знаю за что. — А вы открыто спрашивали у неё в чём дело? Виктор плотно сжал губы и отвёл взгляд. — Сомневаюсь, что вы умеете читать мысли, мистер Вагнер. Не мучайтесь догадками, а поговорите. Скажите ей, что тревожит вас, пусть она расскажет, что сама чувствует и думает. Возможно, и темы для разговора найдёте. Джон улыбался, поражённый, что приходится объяснять простейшие вещи о человеческих отношениях женатому мужчине. Виктор же спрятал лицо в ладонях и расстроенно простонал: — Почему вам удаётся говорить об этом так просто? Ведь эти женщины… как их понять? — Не труднее, чем самого себя, мой друг. Вагнер убрал руки от лица и взглянул на него. — Вы всё больше подталкиваете меня к мысли, что у вас где-то есть девушка, которую вы упрямо прячете от меня и от всех остальных. — Не тешьте себя ненужными фантазиями. — Мы же с вами друзья, Джон! Я делюсь с вами всем, а вы выстроили вокруг себя неприступную стену из секретов и недосказанностей. — Я ничего от вас не скрываю. Моя жизнь попросту скучна и говорить о ней нечего. Виктор хмыкнул: — Не скрываете, конечно. Джон нахмурился. — Не стоит начинать. — Я и не собирался, — произнёс довольный Виктор. — Ну и хорошо. — Хорошо. Казалось, у Виктора даже настроение улучшилось и мысли об Амелии отошли на второй план. Едва ли не каждый разговор заканчивался одной и той же темой. Если Вагнера и Брекенриджа это уже начинало забавлять, то Джон злился и постоянно нервничал. И сам же понимал, что на то не было причин, но ничего с собой поделать не мог. — Раз уж вы настолько не хотите открываться, то, видимо, на то есть причины. Не желаете говорить — ваше дело. Значит так будет правильно. Вы мой друг, и я приму ваше решение оставить некоторые вещи в секрете. Джон плотно сжал челюсть, нога отбивала непонятный ритм и он вновь взялся тасовать карты. Играть они не собирались — Лоуренсу нужно было чем-то себя занять. Но карты вылетели из его дрожащих рук, половина колоды разлетелась по столу и ровно в центр, лицом вверх, упал пиковый туз. Джон быстро собрал карты в колоду, продолжил их перемешивать, словно ничего и не было, пока Виктор глядел на него и издевательски ухмылялся.

***

Джон закончил с переводами только к полуночи. Он размял руки и шею, задул свечи и направился из гостиной в спальню. Когда Лоуренс зашёл внутрь, он увидел всё то же, что видел каждый вечер на протяжении нескольких месяцев. Подпирая голову рукой, Гамильтон просматривал бумаги, делал пометки, что-то записывал на отдельные листы. Джон подкрался сзади, переплетая руки вокруг груди Александр и прижимаясь губами к его щеке. Гамильтон замер. — Джон, — твёрдо произнёс он. — Да? — поцелуи перемещались всё ниже, к челюсти и шее Александра. — У меня ещё есть работа. — У тебя постоянно работа. Даже когда её нет, ты всё равно себе занятие придумаешь. Гамильтон хмыкнул, пододвинул стопку бумаг ближе к себе. — И всё же я должен работать. Руки Джона скользнули от груди Гамильтона к спине, к плечам, затем на спинку стула. Лоуренс глянул на стол, пробегая взглядом по бумагам. Джон видел их прежде — выдержки из трактатов о типографиях и печатных станках. Гамильтон перечитывал их раз десять — а то и более. Лоуренс сам это наблюдал. Джон не задумываясь сел Александру на колени и положил руки на его шею. — Бросай всё это, ты трактаты наизусть знаешь! — Вовсе нет, я упускаю много деталей, а я должен всё знать, — Гамильтон безуспешно тянулся за пером через Джона, пытаясь вернуться к работе. Джон закатил глаза, взял его лицо в ладони и поцеловал. Александр ответил на поцелуй, но уже спустя мгновение резко отстранился и вновь протянул руки к столу. — Ты всю неделю работал после полуночи! — его пальцы осторожно зарывались в рыжие кудри. — Тебе нужен отдых. Гамильтон упрямо уставился в напечатанный текст, хотя вряд ли ему удавалось что-то понять. — Пожалуйста, — Джон поцеловал его висок, — всего один вечер. Он чувствовал, как напряглось тело Александра. Тот продолжал смотреть в один и тот же лист несколько минут, пока Лоуренс покрывал поцелуями его лицо. Гамильтон опустил бумаги и вздохнул: — Ладно. Джон улыбнулся. Он тут же поднялся на ноги, заставляя встать Александра из-за стола и притягивая его к своим губам. Лоуренс улыбался сквозь поцелуи. Его сердце трепетало каждый раз, каждый день, стоило оказаться в тесной спальне, пропитанной ароматами пергамента, старых книг, воска, чернил. Приближалась зима, в комнате становилось всё холоднее, поэтому приходилось накрываться несколькими толстыми и не всегда мягкими одеялами, но на холод Джон не обращал внимания. Холод легко компенсировался другими вещами, куда более важными: мягкие губы, жар чужого тела, долгие разговоры в кромешной тьме, смех, из-за которого не раз жаловались соседи, редкие слёзы и самое необходимое для Лоуренса — безопасность. Это только их место, в которое никто не смел ворваться, потревожить. Ведь если бы кто-то и нарушил их покой — волшебство разрушилось бы. Но Джон отказывался об этом думать. Особенно когда наступал вечер, а Александр всё сильнее прижимался к нему. — Я еду в Бостон, — сказал Гамильтон, расстёгивая камзол Лоуренса. — Что? — он отшатнулся и уставился на него. — Займёт всего пару недель. Это нужно для типографии, — Александр приблизился к Джону, положил тёплые ладони ему на плечи и плавно переместил их на шею. Лоуренс смотрел на него, поражённый заявление. Гамильтон и словом прежде не обмолвился о Бостоне. За удивлением последовала обида: он ничего не сказал, не поделился планами и ни с того ни с сего уезжает? Именно тогда, когда всё наконец начало налаживаться? — Когда ты отправляешься? — Ровно через неделю. Из груди Лоуренса вырвался беспомощный смешок. Рука Александра скользнула выше, мягко коснулась щеки Джона. Гамильтон улыбался, смотрел тёплым взглядом. Этот взгляд, пронизанный светом и нежностью, вынуждал Лоуренса нехотя оттаять. — Почему именно сейчас? — Ты знаешь, как я настроен насчёт типографии. Я хочу сделать всё безукоризненно, идеально. А недавно я узнал, что именно в Бостоне можно договориться о печатном станке по крайне хорошей цене. Его качество совсем не хуже, если не лучше, того, что я нашёл в Нью-Йорке. И если получится договориться… — глаза его загорелись. — О, это была такая удача! — Я понимаю, Александр. Но, мне кажется, что это не должно занимать несколько недель, — Джон положил руки на талию Гамильтона и притянул его ближе. — Но я не только за этим туда еду. В Бостоне типография развита куда лучше, чем в Нью-Йорке. А значит там найдётся больше людей, разбирающихся в этом деле. Я бы хотел найти наборщиков, тискальщиков, батырщиков, которые согласились бы перебраться и здесь работать. Если я найду хоть одного человека, то это уже будет победа. — И что же мне делать в твоё отсутствие? Александр улыбнулся, подался вперёд и прижался губами к свободной от платка шее Джона, заставив того резко втянуть воздух в лёгкие. Лоуренс закрыл глаза и наклонил голову вбок, предоставляя больше места для поцелуев Гамильтона. — Ты можешь поехать со мной, — шептал Александр, обжигая шею Джона горячим дыханием. — Мой друг — прекрасный человек, он не будет против. Его, между прочим, тоже зовут Джон. — Какое совпадение, — хмыкнул он. Пальцы Джона скользили вверх и вниз по спине Гамильтона, медленно переместились вперёд, вновь к пуговицам камзола. Лоуренса радовало, что на них обоих не было кафтанов — одним слоем одежды, отделяющих их друг от друга, меньше. — Правда, подумай. Ты бывал в Бостоне прежде? — Мне кажется, что там ты не будешь нуждаться во мне. — О, Джон, — рассмеялся Александр, зарываясь рукой в его волосах, — здесь ты глубоко ошибаешься. Очередное прикосновение губ Гамильтона вырвало из груди Лоуренса приглушённый стон. Джон чувствовал, как участилось дыхание и самого Александра. Гамильтон отстранился от шеи Лоуренса, бросил короткий взгляд на него из-под длинных ресниц и резко притянул к своим губам. Джон медленно целовал Александра, пока его дрожащие пальцы пытались расстегнуть чужой камзол. — Я тут умру со скуки, — шептал Лоуренс ему в губы. — Мы будем писать друг другу. — Боюсь, что писем мне недостаточно, — он наконец расстегнул последнюю пуговицу и снял с Гамильтона камзол. Александр тихо рассмеялся между поцелуями. — Джон, я в Нью-Йорке ещё целую неделю. Ты ещё успеешь от меня устать. — Да ну? — Хочешь проверить? Лоуренс закатил глаза и хмыкнул. Александру не нужно было каких-либо слов. Он порывисто целовал Джона, оттягивал зубами его нижнюю губу, руки опустились ниже по спине, переместились на бёдра, сжали их. Лоуренс низко простонал. Александр повалил Джона на жёсткий матрас и принялся раздевать его. Лоуренс тяжело дышал, воздуха в крохотной комнате стало совсем не хватать. Он тоже пытался стянуть с Гамильтона одежду, но руки того оказались куда проворнее — пока Лоуренс смог снять с него рубашку, Александр избавил Джона от всего, кроме чулок. Гамильтон жадно, как в последний раз, целовал его, горячие пальцы на голой коже казались раскалённым железом. Его руки касались Лоуренса везде… точно так же, как и его рот. Конечности Джона беспомощно обмякли. Прикусив губу, он словно в тумане наблюдал, как голова Александра поднималась и опускалась между его ног, а руки сильнее впивались в бёдра и раздвигали их шире. Лоуренс зарылся пальцами в волосы Гамильтона, подталкивая его двигаться в определённом ритме. Его горячий язык, его влажные губы — Джон не мог сдерживать стоны, граничившие со всхлипами. Веки Александра были закрыты, из его горла постоянно вырывались короткие вздохи, заставлявшие Лоуренса сильнее содрогаться. Джон вскоре почувствовал, что вот-вот достигнет пика, попытался отстранить Александра, но тот отдёрнул от себя руку Лоуренса и взял его член ещё глубже. Голова Джона опустела, он облизывал пересохшие губы, не позволял себе сомкнуть век, смотрел на Гамильтона в жёлтом свете свечей, на его острые скулы, которые в тот момент особенно выделялись, и горящий пунцовый румянец. Тело Джона накрыла судорога, все мышцы в его теле сжались и в следующий же момент расслабились, с губ слетел низкий стон. Он вновь взглянул на Александра, который всё так же сидел между его ног, тяжело дышал и вытирал рот тыльной стороной ладони. Лоуренс подался вперёд и поцеловал его. Он облизал губы Александра, углубил поцелуй, чувствовал на языке солёный вкус, из-за чего в голове его крутились самые нелепые мысли, а в теле вновь разливался жар. — Довольно убедительно, — произнёс Джон с улыбкой, — но всё же недостаточно. — Но я не говорил, что закончил с тобой. Александр повалил его на спину, прижимая его запястья к кровати. Джон рассмеялся, а губы его тут же оказались накрыты поцелуем.

***

— Раз уж я обязуюсь проводить с тобой как можно больше времени в эту неделю, — сказал утром Гамильтон, вылезая из-под покрова одеял, — то предлагаю нанести визит моему старому знакомому. — Я его знаю? — Джон уже завязывал шейный платок, скрывая за ним красные и багровые следы поцелуев Александра — Лоуренс не раз просил его так не делать, но Гамильтон на просьбу стал оставлять больше пятен, чем прежде. — Нет-нет, но я уверен, что вы поладите, — он ухмыльнулся. — Мы не виделись долгое время, но недавно встретились. Совсем случайно. И он просил зайти к нему, если случай подвернётся. — И неужели ты пожертвуешь своим драгоценным временем ради него? — О, конечно нет! Я жертвую своим временем ради тебя. Гамильтон невесомо подлетел к нему и оставил такой же невесомый и быстрый поцелуй на губах. — Но мы там будем не одни, — продолжил Александр. — Пара моих друзей, возможно, кто-то мне незнакомый. Но ты о них даже не переживай. Люди замечательные. Джон хотел ему верить. Хотя кто в понимании Гамильтона был замечательным — оставалось неизвестным.