Очаровательный Человек

Джон спал. Джон точно спал, потому что наяву такое не могло произойти. Да, точно, он видел что-то подобное в кошмарах! Или не видел, но чувствовал точно: животный страх, оцепенение и осознание собственной беспомощности. Он желал проснуться. Больше всего он хотел проснуться и освободиться из цепких лап кошмара. Это точно был сон, потому что всё происходило очень медленно, а перед глазами висела тонкая белая пелена. Джеймс всё читал письма, с издевательски-драматичной интонацией озвучивал особенно понравившиеся фразы. Джон глядел то на Брекенриджа, то на распотрошённые ящики стола, то на нож, который, похоже, послужил прекрасной отмычкой для хлипких замков. — Зачем? — произнёс какой-то голос, который Лоуренс не узнавал. — Эти ящики меня сами манили, — смеялся Брекенридж. — Не скажу, что я излишне любопытный, но я желал познать этот запретный плод! Сначала мне казалось, что влезть в них — слишком грубо с моей стороны в ответ на твою гостеприимность… Но когда я понял, что из Эдема меня выгоняют, то решил — терять нечего, так почему не утолить интерес? И видит Господь — таких сюрпризов я не ожидал! Ах, ну и древо познания! Кто бы мог подумать? Ладони вспотели, колени дрожали. Джон медленно направился в сторону кровати, понимая, что долго на ногах не простоит. Он сел на постель, упираясь руками в матрас и глядя в спину Джеймсу. Тот смеялся: — А ведь это всё объясняет! Всё, абсолютно всё. Когда ты заговорил про этого содомита… как его… повешенного этого, уже тогда у меня закрались мысли. Но я сказал себе: нет, не может быть, Лоуренс нормальный! Уж на кого, а на тебя я бы никогда не подумал. На извращенца ты не похож! А вот Алекс часто вёл себя странно, но у него столько девушек было… Неужели всё для отвода глаз? Вот же дьявол! Брекенридж был растерян, но веселился. Джон не понимал, что творилось в его голове. Не мог представить, что он собирался с этим делать. Спрашивать об этом было так же страшно. — «Прости, что посмел сомневаться в твоей любви», — всё не унимался Брекенридж. — Я-то искренне верил, что вы тогда из-за какой-нибудь девицы рассорились. А вы… — он засмеялся. — Джеймс, — вновь зазвучал сухой безжизненный голос. — Что, Джон? — Пожалуйста. Он, понимал, что в своём положении абсолютно беспомощен. Начать объясняться, говорить бессмертные «это не то, что ты думаешь» — бесполезно. Джон мог только просить. Брекенридж смотрел на него с улыбкой. — Ты боишься? — он улыбался, но голос его дрогнул. — Не знаю. Джеймс развернулся к нему спиной, перекладывал бумаги, вновь читал письма. Лоуренс верил, что Брекенридж не жесток. Пусть они и повздорили, но Джеймс не станет рушить ни его жизнь, ни жизнь Александра. Брекенридж не жесток. Но если письма окажутся в руках другого человека… Он понимал: надо взять себя в руки. Его растерянность точно не поможет. Джон глубоко дышал, пытался унять дрожь и заставить себя здраво мыслить. Одно Лоуренс знал наверняка: нельзя позволить Джеймсу рассказать о письмах, а тем более показать их кому-либо. Холодный ужас вновь накрыл Джона, стоило подумать, с кем именно Брекенридж мог поделиться находкой. Лоуренс набрал воздух в грудь, сжал ладони, впиваясь ногтями в кожу. С любезностями было покончено. Ни к чему хорошему они всё равно не привели. Лоуренс резко встал с кровати, направился к столу. Брекенридж тут же обернулся, вздрогнул, вскочил со стула, хватая стопку писем. — Джеймс, положи обратно, — Джон стоял прямо перед ним. Расстояние было ничтожно мало. — Отойди от меня! — Положи письма. — Ты думаешь, что я притворюсь, будто ничего не видел? — на его губах появилась дрожащая ухмылка. — Я не стану тебя покрывать! — Почему ты это делаешь? — Джон сделал шаг вперёд. — Только попробуй меня тронуть! — Джеймс попятился к стене. — Неужели из-за глупой ссоры ты готов отправить меня и Александра на виселицу? — О, ты сам понимаешь, что виселицы вам, к сожалению, не видать. В худшем случае — позорный столб. — Но зачем тебе это? — Джон, дружище, ты забыл, что содомия — преступление? Ты преступник, ты нарушаешь закон нашего государства. Тебе ли этого не знать? Стук крови в висках оглушал, Джон понимал, что бесполезно что-либо говорить. Лоуренс ринулся вперёд, попытался выхватить письма. Джеймс быстро увернулся, но Джон схватил его за запястья и прижал к стене. — Ты решил ещё хуже сделать? — воскликнул Брекенридж, ударившись головой и поморщившись от боли. Он бешено дёргал руками, вырывался. Джон почти усмирил его, пальцы уже касались бумаг, как вдруг Джеймс пнул Лоуренса в колено, вырвал одну руку из его хватки, а в следующее мгновение резко ударил его локтём в грудь. Ноги Джона подкосились, дыхание перехватило. Он выпустил Брекенриджа, сгибаясь пополам и хватая ртом воздух. Джеймс тут же подбежал к дорожной сумке, закинул в неё письма, схватил одежду, лежащую на кровати, и помчался к двери. В глазах Джона темнело, но он ринулся вперёд, успевая ухватить Брекенриджа сзади за ворот рубашки. Сделал он это слишком резко, из горла Джеймса вырвался сдавленный крик. — Задушишь! — пискнул он. Джон потянулся к сумке, но вновь началась их нелепая борьба с выставленными локтями и дёргающимися конечностями. Одежда Джеймса оказалась разбросана по полу, но в сумку он вцепился так, точно пальцы его к ней приросли. Брекенридж оказался сзади Лоуренса, он обхватил рукой его шею, надавливая сгибом локтя на горло. Джон пытался вырваться, задыхался, сердце быстро стучало. Он дёрнулся назад, повалив и Джеймса, и себя на кровать. Пока Брекенридж был растерян, Джон поднялся на ноги и потянулся к сумке, которую Джеймс всё так же никак не упускал. Вид Лоуренса, нависающего над ним, привёл Брекенриджа в ужас, в глазах его промелькнул самый настоящий страх. — Отстань от меня! Джеймс ударил кулаком Джона по носу, а затем ударил ногами в грудь, выбивая из него дыхание. Лоуренс упал на кровать, хватаясь за лицо, чувствуя, как разрывается голова от боли. На ладонях его осталась кровь. Пока он пытался прийти в себя, Брекенридж успел убраться из спальни. Джон выбежал в коридор, но никого уже не было. Лоуренс не мог погнаться за ним на лестницу апартаментов. Они поднимут шум, сбегутся жильцы, и даже если Джон догонит его, Джеймс в свою защиту покажет всем письма. И тогда Лоуренс точно обречён. Джон прижался спиной к стене, закрыл глаза, произносил бесчисленные проклятья и бил кулаком о стену. Его стремительно, подобно огромной волне, накрывало осознание, что именно произошло. Тогда, в состоянии шока, он не понимал в полной мере, что случилось. Но теперь его чувства обострились до болезненного состояния. Лёгкие сжимались, ему не хватало воздуха, паника заволокла рассудок, боль в местах, где его ударил Джеймс, стала острее, а солёный металлический привкус на губах пробуждал рвотные позывы. Джон подошёл к зеркалу. Кровь из его носа стекала вниз, окрашивая багровым рот и подбородок, следы были на щеках и даже на лбу. Он посмотрел на свои руки: дрожащие, все в засохшей крови. Лучше бы эта кровь была не его, лучше на его пальцах была кровь Джеймса! Брекенридж не жесток, но глуп. Он расскажет обо всём не из искренней злости, а из детского желания обидеть в ответ. И эта легкомысленная прихоть будет стоить Джону и Александру всего. А вдруг Джеймс вернётся? Лоуренс давал ему второй ключ, поэтому Брекенридж мог попасть в квартиру в любое время. А если он придёт именно тогда, когда никого не будет, и вновь станет рыться в ящиках и шкафах? Джон помчался в спальню. На столе оставались какие-то листки, рисунки, и Лоуренс схватил их все. Он заглянул в ящики, вынул оттуда все листы с набросками и все письма, на которых значилось его собственное имя. Ничего не должно остаться. Джеймс и так узнал слишком много. Оказавшись в гостиной, Джон достал из собственного стола всю переписку с Александром. Лоуренс помедлил. Дыхание его успокоилось. Он развязал ленту, скрепляющую толстую стопку, и принялся разглядывать письма одно за другим. Джон перечитывал их совсем недавно, но теперь смотрел на письма от Гамильтона совершенно другим взглядом. Попади хоть одно такое письмо от Александра в руки Джеймса — отправят на виселицу, даже вопреки положениям закона. Но в то же время, Джону хотелось лить слёзы. В письмах Александра — нежность, восхищение, радость, свет, любовь и их воспоминания. Столько воспоминаний! А сколько историй! Немного неловкие, местами робкие первые письма, потом ещё более странные и сдержанные после их воссоединения, и полные трепета и страсти строки, написанные неделю-две назад. Собственноручно уничтожить это чудо? Превратить их воспоминания в пепел? Джон не хотел этого, но другая мысль привела его в чувства: на их воспоминания уже покусился Джеймс. Их чувства он обернул против них, превратив в оружие. Ничего святого не осталось. Склонности только быстрее их погубят. Джон подбросил полено в догорающее каминное пламя. Он присел на колени, разложив перед собой десяток исписанных и разрисованных бумаг. Лоуренс придавал пламени письма, рисунки, чувствуя, как сжимается сердце каждый раз, когда огонь стремительно охватывал пергамент. На столе лежало письмо, написанное этой ночью. Лоуренс перечитал его. Постороннему глазу письмо не покажется странным. Джон не предавался в нём чувствам. В добавок ко всему, рассказанному о Джеймсе и приведённой им девушке, Джон написал всего две фразы: «Он всё знает. Я ничего не смог сделать». Весь измазанный в запёкшейся крови, Лоуренс передал письмо испуганному посыльному, дал ему побольше денег и сказал ехать так быстро, как только можно.

***

Джон не мог и вообразить, что в тот день смог бы пойти в контору. Холодная дрожь охватывала Лоуренса, когда он пытался вообразить реакцию Виктора, Флойда, Норриса. Флойд. От одной мысли о нём к горлу подступала рвота. Всё не может так закончится. Стены гостиной давили. Джон прошёл в спальню. Смятые простыни, разбросанная одежда. На белом одеяле Лоуренс заметил капли собственной крови. Джона воротило от понимая, что он спал здесь. На их кровати.Что он отплатил им так. Лоуренс считал себя виноватым. Если бы он не позвал Джеймса в их квартиру, в эту спальню, на эту кровать, то ничего бы не случилось. Лоуренс тяжело дышал, набирая воздух полной грудью, щёки его краснели, в горле встал ком. Он содрал покрывало, подушки, простыни с кровати на пол, а сам обессиленно повалился на голый жёсткий матрас. Джон уткнулся лицом в изгиб локтя, чувствуя, как слёзы пропитывали рукава рубашки, а сухие всхлипы разрывали горло.

***

Когда Лоуренс посмотрел на часы, было всего лишь двенадцать часов дня. Время тянулось невыносимо долго. Джону хотелось лезть на стену от бессилия и тревоги. Он сойдёт с ума, если так и просидит до ночи. Он мог бы поспать, чтобы скоротать время, но в сон совершенно не клонило. А мысли становились всё мрачнее, страшнее и безнадёжней. Обшарив все немногочисленные шкафы, Джон не обнаружил алкоголя. Тогда он спустился на первый этаж, подошёл к кухарке, которая в тот момент непринуждённо болтала с миссис Кэннон. Но лица обеих вытянулись и исказились, стоило им увидеть Лоуренса. — Не найдётся ли у вас бутылка рома, бренди, виски? Да вообще что угодно, только покрепче… Женщины так и стояли, глядя на него. Джон не сразу понял, в чём дело. Но до него дошло, что внешний вид его должен был произвести такое впечатление. Он даже не умыл кровь с лица и рук, глаза наверняка опухли после бессонной ночи и слёз, а сам он был бледнее смерти. — Мистер Лоуренс, — хозяйка апартаментов оглядывала его с ног до головы испуганным взглядом, — что произошло? Кухарка тем временем потянулась за каким-то полотенцем, смочила его и дала Джону в руки. Тот без особых стараний вытер лицо. К носу было больно прикасаться, хотя вряд ли Брекенридж ему что-нибудь сломал. — Мистер Лоуренс! Я требую объяснений! — от зудящего голоса миссис Кэннон у Лоуренса разрывалась голова. Из шкафчика кухарка достала запечатанную бутылку. Без каких-либо допросов, она дала ему виски. — Спасибо, — произнёс он, развернулся и направился обратно в квартиру, игнорируя крики миссис Кэннон. Джон запер квартиру, чтобы никто точно его не потревожил. Он не желал кого-либо видеть и слышать. Хотя нет, он желал видеть и слышать только одного человека. Он бы всё отдал, что увидеть его. Виски исчезал быстро. Джон не ел, пил прямо из горла в надежде, что просто провалится в сон, или его вырвет, или хоть что-нибудь! Но Лоуренс лишь чувствовал, как пьянеет, как расслабляется его тело, но не сознание. Становилось только хуже. Джону казалось, что он тонет, задыхается. Он хватал ртом воздух, сердце оглушительно стучало, слёзы непроизвольно стекали по лицу. Ему казалось, что он умрёт. Ужас и страх до того охватили его сознание, что Джон чувствовал: они его раздавят. Лоуренс чувствовал себя таким беспомощным, ничтожным, бесполезным, глупым. Он хотел умереть. Самые страшные, невозможные и глупые мысли лезли в голову. Джон боялся, что Брекенридж вломится в квартиру, стоит ему уснуть, и зарежет, задушит его. Или убъёт Александра. Или Александр просто не вернётся. Прочтёт письмо и останется в Бостоне, чтобы избежать проблем. Или он возненавидит Джона, ведь именно по его вине всё произошло. А вдруг Джеймс наврёт, подкупит судей, скажет, что стал свидетелем самого акта, и тогда их казнят? Генри всё узнает. Всё дойдёт до Сары. Но она же не станет свидетельствовать против него? Или она его возненавидит? Даже не мог сдержать всё в секрете, позорит их имя… Смерть казалась не худшим исходом.

***

Джон не знал, спал ли он ночью. Вряд ли он смог бы не спать двое суток, особенно осушив до дна бутылку виски. Но Лоуренс был до того уставшим, что едва мог подняться с кровати. Нужно было идти в контору. Если он лишится ещё и работы, лучше себе он не сделает. Но вряд ли, если Джеймс уже успел всё рассказать, с новообретённой репутацией Джона кто-то пожелает его защиты в суде. Лоуренс перебрал в голове уже сотню вариантов развития событий. Так мало из них были утешающими. Идея собрать вещи, всё бросить, сменить имя и переехать туда, где его никто не знает, выглядела самым лучшим решением из возможных. Сбегать всегда просто. Джону ли этого не знать.

***

Как Лоуренс и предполагал, Джеймс всё же не сломал ему нос. Кости были целы, но ушиб потемнел и болел, если Джон к нему прикасался. Лоуренсу было противно смотреть на себя в зеркало: к темными кругами под глазами, с синяком на лице, с выражением беспомощности. Он пытался заставить себя улыбнуться, но получалась гримаса. Джон надеялся, что старательно сделанная причёска и красивый костюм послужат отводом глаз от его безжизненного лица. Надо было делать вид, что всё в порядке. Крохотная, совсем маленькая надежда оставалась в его душе: вдруг Джеймс одумается, вдруг пощадит их души. Рука Джона дрожала, когда он открывал дверь конторы. Столько раз за дорогу он думал повернуть обратно, но всё равно заставил себя прийти на работу. Кровь стучала в висках, он переступил порог. Внутри сидели Норрис, Виктор, Флойд. Все на мгновение посмотрели на него, но тут же вернулись к делам. Сидевший за столом Брекенридж резко вскинул голову, отвлекаясь от работы и встречаясь со взглядом Джона. Лоуренс застыл. Джеймс не улыбался, не смотрел с презрением. Он просто уставился на него. В конторе было тихо, Лоуренс слышал лишь биение собственного сердца. Джон понял, что слишком долго стоял на пороге. Он снял пальто, повесил его, прошёл к своему столу. Его пальцы дрожали, но Лоуренс раскладывал перед собой бумаги, достал перо, чернильницу. Всё нормально. Наверное, всё нормально. Было понятно с самого начала, что никакой работой он заниматься не сможет. Но он продолжал делать вид. Ладони вспотели. Он пытался что-то писать, буквы выходили неровными. Сердце Джона ушло в пятки, когда напротив него за стол присел Флойд. Лоуренс прекратил писать. Отложил перо, медленно поднял голову. Хармон улыбался. Выражение полного удовлетворения. Победы. В глазах Джона потемнело. Он был готов вот-вот упасть в обморок. — А я говорил. Вы меня не слушали. Лоуренс встал из-за стола. Флойд не пытался его остановить. Джон схватил пальто, на ватных ногах шёл к выходу. Флойд бросил ему вслед голосом, полным радости: — Удачи в суде, мистер Лоуренс!

***

Улица. Таверна. Улица. Джон едва не упал на кого-то. Лавка. Две бутылки рома. На него, пьяного в полдень, косились, шептались. Но он понимал, что не выдержит эти два дня, если будет трезвым. Надо дождаться Александра. Александр приедет, и всё будет в порядке. Вместе они придумают, что делать. Джон не знал, чем себя занять. Опустошив одну бутылку уже в квартире, он еле стоял на ногах, пытался заснуть, но не мог. Он начал убираться в квартире. Застелил кровать новыми простынями, убрал столы, протер пыль, помыл зеркало. Голова кружилась, но он продолжал делать хоть что-то. Стук в дверь заставил Джона вздрогнуть. В голове возникли все самые худшие мысли. Но он успокоился, услышав голос миссис Кэннон: — Мистер Лоуренс! Откройте! Я бы желала с вами поговорить. Джон не отвечал. Он стоял в прихожей, прислоняясь к стене, но даже не собирался открывать. — Я знаю, что вы там, я видела, как вы заходили в апартаменты. Джон не понимал, о чём она собралась с ним говорить. Спросить, почему в последние дни он выглядит, как уличный бродяга? Почему ходит пьяный посреди дня? — Если вы не откроете, я возьму собственный ключ и открою сама! Опираясь о стену, Лоуренс попятился в спальню. Столько мыслей тревожило его, что миссис Кэннон казалась наименьшей проблемой из возможных. На неё было плевать. Джон лежал на кровати, уставившись в потолок, больше всего на свете желая заснуть. Но дверь открылась, на пороге стояла хозяйка апартаментов. Щёки её были красными, она сложила руки на груди и возмущенным голосом начала причитать: — Мистер Лоуренс, я не имею желания влезать в вашу личную жизнь, но я должна знать, что творится в моих апартаментах и чем мои жильцы занимаются! Я не хочу, чтобы это место превращалось в… не пойми что. Я должна быть уверена, что сдаю квартиру интеллектуальным людям, которые… — Миссис Кэннон, оставьте меня, — сухо отрезал Джон, не в силах больше слышать её срывающийся высокий голос. Она широко раскрыла глаза, растерялась на мгновение, но тут же продолжила причитать с ещё большим упрёком. Так продолжалось недолго, потому что Джон напрочь игнорировал её, закрыл глаза и уткнулся лицом в подушку. Миссис Кэннон ушла, но Лоуренс знал, что она ещё продолжит донимать его расспросами.

***

Целый день Джон был как на иголках. Ожидание мучило его. Ещё одна бутылка рома была опустошена. Чтение немного отвлекло Лоуренса, на какое-то время он даже погружался в текст, думая только о книге. Но он постоянно посмотрел на часы, всё ожидая и ожидая. Лоуренс услышал, как распахнулась входная дверь. Он вскочил с дивана, ворвался в прихожую. Сердце его забилось чаще. Джон ринулся к Александру, заключая его в объятья, прижимаясь к нему всем телом и утыкаясь лицом в его волосы, вдыхая их запах. Руки Гамильтона крепко обхватили его спину. Лоуренс прикасался к нему, убеждаясь, что это действительно он, живой, из плоти и крови. Он был рядом. Он наконец был рядом. Джон отстранился от Александра, положил ладони на его щёки, вглядывался в его лицо. Это действительно был он. Но он был другой. Мрачный, глаза тёмные, губы плотно сжаты. В его взгляде читалось сожаление. Выражение уставшее, изможденное. Казалось, он тоже не спал пару ночей. Лоуренс наклонился, чтобы поцеловать его. Но от этого поцелуя в груди Джона стало тяжелее, ком встал в горле. Александр уткнулся в его плечо, пряча взгляд. Лоуренс сильнее сжимал его в своих руках. Они молчали, не желая, чтобы слова делали им только хуже.