***
Крепкий напиток всегда был лучшим способом отпраздновать даже самую маленькую победу. Но в их случае это был настоящий триумф. Наконец можно было расслабиться, отпустить заботы, не беспокоиться о завтрашнем дне и грядущих испытаниях. Но всё же Лоуренс не мог принять, что не будет просыпаться каждый день со страхом за себя или за Александра, будни вернуться к приятной рутине, заполненной работой, общением без пристыженного взгляда, тавернами, ромом, прогулками без опасений за свою жизнь. Неужто этот пожирающий стыд, от которого хотелось провалиться глубоко под землю, исчезнет? Так невозможно было в это поверить. — В ближайшее время мне вновь придётся ехать в Бостон, — говорил Гамильтон, с лица которого не сходил румянец, а язык заплетался. — Опять? Ты ведь только приехал. — Это всё насчёт оборудования. Надо решить кое-какие вопросы. — Какие вопросы? — Джон подпирал подбородок рукой, допивал остатки виски и давал официанту знак принести ещё. — Не важно, — отмахнулся Гамильтон, откидываясь на спинку стула. — Но это не займёт много времени. Всего пара дней. Может неделя. Лоуренса совершенно не радовала идея вновь расставаться с Гамильтоном. Страшное предчувствие накрывало его с головой. В прошлый раз отъезд Гамильтона всё закончилось ужасно. — Могу я поехать с тобой? — Джон удивился, как отчаянно звучал его собственный голос. Гамильтон нахмурился. — Зачем? Если мы найдём работу, я полагаю, что один мой отъезд будет затруднительным. А если уедешь ещё и ты… — Плевать, — в глазах всё расплывалось, Лоуренс прятал пылающее лицо в ладонях и едва мог соображать. — Ты говорил, что друг, у которого ты оставался, будет не против. — В этот раз я сниму комнату в таверне, чтобы не тревожить его. Но Джон! — Александр звонко засмеялся. — Не думал, что ты можешь так по мне скучать. — В прошлый раз я едва ли с ума не сошёл, — улыбнулся он. Смех Гамильтона раздавался на всю таверну. Он наклонился вперёд, кладя руки на стол и приближаясь к Джону. — Постарайся в этот раз не приглашать никого в апартаменты в моё отсутствие. Уверен, что тогда мой отъезд не повлияет на тебя так трагично. Джон фыркнул. — Если бы ты не оставлял меня, то я не стал бы искать компанию, что поможет скоротать время. — Ах, Джеймс точно не дал тебе заскучать! Они смеялись, не в силах справиться с весельем, которое придавал им алкоголь. Любое слово казалось забавным и остроумным после нескольких стаканов виски. — Нет, правда, — говорил Джон, — ты слишком зачастил в Бостон. Неужто я стал тебе до того скучен? Или ты нашёл там себе кого поинтереснее? Гамильтон закатил глаза, опустошая очередной стакан. — До чего же ты, оказывается, ревнив! Не хочешь делить меня с кем-либо? — Не люблю делиться, — ухмыльнулся Джон. — Тебя ужасно воспитали, — язвительно произнёс Александр. Джон беспомощно улыбался. В голове было пусто, язык не слушался, слова слетали с губ просто так, без лишних раздумий и сомнений. И ему это нравилось. Лёгкость, беспечность, которых так не хватало в последнее время. Они говорили долго о глупых вещах, бесконечно шутили и смеялись. Лоуренс скучал по этому. Слишком долго он не мог отпустить заботы, но теперь было так всё равно, что он говорил. Всё было так просто. Неужто раньше так было всегда? — Эй, — грубый голос привлёк их внимание, — празднуете безнаказанность? У их столика оказалось трое мужчин. По их лицам было видно, что они подвыпили, алкоголь явно придал смелости. — Что ты несёшь? — процедил сквозь зубы Александр, лениво глядя на него. — Удивительно, как вас даже к позорному столбу не приговорили, — хмыкнул другой человек, верхние пуговицы его камзола были расстёгнуты. — Всё ведь так очевидно! Вам несказанно повезло. Будь я судьёй, я бы не спустил вам это с рук. Джон нахмурился. Он помнил этого человека. В суде он стоял совсем близко, именно от него постоянно слышались возгласы негодования. После вынесения решения это он был мрачнее тучи и возмущался громче всех. —Руки так и тянутся в кого-то камнем запустить? — хмыкнул Александр. — Уж прости, что не дали тебе такой возможности. Побереги свои силы для настоящих преступников. Уверен, им твоё кровавое правосудие нужнее, чем нам. — О, камень для тебя слишком лёгкая кара. Радуйся, пока можешь. Твори свои грязные дела. Но будь уверен, что всё равно долго не протянешь. Судьи не всегда так милосерд… Безразличны! — Я не собираюсь тебя выслушивать, — Гамильтон покачал головой. — Мне хватило клеветы в суде. — Думаешь, на этом всё закончилось? — мужчина вжался ладонями в стол, наклоняясь к Александру. Джон чувствовал, как сильно от него несло алкоголем. — Я не желаю, чтобы извращенцы как ты и твой дружок спокойно ходили по земле, пока кто-то наконец не застанет вас ублажающими друг друга. Глупый закон, глупые правила… Только по твоему лицу видно, что у тебя в голове творится, — он выставил палец, трёс им пред лицом Гамильтона. — Женщинам ты не по душе? На шлюх денег не хватает? Поэтому решил с мужиком в постели нежиться? Александр резко вскочил из-за стола и ударил его по лицу. Тот схватился за щёку, глаза его потемнели. — Не нравится правду слышать? — прорычал он и занёс руку над Гамильтоном. Всё происходило как в тумане. Крики, опрокинутые стулья, удары, и вот уже кровь из носа стекала по лицу Джона, на языке чувствовался вкус железа, и он бездумно вновь и вновь бил парня, которого прижимал к полу. Игра была нечестной: трое против двух. Лоуренса схватили со спины, оттолкнули, он почувствовал грубые доски, раздирающие щёку, руку, сжимающую горло, и кулак, ударяющий его в челюсть. Во рту был ужасный вкус алкоголя и крови. Он оттолкнул мужчину, ударяя его согнутыми коленями в живот, попытался подняться, но чей-то сапог упёрся ему в спину. Джон проехался подбородком по полу, лёгкие сжались. Краем глаза Лоуренс видел Гамильтона, который яростно наносил один удар за другим по лицу мужчины, которое уже превратилось в кровавое месиво. — Убирайтесь отсюда! Я позову полицейских! — раздался крик хозяина таверны. Их начали растаскивать. Кто-то схватил Джона, рывком поднимая с пола. Он тяжело дышал, оглядываясь по сторонам. Все посетители стояли вокруг них, смотрели испуганно, растеряно. Двое человек подошли к Александру, попытались оттащить его, но он размахивал руками, уклонялся и продолжал бить мужчину под ним, из горла которого вырывались болезненные всхлипы. Наконец Гамильтона оттолкнули, держали его руки за спиной, заставили подняться. В его взгляде было безумие, он кричал, вырывался, скалил окровавленные зубы. — Псих! — вопил парень, которого до этого бил Джон. — Вздёрнуть, повесить тебя надо! — Повесить! — подхватил другой.***
Любое движение Джона отзывалось болью в теле. Он был уверен, что ничего не сломал, но всё равно чувствовал себя ужасно. Гамильтону досталось чуть меньше. Он был в таком бешенстве, что в некоторые моменты Лоуренс до жути пугался. Они и прежде ввязывались в драки в тавернах, но никогда Александр не впадал в такое разъярённое состояние. Джону казалось, что Гамильтон мог убить того парня, если бы его не оттащили. Усевшись на кровати, Джон долго пытался оттереть рапёкшуюся кровь с лица Александра. Все его зубы были целы, нос не сломан, но кровь сочилась из брови, он прокусил губу, щёку и по дороге в апартаменты долго сплёвывал кровь. Его даже вырвало, хотя скорее всего роль здесь сыграл алкоголь. — Ублюдки! — не унимался Гамильтон. — Господи, и потом они говорят, что это мы разрушаем общество и не заслуживаем ходить по земле! — А если это повториться? — спросил Джон, в голове которого после таверны не было и единой светлой мысли. — Вряд ли мы ещё наткнёмся на таких отбросов. Им заняться нечем! Какой нормальный человек стал бы подходить, нести такой бред? — Я думал, что после суда всё станет как прежде, мы снимем с себя подозрения… Но похоже, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Эти идиоты, они просто были в суде, потом напились и захотели куда-то выплеснуть свои эмоции. Они это сделали не потому, что искренне нас ненавидят. Мы просто попались под руку, стали отличной мишенью. Если бы они в таком же состоянии встретили нас через месяц, то даже не вспомнили бы. Джон смотрел ему в глаза, всё ещё затуманенные от алкоголя, и внутри него разгоралась ярость. — Почему ты вечно твердишь, что всё хорошо? Что бы ни случилось, в какую-бы ужасное положение мы бы ни попали, ты постоянно говоришь, что это пустяк! Кажется, если бы стояли на эшафоте, ты бы всё равно твердил: всё в порядке, не бери в голову, не думай об этом, всё будет хорошо! — А что мне ещё делать? — прошипел Гамильтон, отдёргивая руку Лоуренса от своего лица. — Хвататься за голову, ожидать самых ужасных последствий, не позволять себе расслабиться и на минуту? Жить, не надеясь на что-либо хорошее, а поджидать подвох и обман? Разве это жизнь? — Нет, — холодно произнёс Лоуренс. — Но порой взглянуть на ситуацию так, как есть. Нельзя закрывать глаза на проблемы и надеяться, что их не придётся решать. — А какую проблему ты видишь? Трое ублюдков избили нас? И что тут решать? — Проблема в том, что не всех удовлетворило решение суда. Мы не знаем, чего ожидать от таких людей, как те трое. Мы не сможем чувствовать себя в безопасности. — Если трое пьяных парней решили наговорить нам всякого, это не значит, что теперь все будут смотреть на нас как на отбросов общества. Если бы нас там не было, они нашли бы кого-то другого, чтобы выпустить гнев. Этого не повторится! — Мы не можем быть в этом уверены. — Мы не можем быть уверены ни в чём! — прокричал Гамильтон. — И что ты предлагаешь делать? Не выходить из квартиры, потому что кому-то мы можем не понравиться? — Я не знаю. Ничего не знаю. Джон отложил полотенце, лёг в кровать. На боку было больно лежать из-за руки, он перевернулся на спину. Голова раскалывалась, он зажмурил глаза. Лоуренс почувствовал, что Гамильтон лёг рядом. Александр произнёс: — Не делай поспешных выводов. Мы не знаем, что будет завтра, но это не значит, что обязательно случится что-то плохое. Рука Гамильтона легла ему на грудь, он обнял Джона. Лоуренс хотел отстраниться, но сил не было даже для этого. — Помнишь, когда я приехал к тебе в Пьермонт, ты говорил, что теперь всё будет не так, как раньше. Говорил, что больше не будешь опасаться всего подряд… — И ты сказал, что так не будет. Что страх останется всё равно. И ты был прав. Гамильтон молчал. Напряжение повисло в воздухе, давило на Джона. Вдруг Гамильтон сказал: — И что теперь? Вновь оставишь меня? Всё внутри Лоуренса сжалось. Он помнил, как ужасно себя чувствовал, жалел об отъезде. — Нет, — тут же ответил он. — Я не могу этого сделать. — Не можешь или не хочешь? — Не хочу! Это не сделает нам лучше. После всего, что произошло, разве можно от этого сбежать? — В прошлый раз ты так и сделал. Джон повернулся к нему, стараясь не обращать внимания на боль в плече, положил ладонь на щёку Александра. — Я не оставлю тебя. — Почему? Мне кажется, что ты так и желаешь уйти от проблем. — Я не хочу уходить от тебя. — Почему? Лоуренс тихо засмеялся, проводя пальцем вдоль его скул. — А что у меня останется без тебя?***
Джон не мог смотреть на своё отражение в зеркале. Лицо было опухшим, линию челюсти украшали багровевшие синяки, глаза были красными. — Пожалуй, у нас не лучший вид, чтобы устраиваться на работу, — сказал Джон Александру, который выглядел не намного презентабельнее. — Подождём неделю, так уж и быть, — пожал он плечами. Выражение лица миссис Кэннон было трудно описать в тот момент, когда она увидела Лоуренса, спустившегося за утренней газетой и едой. Джон не хотел с ней разговаривать и как можно скорее вернулся в квартиру. Кусая по дороге тёплую выпечку, он развернул газету и в мыслях его только и звучал измученный голос: «Опять?». Заголовок статьи гласил «Избежавшие правосудия». Джон сразу знал, каких формулировок и фраз ожидать от очередной публикации Флойда. «Несправедливое решение суда», «Угроза нравственности и морали», «Необходимость общественности собственноручно бороться с грехом, что плодиться на улицах города» — всё, что Хармон не раз повторял в суде, в прошлой статье, всё это было и здесь. — Он никак не уймётся, — Джон положил газету на стол перед Гамильтоном. Александр без особого интереса прочитал статью и отложил её. — Мне это надоело, — Гамильтон сжимал пальцами переносицу, звучал уставшим. — Если он считает, что через прессу может сыскать на нас «правосудие», я сделаю так же. — Тоже напишешь статью? — Да. Я расскажу, почему Флойд всё это затеял, начал распространяться о деле в газете, опровергну все его слова и доказательства. Если он затеял эту войну, я не собираюсь стоять в стороне и ждать следующего удара. — Опубликуешь в типографии, в которой работаешь? Уверен, что тебе позволят такое сделать? — Я работаю у них несколько лет, они мне доверяют и будут только рады, если на страницах их газеты наконец появится что-то стоящее. Гамильтон тут же взял чистый лист, перо и, недолго думая, начал писать. Слова быстро появлялись из-под его руки, он зачёркивал, переписывал и не останавливался и на минуту, мысли потоком лились на бумагу. Джон заворожённо смотрел на этот процесс, но быстро одёрул себя. Ему тоже стоило пойти работать. Если в ближайшее время они не смогут устроиться в какую-нибудь контору, то стоило зарабатывать деньги хотя бы переводами.***
На следующий день Гамильтон вернулся из типографии, его грудь тяжело вздымалась, он быстро снял пальто и, проходя мимо Джона, вошёл в спальню. Лоуренс вздохнул, направился за ним. Гамильтон сидел за столом, зарывшись пальцами в свои волосы. — Они отказались публиковать? — осторожно спросил Джон. — Они выгнали меня! — прорычал Гамильтон, даже не глядя на него. — Сказали, что не хотят, чтобы имя такого человека, как я, появлялось в их газете и ассоциировалось с ними. — Мне жаль, — Джон положил руку ему на плечо. — Им должно быть жаль! Они быстро пожалеют, потому что их газета скатиться в не пойми что. Пусть попробуют найти кого-то, кто точно так же будет писать десятки их нелепых статей! — Попробуй опубликоваться в другой газете. Возможно, они примут статью. — Да, я попробую. Другого выхода всё равно нет. Джон сел на кровать, пытаясь привести мысли в порядок. Если Гамильтон лишился этой работы, то с деньгами у них будет ещё хуже. Лоуренс и не думал, что однажды ему придётся беспокоиться о деньгах! Он бы никогда не подумал, что окажется в положении, когда не сможет найти работу. Хотя Джон и не предполагал, что люди станут смотреть на него как на прокажённого. — Давай прогуляемся, — предложил Лоуренс. — Я уже не могу сидеть в четырёх стенах. — И даже не боишься, что встретим кого-то недоброжелательного? — хмыкнул Александр. — Мне кажется, нам уже нечего терять.***
Они шли вдоль набережной. Холодный воздух с океана пробирал до костей, Джон прятал руки в карманы, прижимал их ближе к себе, чтобы удержать тепло. — Мы можем уйти, если тебе слишком холодно, — сказал Лоуренс. — Нет-нет, всё в порядке. — Ты всё ещё болен, тебе может стать хуже. — Джон, ты сам меня сюда привёл, — улыбнулся Гамильтон. — Я не хочу уходить. Здесь красиво. Вид и правда был завораживающим. Они редко вырывались из каменных стен города, мощёных дорог, карет и бесконечных таверн. Место было вдали от портов и домов, люди здесь редко ходили. Рядом с ними не было и души. Лишь крики чаек и свист ветра нарушали тишину. — Мне кажется, что этот кошмар не закончится, — Джон озвучил свои мысли, которые не выходили из головы уже несколько дней. — Мы ведь не вернёмся к прошлой жизни… — Джон… — Я знаю это. И ты тоже это знаешь. Всё не будет как прежде. Гамильтон молчал. Он шёл рядом, вдруг обернул свои руки вокруг руки Джона. Стало теплее. — Разве ты не устал делать вид, что ничего серьёзного не случилось? — спросил Лоуренс, опуская взгляд на Гамильтона и видя только его голову, прижимающуюся к плечу. — Почему бы не признать, что тебе страшно? Спустя какое-то время Гамильтон сухо произнёс: — Если я это признаю, это значит, что я слаб. — Разве можно быть сильным всё время? — Нельзя. Но ведь и нельзя показывать свои уязвимости. Такие как Флойд только и поджидают, как бы надавить на твои слабости. — Я не Флойд, Александр. Зачем тебе играть неуязвимость передо мной? Гамильтон хмыкнул: — Разве ты не впал бы в отчаяние, если бы и из меня сочилась безнадёжность? — Не знаю. Порой твои слова помогали, но я всё равно понимал, что ты сам не веришь своей уверенности. И разве мне может быть лучше, когда ты врёшь и мне, и себе? — А мне казалось, я играл превосходно, — он пожал плечами. Они молча шли по еле заметной тропинке, заметённой снегом. Джон смотрел на волны, ударяющиеся о берег, мокрый песок, корабли, проплывающие вдали, серое небо. Странная мысль пришла в голову: что бы ни случилось в их жизни, океан всё так же будет омывать сушу, корабли не перестанут ходить, солнце продолжит светить на небе. Так было до их рождения, так будет после их смерти. Лоуренса почему-то успокаивала эта мысль. — Мне так жаль, — произнёс Лоуренс, из-за чего Гамильтон удивлённо посмотрел на него. — Я ведь виноват во всём этом. — Не говори глупостей! — Нет, Александр, не надо успокаивать меня. Я понимаю, что если бы не позвал Джеймса жить в апартаменты, если не разозлился на него, то ничего бы не было. — Ты не мог знать, что всё так будет! — Но я мог предположить, что это было не лучшей идеей. И если бы я не вспылил, то всё было бы в порядке и мы не ломали головы, думая, как быть дальше! Его сердце быстро билось в груди, сжималось от неприятного осознания. Он давно об этом думал, но впервые озвучил Александру свои мысли. — Признайся, — сказал Лоуренс, — ты ведь тоже в какой-то мере винишь меня. — Я не могу винить тебя, потому что поступил бы точно так же, — твердо произнёс он. — Я бы тоже позвал Джеймса, если бы он оказался в таком положении, я бы тоже разозлился, приведи он в мою квартиру проститутку. Ты всё делал правильно. Разве ты винил бы меня, если бы причиной всему этому стал я? Джон покачал головой: — Нет, конечно нет. — Тебя не за что винить. Никто не мог предположить, что Джеймс так поступит. Гамильтон резко остановился и взял холодные руки Джона в свои, точно такие же ледяные. Он смотрел в глаза Лоуренсу, взгляд был светлым и нет, там не было и капли осуждения. — Не вини себя в вещах, которые не можешь контролировать. — И почему таких вещей так много? — улыбнулся он. — Вся наша жизнь — это череда обстоятельств, на которые мы не можем повлиять. И всё, что остаётся… — Смириться. Верно? — Верно. Ладонь Гамильтона легла на щеку Джона и даже казалась теплой в контрасте с лицом Лоуренса, которое обдувал зимний ветер. Александр наклонил к себе Джона и поцеловал его. Губы были сухими, обветренными, но Лоуренс не обращал внимания. Гамильтон целовал неторопливо, нежно, одними губами. Джон плотнее прижимал его к себе, чтобы сильнее чувствовать его тепло и поделиться своим. — Ты всё ещё любишь меня? — вырвалось у Джона, когда он разорвал поцелуй и прижался лбом ко лбу Александра. — К чему такие странные вопросы? — серьёзно произнёс Александр и вновь поцеловал его. Ветер крепчал с наступавшим вечером, но им было тепло. Сумерки опускались на землю, в воздухе замелькали снежинки. Они продолжали целоваться, пока холод в воздухе становился всё ощутимее и лёгкая непогода медленно превращалась в бурю.***
Утром Джон получил два письма из Пьермонта. Одно от Марты, а второе от Генри. Лоуренс думал сразу отправить письма в горящий камин, но почему-то оставил их лежать на столе. Очевидно, что ничего хорошего он там не прочтёт. Даже малейшей надежды увидеть там хоть что-то положительное внутри него не осталось. Он не чувствовал, знал, что содержимое писем его расстроит. Удивительно было, что письма пришли одновременно. Неужто весь Пьермонт узнал о нём? Интересно, кто-то приехал из Нью-Йорка, рассказал человеку, тот ещё кому-то, и так по цепочке — и вот уже целый город был в курсе? Или газеты разошлись по ближайшим поселениям? А может и по всем колониям? Вздохнув, Лоуренс сел за стол, взяв письма в руки. Он разглядывал резкий почерк отца, решив что именно его письмо прочтёт первым. Слова Марты наверняка утешат его после. Джон сломал печать, развернул лист. «Дорогой сын, Не могу не высказать, что весьма огорчён положением судопроизводства в Нью-Йорке. Очевидно, судьи там безразличны к вопросам морали, потому что по-иному объяснить исход твоего дела я не могу. Поверь, будь я на месте судьи, я не оставил бы преступников безнаказанными. Ты никогда меня не слушал. С самого детства ты не желал мне подчиняться. Когда твоя мать была жива, ей удавалось влиять на тебя, но потом я абсолютно потерял контроль над тобой. Но у меня всегда оставалась надежда. Я надеялся, что с годами ты поймёшь, что я желал тебе только лучшего и всё делал для твоего блага. Однако неправильно с моей стороны винить только тебя. Моё бездействие во многом повлияло на твоё падение. Не думай, что я не был в курсе твоих деяний в Принстоне. Я знал о слухах, но оправдывал тебя, считал это юношеской глупостью, которую ты перерастёшь. Когда ты начал общаться с мисс Мэннинг, я поверил, что ты встал на правильный путь. Однако на пороге нашего дома появился этот Гамильтон. Я сразу почувствовал неладное, но разве я мог тебя переубедить? Ты был так упрям, так уверен в том, что творишь, что я уже был бессилен. И что в итоге? Ты доволен тем, что получил? Стоило ли это того? Ты опозорил себя и нашу фамилию, связал её с мерзким грехом. Я не могу такое простить. Отныне даже не думай появляться на пороге поместья, писать мне или пытаться как-либо связаться. Если ты выбираешь грешную жизнь, я не хочу знать тебя. Только если ты одумаешься, обзаведёшься семьёй, — если, конечно, найдётся женщина, способная жить с таким, как ты — то тогда я готов принять тебя обратно. В другом случае даже не попадайся мне на глаза, потому что, поверь моим словам, я придушу тебя собственными руками. Ныне живи сам по себе, к чему ты всегда так стремился. Надеюсь, теперь ты доволен.» Щёки Джона горели, живот сводило. Он хотел провалиться под землю. И хотя Лоуренс в точности знал, что именно этого и стоило ожидать от Генри, читать эти строки было мучительно стыдно. Он вновь был маленьким мальчиком, которого отчитывал отец. Генри всегда искусно внушал чувство вины. Один его взгляд переворачивал всё внутри, невозможно было смотреть на него в ответ. А слова отца оставляли куда более глубокий и болезненный след, нежели плеть или кулак. Но теперь Лоуренс был абсолютно свободен, действительно сам по себе. Без семьи, без прошлого. Вдруг все мысли Джона стали крутиться вокруг Сары. Станет ли она с ним общаться? Теперь не только она знала правду. Правду знали все, и станет ли это причиной для Сары забыть о нём, как это сделал Генри? Может, она попытается разубедить отца, попытается помочь? Её заплаканное лицо всплывало в памяти Джона, и от этого становилось только хуже. Лоуренс без лишней мысли кинул письмо отца в огонь. Языки пламени окружили его, бумага быстро сжалась, почернела и в мгновение превратилась в пепел. Вот бы от мыслей и воспоминаний можно было так же легко избавиться. Он вновь сел за стол. Письмо Марты оказалось довольно коротким: «Дорогой Джон, Я знаю обо всём произошедшем и мне безумно жаль, что всё так получилось. Я рада, что вас отпустили, но всё равно очень боюсь за тебя, за Алекса. Не могу даже представить, как вы с этим справляетесь. Ты наверняка переживаешь всё время, но не стоит. Люди говорят, они постоянно шепчутся за спинами, но их шёпот не сделает вам ничего дурного. Скоро им это надоест, они найдут новую жертву для слухов. Вам надо лишь немного потерпеть, пока всё успокоится и станет на свои места. Подождите и не наделайте за это время глупостей. Я бы очень хотела с тобой увидеться. Наверное, в Пьермонт ты не приедешь, поэтому я попытаюсь вырваться в Нью-Йорк. Ты ведь захочешь меня увидеть? Я пойму, если ты пожелаешь побыть в одиночестве. Главное не молчи. С наилучшими пожеланиями, твоя Марта.» Лоуренс тут же стал писать ответ на письмо. Он скучал по Мэннинг, правда хотел её увидеть, но не был уверен, что ей стоит приезжать. Надо ли ей видеть его таким, разбитым и беспомощным, боящегося выйти на улицу? Но что-то подсказывало Лоуренсу, что Марта приедет в любом случае, в независимости от его ответа. Его радовало, что хоть кто-то не отказывался от него, что бы ни случилось. В груди разливалось тепло. Вряд ли каких-либо слов хватило бы, чтобы выразить его благодарность Марте.***
— Через пару дней они опубликуют статью. Александр подошёл к Джону, сидевшему за столом, положил руки ему на плечи и положил голову на его макушку. — Не похоже, что ты этому рад. — Мне пришлось им заплатить. Сказали, что ставят себя под угрозу, рискуют, — хмыкнул Лоуренс. — Как глупо. — Конечно, глупо, — пальцы Гамильтона опускались ниже, скользили по груди Джона. — Думаю, им ко всему прочему не понравилось моё лицо в синяках. Смотрели на меня как на бездомную дворнягу. — Когда ты едешь в Бостон? — Через неделю. — Уверен, что стоит ехать? Погода сейчас ужасная, а долгая дорога с твоим здоровьем — не лучшая идея. Лоуренс отложил перо, взял руки Александра в свои, закрыл глаза. — Джон, — Гамильтон наклонился, прижимаясь щекой в щеке Джона, мягко целуя его, — я здоров. — Но твой кашель не прекратился. — Это мелочи. Ты со своими травами подлечил меня. За неделю всё точно пройдёт. — А если в дороге тебе станет хуже? Джон поднялся со стула, становясь лицом к Гамильтону. — Я устал от этих «если», — Александр положил ладони на лицо Джона, притянул к себе так, что их лбы соприкасались. — Тебе самому не надоело всегда представлять худшее? — Может всё же не поедешь в Бостон? Ты не можешь решить все вопросы по переписке? Неужто там правда что-то срочное? Гамильтон долго смотрел в его глаза, затем отвёл взгляд. — Мне надо уехать, Джон. Прости. Джон подался вперёд, целуя его губы. Руки Александр притягивали его ближе, зарывались в волосы. Спокойствие медленно накрывало Лоуренса. Чувствовать Гамильтона рядом с собой, чувствовать его запах, его губы — казалось, это всё, что ему нужно в жизни. В голову ударило осознание, что Александр — всё, что осталось в его жизни. Джон лишился работы, семьи. Остался только Александр. Это и радовало, и до жути пугало.