***
В дверь долго и настойчиво стучали. Джон нехотя отвлёкся от работы, отодвинул бумаги с переводами и вышел в коридор. Он открыл дверь, и удивление вперемешку с радость застыло на его лице. — Здравствуй. Марта широко улыбалась, переступила порог и сразу обняла Джона. Она сжала его так сильно, что Лоуренс едва мог дышать. — Не думал, что ты скоро приедешь, — говорил он, всё ещё отходя неожиданности. — Отец принимает поставку товара в порту, поэтому я уговорила его взять меня с собой. Она отстранилась, взяла руки Джона в свои. — Как ты? — вдруг спросила она и в мгновение стала серьёзной. Мэннинг дотронулась до синяка на его челюсти, который почти прошёл, но всё ещё виднелся в виде багрового пятна. — Откуда это? — Не переживай. Всё в порядке, — произнёс Лоуренс и плечи его непроизвольно сжались от того, как неправильно это звучало из его уст. Она внимательно смотрела на его, сжав губы. — Покажешь мне город? Заодно расскажешь обо всём.***
— Боже, Джон… Мне так жаль. Джон рассказал ей абсолютно всё, о Брекенридже, суде и том, что было после. Радость, с которой Марта появилась на пороге квартиры, быстро испарилась. Их руки были сплетены в локтях, пока они шли вдоль главных улиц, и с каждым словом она всё сильнее прижималась к нему. Лоуренс и забыл, как спокойно было рядом с ней. Всё, что томилось в голове, он озвучивал и, пусть даже ненадолго, становилось легче. — Я и не думала, что люди могут так поступать… Подойти в людном месте к незнакомому человеку, высказывать такое, устроить драку! — В женском мире такое немыслимо, — пожал плечами Джон. — Конечно. Мы не ведём себя как животные! — Мне, как животному, очень приятно такое слышать. Из груди Марты вдруг вырвался смешок. — Уж кто-кто, а ты точно не животное! — Хорошо, что хоть кто-то так считает. — И что вы будете делать? — Я задавал себя этот вопрос уже сотню раз, но стоящего ответа так и не придумал. Мы ведь не можем на что-то повлиять. Придётся только ждать, пока всё само уляжется. — Похоже, так и есть, — вздохнула она. — А как Алекс? Как он всё это переживает? — Он предпочитает делать вид, что всё будет хорошо, но пользы в его оптимизме мало. — Кто знает, может всё действительно вернётся на свои места. — Что-то, к сожалению, уже не будет как прежде, — грустно улыбнулся Джон. — Что, например? Джон никому не рассказывал о письме отца. Даже Александр не знал, так как Лоуренс посчитал, что не стоит ещё сильнее нагнетать обстановку. Пусть хоть Гамильтон не будет в курсе очередных нагрянувших проблем. Но Марте он решил рассказать. Она знала о нём абсолютно всё, и что-то скрывать от неё Джону казалось немыслимым. — Как… Как он так просто может отказываться от своего сына? Почему он поверил, если вас оправдали? Мэннинг выглядела разъярённой. Если Джон понимал поведение отца, то в её голове это никак не укладывалось. У неё были понимающие родители, которые прислушивались к ней, не перечили её решениям и, казалось, простили бы ей всё на свете. И Лоуренс в свою очередь едва мог осознать, что такое возможно. — Он всегда знал. Догадывался о нас с Фрэнсисом и всю жизнь подозревал, что со мной что-то не так. А суд стал последней каплей. — А твоя сестра? Что бы она сказала на этот счёт? Плечи Лоуренса сжались, сердце забилось чаще. — Она не смирится, не будет делать вид, что ничего не произошло. — Почему ты так думаешь? — Я просто знаю. Марта замолчала. Она сильнее сжимала его руку, опустила голову, разглядывая брусчатку под их ногами. Джон не любил, когда она молчала. Её эмоции определяли и чувства Лоуренса. Если она была счастлива, он перенимал радость, если волновалась, то тревога накрывала и Джона. — Ты не будешь пытаться вернуть расположение отца, — произнесла Мэннинг не как вопрос, а как утверждение. — Ты ведь не станешь выполнять его условие и жениться. — Даже если бы захотел, то какая женщина согласится быть со мной? Марта вдруг рассмеялась: — Ещё пару месяцев назад я бы без лишней мысли стала этой женщиной. — И поступила бы ужасно глупо, — серьёзно сказал Джон. Он знал, что в любом случае отказался бы. — А что же за эти месяцы изменилось? Её смех раздавался громче прежнего. Лоуренс посмотрел на неё. Щёки Марты горели румянцем. — Скажем так, появился человек, который согласился бы быть со мной без принуждения. — Ты помолвлена? — внутри Лоуренса смешались шок и радость. — Нет! — она беспомощно улыбалась. — Пока нет, но, возможно, в скором времени буду. — Когда ты успела? — смеялся Лоуренс. — Кто он? — Мы познакомились, когда ты ещё был в Пьермонте. Он работает с моим отцом, как-то пришёл к нам на ужин. Ну, а потом… Стали постоянно встречаться, ходить на прогулки. — Любишь его? — Да, — мгновенно ответила она. Лоуренс улыбался. Он был рад за Марту, рад, что у неё всё было хорошо. — Я так счастлив за тебя. Она положила голову ему на плечо, тихо произнесла: — Спасибо. Вдруг стало так спокойно. Даже холодный ветер перестал морозить лицо, тревога исчезла и все крутились только вокруг Марты. Она заслуживала счастье. Заслуживала его как никто другой. Лоуренс знал, что Мэннинг — умная девушка, и если она выбрала быть с тем человеком, то приняла правильное решение. Незачем было о ней беспокоиться, не было причин. — Знаешь, я в какой-то момент думала, что не нуждаюсь в любви, во взаимных чувствах. Так было с тобой: мне казалось, что я могу всё время отдавать, зная, что не получу ничего взамен. И правда, я очень долго жила с этой мыслью. Но потом у меня словно закончились силы делать это. Я поняла, что хочу чувствовать отдачу. — И теперь-то ты её чувствуешь? — Да, чувствую, — она сжала губы, продолжила: — Вы с Алексом, должно быть, так счастливы. — Счастливы? — ухмыльнулся Лоуренс. Последний месяц их жизни невозможно было назвать счастливым уж точно. Джон каждый день испытывал страх и тревогу, не было покоя. Разве это счастье? — Я понимаю, что в последнее время вам очень трудно, но вы ведь вместе. Вы есть друг у друга. Это ведь так здорово. — Увы, у нас просто нет выбора. Всё катится к чертям, все отвернулись от нас. Нет другого выхода кроме как держаться рядом. — Ты хочешь сказать, что вы вместе только потому, что никого другого не осталось? — она удивлённо посмотрела на него. — Нет, — то, как это произносила Марта, звучало совершенно неправильно. — Нет, это не так. — Разве ты сам не хочешь быть рядом с Алексом? — Хочу! — голос Джона прозвучал едва ли не отчаянно. — Это не то, что я имел в виду… — Вы ссоритесь? Он не сразу ответил. — Да. — Часто? — Понимаешь, сейчас всё так странно… Он переживает, я и подавно. Невозможно держать это в себе и порой… Мы срываемся. — Странно срываться на единственного — как ты говоришь — человека, который остался рядом. — Меня и самого от этого воротит. Но так получается! Александр в последнее и вовсе на себя не похож. Мне порой кажется, что он винит меня во всём, что произошло. Марта приковала к нему внимательный взгляд, слушала его, и Джон чувствовал её напряжение. Слова, чувства потоком лились из него. — И дело даже не в суде, который случился именно из-за меня. Я чувствую, будто всё пошло наперекосяк, жизнь Александра рушится именно из-за того, что в ней появился я. Если бы не я, у него всё было бы в порядке и он был бы намного счастливее. — Ты уверен в этом? Ты правда думаешь, что он был бы счастлив без тебя? — Порой мне действительно так кажется. — Не понимаю, как ты можешь говорить о таком! Подумай о всём хорошем, что появилось у него благодаря тебе. — Но как многого он лишился из-за меня! — Ты правда считаешь, что Алекс так думает? Или на самом деле так думаешь ты, размышляешь о том, что потерял, потому что решил быть с ним? Слова Марты ввели его в ступор. Может, это правда были его личные сожаления? Он обдумывал всё это и наконец произнёс: — А какой моя жизнь была без него? Я бессмысленно проводил время в конторе в Пьермонте, прятался от мира, ненавидел себя. И пусть я лишился отца, пусть мир теперь прячется от меня, это лучше, чем гнить, утопая в собственных мыслях. Я не жалею, что встретил Александра. Сейчас всё ужасно, но тот год, что я провёл вместе с ним, был лучшим в моей жизни. Я наконец почувствовал, что правда живу. — Он наверняка чувствует то же самое. — Я не могу этого знать. Тем более теперь, когда на нас навалилось столько проблем. — Раз, по твоим словам, всё так плохо, что ты собираешься делать? Ты… — она замялась, но всё же произнесла: — Ты думаешь, что это конец? Конец. Как ужасно звучало это слово. Что-то внутри Джона надорвалось. Хуже стало от осознания, что Марта лишь озвучила его собственные мысли, которые он заглушал в своей голове так долго. Он не желал об этом думать, не желал этому верить. Конец. Что это значило? Он больше не увидит Гамильтона, не заговорит с ним, не увидит его лицо, не прикоснётся к его телу, не услышит его смех? А что тогда остаётся? Чем ему жить? У Александра столько планов: типография, собственная газета, писательство. Нужен ли ему Джон? Или он станет лишь отголоском проблем прошлого — тёмного, постыдного, удручающего прошлого, без надежды на что-либо хорошее? Гамильтон наверняка справится без Лоуренса. Но справится ли Лоуренс без Гамильтона? Он мечтал пойти в университет, стать врачом, но эти желания казались такими пустыми, если рядом не будет Александра. С кем делиться достижениями? С кем делить радость? Всё так бессмысленно. — Я не хочу, чтобы это был конец. — Тогда делай что-то, чтобы он не наступил. Если ты ведёшь себя, словно у вас нет будущего, этого будущего и не будет.***
Они сидели в таверне, на столе стояла полупустая бутылка вина. Посетителей было мало, и Джона это радовало. Было необычно видеть Марту в таком месте, не в роскошном доме на балу, не в Пьермонте, а в небольшом тусклом помещении, где стоял сильный запах алкоголя. Да и видеть Мэннинг пьющей было непривычно. Даже на приёмах Лоуренсу редко удавалось увидеть её с бокалом в руке. Но она вела себя так легко, так раскованно, словно посещала таверны постоянно, и её не смущало, что женщинам её статуса не полагалось здесь находиться. — Как думаешь, Джон, — произнесла она, — что такое любовь? — Любовь? — Лоуренс улыбнулся. — Это что-то очень хорошее. Она крутила бокал в руке, смотрела на Лоуренса совершенно серьёзно. — Нет, это не так просто. — Хорошо, тогда что такое любовь для тебя? Сделав глоток, она медлила, обдумывая ответ. — Если честно, у меня немного опыта в этом. Любить семью, друзей — это, очевидно, совсем другое, чем полюбить незнакомца и отдавать ему своё сердце. Я думала, то, что я чувствовала к тебе — было чем-то особенным, прекрасным. Я была готова сделать всё, что угодно для тебя. Казалось, я бы умерла ради тебя. — Глупость, — Джон нахмурился. — Да, сейчас я понимаю, как по-детски это было, — Марта улыбнулась. — Но я не знала ничего большего! Я узнавала о любви через книги, и что они мне говорили? Для Шекспира величайший акт любви — умереть за дорогого человека. Теперь это кажется нелепостью. Смерть — это что-то земное, слишком приземлённое. А настоящая любовь выше этого. Если любишь, то хочешь подарить счастье другому человеку, а смерть в этом уж точно не поможет. — То есть, для тебя любовь — это сделать другого человека счастливым? — Похоже, что так. Ты с этим не согласен? — Нет, ты права. Но при этом ты тоже хочешь быть счастлив. Ты и сама говорила, что невозможно всё время отдавать и не получать ничего взамен. — Конечно, любовь и эгоистична. Когда ты влюблён, ты счастлив, тебе хорошо рядом с другим человеком. Но если любишь по-настоящему, то счастье этого человека стоит на первом месте. Джон одним глотком опустошил свой бокал. — А если человек будет счастливее без тебя? — тихо произнёс он. — Тогда правильным будет отпустить его. Марта взяла руку Лоуренса в свою. Её нежные пальцы поглаживали тыльную сторону его ладони. — Не думай об этом. Разве Алекс когда-нибудь говорил, что его жизнь была бы лучше без тебя? Джон промолчал. — Вот видишь. Я понимаю, что всё кажется безысходным и безнадёжным. Проще оставить всё позади и сбежать. Но никто не говорил, что жить просто. Приходится постоянно бороться. — Но эта борьба так изматывает. В какой-то момент понимаешь, что жизнь — это постоянное преодоление, за которое порой получаешь награду, но чаще всего — ничего. Я чувствую, что триумф невозможен. Не настанет момента, когда все проблемы решатся и я буду наслаждаться плодами того, за что боролся. Всегда возникают новые преграды. И осознавая это, хочется просто опустить руки. Я просто хочу покоя, но, похоже, никогда его не получу. Пальцы Джона дрожали, и Марта это чувствовала. Она сильнее сжимала его руку. — Я согласна, что никто не может стать в этой жизни абсолютным победителем. Всё равно что-то идёт не по плану. Но жизнь состоит из маленьких побед, которым надо искренне радоваться. Именно эти маленькие победы, эти островки спокойствия в бушующем море проблем дают время передохнуть и набраться сил перед очередным сражением. — Как поэтично, — ухмыльнулся Лоуренс глядя на неё исподлобья. Марта улыбнулась. — Уже поздно, мне стоит идти. Отец будет волноваться. Лоуренс положил деньги на стол, встал, протянул руку Марте. Выпитое вино отзывалось лишь лёгкостью в конечностях, он совсем не был пьян. Джон скорее переживал за Мэннинг, которая пила совсем нечасто. Но походка её не отличалась от обычной, только розовый румянец горел на её бледных щеках. Стоило выйти на улицу, как вечерний воздух сразу пробрал их до мурашек. Джон предложил взять экипаж, но Марта отказалась: они с отцом остановились недалеко отсюда. Вновь они шли по Нью-Йорку под руку, прижимаясь друг к другу в попытках согреться. — Знаешь, — произнесла Марта, — ведь если бы у нас всегда всё складывалось легко и просто, разве не было бы это кошмарной скукой? На лице Лоуренса загорелась улыбка. Как-то Александр говорил ему то же самое. Однако Джон своего мнения не изменил: — Если у тебя есть всё, чего ты когда-либо желал, я не вижу причин жаловаться. — Ты так говоришь, но если бы тебе было не к чему стремиться, если бы ты легко получал всё, что хочешь, тебе бы это тоже не понравилось. — Мне не нравиться, что теперь я не знаю, чего ждать от грядущего дня, не знаю, чего ожидать от любого встречного человека, не понимаю, как обернётся моя жизнь через неделю. Уверен, что безмятежность и покой не пугали бы меня так же сильно. — Пришли! Марта резко остановилась перед трёхэтажным квартирным домом и развернулась к Джону, положив руки ему на лицо. — Что бы ни случилось, я верю, что ты справишься. Ты уже через столько прошёл! Ты сильнее, чем думаешь. Пусть ты и говоришь, что бессилен, я-то знаю, что это не так. Не будь так строг к себе. — Разве я строг к себе? — он натянул улыбку. — Я только и делаю, что жалею себя. В темноте улицы он видел, как нахмурилась Мэннинг. Она тихо произнесла: — Почему так выходит, что единственный человек, к которому ты жесток, — это ты сам? Марта наклонила к себе Джона, поцеловала его губы и тут же отстранилась. Лоуренс не смутился. Поцелуй был коротким, не интимным, скорее сестринским. Её холодные ладони всё ещё были на его щеках, она сказала: — Ты справишься, Джон. Вы справитесь.