***
Гамильтон приехал поздно, совершенно уставший от дороги, и сразу лёг в постель. Джон предлагал ему поесть, но тот отказался. Лоуренс лежал, обернув руки вокруг Александра, зарываясь лицом в его волосы и водя пальцами по его голой спине под рубашкой. В спальне было холодно, из хлипкой оконной рамы дул ветер. Джон чувствовал лёгкую дрожь Александра, надеялся, что это не из-за простуды. — Как дела в Бостоне? — шёпотом произнёс Лоуренс. Гамильтон ещё не успел заснуть, самого Джона в сон не клонило, поэтому он хотел хоть немного поговорить с Александром после недельной разлуки. — Всё в порядке, — он лежал на груди Лоуренса, голос звучал приглушённо. — Ничего больше не расскажешь? — Рассказывать нечего. Я уладил все вопросы, обо всём договорился. Ничего интересного, Джон. — И это заняло целую неделю? — Почти. Но я не только работой занимался, — он зевнул, неторопливо продолжил: — Пару раз навещал своих знакомых, один раз меня пригласили на ужин. Не мог упустить возможность насладиться достойной едой. — Как расчётливо с твоей стороны. Гамильтон тихо рассмеялся и глухой кашель вырвался из груди. Джон напрягся. — Как ты себя чувствуешь? — Всё хорошо. Дорога меня немного подкосила, но я в порядке. Если Гамильтон признавал, что поездка ухудшила его состояние, это говорило, что всё действительно серьёзно. — Там ещё оставалась настойка, — Лоуренс выпустил Александра из объятий и сел на край кровати. — Джон, — Гамильтон схватил его запястье, — я правда в порядке. — Тебе только стало лучше, а теперь опять… Александр тянул его обратно в постель. — Я хочу спать, Джон. Я выпью эту настойку утром, обещаю. Лоуренс вздохнул и вновь забрался под одеяло. Гамильтон положил руки ему на талию, уткнулся в его плечо. — А в Бостоне… — Джон озвучивал вопрос, который уже долго крутился у него в голове, — Там знают о нашем деле? — Среди тех, с кем я общался, почти никто об этом не слышал. Хотя возможно, они просто не хотели об этом говорить. Те, кто всё же спрашивал, был на моей стороне и понимал нелепость всего судебного процесса. — Значит, всё не так плохо. — Да, — прошептал Гамильтон, обжигая дыханием шею Лоуренса. — Всё неплохо.***
—Пока тебя не было, я сходил в несколько контор, но мест у них не было. Гамильтон медленно завтракал, пока Джон устало наблюдал, как он делит каждый кусок еды на множество частей и даже тогда с неохотой отправляет её в рот. — Неудивительно. Юристов сейчас правда полно. А в достойные места устраиваются обычно по знакомству. — Такой привилегии у нас точно нет. — К сожалению, — хмыкнул Гамильтон. Едва съев и половину порции на тарелке, Александр отставил её в сторону. Джон ничего не сказал, лишь плотно сжал губы. Он понимал, что не мог контролировать каждое действие Александра, не мог следить за ним, как за маленьким ребёнком. Гамильтон подошёл к шкафу, снимая с себя ночную рубашку, и достал костюм. — Думаю, что в каких-нибудь маленьких конторах, как наша, нас всё же наймут, — произнёс Джон и поставил свою пустую тарелку на стол. — Будем надеяться. Лоуренс подошёл к Гамильтону, который завязывал галстук, расплёл его небрежную причёску, стал расчёсывать его волосы. Гамильтон не был против. Он отстранился, чтобы надеть камзол и кафтан, и вновь позволил Джону проводить пальцами вдоль его волос, медленно заплетать его кудри в аккуратную косу. Лоуренс завязал чёрную ленту и поцеловал Александра в висок. Развернувшись к нему лицом, Гамильтон положил руки на лицо Джона, взгляд его был слишком сосредоточенным и серьёзным. Лоуренс наклонился и поцеловал его губы, чтобы стереть это серьёзное выражение с его лица. Гамильтон отстранился, прикоснулся к его лбу своим, на его губах застыла улыбка.***
Было очевидно, что найти работу непросто, но Джон не подозревал, что настолько. Целый день они потратили, обходя десяток контор, но ни в одну их не приняли. Одни сразу говорили, что у них не было мест, другие отказывали, узнав их имена. Хотя большинство не подавало виду, один человек сказал им прямо в лицо: «Даже если я найму вас, то не уверен, что к вам рекою польются клиенты, учитывая вашу репутацию». Джона это разозлило до дрожи. Они молча сидели в таверне, опустошая один стакан пива за другим, чтобы этот день казался не таким ужасным. Александр был на удивление спокоен. Лоуренс целый день наблюдал, как он без энтузиазма заявлялся в конторы, не препирался, равнодушно принимал отказы. Это настораживало, ведь совершенно не было похоже на Гамильтона. — Мне кажется, что ты не особо и рвёшься найти работу, — произнёс Джон. Возможно, всё дело было в самочувствии Гамильтона. Из-за болезни у него напросто не могло быть сил бороться за вакансии, убеждать, выдавливать улыбку. Кашель его вновь стал частым, кожа чересчур бледной, под глазами залегли тёмные круги. Джон жалел, что они провели весь день на ногах, бродя по холодным улицам. Александр не отвечал, продолжал опустошать свою кружку. — Мы обошли столько контор, — продолжил Джон. — Остались только самые крупные, где нам точно не место. — И что ты думаешь с этим делать? — Похоже, придётся искать хоть какую-нибудь работу, не обязательно в качестве юристов. Нам ведь надо на что-то жить, платить за квартиру. Гамильтон смотрел в сторону, брови были нахмурены. — А ты как считаешь? — спросил Лоуренс. — Может, в Нью-Йорке нам уже нечего ожидать, — монотонно произнёс Гамильтон. От его голоса внутри Джона всё похолодело. — Ты ведь сам постоянно твердил, что всё наладиться, надо только подождать, не опускать руки. — Я не говорю, что стоит сдаться. Мы ещё попытаемся что-то сделать, а если ничего не получится… Нам стоит оставить Нью-Йорк. — Ты шутишь? — Лоуренс смотрел на него, широко раскрыв глаза. — Тут ведь вся твоя жизнь! Ты здесь вырос, ты ведь всё ещё хочешь открыть типографию, нашёл для неё помещение именно в Нью-Йорке. — С типографией проблем не будет, в Бостоне её открыть будет ещё проще… — В Бостоне? Туда ты решил сбежать? — Джон, — вздохнул Гамильтон, — сам подумай: в Нью-Йорке нас окружают слухи, нас отказываются брать на работу, нам попросту здесь не рады. Да, я провёл здесь всю свою жизнь, я люблю это место, но я не вижу здесь своего будущего. Если мы останемся здесь, то не получим ничего кроме разочарования. Я не хочу этого. — Но в Бостоне тоже знают о суде. — Куда меньше людей, чем здесь. И у меня там есть друзья, мы не приедем в город, где нас никто не будет знать и не сможет поддержать. Джон откинулся на спинку стула, вздохнул. — Наверное, это не самая худшая идея. На лице Александра засияла улыбка. — Но может стоит дать Нью-Йорку последний шанс? — произнёс Джон. — Конечно, как минимум месяц мы ещё тут пробудем. Я не собирался всё бросать так скоро. Джон внимательно изучал лицо Александра, как загорелся его взгляд. Это давало надежду. — Ты правда думаешь, что в Бостоне у нас есть шанс? Гамильтон взял его руку, лежащую на столе, крепко сжал. Одно это действие отвечало на вопрос Джона без слов.***
Пока они были в таверне, Лоуренс чувствовал на себе непрошеные взгляды, казалось, даже мог разобрать шёпот из-за соседних столиков. Возможно, это было лишь его воображение, но Джон захотел скорее вернуться в апартаменты. В квартире Лоуренс тут же пошёл за баночкой настойки, но обнаружил лишь несколько оставшихся капель на её дне. Гамильтон уверял, что ему не нужны лекарства, что он в порядке. Джон уже устал от этих отговорок. Они лежали в кровати, Лоуренс зарывался пальцами в кудри Гамильтона, потому что это его отвлекало от ненужных мыслей. — Я уже не помню, когда чувствовал себя абсолютно спокойно, — произнёс он. Гамильтон водил пальцами по его груди, целовал изгиб его шеи. — Это должно когда-нибудь закончится. — Но когда? Мы только и говорим, что стоит подождать и всё наладиться, но сколько придётся ждать? Нога Александра прижималась к его паху, его движения вырвали из горла Лоуренса приглушённый стон. — Не считай минуты, дни, — шептал Гамильтон между поцелуями. — Просто знай, что скоро об этом кошмаре мы и не вспомним. — Ты так в этом уверен? — Джон тяжело дышал, впивался ногтями в его спину, прижимал ближе к себе, двигался навстречу бедрам Александра. — Я обещаю, что ты забудешь обо всём этом очень скоро. Горячие руки Гамильтона, его голос, соприкосновения их пылающей кожи позволяли Лоуренсу забыться. Хоть ненадолго, но тревоги покидали его, не оставалось мыслей, а было только то, что чувствовало его тело. Был только этот момент, только они вдвоём в покрытой мраком комнате, где мир не мог их потревожить и разрушить их идиллию. Шумное дыхание, резкие движения, быстрое биение сердец — и их голоса затихали. Слова были лишними, они не были нужны. В такие моменты, когда были только они вдвоём, жар наполнял их тела, Лоуренс мог поверить всему, что говорил Александр, и охотно поддавался этому желанию.***
Когда Гамильтон вернулся в квартиру, на нём не было лица. — Александр, что-то случилось? Где ты был? Он сидел на диване, глядя на Джона за столом, тихо произнёс: — Я ходил к человеку, с которым договаривался насчёт помещения для типографии. Уже давно я заплатил ему часть суммы, чтобы он не отдал место кому-нибудь другому, но теперь я хотел забрать эти деньги. Плечи Джона напряглись. Складывалось впечатление, что Александр не был намерен ждать месяц, надеяться, что в Нью-Йорке ситуация проясниться, а скорее решил использовать это время, чтобы закончить все незавершённые дела. — Оказалось, что кто-то уже не просто снял, а выкупил это помещение. Более того, меня выставили виноватым, якобы я слишком затягивал с выплатой остальных денег, тем самым лишая владельца дохода. — Тебе не вернули деньги, — утвердительно произнёс Джон. — Нет, — вздохнул он. — Ещё и выслушал оскорбления прямо в лицо. Но и он сам от меня не услышал много приятного. Щёки Гамильтона горели багровым цветом, руки были скрещены на груди. — При этом я заплатил ему чуть ли не половину! Не понимаю, как так происходит, но все мои накопленные деньги просто исчезают. Джон сидел на стуле напротив Александра, брови его нахмурились. Он наконец решил задать вопрос, от ответа на который Гамильтон слишком долго уворачивался. — Помнишь, — начал он, — пару недель назад ты взял большую сумму денег и пропал на целый вечер, ничего не объяснив. Может наконец расскажешь, что это было? — Мне кажется, что тебе это вовсе ни к чему. — Александр, я не хочу, чтобы ты что-то скрывал! — раздражённо бросил Джон. Лицо Гамильтона было серьёзным, взгляд отведён куда-то в сторону. — Я знаю, что тебе не понравится то, что ты услышишь. — Даже если мне это не понравится, я должен это знать. Александр закрыл глаза, вздохнул. Он поднял веки, встретился со взглядом Джона и тихо произнёс: — Я ходил с этими деньгами к судье, чтобы он вынес нам оправдательный приговор. — Что? — из горла Джона вырвался истеричный смешок. Молча Гамильтон смотрел на него, не продолжая и ничего не объясняя. — Ты ведь сам говорил, что нет никаких существенных доказательств, что ни о каком наказании не может быть и речи! — Я так говорил, — он кивнул головой. — Но это не значит, что я правда так думал. Учитывая настроения толпы, я боялся, что судья приговорит нас к позорному столбу. Я не мог такого допустить и решил взять ситуацию под контроль. — Я думал, что судья с самого начала был на нашей стороне. Ему весь процесс казался бессмысленным. — Судья не был на чьей-либо стороне. Он не любит свою работу, и всё, чего он хотел, — это поскорее расправиться с делом, и чтобы никто его не трогал. Ему было проще вынести нам приговор, признать обвинение, потому что тогда бы никто ему и слова не сказал, не остался бы недовольным этим решением. Но из-за того, что я заплатил ему, он нас оправдал, хотя люди явно были против. Сам вспомни, как гудел зал после второго слушания. — Господи… — Джон тёр руками глаза, пытался унять бушующие в груди чувства. — Это ведь взятка! — Теперь понимаешь, почему я тебе ничего не сказал? — холодно произнёс Гамильтон. Взгляд Лоуренса метал молнии. — Как тебе только такое в голову пришло?! А если бы он отказался? Это такой риск! — Я не сразу на это решился. Прежде я пообщался с людьми, которые работали с этим судьёй, узнал о нём побольше. Если бы я не был уверен, что правосудие ему безразлично и его интересует только собственное благополучие, я бы не пошёл к нему. — Александр, ты понимаешь, как это могло для нас обернуться? Ты дал взятку судье! Это всё равно, что признать вину и пытаться откупиться. Да и для судьи это точно такая же опасность, если кто-то об этом узнает… — Никто ни о чём не узнает, — резко прервал Джона Гамильтон, его голос перешёл на крик. — Я сделал всё, чтобы спасти нас. Посмотри, во что превратилась наша жизнь! И это при том, что нас оправдали. Я сомневаюсь, что мы остались бы живы, если нас выставили на площади на растерзание толпе. Всё уже сделано, всё закончилось наилучшим образом из возможных, и о своём решении я не жалею. Он поднялся с дивана и вышел из гостиной, скрылся в спальне. Внутри Джона разгорался пожар. Он откинулся на спинку стула, зарываясь пальцами в волосы, впиваясь в кожу ногтями. В голове творился хаос. Страх и ярость смешались внутри него, было непонятно, какое чувство берёт верх. Джон понимал: то, что сделал Гамильтон было неправильно, противозаконно. Но другой голос в голове твердил, что этим действие он лишь прикрыл другое преступление. Лоуренсу было трудно поверить, что процесс действительно мог обернуться против них. Он так охотно поверил, что их считали невиновными. Но чем больше Джон прокручивал в голове сцены суды, тем очевиднее становилось, что не так уж убедительна была их защита. От этих мыслей кружилась голова. Поднявшись из-за стола, Лоуренс направился в спальню. Гамильтон что-то писал и сразу убрал бумаги в сторону, разворачиваясь к Джону. Лоуренс сел на кровать, без особых эмоций смотрел в глаза Александра, изучал их лазурный цвет, который казался темнее, чем обычно. — Джон, я не хочу об этом говорить. — Гамильтон, закидывая голову назад и приковывая взгляд к потолку. — И я не буду извиняться. Пусть со стороны это выглядит плохо, я считаю, что поступил правильно. Джон молчал. Он не собирался обвинять Александра. Он был прав насчёт того, что всё уже сделано. Лоуренса грызло изнутри совсем другое: — Я не хочу, чтобы ты что-то от меня скрывал, Александр. Особенно что-то настолько важное. Гамильтон в замешательстве взглянул на него. Очевидно, он ожидал услышать совсем другие слова. — Мы с тобой погрязли в этих бесконечных проблемах, и тогда, когда мы должны вместе что-то делать, ты отстраняешься, принимаешь решения в одиночестве и даже не ставишь меня в известность. Мне кажется, что я имею право знать о том, что непосредственно касается меня и моей жизни, — он вздохнул, сжал губы, глядя на растерянного Гамильтона. — Если есть ещё что-то, что ты скрываешь от меня, скажи об этом сейчас. Глупо творить дела за моей спиной и не рассказывать об этом, когда все вокруг от нас отвернулись. Если мы не можем доверять даже друг другу, как нам жить дальше? Брови Александра были сведены к переносице, лицо было мрачным. Черты его лица казались острее, впадины щёк стали глубже. Волнение Джона отзывалось болью в животе. Возможно Гамильтон правда скрывал от него что-то ужасное и теперь обдумывал, стоит ли об этом рассказывать. Может он был возмущён словами Джона, что тот сомневается в нём. Или же Александр просто слишком устал от постоянных проблем, исходящих уже не только из внешнего мира, но и из крохотного мира, который они делили между собой. Гамильтон сел ровно на стуле, задержал на пару секунд взгляд на столе, а затем поднялся и подошёл к Джону. Он присел на полу у его ног, взял его руки в свои, словно собрался молить о прощении. Сердце Лоуренса билось так быстро, словно хотело выскочить из груди. — Джон, — Гамильтон говорил тихо, его пальцы осторожно гладили тыльную сторону ладоней Лоуренса, — я тоже не хочу, чтобы между нами были какие-либо недосказанности. Я хочу быть с тобой честным, но чем больше времени проходит, я понимаю: невозможно с кем-либо быть совершенно откровенным, даже с самим собой. Уверен, что есть вещи, о которых ты мне не рассказывал, такие же истории есть и у меня. Но мы ведь не скрываем их намеренно, из желания обмануть, навредить. Что-то никогда не будет произнесено вслух, а что-то откроется со временем в подходящий момент. Но, Джон, поверь, если я тебе чего-то не рассказываю, значит на то есть причины. И я это делаю не потому, что не доверяю тебе, — я доверяю тебе больше, чем кому-либо в этом мире — а из-за того, что хочу тебя защитить. Поэтому я не рассказал тебе о судье. Представь, если бы ты узнал об этом сразу, перед судом. Я боюсь представить, как бы ты себя вёл. — Не надо меня защищать. Лучше знать правду и учиться с ней жить, чем существовать во лжи, которая не ранит чувств. Голос Джона звучал холодно и ровно, но внутри него всё трепетало и дрожало. — Ты хочешь мне о чём-нибудь рассказать? — повторил свой вопрос Лоуренс. Гамильтон не сводил с него глаз, спокойным голосом произнёс: — Нет, Джон. Мне нечего тебе сказать.