Под тонной льда

Я бегу по зелёному бескрайнему полю. Вокруг ни души. Всё пространство находится во власти мёртвой угнетающей тишины. Ни одной кочки, ни одного маленького цветочка… В лицо не дует такой необходимый прохладный ветерок. Что за чёрт? Мучает смертельная жажда. Хочется вылить на себя ведро ледяной воды, чтобы хоть как-то остудить горячую взмокшую кожу. Внутри ощущение какой-то опустошенности. Вдруг плеча касается такая необходимая ледяная ладонь! Всё тело расслабляется, и стук сердца входит в привычный спокойный ритм. Жажда уже не мучает, но стаканчик холодной воды сейчас был бы кстати, чтобы снять психологическое напряжение. Неожиданно в пальцы рук начинает пробирается жуткий мороз. Становится немного неприятно… Кажется, что по пальцам ползёт змея, которая хочет убить своим ледяным ядом. Её язычок не пропускает ни одного миллиметра, пронизывая его до костей. Она ползёт дальше, пробираясь к заветной цели… К сердцу!  — Господи, где я? — совсем тихо спрашиваю, надеясь на ответ, и падаю на онемевшие колени.  — Под тонной льда, — отвечает бархатный голос. *** Я никогда не лежала в больнице! Собственно, никогда и не болела. Конечно, были и простуды, и отравления, но я никогда не валялась в кровати больше двух дней. Возможно, хорошим лекарством для меня была скука. Именно она поднимала мою задницу с дивана и вышвыривала болячку из организма. Ненавижу скучать! В такие минуты жизни я вижу мир в серых красках, а я люблю яркие цвета. Не могу сказать, что я стопроцентный оптимист, так как у меня случаются приступы «огромной любви» к своей жизни, но такие приступы обычно длятся недолго, поэтому на процентов 80 могу назвать себя солнечным человечком. Мне не свойственно отчаиваться. Я могу найти выход из любой задницы, каких бы она ни была размеров. И сейчас я как раз искала тот самый свет. Мне поставили диагноз: трещина в ребре! И в эту же минуту я завопила, как истеричная свинья, что меня ждёт тренер и я опаздываю на самолёт. Это было с моей стороны самой огромной тактической ошибкой! Макс приехал в больницу через час. Я получила такую взбучку, какую не получала даже от своей учительницы по физики, которая запалила мои шпоры в лифчике. Так получилось, что, когда я засунула шпору в тоненький, почти прозрачный лифчик, то ли под пристальным взглядом нашей физички, то ли под влиянием жары я начала безбожно потеть! Крохотный клетчатый листик начал тоже потеть синим потом, отпечатываясь на моей прозрачной белой блузке. Мария Витальевна орала жутко. Было ли мне стыдно? Нет. Такие события в моей жизни подобны слитку золота. Алексеевич обычно не орёт нас, если мы провинимся, конечно, если это не касается хоккея. Он начинает читать такие нотации, от которых уши невольно складываются квадратиком. Макс говорит долго и нудно. А самое главное — совершенно не понимаешь о чём он говорит. Может начать с трещины в ребре, а закончить своей мамой, которая пекла ему пирожки с мясом…  — Пономарёва, ещё раз выкинешь такое — я выкину тебя! — закончил, наконец-то, получасовую нотацию Макс.  — Куда? — с озорным блеском в глазах спрашиваю я.  — Куда надо! К счастью, иногда из полнейшей задницы мне помогают выбраться друзья, что и делал сейчас Макс. Какая-то старушенция с очень писклявым голоском хотела оставить меня ночевать в этом страшном месте, где жутко пахнет лекарствами и овсянкой. Терпеть не могу овсянку! Даже на соревнованиях я остаюсь голодной, но всё равно не ем эту ненавистную мне кашу. Я послала этих врачей к чертям, причём на таких громких тонах, что на мой ор сбежались все, кто мог ходить и ползать.  — Пономарёва, веди себя приличнее, иначе я вымою тебе рот больничной овсянкой! — шикнул Макс. Дальше мне пришлось только со стороны наблюдать за тем, как мой тренер спасает меня от больничной овсянки.  — Вы понимаете, что девочка была без сознания! Я обязана оставить её здесь до утра! — кричала старушка.  — Какая разница, где её будет тошнить? Лучше её стошнит в небе, чем у вас в столовой от подгоревшей овсянки. Бабулька задохнулась от возмущения после его слов. Она начала раздуваться, как огненный шар, который мог лопнуть в любую секунду. Я же показала Максу большой палец вверх стоило ему коснуться меня взглядом.  — Делайте, что хотите! — прошипела бабуленция и через считанные секунды за ней захлопнулась дверь с таким грохотом, что я подумала, что она слетит. Макс написал отказ от госпитализации, и уже через минуту мы стояли на свежем воздухе. С его стороны это была самая настоящая безответственность, в оправдание которой можно заявить, что мне было бы лучше очищать свой желудок в небе, зная, что через несколько долгих часов я буду дома, под тёпленьким одеялом и с вкусным маминым чаем в руках, чем в чужом городе. Ветер грубо касался моих щёк, оставляя на них красные отпечатки. Холодный воздух юрко проник в мой нос, оставив за собой свою армию колючих солдатиков. Дрожь прошлась по всему телу, и я почувствовала, как верхняя челюсть начала резво соприкасаться с нижней.  — Кто отвёз тебя в больницу? — спросил задумчиво Макс. И в миг передо мной появился, как картинка, образ мужчины в смешной шапке с оранжевым бубоном.  — Птички, — пожала плечами я. Тренер недовольно вздохнул.  — Да у тебя уже в башке птички! В самолёте ты сидишь со мной! Нет! Только не это! Макс очень боится летать. Бред, конечно, но это правда. Он нажирается снотворного и уходит в царство Морфея с таким храпом, что хочется выпрыгнуть с самолёта.  — Я не уверена, что…  — А я уверен! Если будешь сопротивляться, то привяжу, — безапелляционно. — Чем? - с озорным чертёнком в глазах. — Твоим языком! Алексеевич умеет хорошо шутить, но, к сожалению, его шутки я знаю уже наизусть. Про язык мне приходилось слышать уже, наверное, сотый раз. Неужели у меня реально такой длинный язык?  — И всё-таки, а почему ты не захотела остаться в больнице? — спросил Макс.  — Там кормят плохо.