Зло как естественная сила

Тсуна не помнил, как поднялся вверх по лестнице с двумя разворотными площадками метр на метр, добежал до комнаты другого, убогого себя, который грозился стать им самим в ближайшее время, забрался в угол и откинул от себя школьную сумку. В ней больше не было большого количества учебников, как у другого Тсунаёши, когда колдун внезапно пришёл и стал жить его глупой жизнью, в сумке была только тетрадь, испещрённая заметками и набросками кругов для путешествия в параллельные миры. Он сжимал голову руками от разразившейся головной боли. Сейчас колдун тоже чувствовал свой мир, но и в прошлый раз было то же самое, однако вернулся домой другой незадачливый путешественник, но не он, который жаждал этого больше всего на свете. Боль в голове всё не утихала, и у него задрожали губы от укола в сердце, когда ему почудился родной голос. Голос демона настойчиво звал его по имени, и Тсуна мотал головой, сглатывая подступившие слёзы, чтобы больше не верить. Всё летело к чертям. Он верил. Верил столько, сколько нужно, так почему безграничная вера, катализатор всех чудес, не вернула его обратно? Его руки трясло, потому что боль струилась по венам, а под самой кожей ютились электрические заряды, покалывая, потому что он слышал этот голос в своих ушах. Он мог бы выдержать, если б это был голос кого-нибудь другого, но именно Реборн почему-то был тем, кого Тсуна отчаянно хотел услышать. И он слышал желанный голос прямо сейчас и изо всех сил старался не верить в это, потому что в его воспалённом большой неудачей разуме всплыла идея об обмане. Его обманывают в наказание за что-то. А голос Реборна хриплый ото сна и тревожный отчего-то другого. Он как будто в замешательстве, и Тсуна чувствует мягкие касания подушечек его пальцев, но не видит никаких доказательств того, что это на самом деле происходит. Только чувства. Он чувствовал тепло от его прикосновений и покалывание под кожей от того, как хриплые нотки в голосе демона всегда влияли на него. Он зажмуривал глаза, опухшие от идиотских рыданий, и во тьме за закрытыми веками видел солнце, пробивающееся в окно его комнаты, окно, в которое к нему часто залетал Реборн, позвякивая новой партией бутылок вина. Окно комнаты, заполненной пополам магическим хламом Тсунаёши и заныканными между ним вещами Реборна. А открывая глаза, он видел эту серую комнатушку унылого школьника, что находилась в унылом доме на одной из улиц унылого города, в котором не было ни капли волшебства. И от того, как различался образ за закрытыми веками и образ наяву, его била дрожь. Ему казалось, что всё это неправда и хотелось отчаянно в это верить, чтобы только заглушить боль. Он чувствовал дом, но не мог туда вернуться. Не мог вернуться туда даже тогда, когда, закрывая глаза, практически находился там. Это похоже на какую-то болезнь, словно затравленному школьнику приснилось, что он — искусный колдун, обучающийся с детства у доброго-злого дедушки-духа волшебству и общающийся с демонами. А когда в его реальной жизни появился странный репетитор-киллер по имени Реборн, он придумал себе демона, которого зовут точно также и который обучал его тому, как быть демоном. Выныривая же из своих фантазий, он оказывался в своей унылой комнате, никак не вяжущейся с той, что находилась в интригующем особняке, утопающем в кустах зачарованных жёлтых роз, которые умели шептать и плести интриги, повинуясь его матери-колдунье*. В этом городе, полном скрытых шизофреников, он словно тоже подхватил шизофрению, и в этой болезни нашёл способ спрятать боль и негодование, разочарование в самом себе и своей жизни. Он никогда не мог подумать, что шизофрения может оказаться такой печальной темой. Его больные сердце и разум, сговорившись, придумали странные законы мироустройства и принципы волшебства. Но самое жестокое из того, что он мог бы придумать, усмехнулся Тсунаёши, был очаровательный демон Реборн. Его растрёпанные кудрявые волосы, разметавшиеся по мягкой подушке, в которую он совершил неудачную попытку зарыться, его тонкая рубашка, его бледная кожа и чёрные аккуратные ресницы. Лёгкий запах сухого африканского вина, которое он предпочитал выпивать перед сном, неаккуратно сложенные на прикроватной тумбе книги, которые он с боем вытащил у Тсуны из шкафа. Баночка с чёрным лаком, содержимое которого разлилось по полу, когда демон в очередное его отсутствие решил от скуки накрасить себе ногти. Его идиотский характер, бурчание себе под нос, когда Тсуна, бесстрашный Тсунаёши-колдун, делал что-то непотребное или неправильно медитировал, мягкий, чуть пьяноватый взгляд. Его хриплый смех, кривая усмешка, лёгкая придурковатость. Его косо накрашенные ногти, странные завитки на висках, кустистые брови, бледные губы. Тонкие запястья, сильные пальцы, стройные, длинные ноги. Неширокие и сильные плечи. Лёгкая улыбка, мимолётные движения тонких пальцев в воздухе, смех, нежность и тепло в пустых демонических глазах. Колкие замечания и едкие слова. Реборн был идеальным. Смешным и забавным, готовым ко всему. И по нему закрывающий сонные от рыданий глаза Тсунаёши скучал больше всего. * * * — Тсуна! — звал его родной голос. — Эй! Кажется, Тсунаёши уснул, и когда снова проснулся, перед глазами всё плыло. В последний раз, когда он видел что-либо перед собой, это была убогая комнатушка убогого Тсунаёши в мире, где не было волшебства. Тогда стоял день, и если бы он проснулся, это непременно произошло бы затемно, однако сейчас глаза слепил яркий солнечный свет. Открывать глаза было очень тяжело, они слиплись и кожу немного жгло, но он прикладывал все усилия, за что был вознаграждён, увидев Реборна. Демон следил своими чёрными, подёрнутыми серой дымкой глазами за его лицом, сбоку от него из окна лился мягкий свет утреннего солнца, и половина бледного лица его была в тени, половина — укрыта мягкими светлыми пятнами. Тсуна скосил взгляд и заметил, что тот едва водит по его лицу пальцами с ужасно выкрашенными чёрным лаком ногтями — кое-где тот заходил за края, кое-где было не докрашено, а где-то виднелись комочки. — Реборн? — не веря своим глазам, спросил Тсунаёши-кун. Демон был таким же, каким Тсуна видел его в последний раз. Чёрные, как смоль, тонкие волосы были растрёпаны, аккуратные, кустистые брови полукружьями высились над затуманенными глазами (пустыми, как и у всех демонов), на чуть порозовевших щеках был свежий след от подушки. Со сна его одежда извалялась, его лёгкая оранжевая рубашка сильно смялась, а пиджак, который Тсуна сам снял с него перед сном, валялся рядом с ботинками около кровати, хотя до сих пор оставалось неизвестным, куда делась его шляпа. — Эй, — мягко произнёс Реборн и со всей возможной нежностью провёл тыльной стороной ладони по щеке притихшего колдуна, — не пугай меня так. — Не… не пугать? — не понял тот, нахмурившись. — Я тебя напугал? Он всё не мог прийти в себя. Казалось, он не видел Реборна целую вечность. Не того маленького ребёнка, а демона-Реборна, по которому так скучал, которого неделями не видел. Он сначала просто думал об этом, а потом ему снова пришла в голову та мысль про шизофрению — мысль о том, что всё это неправда, что этот мир и хитросплетения его устройства лишь плод его богатого воображения. Тсунаёши был напуган. Находясь в параллельном мире, он не замечал, как сильно этот неправильный, не его родной мир изводит его, медленно и тихо разрушает его психику. Он не заметил, как отдалённость от дома и постоянная неизвестность сломала его, затуманила рассудок, чистотой которого он так хвалился. Чёрт возьми, а что, если он просто уснул и вернулся обратно в мир, придуманный им самим? Придуманный бедняжкой-Тсунаёши, маленьким шизофреником, живущим в городе, в котором каждый болен шизофренией. В городе, в котором люди перестали замечать странности, потому это было уже в порядке вещей. — Я проснулся от того, что кто-то хнычет у меня под боком, — уведомил его демон, и одна из его рук с криво изукрашенными чёрным лаком ногтями уперлась в подушку рядом с головой колдуна, который только сейчас начала замечать влагу на собственном лице. — И когда я увидел, что ты плачешь, я чуть не подумал, что в тебя кто-то вселился. Трудно сказать, как сильно я перетрухался. И вдруг Тсуна почувствовал облегчение. Как можно было подумать, что весь его мир — плод фантазии опечаленного дитя? Когда он оказался в параллельном мире, Тсуна всё-таки остался самим собой — колдуном, обвиняющим всех подряд в извращениях. А если он был самим собой в том печальном городе шизофреников, значит, он не страдал никакой шизофренией и уж точно не был убогим мальчишкой, вроде того Тсунаёши из параллельного мира. Да он и не знал, каким он был, а был бы болен шизофренией, помнил бы, каким жалким был и как страдал от этого… мечтая стать кем-то другим. Кем-то, похожим на бесстрашного колдуна, водящего дружбу с ужасно очаровательным демоном-Реборном. Пока Тсуна размышлял, выражение на его лице сменялось в такт его безрадостным мыслям, а демона, по которому так соскучился, он и замечать перестал — тот ведь всё равно нависал над ним, закрывая от солнца, словно невероятно сексуальный пляжный зонт, и изучал его лицо внимательным взглядом. Наконец, демон, убедившийся в чём-то, согнул доселе вытянутую руку в локте, опускаясь ниже к лицу Тсунаёши, и уткнулся носом в его волосы где-то рядом с ухом. Демон вдохнул его запах, с блаженной улыбкой потёрся головой о мягкие подушки и хрипло прошептал в ухо мгновенно покрасневшего колдуна: — Больше не пугай меня так. Тсуна выдохнул, оставляя все печали позади в тот момент, когда сильные руки демона обняли его, и зарылся пальцами в чёрные завитки его волос, вдыхая любимый запах— смесь неповторимого запаха кожи, пота, дурацкого одеколона Реборна, вина и лака для ногтей. Какофония, но Тсуне нравилось. — Это было так ужасно? — с хриплым смехом спросил Тсунаёши, а затем уткнулся носом в чёрные завитки у него на загривке, где-то в этом районе незаметно мазнув губами в ласковом поцелуе. — Я хотел окропить тебя святой водой, — вздохнув, тихо буркнул демон. — Но потом я вспомнил, что в вашем бесовском доме вряд ли можно её найти. Окончательно успокоившись под действием родного бурчания Реборна и нежно гладящих его по спине рук, Тсуна кивнул, соглашаясь. Он легонько провёл ладонью по его лопаткам, обнимая, и как-то слишком счастливо улыбнулся, когда его родной и вполне себе живой Реборн промурлыкал ему в ухо какие-то слова, очевидно, довольный этой ненавязчивой лаской. — Даже если бы ты каким-то образом достал её здесь, ты бы пролил её, и она бы загорелась адским огнём, и тогда… — Да с чего ты взял, что я обязательно бы её пролил? — надул губы демон, осторожно отстраняясь. — Это же ты, — скучающим тоном ответил Тсунаёши, тоже отводя руки, разрывая тёплые утренние объятия. — Посмотри, где теперь баночка с чёрным лаком. — Что? — поднял бровь демон, как будто бы не соглашаясь, а также беря его за руку, чтобы потащить куда-то, и не то, чтобы Тсунаёши собирался как-то сопротивляться. — Это было всего один раз. — Ты бы мог хотя бы для приличия замаскировать те разбитые фужеры около кресла, — ответил Тсунаёши уже тогда, когда они собирались спуститься по лестнице, прикусив язык, потому что чуть не сказал «твоего кресла». Чёрт возьми, даже не смотря на то, что этим креслом чаще всего пользовался Реборн, это всё ещё было кресло Тсунаёши! — Ты ведёшь меня вниз? — с сомнением уточнил колдун. — Твоих родителей сегодня нет дома. Тсунаёши, заслышав это, только увереннее сжимает его ладонь в своей и, улыбаясь, молча идёт за ним. Дом наполнился нежным светом утреннего солнца, он шёл босиком по полу родного дома. Ступни обжигало холодом, потому что в его Намимори подходила к концу тёплая зима — здесь никогда не было холодно, это было похоже на обычную осень, и температура никогда не спускалась ниже нуля градусов. Тсуна только сейчас подумал о том, что со времени их знакомства прошло почти четыре месяца, и он уже привык к Реборну. Никогда его общение с каким-либо демоном не длилось так долго: если сначала Реборн встречался с ним только для того, чтобы наставить на путь зла, то теперь он почти всегда был рядом. Разве что в школе демон не появлялся, но ждал Тсунаёши в его комнате, в том самом кресле, печатая пособие по методичному растлению человечества. Когда они дошли до кухни, там, на блюдечке, что лежало на столе, уже была стопка блинчиков, а ещё рядышком — кофе. Подостывший, но всё же. — Так и знал, что отец что-то готовил, — улыбнулся Тсунаёши, вспоминая, как там, в параллельном мире, чувствовал запах вкусной еды. Еды, для приготовления которой его мать и пальцем не пошевелила! Он закатил глаза, вспоминая, как его уже тошнило от любящей готовить и убираться Наны-сан. Никогда он ещё не был так счастлив, вспоминая грозное выражение на лице матушки, когда она злилась. — Так что тебе там снилось? — спросил Реборн, садясь напротив, когда Тсуна приготовился вцепиться в первый блинчик. — Мне снилось… — Тсуна подумал, что сказать просто «параллельный мир» будет недостаточно. — Знаешь, мне снилось, будто я живу в убогом городке, в убогом домике, и весь такой убогий и смешной. У меня нет друзей. Совсем. Я дико одинок, совсем ничего из себя не представляю, жалок, но не делаю ничего для того, чтобы измениться. — Параллельные миры? — кивнул Реборн, уточняя. — Параллельные миры, — ответил Тсунаёши. — Я никогда не путешествовал по параллельным мирам: попал туда, но был совершенно без понятия, как вернуться обратно. Я пробыл там месяц или около того, но здесь, я так понял, не прошло и дня? — Мы уснули, а потом я проснулся, ну, знаешь, от того, что кто-то под боком хнычет, а минут через десять (я никак не мог тебя разбудить) проснулся и ты, — пожал плечами демон, тоже откусывая от сложенного в треугольник блинчика. — Во-от, а я там целый месяц бился над тем, чтобы вернуться назад, — он потрясал пальцем в воздухе. — Только вот я и не думал отправляться туда специально. Что-то закинуло меня туда. Демон неожиданно застыл. Он моргнул, веер тёмных ресниц быстро опустился и поднялся, и демон в удивлении вытаращил на него свои сильно почерневшие от какой-то задней мысли глаза. — Реборн? — А с тобой… — демон неопределённо обвёл тощую фигуру колдуна вилкой, — никого больше не было? Ну, там, в параллельном мире, был кто-то из исходного, кроме тебя? — Там был Пидор-кун, — закивал Тсунаёши, и демон скептически поднял бровь, прося этим уточнить и, вероятно, имея ввиду, что мог бы назвать целый ряд людей, которых он уже успел клеймить этим или, во всяком случае, подобным прозвищем. — Ну, знаешь, тот самый педик-пассив, одевающийся в дешёвом магазине. — А, — сразу понял демон, о ком идёт речь. — Тсуна, я, кажется, понял, почему ты и… тот неприятный тип попали в параллельный мир. — Да? — оживился Тсунаёши, даже немного подавшись вперёд. — Да, — Реборна кашлянул, всё ещё чувствуя неловкость от того, какое прозвище дали этому чуваку Тсуна с Гокудерой. — Это снова последствия твоего неразумного использования своих сатанинских тёмных сил тем вечером. Как ты наверняка догадался, произошёл системный сбой. Тебе нужна причина? Вот она, причина. — Это… настолько серьёзно? — он спрашивает, и Реборн опять подымает бровь, прося уточнить. — Ну, знаешь, просто выброс имеющейся во мне тёмной силы смог вызвать системный сбой? — Это больше, чем ты думаешь, — спокойно ответил Реборн, вставая и подходя к микроволновке, подле которой стоял графин, чтобы налить себе воды. — Сила Сатаны огромна. И она способна даже заключить договор, который может контролировать такого сильного демона, как я. Ты… ты правда не понимаешь, насколько она огромна, поэтому нам нужно приложить дополнительные усилия к занятиям медитацией, чтобы ты смог… — Я медитировал в параллельном мире, — вдруг прервал его Тсунаёши с невиданной серьёзностью. Реборн остановился, хотя тема обучения Тсунаёши демоническим фокусам была почти такой же любимой, как, например, разговоры о порабощении человечества. О, демон просто не мог заткнуться, когда говорил либо о том, либо о другом. С недавних пор у демона было два любимейших занятия: растление человечества и Тсунаёши-кун. Когда их общение только начиналось, колдун и подумать не мог, что по важности для Реборна сможет поравняться с растлением человечества. Он даже предлагал ему вместе заниматься этим делом, совместив приятное с полезным, соединив два его любимых дела в одно целое, но Тсуна покрутил пальцем у виска, многозначительно указав глазами на весьма сомнительное пособие, которое тот пишет. Но вот он затыкается и совершенно удивлённо смотрит на него, скорее всего, даже позабыв, о чём говорил прежде. — Ты… медитировал? — уточнил демон, потом ткнул в него пальцем. — Ты же говорил, что тебя тошнит от медитации. Тсуна отвёл взгляд. — Знаю, это прозвучит сентиментально… — начал он, потому что подумал, что должен рассказать ему об этом. — Там, в параллельном мире, я много думал о тебе. Знаешь, ты ведь тоже там был, но только это был не ты. А лишь болванка, что-то похожее на тебя. Глядя на это, я соскучился. В общем, и медитация была единственным занятием, которое напоминало мне о тебе, потому что мы очень часто ею занимались. Реборн дёрнул головой, как будто до сих пор не мог поверить в услышанное. Словно предполагал, что Тсуна издевается над ним. — И неожиданно… — продолжил колдун, чувствуя себя максимально неудобно, — я обнаружил, что медитация помогает мне чувствовать «исходный» мир. Реборн помолчал, обдумывая что-то, а потом с осторожностью произнёс: — Нужно будет проверить, насколько хорошо ты медитируешь теперь. Вспомнив ещё кое о чём, Тсуна вымученно улыбнулся. — Знаешь, я был там около месяца, и постепенно этот мир надломил во мне что-то. Мне начало казаться, что я постепенно становился тем никчёмным Тсунаёши, который жил в том параллельном мире… до меня. И в какой-то момент мне становилось дурно от мысли, что я, возможно, никогда и не был никем другим. Знаешь, у всех в том городе были какие-то лёгкие намёки на психические заболевания. Мне с самого начала подумалось, что весь город страдал от эпидемии шизофрении, которую никто не замечал, потому что это стало нормой, и только я не был ею болен, потому и замечал странности. А потом я подумал, что сам, должно быть, болен, а весь этот мир, с его законами и правилами, всего лишь моя выдумка. Мираж. Мир, в котором я прятался от реальности. Чтобы мне было хорошо в этом мире, я придумал себе, что моя мать — принцесса демонов, отец — живёт с нами и является влиятельным мафиози-пацифистом, мой дедушка — колдун-травник, создавший мафиозную империю. Придумал, что у меня есть друг-демон, шатающийся со мной по сомнительным местам, что другой мой друг — это Хибари-сан, который задирает всех и меня в том числе, тот, кто обычно смотрит на меня, как на нечто жалкое. Подумалось также, что я, должно быть, отправляюсь в этот мир во сне или ещё как-то. Как будто моя шизофрения, которая раньше меня устраивала, медленно и незаметно подвела меня к краю, к суицидальным мыслям. Реборн мог бы сказать, что всё это бред, а Тсуна — идиот, но вместо этого подошёл к нему сзади, обнял за плечи и уткнулся носом ему в макушку. Колдун принимал ласку безропотно, демон редко решался на подобного рода действия, и, видимо, виноват был голос Тсунаёши — такой отчаянный, но рассудительный. — Это всё абсурд, — пробурчал тот ему в макушку, и колдун вздрогнул, почувствовав поцелуй, тут же затерявшийся в волосах. — Тогда как же второй неудачник, попавший туда вместе с тобой, потому что был объектом приложения твоей вышедшей из-под контроля силы? Тсуна одобряюще скользнул ладонями по обнимающим его рукам и с нежностью посмотрел на пальцы репетитора. Тонкие, молочно-белые, с криво накрашенными чёрным лаком ногтями. — Тогда я о нём не думал, — ответил он, лаская кожу на его руках нежным взглядом, который Реборн не мог видеть со спины. — Больше всего я думал, что ты тоже плод моей болезни. Типа ко мне пришёл репетитор Реборн, и я придумал себе друга-демона с таким же именем, с такими же обязанностями. Мне же было весело с тобой всегда: будь то дружеские посиделки в подвале подозрительного сексшопа или тошнотворная медитация. А тот Реборн был скучным. Я будто взял основу с того скучного Реборна и создал своего, весёлого и остроумного, забавного и по-идиотски красящего ногти. На этой фразе Реборн, обнявший его крепче и уткнувшийся лицом в его волосы, засмеялся, однако их идиллию прервал звонок в дверь. Демон пробормотал что типа того, что он откроет, и на полпути к выходу из кухни обернулся, проговаривая: — Не волнуйся, ты и сам понимаешь, что всё это чистейший бред. Тсуна уж подумал, что это родители вернулись откуда-то там, но Реборн направился к двери, из чего можно было сделать вывод, что это кто-то другой. Вот открылась дверь, послышалось чьё-то восклицание и скептическая речь Реборна. Значит, пришёл кто-то незначительный и шумный. — Так он — демон? — немного позже спросил Хибари-сан, тыкая пальцем в присевшего рядом с Тсунаёши Реборна. Рядом с Хибари сидел Гокудера-кун и как-то скептически на него поглядывал. — Да, Реборн — сильнейший демон, — ответил Тсунаёши с энтузиазмом. — А ты — путешествовал в параллельный мир? — поднял бровь Гокудера, тыкая пальцем уже в Тсунаёши. — И как ты, чёрт возьми, всё это успеваешь? — Я путешествовал во сне и не по собственной воле, — сложив руки на груди, ответил Тсунаёши. — Там, между прочим, и Реборн был, и вы двое тоже были. Например, ты, Хибари-сан, тоже был там главой дисциплинарного комитета. — О, что-то даже в параллельных мирах не меняется, — прокомментировал Хибари-сан. — И мы с тобой тоже были лучшими друзьями, ну, там, в параллельном мире? — Нет, — грустно улыбнулся Тсунаёши. — Там ты какой-то ещё более злющий, чем здесь. Не уверен, что там у тебя вообще был кто-то, кого бы ты смог назвать другом. Ты так презрительно на меня глядел. Возможно, мы даже не были знакомы. — Оу. — С другой стороны, я из параллельного мира был типичным жалким неудачником. У него даже прозвище было «никчёмный Тсуна», — весело говорил уже полностью пришедший в себя Тсунаёши, болтая ногами. — Мда, — прокомментировал Кёя. — А здесь ты живёшь под одной крышей с демоном, таскаешь в школу всякую нечисть и прогуливаешь школу неделями. — Эй, я же объяснил — я спасал мир, — снисходительно улыбнулся Тсунаёши. — Ну, лучшую его часть. Я только вчера вернулся. Неясно, зачем к нему явился Гокудера, но Хибари-сан пришёл для того, чтобы узнать, что за чертовщина происходит. Тсунаёши неделю не появлялся в школе, и сегодня Хибари-сан в первый раз в жизни вошёл в этот дом. Увидев по дороге странного мальчика, который на вопрос «Зачем ты здесь?» отвечает «Возможно, затем же, зачем и ты» он лишь слегка поднял бровь. Увидев на пороге дома Тсунаёши молодого, весьма сексапильного мужчину, он уже порядком удивился, и решимость спросить, что происходит, только усилилась. Однако когда ему сказали, что этот сексуальный мужчина с растрёпанными чёрными волосами и в мятой оранжевой рубашке — демон, Хибари-сан отчего-то не удивился. Когда перед ним появился ещё и заспавшийся дух-хранитель Чет, Хибари тоже не удивился летающему созданию, а вот Чет очень испугался. Он ведь знал, что Хибари-сан его увидит, поэтому всегда эвакуировался, когда пацан находился в зоне видимости, и теперь он думал, что ему прилетит по щам от Тсунаёши. — А я? — ткнул пальцем себе в грудь Гокудера-кун. — Я каким был в том параллельном мире? — О, ты был таким же, — скучающим тоном ответил Тсунаёши. — Я даже звал тебя «Изврат-куном» и ты старался не обращать на это внимания. — То есть ты издевался не только надо мной здесь, но и над тамошним мной? — Он над всеми издевается, — скучающе заметил Реборн. — И над тобой тоже, демон? — поднял бровь Хибари-сан, вспоминая привычку старого друга всех подряд называть извращенцами. Реборн скептически на него глянул. — Когда мы встретились в первый раз, он смеялся над моим внешним видом, как умалишённый. Кёя-кун выгнул бровь, рассматривая привлекательного мужчину перед собой, и Тсуна нашёл нужным объясниться: — Когда мы встретились, Реборн принял облик смешного младенца, и я, конечно, над этим посмеялся. — В этом облике нет ничего смешного, — нахмурился Реборн, укоризненно глядя на него. —Слушай, я представлял тебя по-другому, поэтому на тот момент мне было очень смешно! Реборн, в сердце которого возродили старую обиду, казалось, не собирался успокаиваться так просто. — А как ты меня представлял? Тсуна уже хотел ответить «Ну уж точно не младенцем!», но действительно задумался, а как он тогда вообще представлял его себе? Тсуна был тогда немного в трансе, и думал о том, чтобы отдать всего себя сложной в эмоциональном плане процедуре призыва демона, но сейчас, заглядывая в те моменты, когда он только готовился к этому, колдун понимал, что и этот образ отличается от того, что было создано его воображением. Он представлялся грудой мышц (потому что всем известно, что демоны Солнца сильны физически, ну а Реборн — сильнейший), почему-то красный и почему-то с рогами. А ещё он был с клыками и горящими золотыми глазами, с рычащим голосом и без бровей. Ах да, ещё огромным и с длинными белыми ногтями, с чьими-нибудь зубами на шее в качестве украшения. Естественно, глядя сейчас на такого аккуратного и, честно говоря, милого Реборна, который смешно красит ногти и пишет пособие по растлению человечества, надеясь, что это кому-то будет интересно почитать, Тсунаёши понимал, как глубоко ошибался. — Ну, знаешь, в моей голове ты был огромным и мускулистым, почему-то с красной кожей, с бивнями, с белыми когтями, с широким носом и маленькими глазами. В одной рваной набедренной повязке, едва не спадающей с бёдер, и с босыми ногами. Реборн скептически на него глядел, явно недовольный тем образом, который Тсунаёши ожидал увидеть. — То есть я в твоём воображении был бомжом, да? — Почему сразу бомжом? — Тсуна, единственный предмет гардероба на мне — рваная набедренная повязка! — Вообще-то, ещё было ожерелья из огромных белых зубов, — насупился колдун, отводя взгляд. — Да и вообще, чего ты хотел, если в моём воображении ты был грудой мышц размером с трёхэтажный дом? Даже если бы тебе нашли деловой костюм такого размера, ты бы смотрелся в нём не угрожающе, как должен выглядеть сильнейший демон, а… мило! Даже если бы ты скорчил какую-нибудь неприятную рожу и пригрозил мне неминуемой гибелью, ты бы всё равно выглядел, как неуклюжий пятиметровый плюшевый тролль. — О, а сейчас я выгляжу угрожающе? — Нет, ты по-прежнему выглядишь мило, — скривился Тсунаёши, показывая этим, что так не должно было быть. — Но если ты наденешь рваную набедренную повязку, это будет очень смешно. — И самоубийственно, — подтвердил демон. Всем стало понятно, что самоубийственно это было для всех, кто это увидит. Ближе к вечеру, когда друзья уже разошлись по домам, ему позвонила мать. По телефону она объяснила, что отправилась вслед за любимым мужем в один из штабов Вонголы по каким-то мафиозным делам, а Тсунаёши, в свою очередь, рассказал ей о своём вынужденном путешествии в параллельный мир. — Что? Я любила готовить и следить за домом? — изумилась в трубку его родная Нана-сан, по которой он очень скучал. — Типа как настоящая жена? — Типа да, — усмехнулся довольный Тсунаёши. Слышать её насмешливый голос, полный яда и сарказма, было одним удовольствием. Эта женщина любила его так, как не могла полюбить никакая другая женщина. Именно она была его матерью, а не та женщина у плиты с лёгкими признаками шизофрении, как та, что он увидел в параллельном мире. — И как тебе путешествие? — Не очень, — поморщился Тсунаёши, чувствуя насмешку в её голосе, но потом нерешительно потянул: — Маа? — М? — А не могла бы ты рассказать мне… о Сатане? На том конце зависла гробовая тишина. Он даже отнял от уха телефон, чтобы убедиться, не разорвалось ли случаем соединение. На телефоне горела красная эмблема с белой трубкой, и это говорило о том, что звонок ещё не завершён. Она волнуется. Волнуется и считает эту тему неудобной. Отчего-то Тсунаёши это знал — он знал, что этот вопрос поселит панику в её сердце, ещё тогда, когда наблюдал её реакцию после того, как Тсуна узнал о своих безоговорочных правах на адский престол. — Ну, в смысле, он же твой брат, и вы должны многое знать друг о друге… — промямлил Тсунаёши, который всегда начинал слишком много говорить, когда нервничал. — И… мне придётся когда-нибудь занять его место. Судя по тому, что мне рассказал Реборн, я — ребёнок, избранный Самим Дьяволом, так что… — У нас с братом были плохие отношения с самого детства, — начала мать грустно. — Понимаешь, каждый ребёнок Сатаны относился к другому такому же с подозрением. Будь нас хоть сто, хоть двести, выживет только один. Может, это должен быть первенец? Может, десятый или шестьдесят четвёртый? Никто не знал. Но все дети Сатаны, кроме одного единственного, родились для того, чтобы умереть. Только Сам Дьявол, пожалуй, знал, кому суждено править Тёмным миром. Естественно, ни о каких трепетных отношениях с кем-либо не могло идти и речи. Тсуна чувствовал, как его рука слегка каменела от того, как это было ужасно. — Естественно, не только между детьми, но и у родителей к детям не имелось ничего, похожего на любовь, — Тсуна услышал, как она горько усмехнулась на том конце. — Поэтому я всегда старалась дать тебе то, чего у меня никогда не было — ты станешь первым Сатаной, согретым в родительской любви. Тсуна улыбнулся, ведь это было мило и трогательно, но Нана-сан вернулась к тому, о чём она говорила ранее: — Это ужасно — знать, что кто-то из рождённых умереть действительно умер, и ты с вероятностью один к пятидесяти, ста, двухсот можешь оказаться следующим. Особенно жутко, когда один из нас умирает на глазах у нескольких других, поперхнувшись чем-то или ещё что, потому что все начинали медленно, как куклы, крутить головами и смотреть на присутствующих стеклянными от отвращения и ужаса глазами, в которых читался лишь вопрос: кто будет следующим? Поэтому мы с братом никогда не были в хороших отношениях. Ни с одним. Но этот Сатана, который мой брат, не просто недолюбливал меня, относился с недоверием, как все остальные дети Сатаны, он ненавидел меня. — За что? — нахмурился Тсунаёши, встряхнув головой в порыве гнева на того, до кого, в любом случае, не мог добраться. — Знаешь, женщины никогда не становились Сатаной, поэтому все девочки, родившиеся у Сатаны, были обречены на смерть. Я тоже должна была умереть. И у моего брата тоже были дети, но все они до самого последнего были мертвы. Становилось непонятным, что происходит. Все были мертвы и только я осталась жива. Я, которая со стопроцентной вероятностью должна была умереть. Остались только он и я, и его злило, что я осталась. Его братья и сёстры мертвы, его дети мертвы, а мне отчего-то позволено жить. Все шептались и не понимали, что происходит, но когда родился ты, я посмотрела в твои пустые глаза и наконец-то поняла, зачем всё это нужно было. — Ну, так как он сам, Сатана, ну, знаешь, как личность? — всё-таки хотел выведать своё Тсунаёши-кун. — Он… заносчивый. Раздражительный и неприятный. При разговоре с ним ещё никому никогда не было приятно. Даже Реборн его недолюбливает, хотя и проводит большую часть своего времени на Земле, а не при дворе. — Реборн говорил, что обязан ему подчиняться, потому что этого требует Сам Дьявол, — заметил Тсунаёши. — Да, и это не первый Сатана, которому из века в век подчиняется Реборн. — скучающим голосом ответила мать. — Но знаешь, я думаю, ты станешь первым Сатаной, которому он захочет подчиняться. — Ты… ты так думаешь? — Когда впервые увидела его, я была ещё ребёнком. Постоянный страх смерти нагнетался тем, что все девочки вокруг уже успели умереть, несколько мальчиков умерло, а я оставалась жива. Поэтому я была не от мира сего. Но он тоже был странным, всегда бродил себе на уме. На Сатану почти не обращал внимания, всегда скользя взглядом мимо и что-то бормоча себе под нос. Я расспрашивала о его прошлом, и вызнала, что сильнейший демон с детства ждал кого-то. Он ещё когда был маленьким, всем вокруг твердил, что наступит день, и в этот мир придёт кто-то особенный. Кто-то, кому он действительно принадлежит, уготован ему Судьбой и Самим Дьяволом. И знаешь, он ни на кого не смотрел так, как на тебя. — И… и ты думаешь, это я? — Кто знает, — она философски вздохнула в трубку. — Тсуна, ну где ты там, твоя еда уже стынет! — прокричал демон с кухни, и мать, проговорив что-то типа «Я думаю, тебя уже ждёт твой красавчик демон», положила трубку. Послышались гудки, и Тсуна отстранил от себя трубку, чтобы нахмуриться и посмотреть на экран своего телефона крайне неодобрительным взглядом. Что? Почему она должна была оборвать этот важный разговор? Потому что Реборн рассекретил свои доселе тщательно скрываемые навыки в приготовлении пищи? — Тсуна, я почти уверен, что телефон сломается, если ты будешь слишком долго на него смотреть, — его черноволосая, до сих пор растрёпанная голова высунулась из-за угла. — Эй, ты намекаешь на то, что я постоянно что-то ломаю? Тсуна возмутился, ответа от демона не последовало — тот лишь коварно улыбнулся и убрался восвояси. Колдун решил последовать его примеру и прошествовать к столу в кухне, не зная, что его может там ожидать. Но на столе стояло овощное рагу, выглядящее так, как будто его приготовил не Реборн, по-идиотски красящий ногти и разбрасывающий вещи у него в комнате. На самом деле, он ещё до этого заметил приятный запах вкусной еды, и это было также подозрительно, как и её вкус — это было действительно вкусно, и Тсуна, не умеющий готовить, чувствовал, что спасён. Его отец, единственный готовящий член семьи, уехал по делам, и Тсуна даже не знал, что делать — возможно, ему предстояла неделя голодания, полная страданий, и вот когда он жаловался на это Реборну, тот успокоил его, заверив, что умеет готовить. Тсуне тогда стало страшно, ведь как ещё может готовить главный растлитель человечества, который относился к этому делу со всей любовью и разводил крыс, переносящих чуму и губящих людей в нереальных масштабах, кроме как с ноткой всепоглощающего отчаяния? — Как ты научился так шикарно готовить? — Не болтай с набитым ртом, — пробурчал демон, глядя на него с укоризной. — Я тысячелетиями путешествовал по разным странам и знаю много способов приготовления пищи. Мне пришлось это делать самому, потому что всегда один бродил по свету. Тсунаёши кивнул. Он знал, что демонам не нужна еда, когда они находятся в Тёмном мире, и не страшны никакие болезни. Строго говоря, никому не грозили ни болезни, ни голод, потому что душе, обратившейся в особую форму существования, дух, не нужно есть, дух также не ведает рамок здоровья и самочувствия. Но здесь, в мире людей, даже демон, войдя в мир человеческий, испытывает голод, нужду и болезни, если остаётся дольше, чем на месяц. А Реборн провёл в этом мире тысячелетия. — Кстати, Тсуна, — ткнул в него вилкой демон, тоже пережёвывая рагу. — Что ты попросил у королевы Мари, когда выполнил её желание и освободил остров спасения от иллюзий? Тсуна сначала поморгал. А потом мягко улыбнулся и ответил: — Ничего особенного.

— Пришло время и с моей стороны выполнять обещанное. Чего ты хочешь? — Я хочу знать, как Вас зовут на самом деле. — Ты же Тсунаёши, да? Хорошо, моё имя — Лисса**.

Его желание и вправду не было ничем особенным. Но ответ его поразил. * * * «Никчёмный» Тсунаёши внезапно очнулся у себя в комнате, в углу, крепко сжимая голову руками. Она раскалывалась, словно от долгого сна, и ему действительно казалось, что он очень долго спит. Последний раз он помнит себя в школе, на уроке физкультуры, но вдруг оказался здесь, в своей комнате. Как жалко, ведь за сегодняшний день он так и не увидел миленькое личико Киоко-тян! Он глянул в сторону почему-то отброшенной школьной сумки, подошёл к ней и поднял. Та оказалась необычайно лёгкой, в ней как будто совсем ничего не было, и это странно. Он загляну внутрь и обнаружил там одну единственную тетрадь. С интересом глядя на незнакомую обложку, взял её в руки и раскрыл. — Что это? — нахмурил брови Тсунаёши. Там были начертаны какие-то странные, непонятные круги, и мириады фраз на латинском языке. Почерк был рваный, резкий, с сильным наклоном, как будто писавший очень торопился. Этот почерк был совершенно Тсунаёши незнаком, как и язык, который загадочный хозяин тетради знал в совершенстве. Судя по почерку. А странные круги были нарисованы трясущимися руками, и в тонких чёрных линиях читалось чьё-то невыносимое отчаяние. Тсуна сглотнул, чувствуя, как дрожат руки.