Чего Барри терпеть не может, так это когда расследование оказывается в тупике. Как сейчас, например. Прошло четыре дня с тех пор, как в Тихом месте обнаружили повешенные и изуродованные трупы. Жуткое зрелище, которое напомнило о себе в первую же ночь после осмотра места происшествия ночными кошмарами. Они вспышками мерцали перед глазами, а воображение рисовало настолько детальные подробности смерти, что стоило только взглянуть на снимки вновь — и узнать трупы получалось лишь со второго, если не с третьего раза. Зрительная память начинала подводить, путая реальное с игрой навязчивой фантазии. И всё-таки вдавленные глаза, петля вокруг шеи и странный символ, вырезанный на животах и нарисованный на фасаде одного из домов, — это всё, что у них есть.
Правда, в первой половине дня криминалисты, производившие фотофиксацию и повторный осмотр места преступления, случайно наткнулись на следы шин на заднем дворе, которые выдала смятая в некоторых местах трава. Барри, равно как и остальные, обрадовался столь неожиданной находке. И хотя каждая из версий по-прежнему не была отработана должным образом, но трасологическая экспертиза и, возможно, записи с дорожных камер должны выдать хоть что-то. Например, в каком направлении уехал убийца за рулём машины, в которой однозначно перевозил трупы.
Несмотря на возможность обратного, Барри не перестаёт утверждать, что подозреваемых несколько. Впрочем, его подчинённые вполне допускают такую версию, пусть Айзек и продолжает настаивать на религиозной подоплёке, мол, символ вырезан неспроста и в деле фигурирует какая-то секта, о которой они не подозревают. Это начинает надоедать, однако любая, даже самая вопиющая версия, имеет право на существование ровно до тех пор, пока одна из них не будет подкреплена железными фактами. Но парочка уже есть: четыре трупа, которые при всём желании один человек просто физически не сможет подвесить за столь короткий промежуток времени, автомобиль и символ. Подозреваемые спешно скрылись — успели аккурат к приезду полиции. Но зачем? На кой чёрт им понадобилось так рисковать? Любое промедление стоило бы им свободы.
Возможно, они имеют дело всего лишь с озорниками-подражателями, решившими таким образом подразнить полицию и показать своё бесстрашие. Они не боятся правосудия. Не боятся последствий. Не боятся наказания. Им плевать. Чистейшей воды показуха, но она здорово играет на самолюбии. Причём всех троих детективов одновременно, потому что выкинуть такое прямо перед носом у полиции — вопиющая наглость.
— Есть между ними что-то общее? — интересуется Барри, когда Нэнси сообщает, что удалось установить личность оставшихся двух жертв, которых не было в базе данных. С двумя предыдущими дела обстояли намного проще: те парень с девушкой не раз имели проблемы с законом, а пирсинг в пупке и татуировка в виде щенка на лодыжке ускорили процесс опознания, позволив безошибочно найти совпадение.
— Возрастная категория варьируется от двадцати до тридцати двух лет, — резюмирует Нэнси, пробегая по печатным строкам свежего отчёта, любезно предоставленного коллегами с первого этажа. — Домашние адреса разные, семейные положения — тоже. Среди увлечений, судя по рассказам знакомых и близких, тоже ничего необычного. — Она закрывает папку и передаёт её Барри. Тот мигом принимается за чтение, решив, что, возможно, его глаза зацепятся за какой-нибудь пустяк, который окажется и не пустяком вовсе.
Однако ему хватает пары минут, чтобы убедиться в обратном. Все четверо — случайные люди. Друг друга, судя по всему, не знали, общих контактов, надо полагать, не имели. Отсюда вытекает, что мотив убийства, не считая религиозный подтекст, пока неясен, равно как и принцип, по которым были выбраны жертвы.
— Они даже не подозревали о существовании друг друга, — продолжает Нэнси, откинувшись на спинку скрипучего стула-вертушки. — Самые обычные жители Лос-Анджелеса, коих миллионы.
— Однако убили почему-то именно их, — бурчит Барри и со вздохом кладёт папку на стол. — Дождёмся Кори с его результатами вскрытия — уж он-то должен сказать хоть что-то полезное.
В этот момент в кабинет заходит Айзек, который, стянув с себя ветровку, небрежно швыряет её на свой стул. Куртка, едва зацепившись за спинку, спешно сваливается на пол скомканной кучкой.
— Ты где шляешься? — не сдерживается Барри, которого начинает раздражать самоволка Айзека. Не в первый раз тот опаздывает на работу и не в первый раз без предупреждения куда-то уходит, и объявляется лишь спустя пару часов как ни в чём не бывало. Даже Барри, будучи начальником отдела и старшим по званию, никогда себе такого не позволяет, если только речь не о дурацких семинарах или вызове капитана.
— Улаживал одно дельце, — неохотно отзывается Айзек и, вальяжно пройдя в кабинет, плюхается за своё рабочее место, лениво подбирая куртку.
— У тебя тут расследование в самом разгаре, а ты шляешься хрен знает где, — несколько холодно отрезает Барри, сверля парня пристальным взглядом. — Мне что, заставить писать тебя рапорт? Или отправить на ковёр к Бёрдсу? Какого ты в самоволку уходишь, я спрашиваю?
Айзек шумно вздыхает, театрально закатив глаза, и заводит руки за голову, точно мечтатель, которого усердно пытаются выдернуть из мира грёз в жестокую реальность.
— Личная жизнь на то и личная жизнь, чтобы в неё никто не влезал, — туманно изъясняется он. Барри косится на Нэнси, точно ожидая, что ему пояснят смысл услышанного, но та лишь заминается и делает вид, что занята работой.
— В следующий раз отправишься к шефу объясняться, ты понял? — отрезает Барри, понимая, что вряд ли услышит от Айзека внятного объяснения или жалкого подобия. — И нечего корчить из себя лихого копа — не дорос ещё. Будешь хамить и дальше — вылетишь из отдела нахрен. Это моё последнее предупреждение, Чепмен. И даже не думай козырять тем, что ты финн и у тебя другие взгляды на жизнь. Ты, блядь, не у себя дома. Так изволь вовремя приходить на службу и соблюдать субординацию.
Однако Айзек всем своим видом показывает, что ему, в общем-то, плевать на гневную тираду начальника. Это начинает бесить. Барри качает головой, взяв на заметку, что при следующем визите к Бёрдсу обязательно доложит ему обо всём и потребует принять незамедлительные меры. И хотя ему не хочется выступать в роли доносчика или палача, но такими темпами придётся отступить от собственных принципов, ведь Айзек начинает переходить границы дозволенного. Если раньше Барри закрывал глаза на его некоторые выходки вроде хамства или косяков наподобие ужасно написанных рапортов и очевидных нарушений в процессуальных действиях, то сейчас он, можно сказать, сел на шею. И самое неприятное — Нэнси даже не думает поддерживать своего начальника, видимо, находя в столь вызывающем поведении коллеги нечто само собой разумеющееся. Возможно, девушкам нравятся бунтари, любящие идти наперекор начальству и показывающие зубы. Барри повидал сотню таких выпендрёжников, и все, как один, очень быстро слетали с карьерной лестницы. Реальность далека от дешёвых сериалов, и никто не смеет выделываться просто потому, что хочет.
— Так что насчёт версий? — как бы невзначай интересуется Нэнси. Может, она стремится разрядить повисшее напряжение, а может, правда желает знать, но в любом случае ей удаётся оторвать Барри от неприятных мыслей о будущем Айзека.
— Отрабатываем все имеющиеся на сегодняшний день, — сухо резюмирует он. — Затем можно попробовать моделирование.
— И даже мою? — напоминает о себе Айзек, не скрывая гордыни в голосе. Барри допустил непростительную ошибку, обозначив все версии. Теперь его подчинённый из кожи вон вылезет, но до последнего будет доказывать свою теорию.
— Не зацикливайся на религии, — велит Барри и вновь открывает папку с досье на четвёрку жертв. Они явно что-то упустили. Не может такого быть, чтобы этих бедолаг ничто не связывало. Хотя если речь всё-таки идёт о религиозных фанатиках, вряд ли те долго размышляют о том, кого же именно принести в жертву. — Просто Бёрдс скоро потребует результатов и какую-никакую версию. А чем мы можем похвастаться? Догадками, высосанными из пальца? Не забывайте, что мы не в игры играем. Четыре изуродованных трупа. Убийца, вернее — убийцы, до сих пор на свободе. Мне не очень хочется, чтобы появился ещё один труп. И так федералы скоро вмешаются, — фыркает он.
Не сказать, что Барри ненавидит ФБР, однако толику неприязни к ним всё же испытывает хотя бы потому, что тех не волнует проделанная ранее работа. Они лишь молча и бесцеремонно забирают кейс, и все дальнейшие барахтанья с расследованием превращаются в сизифов труд. И в случае с четырьмя трупами, которые как-никак попадают под юрисдикцию Бюро, любая, даже малейшая зацепка может оказать существенное влияние на ход дела. Вот только федералы чаще всего не столько не прислушиваются, сколько игнорируют вовсе, считая детективов полиции некомпетентными особенно в таких вопросах как серийные убийства.
— А это плохо? — озвучивает Айзек, намекая на скорейшее вмешательство ФБР в расследование. — У них есть спецы в таких делах.
— И чем мы хуже? — встревает Нэнси, на что Барри хмурится. Похоже, намечается очередная стычка этих двоих.
— Даже не знаю, Нэнси Дрю, — издёвка в голосе. — Может, тем, что их ребята намного опытнее?
Нэнси морщится, услышав обидное и прилипшее к ней с первого дня работы прозвище. Да, Айзек мастак задевать людей, в то время как его самого невероятно сложно пробить. Прямо энергетический вампир, любящий оставлять последнее слово за собой. Причём далеко не всегда лестное.
— Не называй меня так. И с каких это пор ты на стороне Бюро?
— Прости? — изумляется Айзек и даже давится слюной. — Мы так-то все на одной стороне, только они чуточку выше. — Пальцем указывает в потолок.
Балаган, плавно перетекающий в жаркую дискуссию с редкими оскорблениями, продолжается ровно до тех пор, пока в кабинет не заходит Кори, который чуть приподнимает чёрную фетровую шляпу в знак почтения. Барри встречает его сдержанным кивком и посылает в сторону Айзека сверкнувший недобрым огоньком взгляд, обещающий суровую взбучку, если тот не заткнётся.
— Весело тут у вас, — усмехается Кори и пару раз кашляет, выдавая нездоровое пристрастие к сигаретам, не говоря уже о резковатом запахе табака, пропитавшем одежду. — Результаты вскрытия, — кладёт средней толщины папку на стол Барри, на что тот подаётся вперёд, заглядывая в неё. — Смерть наступила в результате механической асфиксии. В нашем случае — повешения.
От услышанного все трое поднимают на него озадаченные взгляды. Учитывая, что у каждой из жертв были, как показал предварительный осмотр, вдавлены глаза, Барри, хотя и не настаивал, но отчасти предполагал обратное: они умерли от этого, а виселица послужила всего лишь декорацией, чтобы придать трупам устрашающий вид. Выходит, Айзек, поспоривший с ним на эту тему, оказался прав, говоря, что вдавить глаза человеку — не значит убить его.
— Это точно? — слетает с его губ, на что Кори загадочно улыбается и, отыскав свободный стул почти в центре комнаты, усаживается на него, положив одну ногу на другую. Задравшиеся брюки демонстрируют два разных по цвету носка.
— Глазное дно не повреждено, равно как и перегородка, — важно произносит он. — Мы внимательно осмотрели каждое тело и пришли к выводу, что на глаза не было оказано воздействие, способное привести к давлению на стенки черепа и кровоизлиянию в мозг. Полагаем, что убийца действовал… пальцами рук.
Нэнси брезгливо морщится, потирая плечи. В отделе она уже не новичок, хотя многого не видела, и какие-то вдавленные глаза, как считает Барри, сущий пустяк в сравнении с тем, с чем ему когда-то приходилось иметь дело.
— Зачем вообще понадобилось вдавливать глаза? — любопытничает он, не в силах уловить логику поведения убийц. Слишком сложная схема. Уродуя тела, они нисколько не затруднили их опознание, а только подставляются, рискуя оставить следы. Те же отпечатки на лице или частицы кожи под ногтями жертв. Либо они чересчур самоуверенны, либо глупы.
— Это часть ритуала, — внезапно озвучивает Айзек серьёзным голосом.
— Опять… — протягивает Барри, обратив взор к потолку. В любой другой ситуации он мог бы послать парня куда подальше с его проклятыми фанатиками и культами жертвоприношений. Вот только символ, вырезанный на животах жертв, прямо-таки намекает, что в деле всё же замешана религия или её подобие, если только это не визитная карточка убийц.
— Ты, может, выслушаешь? — отрезает Айзек, смиряя его неприязненным взглядом. — Да, эта версия пока слабая, но ты сам сказал, что отрабатываем все имеющиеся. — Услышав в ответ лишь сдержанный вздох, он переключает внимание на Кори. — Это не просто убийство — это полноценный ритуал. Некоторые секты после окончания Гражданской войны практиковали вдавливание глаз как наказание за богохульство и вздёргивали еретиков с рисунками крестов на лбах и груди. Члены Ку-Клукс-Клана так уродовали негров и запугивали республиканцев, называя себя «поводырями для слепых». Возможно, мы имеем дело с сектой, которая впитала в себя часть этих практик, соединив их в один церемониал жертвоприношений.
Когда Айзек заканчивает говорить, все остальные, затаив дыхание, переглядываются друг с другом, словно только что услышали признание в убийстве. Барри тихонько барабанит пальцами по столу, переваривая каждую фразу, и понимает, насколько же хорош Айзек в делах, где имеет место быть непонятная чертовщина. Теперь ясно, отчего он часами зависает в книгах по средневековой истории и религиоведению — это его страсть, деликатно называемая хобби.
— А ты подкован, — усмехается Кори, который также любит делать историческую привязку к тому или иному преступлению, словно видя в них отголоски прошлого. — Символ на их животах вырезан обычным ножом, возможно, заточкой. Края неровные, раны неглубокие, и я не могу сказать, что орудовали дилетанты. Кое-какие познания в хирургии у них всё же есть. Самое интересное — на теле нет никаких отметин, свидетельствующих о сопротивлении со стороны жертв.
— Химический анализ? — тут же предполагает Барри.
— Мы провели предварительное исследование и не обнаружили ни снотворное, ни какие-либо другие препараты, что наталкивает на определённые мысли.
— Они что, — подаёт голос Нэнси, — не сопротивлялись, когда с ними делали это?
Кори качает головой, негромко причмокнув губами и послав заговорщический взгляд Барри, который усмехается в ответ на предположение девушки.
— Не совсем, — принимается пояснять он. — Но это в очередной раз подтверждает первоначальную версию.
— То есть мою версию, — напоминает Айзек. Барри театрально закатывает глаза и продолжает:
— У тебя мало опыта, Нэнси, и ты ищешь скрытый смысл там, где его нет, как с этими трупами, например. — Барри говорит на манер наставника, терпеливо объясняющего ученику сложный материал. — Они не сопротивлялись, как ты говоришь, по одной причине: они были мертвы.
Нэнси призадумывается, отчего на лбу возникает морщинка. Слишком юна. У неё чертовски мало опыта, чтобы участвовать в таких расследованиях. Даже в деле Марии Люссель она зачем-то пытается искать подводные камни там, где их априори быть не может. Видимо, сказывается романтика старых-добрых детективных сериалов и фильмов.
— Вы не подумайте, я не тупая, — произносит Нэнси в своё оправдание. — Просто медленно соображаю.
Айзек прыскает от смеха, а Барри кивком даёт понять, что всё нормально. Он и сам пробовал подвязать вдавленные глаза к причине смерти, невзирая на всплывающие следом несостыковки.
— Одно меня смущает, — подаёт голос Кори, — ваши убийцы хорошо постарались, чтобы не оставить следов. Я связался с экспертами из Бюро — они обещали осмотреть тела в своей лаборатории. Возможно, что-то да найдут. А пока извините меня, ребятки, — он тяжело поднимается и снова кашляет, — но меня ждут ещё три «клиента».
Барри провожает фигуру судмедэксперта задумчивым взглядом, озвучив ему вслед: «Спасибо, Кори», после чего принимается листать принесённый им отчёт. Химические формулы, непонятные медицинские термины и обозначения, стоматологическая карта, заключения экспертов, анатомическая схема — нужно быть гением, чтобы из всего этого выцедить важное и на манер Кори доходчиво разжевать тем, кто далёк от тонкостей медицинских аспектов. Но то, что на трупах нет никаких следов, не может не настораживать.
— Что-то я ему не верю, — хмыкает Айзек. — Не может быть, чтобы эти трупы были чисты.
— Сам посмотри. — Барри небрежно бросает ему папку. — Мало того, что ублюдки показывают зубы, так ещё и умудрились не наследить. Надо бы снова послать туда группу и внимательно осмотреть каждый дюйм этой чёртовой заброшки.
— Может, подождём ФБР? — резонно предлагает Нэнси, переводя взгляд с одного коллеги на другого.
Ответить Барри не успевает, потому как в кармане пиджака ощущает вибрирующий телефон. Вынув сотовый, он замечает, что кто-то прислал ему сообщение, и, взглянув на имя отправителя с немногословным, но раз за разом колющим сердце: «Бывшая», напрягается. Она просит встречи — после шести предлагает встретиться в баре, что неподалёку, и поговорить. Барри перечитывает сообщение несколько раз, словно не веря собственным глазам.
Анжелика — это имя раз за разом всплывает в голове, стоит только дома наткнуться на диван, на котором они любили сидеть воскресным вечером и смотреть телевизор, или на кофеварку — супруга всегда готовила чудесный кофе. Пару раз они виделись после развода, однажды даже ходили в кино, но скорее как давние знакомые или друзья из детства, нежели бывшая парочка, стремящаяся стать ею вновь.
— Снова твоя пассия? — От проницательности Айзека Барри вздрагивает, посылая ему колючий взгляд, на что тот только усмехается: — Вали, если надо. Всё равно нам тут сидеть до конца дня.
Барри спешно прячет телефон обратно и прогоняет навязчивые воспоминания прочь. Сейчас не самое подходящее время, чтобы удариться в ностальгию и предаться романтическому прошлому.
— Я, как ты говоришь, свалю после шести, — сухо произносит. — А пока думаем дальше, если не хотите сидеть здесь всю ночь.
Айзек и Нэнси настороженно переглядываются и без лишних слов принимаются за изучение материалов по делу, в то время как Барри, хоть и утыкается в жуткие фотографии с места происшествия, но не перестаёт думать о той, что заставила его сердце биться чаще.
Вновь.
* * *
Шум, пьяный говор и лёгкий джаз — вечные спутники небольшого, но чертовски уютного бара с необычным названием: «Мёд и стекло». По словам владельца заведения, с которым Барри имел честь беседовать за бокалом пенного, некоторые посетители, приходя сюда, отдыхают и словно едят сладкий мёд, отрываясь от суеты за стенами. Для других — это прекрасное место, чтобы дать волю эмоциям, излить душу и просто побыть в одиночестве, упиваясь горечью собственных неудач. За все те годы, что Барри бывал здесь, он так и не решил, к чему душа располагает больше: к приторно-фальшивому веселью или наигранной и преувеличенной драме. Словом, мнения владельца он не разделяет и приходит сюда лишь за тем, чтобы пропустить стакан-другой и встретиться с коллегами по работе, которых ближе к вечеру здесь больше, чем остальных.
У барной стойки, например, о чём-то бурно разговаривают те трое офицеров, которых Барри первыми встретил в Тихом месте: Тёрнер, Прайс и Хэйнс. Правда, того, четвёртого, — новичка — с ними нет. У музыкального автомата ютятся ещё несколько патрульных, а за одним из столиков весело отмечают день рождения шесть копов в штатском. Проходя мимо, Барри желает им приятного вечера, попутно поздравив именинника. Когда же взгляд натыкается на хорошо знакомую фигуру в дальнем углу, руки машинально поправляют галстук и манжеты. Не сказать, что важная встреча, но выглядеть опрятно ещё никому не мешало.
— Привет, — озвучивает он, обойдя Анжелику со спины, и усаживается напротив. Та одаривает его тусклой улыбкой и облокачивается о дерево стола. — Чудно выглядишь. — Барри замечает шоколадного цвета блузку, которую ранее никогда не видел на бывшей супруге. Даже будучи в разводе, она не перестаёт следить за собой, что не может не восхищать.
— Спасибо, — очередная улыбка. — Хотя мне не сравниться с тобой: эти кроссовки прекрасно пишутся с неглаженной рубашкой.
Барри негромко усмехается. Что правда, то правда. Даже после расставания он толком не научился гладить свою одежду, а кроссовки — это результат катастрофичной непредусмотрительности и невоспитанности шпица, который снова облюбовал вымытые туфли.
— А по-моему, очень даже стильно, — парирует он. — Но вообще, это твоя собака виновата. Долго мне ещё с ним нянчиться?
— Ты же знаешь, я не могу его пока взять: хозяин съёмной квартиры против животных. Через пару месяцев я уеду к сестре и тогда смогу забрать Персика.
Более унизительной клички, как считает Барри, и не придумаешь. Он никогда так не называет собаку, предпочитая более короткое, но менее дурацкое: «Перс». Да, этот шпиц туп как пробка и постоянно врезается обо все дверные косяки в доме, но ни это, ни его рыжая пушистая шерсть не повод так морально издеваться над ним. Странно, что Анжелика видит в этом что-то милое.
— Ты о чём-то хотела поговорить, — как бы невзначай напоминает Барри, понимая, что разговор у них не слишком клеится. Стена, возведённая за годы жизни после развода, даёт о себе знать, отталкивая их и растаскивая по разные стороны вновь.
— Я хотела повидаться, — тихо произносит Анжелика, чуть подавшись вперёд и накрыв своей ладонью ладонь Барри.
От такого жеста он слегка напрягается, но не торопится убирать руку, всматриваясь в лицо бывшей супруги, на котором проскальзывают едва видимые морщины. В зелёных глазах больше нет той искорки, что заводила его с пол-оборота, когда они только начали встречаться. С каждым годом этот огонёк горел всё слабее, как бы говоря, что ничто не длится вечно. Так и случилось: сначала крупная ссора, после которой они не разговаривали около недели, затем совместный поход к юристу и обоюдное согласие расторгнуть брак.
Всё произошло так быстро, что Барри и не помнит деталей. Не помнит, в какой именно день это произошло и что было надето на Анжелике. Он не помнит даже что делал после того, как получил копию свидетельства. Напился? Стал крушить всё вокруг? Отправился на работу? Он спал как убитый, а проснувшись, ничуть не удивился холодной постели. Первое утро после развода, пронизанное промозглым одиночеством, если не считать болтавшегося под ногами шпица, прошло смазанной картиной, которая в итоге привела его в участок. И все последующие дни Барри даже не вспоминал, каково это: просыпаться по ночам от того, что супруга бьёт его ногами во сне, неосознанно пытаясь вытолкнуть с кровати, или забирает одеяло. Он слишком быстро привык к расставанию, будто сам всегда этого хотел.
— Повидаться? — переспрашивает, хотя прекрасно понял суть услышанного. Свободная рука машинально тянется ко внутреннему карману пиджака, из которого выуживает мятую пачку сигарет. Барри не курит так страстно, как Кори, и не пробует это скрывать, как это пытается сделать Айзек. Но порой сигареты видятся ему единственно верным спасением от горького кома, раз за разом встающего в горле. — И зачем же?
— А зачем видятся старые знакомые? Зачем видятся родственники? Я, может, и разлюбила тебя, но никогда не перестану ценить, как и всё то, что ты для меня сделал.
В ответ на её слова Барри закуривает, бросив короткий вопросительный взгляд. Она снова попадает в самую суть. Может, и не было никакой пресловутой любви, но верность — в этом и состояла вся прелесть их отношений. Это то, ради чего они были готовы терпеть друг друга.
— Будешь вечно припоминать, как я помог тебе с видом на жительство? — Хмыкает и затягивается, выпуская в сторону клубы сигаретного дыма.
— Я этого никогда не забуду, — тепло произносит она и вздыхает, наблюдая, как дымка уплывает к потолку. — Ты так и не бросил курить?
— С этой работой… — осекает Барри, но, заметив, как настораживается Анжелика, смягчается, поняв, что ей уж точно не стоит жаловаться. Она никогда не любила его работу, считая неблагодарной и полной грязи манией засадить тех, для кого любая клетка будет золотой. — Не думаю, что тебе захочется слушать.
— Главное, чтобы эта работа не убила тебя, как убила Мэтта.
Барри смиряет её тяжёлым осуждающим взглядом, как бы напоминая, что это запретная зона. Но так и есть: Мэтт, равно как и его смерть, в которой тот сам виноват, далеко не самая приятная тема для разговора. Младший братец как родился мерзким паршивцем, так и сдох им. Вечно голодный до славы, вечно жадный и циничный лицемер, свивший себе гнёздышко в Департаменте полиции Нью-Йорка. Работа мечты, да только шёл Мэтт туда не за стремлением изменить мир к лучшему. Связи с криминалом, взятки, нарочно не доведённые до суда дела — это было в его духе, как и тесная дружба с окружным прокурором, любезно закрывавшим глаза на такой произвол. Неудивительно, что некоторые из кинутых однажды криминальных авторитетов взяли его на крючок, а не получив нужное, прикончили как последнюю собаку. Барри не стал приходить на похороны. Провожать в последний путь мудака, что позорил полицию и род Флойдов? Эту сомнительную честь он оставил для тех, под кем Мэтт прогибался, протаскивая свою трусливую тушку к самым верхам.
— Извини, — смущается Анжелика. — Я просто не хочу, чтобы ты закончил так на своей… работе, — как можно сдержаннее произносит она.
— Всё нормально. — Барри тушит сигарету в пепельнице, оставляя окурок среди десятка таких же. — Все прекрасно знают, каким говнюком был Мэтт. — Он ощущает щекочущую рёбра вибрацию и выуживает телефон, разражающийся входящим вызовом от Нэнси. Барри бросает виноватый взгляд на Анжелику, но та лишь понимающе кивает, после чего приставляет гаджет к уху: — Слушаю.
— Недалеко от района Хаббард найден очередной труп. Почерк тот же. Я и Айзек готовимся выехать на место.
— Дьявол… — не сдерживается он и поднимается с места, отчего Анжелика настораживается, изумлённо взирая на него. — Я скоро буду. — Он сбрасывает и кладёт телефон обратно. — Мне нужно ехать.
— Ничего, я понимаю. — Анжелика также поднимается, приобнимая плечи, и кисло улыбается. — Спасибо, что приехал. Была рада повидаться.
Барри едва заметно кивает, чувствуя себя неуютно, словно он позвал Анжелику на свидание и, позволив заказать кучу еды, потерял бумажник. Он испортил вечер. Возможно, единственный за ближайшее время. И хотя лёд по-прежнему сковывал их обоих, однако такая встреча разгрузила мозг, оторвав от текущего расследования и позволив предаться воспоминаниям.
— Прости меня, — выдавливает он и, подойдя к Анжелике, мимолётно целует в щёку. — Буду ждать следующей встречи.
Получив на прощанье печальный взгляд и неуверенный кивок, Барри, ощущая себя крайне паршиво, плетётся к выходу. Толкнув дверь, он позволяет вечерней прохладе ударить в лицо и развеять всё то, что заставила его вспомнить Анжелика.
* * *
— Детектив? — звучит голос едва ли не у самого уха. Барри вскидывает голову и тут же морщится от промелькнувшей перед глазами вспышки. Следом раздаётся гудение обрабатывающего снимок фотоаппарата. — Порядок?
Напротив него стоит высокий и одетый в белый резиновый комбинезон криминалист, встретивший Барри на пороге грязной однокомнатной квартиры, больше напоминающей свинарник — кругом горы разнообразного мусора и нестиранной одежды. Словно муравьи, эксперты ходят из угла в угол, делая различные пометки, и ругаются на стоящих неподалёку офицеров, что путаются под ногами и едва не затоптали некоторые из следов. Айзек и Нэнси приветствуют своего начальника сдержанными кивками и снова продолжают о чём-то тихо переговариваться, постоянно поглядывая на стену, где красуется, пожалуй, самая серьёзная находка за всё непродолжительное время расследования.
— Я могу осмотреться? — спрашивает Барри у криминалиста, что стоит рядом и чертит схему помещения. Тот сдавленно кивает, не отрываясь от своего занятия.
Тогда Барри смело переступает порог комнаты и, стараясь не попасть под горячую руку другим экспертам, кропотливо трудящимся словно какие-то пчёлы в улье, проходит вглубь, пока в ярде от стены его не останавливает шипящее: «Не топчитесь!». Приходится застыть как по команде и поймать на себе неодобрительный взгляд фотографа, старательно подбирающего нужный ракурс для съёмки. Барри переключает внимание на стену, краем глаза заметив, как сверкает очередная вспышка.
Нет, это не классические кровавые разводы, сложенные в жуткую фразу. Вернее, фраза, точнее, всего одно слово как раз-таки есть, но написано оно обычной красной краской, как тогда, на фасаде дома старушки. Дорожки быстротечно устремляются вниз, шлёпая размазанными кляксами, а сама надпись заставляет задуматься над тем, что они могли упустить в Тихом месте, раз даже не предполагали о таком повороте событий.
«ПРЕДАТЕЛЬ» — Барри раз за разом перечитывает, неосознанно начав играть в ребус, цель которого найти скрытый подтекст. Но, как бы он ни старался, смысл остаётся прежним — предательство, измена, возможно, отступничество. И сидящий неподалёку в кресле свежий труп с тремя пулевыми отверстиями в груди и вдавленными глазами как бы служит тому подтверждением. Барри до последнего не хочется верить, однако подошедшая Нэнси вынуждает всё же задуматься над одной безумной, но вполне логичной теорией своим предположением:
— Похоже, это наш убийца.
— Откуда такая уверенность? — не сдерживается Барри, бросив взгляд на тело и подмечая мелкие детали в виде пальцев, перепачканных в крови и сырном соусе, или лежащего у ног пистолета, который криминалисты сначала изучают издалека.
— Айзек считает, что это один из них, — продолжает рассуждать Нэнси.
— Выходит, что-то пошло не так. — Он подходит ближе, стараясь не мешать сидящим на корточках возле трупа экспертам. — Если Чепмен прав, придётся уже искать убийцу убийцы. — При подобных мыслях Барри фыркает и мрачно усмехается. Он «обожает» эту работу и чертовски «рад», когда и без того запутанное дело становится ещё запутаннее, а возможные доказательства если и появляются, то в ничтожно малом количестве.
Любой детектив-новичок тут же бросится к лежащему рядом пистолету, истошно крича, что это орудие убийства. Но Барри понимает, что оружие, скорее всего, жертва использовала для самообороны. Как показали те четыре трупа, эти убийцы не дилетанты, и рассчитывать на обнаружение гильз вряд ли стоит. Остаётся надеяться, что те успели натоптать на полу или прикоснуться к чему-нибудь неприметному вроде того окна, находящегося на противоположном конце комнаты. Барри спешно подходит к нему, попутно позаимствовав у одного из полицейских фонарик, потому как тусклое освещение комнаты едва справляется с мраком вокруг. Окно ведёт на пожарную лестницу, а та — в переулок. Барри включает фонарик и светит им вдоль стекла и оконной рамы, замечая отодвинутую щеколду. Если окно открывала не жертва, тогда он знает, как сбежали убийцы, ведь дверь, пусть и незапертая, слишком просто для таких, как они.
— Эй, — Барри подзывает к себе одного из криминалистов и кивает на окно, — посыпь здесь своим порошком и поищи отпечатки. — Когда эксперт принимается за работу, он возвращает фонарик законному владельцу, чувствуя лёгкий прилив сил. Что ж, там отпечатки пальцев должны быть, и если так и есть, то дело остаётся за малым. — Почему вы вообще решили, что почерк тот же? — осведомляется Барри, замерев возле Айзека и Нэнси. Последняя взирает на него снизу-вверх, будучи самой маленькой в отделе. — Он разве подвешен?
— Ты его глаза видел? — парирует Айзек.
— А ты где-нибудь видел тот фирменный символ?
От услышанного оба подчинённых заминаются, переглядываясь. Барри попадает в самое яблочко, ведь символ, кажется, преследующий их теперь повсюду, до сих пор нигде не замечен — ни на трупе, ни где-либо ещё.
— Что если я скажу, что это вообще не имеет отношения к нашему делу? — Барри насмешливо взирает на впервые за долгое время смутившегося Айзека, и задирает полы серого пиджака, кладя ладони на пояс, где показывается золотистый жетон детектива и пистолетная кобура. — Допустим, если взять в расчёт совпадение. СМИ уже во всю трубят о нашей страшной находке, а подражатели были не только у Джека Потрошителя. Да, его глаза вдавлены, — кивок на труп, — но способ убийства и отсутствие символа не совсем вяжутся с Тихим местом. Как ты собираешься аргументировать обратное, Чепмен?
Тот снова переглядывается с Нэнси, прося поддержки, но она лишь слабо пожимает плечами, в очередной раз доказав, что ей ещё рано вести собственное расследование в силу отсутствия опыта. Поняв, что ответа он не дождётся, Барри презрительно усмехается. Всё-таки Айзек пока тот ещё салага. Да, в определённых вопросах этот пофигист хорош, хотя до сих пор не научился сопоставлять одно с другим.
— Свидетели есть? — интересуется Барри и получает расплывчатый ответ от своих подчинённых, намекающих, что пока некому пояснить обстоятельства произошедшего. — Что, никто не слышал, как его пристрелили?
«Глушитель, значит», — мигом всплывает в голове. Редкий случай, когда убийца действует настолько бесшумно и осторожно. Выходит, Кори был прав, сказав, что они имеют дело не с дилетантами.
— И никто не заметил ничего подозрительного? — Барри уверен, что во всём десятиэтажном многоквартирном доме найдётся как минимум один человек, заподозривший неладное. — Так, Пул, как только закончишь здесь, займись очевидцами. Пусть опишут свой сегодняшний день поминутно. Даже когда они ходили в туалет или выгуливали собаку — всё до мельчайших деталей. — Нэнси неуверенно кивает, видимо, представив, сколько работы ей предстоит сделать. — Кто обнаружил тело? — машинально интересуется Барри, вспомнив, что не спросил, пожалуй, самое главное.
— Полицейский патруль приехал сюда на вызов, — отвечает Айзек, обратившись к своему блокноту. — Юнит Купер-пять отреагировал на сообщение о найденном трупе.
— Кто конкретно звонил? — допытывается Барри. Его голос приобретает металлические нотки, потому как некоторые несостыковки мигом всплывают.
— Это ещё предстоит выяснить, — вклинивается в диалог Нэнси. — Звонок поступил с таксофона, что в Квинсе.
Не сразу уловив суть услышанного, Барри переводит взгляд на Нэнси, а затем изумлённо таращится на обоих подчинённых.
— Вы же не серьёзно? — с надеждой в голосе произносит он и переключает внимание на труп, вокруг которого мелькают вспышки фотоаппарата. Если Айзек прав и это дело рук других убийц, то худшие опасения подтвердились — подозреваемых несколько. Сколько именно — остаётся пока лишь гадать. Но за что его могли убить? Как это связано с предательством? Да и заложен ли в написанном слове тот смысл, который есть сейчас? Судя по позе, в которой умер этот тип, он не сопротивлялся. Выходит, заранее знал о приближающейся смерти. И только одно выбивается из общей колеи. То, что вводит в ступор хлеще любой надписи или непонятного символа.
Как звонящий знал о трупе, если был в другом городе?..
