Шестой

Солдаты Национальной гвардии доставили их к оперативному штабу в целости и сохранности и, попрощавшись, отправились обратно: к Футхилл Фриуэй — в эпицентр беспорядков, тлеющий остаточным гневом не разбежавшихся бунтовщиков. Барри пожелал солдатам удачи и вместе с подчинёнными направился к развёрнутым палаткам, припаркованным автобусам и автомобилям полиции и других экстренных служб — этакий лагерь жизни или безопасный остров, где никто не стремится засунуть тебе в зад бейсбольную биту или подстрелить из снайперской винтовки. Словом, единственное место в ближайших кварталах, где более-менее спокойно. У одного из тентов их встречает Нэд — штатный медик Шестого участка. Белобрысый низкорослый парень, с отличием окончивший медицинский колледж и решивший обосноваться среди полицейских, чтобы хоть как-то сглаживать ежедневный риск. Барри точно не помнит, как именно этот пацан — по-другому юного уроженца Вирджинии язык не поворачивается назвать — попал к ним в участок. Возможно, к этому причастен Бёрдс, возможно, кто-то ещё. Как бы то ни было, со своими обязанностями Нэд блестяще справляется. Вот и сейчас он подходит к ним, осведомляясь по поводу самочувствия. Нэнси и Айзек просят лишь воды и аспирин, в то время как Барри уводят в один из тентов, где усаживают на раскладной стул. Включив яркую лампу, от света которой Барри морщится, Нэд придирчиво осматривает свежую рану на щеке — всего лишь царапина, которая, тем не менее, неприятно пощипывает. Услышав кроткое и поясняющее: «Пуля», Нэд хмурится и, не говоря ни слова, занимается её обработкой, игнорируя болезненные стоны и нередкую ругань. — Сидите смирно, детектив-лейтенант, — звучит очередной призыв медика, что промокает кожу вокруг раны ватным диском, смоченным раствором антисептика. В тент заходит сержант Грир. Мрачный и чем-то недовольный, он цепким взглядом скользит по фигуре Барри, то и дело косясь на Нэда, что щепетильно подходит к несерьёзному, хотя и чертовски болезненному ранению. Не выдержав, Грир прочищает горло, привлекая внимание медика, на что тот почтительно озвучивает: «Сержант Грир?» — Как он? — кивок на Барри, что негромко хмыкает и чуть приподнимает левую ладонь, как бы говоря сержанту, что в сознании и всё слышит и видит. Грир одаривает его скептичным взглядом и, лишь получив подтверждение у Нэда, проходит вглубь тента, стараясь сильно не приближаться, чтобы ненароком не задеть Нэда, разматывающего свёрток бинта. — И как вы только умудрились влипнуть в такое дерьмо? Этому вопросу Барри нисколько не удивляется. Учитывая, что у них был прямой приказ оставаться на позиции и ни в коем случае не прибегать к самодеятельности, даже странно, что Грир не схватил их троих за глотки. Видимо, помимо них есть ещё более безнадёжные случаи. — Мы бы остались в той забегаловке, — начинает Барри и шипит, когда бинт касается раны. Нэд вновь просит не дёргаться и даже кладёт свободную руку в резиновой перчатке ему на плечо, успокаивая. — Но эти чёрные закидали нас молотовыми. Начался пожар. — Барри моментально вспоминает, как у них на глазах пол, объятый языками пламени и клубами разноцветного дыма, превратился в популярную метафору: «Пол — это лава». — Останься мы там, и вам бы пришлось искать наши тела. Грир ничего не отвечает. Вместо этого он, тяжело и обречённо вздохнув, усаживается на стул рядом и снимает форменную бейсболку тёмно-синего цвета с вышитой белой надписью «СЕРЖАНТ», демонстрируя короткую «армейскую» стрижку, как память о службе в рядах морской пехоты. Звучит очередной вздох, и Барри пробует поймать взгляд сержанта, точно там сокрыт ответ о том, что же происходит. Что, чёрт возьми, происходит с Гриром, который теперь сам на себя не похож. Его что, лишили значка? Барри косится на его грудь, но полицейский жетон на месте, равно как и сержантские шевроны — все эти «галки» капитан Бёрдс порой сдирает собственноручно, как бы показывая провинившемуся подчинённому, что назад дороги нет. — Что, совсем всё хреново? — решает всё же спросить Барри. Нэд заканчивает накладывать повязку на рану — этакая белоснежная заплатка, которая, однако, обматывает почти всю голову, придерживаемая несколькими пластырями, — и велит прижать её, что Барри и делает. — Девять погибших, ещё тридцать четыре офицера ранены, в том числе и две собаки, — сухо озвучивает Грир, комкая в руках кепи и уставившись в пол. От услышанного Барри теряет дар речи. Нет, конечно, водитель бронетранспортёра был не жилец, но чтобы целых девять трупов… И ведь это только по предварительным данным. Сколько же смертей покажет официальное расследование? А сколько гражданских попало под пули гвардейцев? Сколько среди них раненых и потенциальных инвалидов? Меж тем сержант продолжает делиться последними новостями, надо полагать, пришедшими с «фронта». Выясняется, что кто-то из механиков, отвечающих за состояние спецтехники, забыл долить воду в ёмкости бронетранспортёра, и та закончилась практически сразу же, а сгоревшим водителем оказался офицер Седьмого участка. Солдаты Национальной гвардии помогли подавить основной очаг бунта, и с их появлением неизвестные снайперы исчезли так же внезапно, как и появились, а посланные на обыск крыш люди ничего не нашли. — В спецназе тоже потери, — заканчивает Грир неизменно сухим тоном. Это рассеивает все сомнения. Если тому снайперу удалось подстрелить члена группы захвата, значит, он знаток своего дела, равно как и остальные стрелявшие. Барри хорошо знает Тони и его подчинённых: детективы часто просят спецназ Шестого оказать содействие в задержании опасного преступника или целой шайки, и он знает, что те — настоящие профессионалы, которых нельзя просто так застать врасплох. Видимо, в тот момент что-то пошло не так. — Сколько всего среди наших? — выдавливает Барри, боясь, что все девять трупов принадлежат Шестому. Он даже не представляет, какими в таком случае тяжёлыми будут похороны. — Пока только один, но… — сержант заминается, потирая шею. — Офицера Мьюза госпитализировали с огнестрельным ранением в лёгкое. Барри шумно выдыхает. Он знает, кто такой Рик Мьюз, даже как-то сидел с ним за одним столиком в «Мёд и стекло», хотя и не состоит в тесных приятельских отношениях. Тем не менее, это офицер Шестого. Да что там, это полицейский — член их многочисленной, но постоянно редеющей стаи. А ведь у Мьюза есть семья, впрочем, как и у многих здесь. — Капитан приедет сюда с минуты на минуту, — сообщает Грир, на что Барри лишь хмыкает. Неплохо бы выяснить, какого хрена Бёрдс послал его и остальных детективов туда, где им в принципе противопоказано быть. За всё то время, что они пробыли здесь, в самом сердце беспорядков, от них не было никакого толку. — Сказал, что хочет поговорить с тобой. — Сержант встаёт со стула и надевает бейсболку. — И о чём же? — Барри поднимает на него озадаченный взгляд. По-хорошему, капитану следует говорить с человеком, который был ответственен за исполнение его приказов непосредственно на передовой — то есть с сержантом Гриром. Но похоже, это подождёт, хотя Барри не совсем понимает, что хочет от него услышать капитан, разве что историю про того снайпера, который намеренно или нет, но промахнулся, стреляя по нему. Грир оставляет его вопрос без ответа, лишь одарив пустым взглядом, а после оставляет и самого Барри наедине с Нэдом. Медик, проверив, как держится повязка, вновь справляется о его самочувствии и протягивает обезболивающее с бутылкой воды. После — выписывает письменную рекомендацию о прохождении медицинского осмотра и о том, чтобы предоставить раненому детективу-лейтенанту отгул. Читая написанное, Барри усмехается, сетуя на наивность медика: у них расследование в самом разгаре, а в связи с погибшими офицерами работы только прибавится. И всё же он благодарит Нэда за помощь и, чуть пошатываясь от лёгкого головокружения, выныривает из тента. Повязка неудобно лезет на глаз, а ещё надавливает на уголок губ, но Барри пробует не обращать на неё внимания, равно как и на пощипывающую рану. Снаружи всё та же суета, а людей становится ещё больше. К оперативному штабу съезжаются представители Национальной гвардии — Барри опознаёт их по офицерским шевронам на предплечьях, — видимо, чтобы координировать совместную работу солдат и полицейских. Помимо них сюда, будто пчёлы, слетаются репортёры, а несколько вертолётов местного и федерального телевидения назойливо стрекочут над головой, наверняка показывая телезрителям со всей страны беспредел, творящийся в Сан-Фернандо. Журналисты берут интервью у всех офицеров без разбора, точно желая выудить как можно больше фактов. К Барри пристаёт какой-то парень, представившийся блогером молодёжного канала, но того, мягко говоря, посылают, а проходящий мимо кинолог уводит за оцепление, пригрозив натравить собаку. Справа Барри замечает Алекса Тица — штатного психолога, — который беседует с Нэнси и Айзеком. Барри ему благодарен, потому что понятия не имеет, как вправлять мозги своим подчинённым. Обоих увиденное затронуло до глубины души, и оба едва не слетели с катушек, а Айзек чуть не стал главным обвиняемым по делу о превышении полномочий. Поэтому квалифицированная помощь опытного психолога — это как раз то, что им нужно, впрочем, как и всем, кому «посчастливилось» лицом к лицу столкнуться с разъярёнными чёрными. Заприметив меж снующих офицеров напарника Кристиана — желторотого юнца Мэя, которого, в принципе, уже можно считать не таким уж и юнцом, Барри спешно подходит к нему, перехватив. Тот встречает его несколько напуганным взглядом и признаётся, что совершенно не знает, как и кому помочь: кругом суета, стоны раненых, ругань начальства, а рядом нет никого, кто дал бы подсказку. Барри хмурится, про себя отметив, какой же бойкий этот стажёр: всегда рвётся в бой, даже когда его напарник лежит в отключке в больнице. При мысли о Кристиане, Барри хмурится ещё сильнее, однако голову посещает дельная мысль, которой он тут же делится с Мэем: — Будет лучше, если ты поедешь в больницу и навестишь своего напарника, — произносит Барри, поглядывая в широко распахнутые голубые глаза новичка. Тот словно бы замирает, боясь даже моргнуть. — Мы тут справимся и без тебя, не переживай, — хлопает парня по плечу, и тот наконец моргает, вздохнув и на секунду поникнув, точно его лишили долгожданной возможности проявить себя. Вот только всё, что нужно было, Мэй уже продемонстрировал. Да, Кристиан довольно требователен к своему стажёру и порой неоправданно жёстко его критикует, но, видимо, сказываются годы, проведённые в партнёрстве с таким же требовательным Френком Барретом. — Но я... Я ведь... — начинает Мэй и заминается, наткнувшись на цепкий взгляд Барри, как бы говорящий, что спорить бессмысленно. — Ступай, Мэй, — тёплым, хотя и не лишённым свойской твёрдости, голосом повторяет Барри. — Уверен, Крис будет рад тебя видеть. Мэй встречает его слова скептичным взглядом, словно насмехаясь над такой наивностью, и всё же направляется к выходу с территории оперативного штаба, озираясь по сторонам и, видимо, подыскивая того, кто подбросит его до больницы. Барри вздыхает и решает ускорить этот процесс, подозвав офицера Седьмого участка, что готовится сопроводить на своей машине очередной конвой из карет скорой помощи. Барри просит его по пути высадить Мэя у станции метро, в то время как самому новичку рекомендует сменить одежду: хоть тот и не был в эпицентре беспорядков, но от него всё равно разит проклятой копотью, потом и... смертью. Мэй только пожимает плечами, однако покорно следует за коллегой из Седьмого участка и вскоре растворяется среди стоящих у оцепления зевак. Меж тем караулящие въезд на территорию оперативного штаба полицейские внезапно расступаются и криками разгоняют столпившихся рядом журналистов и очевидцев. К палаткам подъезжает чёрный седан с тонированными окнами, который Барри узнает из тысяч, — машина принадлежит капитану Бёрдсу. Тот, облачённый в мундир, что надевает лишь на похороны или на официальные мероприятия, выныривает из машины и накидывает на лысую голову фуражку. Водителем оказывается офицер Гордон, неуклюже опоздавший с тем, чтобы открыть перед капитаном дверь. Бёрдс застёгивает медные пуговицы мундира, бросив на сверкающих вспышками фотоаппаратов журналистов недовольный взгляд, после чего отворачивается, бредя в сторону одной из палаток, откуда показывается фигура сержанта Грира. Тот, отдав честь капитану, отходит в сторону, позволив Бёрдсу пройти внутрь, и заходит следом, попутно что-то наказав подбежавшему офицеру Гордону. Барри решает не медлить, вспомнив о словах сержанта Грира, и также входит в тент, где его встречает пара вопросительных взглядов. Капитан тут же справляется о его самочувствии, заметив повязку на лице, и Барри даёт понять, что в порядке. — Грир сказал, что ты хотел меня видеть, — произносит он. Капитан скашивает на сержанта подозрительный, будто требующий объяснений взор, а затем внимательно осматривает фигуру Барри, что топчется у входа в тент, не решаясь пройти дальше, к раскладному столу, на котором лежит карта Сан-Фернандо. — Верно, — медным голосом озвучивает Бёрдс и кивком головы велит Гриру выйти, оставаясь, таким образом, наедине с Барри, которого это если не напрягает, то заставляет призадуматься. Капитан что, не доверяет своему лучшему сержанту, прислуживающему ему вот уже много лет подряд? — У тебя какие-то тайны от Грира? — закономерным образом спрашивает Барри. — Или ты решил вернуться к тому разговору? — Барри не забыл, как Бёрдс пожелал забрать его к себе под крылышко, предложив мифическую должность зама. Брехня чистой воды. Чтобы стать замом Бёрдса, нужно получить как минимум лейтенантскую лычку, а значит, сдать два чертовски трудных экзамена, где второй сложнее первого, не говоря уже о выслуге лет. И хотя с последним у Барри полный порядок — он торчит в Шестом столько, сколько себя помнит, — то вот с экзаменами могут возникнуть серьёзные проблемы, как и у многих, кто метит на руководящие должности. Нет, пожалуй, своего собственного отдела с двумя сопляками ему хватает за глаза. — Я решил поручить тебе одно дело, — озвучивает капитан Бёрдс, склонившись над картой, но даже не утруждаясь её изучать. Он стоит какое-то время, опираясь о стол ладонями, затем поднимает голову, обратив на Барри решительный взгляд. — Можешь считать это независимым расследованием, можешь — сверхурочной работой, мне плевать, но я хочу, чтобы ты занялся поиском тех снайперов, что устроили стрельбу. Барри коротко смеётся, но тут же морщится от раны на щеке и прижимает наложенную повязку ладонью. Бёрдс хмурит брови, недовольный его реакцией, но ничего не говорит, видимо, поняв, что это всего-навсего первоначальная, пронизанная шоком, реакция. И она проходит, хотя мысль об абсурдности услышанного никуда не исчезает. — Ты ведь не серьёзно? Брось, Тайрон, за этими снайперами станет охотиться весь Департамент: Седьмой, Восемнадцатый, наш участок. Снайперы разворошили Сан-Фернандо, а новости о них разлетятся по всей стране. Сегодня или завтра, жди в своём кабинете федералов. К тому же я уже пытался распутать одно дело, но ты, помнится мне, всё это свернул, — с намёком на дело о гибели офицера Баррета напоминает Барри, на что Бёрдс хмурится ещё сильнее и даже сдержанно выдыхает. Нет, Барри не забыл и никогда не забудет, как из его рук выдернули замаячившую на горизонте разгадку, а все материалы кейса спешно были переданы в Седьмой. Подло и странно. — Где гарантия, что я, потратив на это дело кучу свободного времени и сил, вновь не останусь ни с чем? Ты это можешь гарантировать? Бёрдс скрипит зубами, точно обмозговывая услышанное. Он скребёт всегда гладко выбритый подбородок, а затем чешет затылок, заблаговременно сняв фуражку, которую кладёт на стол. Выходит небрежно — нервы дают о себе знать. Раздаётся очередной вздох. — Этого никто не может гарантировать, — наконец озвучивает капитан. — Я возглавляю лишь участок, а не целый Департамент. Да, я могу договориться с нужными людьми, но едва ли в этом будет смысл, если, как ты говоришь, ко мне нагрянут федералы. Безусловно, они нагрянут, и повезёт, если только ФБР. Но проблема в том, Флойд, что я не доверяю ни федералам, ни другим участкам. Поэтому я и отослал Грира, ведь то, что я тебе сейчас скажу, очень и очень серьёзно. — Барри распирает от любопытства, а потому он подходит к столу, внимательно поглядывая на покрытое налётом испарины лицо капитана — всё же в палатке чертовски жарко. Внезапно он и сам ощущает, что вспотел — плотный бронежилет и рубашка под ним неприятно прилипают к спине, а с подмышек не перестают капать капли пота. — Я подозреваю, что это кто-то из полицейских. Поначалу это возмущает. Даже не так, это пиздец как возмущает, особенно когда приходит осознание, что слова принадлежат шефу полицейского участка. Каким копам могло понадобиться устраивать такое: расстреливать всех подряд в разгар митингов, когда и без того ситуация оказалась, мягко говоря, дерьмовой? Какая в этом выгода? Да и что за мотивы были у стрелков? Ведь, если подумать, они сильно рисковали: тот же спецназ мог их подстрелить, не говоря уже о Национальной гвардии, прибывшей в Сан-Фернандо с техникой и собственной авиацией. Но Барри вспоминает рапорт офицера Тёрнера о подростке в одном из районов гетто, которого якобы избили два офицера полиции, а после увели в неизвестном направлении. И если Бёрдс прав, то это расследование выльется в настоящий скандал с участием Департамента и всех надзорных ведомств. — Довольно серьёзное обвинение, — бесцветным тоном резюмирует Барри. — Поэтому ты хочешь, чтобы я занялся расследованием самостоятельно? Думаешь, что это кто-то из Шестого? — По лицу Бёрдса становится ясно, что именно так тот и думает. Убийцы-снайперы носят нашивки Шестого полицейского участка. — Опасаешься утечки? — Если я оказался прав, то начнётся громкое расследование и велик риск, что мы спугнём их, и они залягут на дно. А ты прекрасно знаешь, каково это — искать затаившихся ублюдков. Пройдут годы и десятилетия, а мы так и не выясним, кто за этим стоит. Ты этого хочешь, Флойд? — Бёрдс подходит к нему, пронзая пытливым взглядом и взирая снизу-вверх — всё же капитан ниже, пусть и всего на парочку дюймов. Барри качает головой и дистанцируется, ощутив пока ещё лёгкое давление капитана. Тот своего добьётся — сопротивляться бесполезно, потому что произошедшее, похоже, задело Бёрдса до глубины души, а когда такое происходит, отвертеться не получится. Но Барри попытается, потому что всё это кажется ему странным. — А с чего ты вообще решил, что в этом замешаны копы? — Барри скрещивает руки на груди, даже не думая прятать ноты скепсиса в голосе. — По предварительным данным, которые мне предоставил один из шерифов, они стреляли исключительно по чёрным. И хотя капитан Бёрдс стоит выше расовых предрассудков, но Барри догадывается, в чём же истинная причина такой озабоченности. Бёрдс — афроамериканец, всю жизнь проживший в одном из неблагополучных районов Сан-Фернандо и едва ли не выросший на улице. Тем не менее, он смог, что называется, пробраться сквозь тернии к звёздам и занять высокую должность в полиции. Каким образом? Скажем, терпение, смекалка и умение находить общий язык с нужными людьми делает своё дело. Но, видимо, случай со снайперами — тот самый, когда цвет кожи всё же даёт о себе знать. — Не только копы Лос-Анджелеса стреляют по чёрным, — всё тот же скепсис. — Или я чего-то не знаю? Бёрдс сдаётся, и на столе оказывается небольшой пластиковый пакетик, в котором хранится гильза от патрона двенадцать и семь — Барри узнаёт её без труда не только благодаря размерам, но и недавней забаве, когда сержант Маслоу позволил всем желающим пострелять из крупнокалиберной снайперской винтовки армейского образца, на время позаимствованной у рейнджеров. Барри никогда не забудет ощущения дикой отдачи, оставляющей после себя синяк на плече. Приподняв пакетик на уровне глаз, он всматривается в гравировку, заприметив серийный номер. Такие патроны в полиции не редкость: они помогают выводить из строя машины преступников, а ещё прошибают бетонные стены, за которыми так любят прятаться ублюдки. И всё же... Не только копы любят крупный калибр, не говоря уже о метких снайперах, которых немало, например, во всё той же Национальной гвардии. — Хочешь знать, откуда у меня это? — опережая вопрос Барри, спрашивает Бёрдс. — Люди шерифа Прэтта остановили мою машину недалеко отсюда и передали, сказав, что это, — кивок на улику, — поможет найти убийцу нашего парня. — Я попрошу Нэнси сходить с этим к криминалистам, — кивает Барри, осматривая ценнейшую улику, на что Бёрдс отрезает: — Нет, только ты, Флойд. Когда я сказал, чтобы ты занялся поисками снайперов, я имел в виду тебя и только. Никто из твоего отдела и уж тем более из участка не должен об этом знать. Это ясно? — Бёрдс, погиб член команды спецназа, — настаивает Барри, даже не представляя, как он сможет скрыть факт расследования, особенно от дотошного и внимательного ко всему, что происходит в их кабинете, Айзека. — Беннет должен знать, ведь речь о его человеке. А как же Мьюз? Если медики его не спасут, Грир должен быть в курсе того, как погиб офицер одного из юнитов. Как я могу держать это в тайне? Извини, но… нет. — Он качает головой. Что-то тут не так. И дело даже не в улике, которая по такому удачному стечению обстоятельств оказалась в руках Бёрдса, а в мотивах самого Бёрдса. Он словно бы желает выстроить скелет этого дела, а после — нарастить какое вздумается мясо, чтобы потом выйти со сфабрикованным делом в суд. Барри слышал о подобном, но никогда бы не подумал, что Бёрдс помышляет таким. Это гнусно, хотя и объясняет некоторые неурядицы в ежеквартальных отчётах и успешно дошедших до суда делах, в которых дыр порой больше, чем в швейцарском сыре. Капитан вновь хмурится, мрачнея и напоминая надвигающийся грозовой фронт. Ожидаемо, что Бёрдс воспримет его слова в штыки. Он забирает гильзу и надевает фуражку, готовясь уходить. На пороге тента замирает и поворачивается к Барри, испытывающего невероятно острое желание послать капитана в зад. — Жаль, я надеялся услышать другой ответ. Видимо, тебя заботит только убийство в Тихом месте, — холодно озвучивает капитан, смиряя его точно таким же холодным взглядом. — Меня заботят хорошие полицейские, Бёрдс. Беннет и Грир обязаны знать. — Кто об этом будет знать, а кто нет — решать мне. Как я уже говорил, всё это очень серьёзно, Флойд. Видимо, ты ещё не до конца осознал, а раз так, то считай, что этого разговора не было. И только попробуй пустить слух — патрульная форма по тебе плачет. «Какая же ты гнида, Бёрдс», — тут же проносится в голове Барри, но ему хватает терпения не озвучить это, а потому отвечает капитану лишь покачиванием головы. Когда уходит Бёрдс, ему на смену приходит несколько обескураженный сержант Грир, которого явно интересует разговор, оставшийся для него за кадром, о чём он даже спрашивает. Но Барри отмахивается, обмолвившись сухим: «Ничего путного», хотя при взгляде на Грира едва сдерживает порыв, чтобы не поступить вопреки строжайшему наказу Бёрдса и не рассказать сержанту всё. В том числе и то, какая же всё-таки мразь капитан Бёрдс. — Вы трещали целых десять минут, — Грир косится на свои наручные часы, которые ему с санкции Бёрдса подарил весь участок, — дорогое произведение искусства европейских мастеров-часовщиков, обошедшееся в крупную сумму, — и капитан не сказал ничего путного? За идиота меня держишь, Флойд? Негромко хмыкнув, Барри на манер покинувшего минуту назад тент капитана замирает на самом пороге, встав аккурат рядом с Гриром, что выжидающе смотрит на него, точно старый пёс, которого пришли навестить. Грир действительно таков: коп старой закалки — школы матёрых сержантов, повидавших в жизни столько дерьма, сколько не видел весь участок в целом. У него есть семья: любящая жена и по какой-то причине отбившийся от рук сын, но он не привык о них говорить, разве что вскользь упоминать, когда речь заходит о домашних. Как бы то ни было, но такого второго сержанта в Шестом не будет никогда. Никогда. — Ты и «идиот» — понятия несовместимые. — Флойд хлопает Грира по плечу. В участке лишь он и капитан Бёрдс осмеливаются на такое, в то время как все остальные ловят рвотный рефлекс от одной только мысли прикоснуться к сержанту. Грир одаривает его всё тем же взглядом, в котором проскальзывают ещё больше вопросов, но более Барри ничего не говорит, покинув тент и решив проведать своих подчинённых, с которыми Алекс вроде как уже должен был закончить работать. Хотя кто знает, насколько всё серьёзно. Он успевает на несколько шагов отдалиться от тента, прежде чем справа раздаётся голос Айзека: «Хреново вышло». Барри оборачивается, подмечая в его руках два стаканчика с дымящимся кофе, один из которых ему любезно протягивают. Айзек сообщает, что Алекс закончил с ним работать, указав, что он попросту пережил кратковременный стресс, в то время как Нэнси пожелала обсудить со штатным психологом что-то ещё. Обоим рекомендовано посетить парочку сеансов групповой терапии, но оба, по заверению Алекса, могут продолжать работу. — Это мягко сказано. — Барри отпивает напиток, чувствуя, как по телу мгновенно разливается тепло, согревая внутренности, а на коже выступает россыпь мурашек. Они отходят ближе к центру оцепления. Над головами пролетают одновременно два вертолёта, помигивающие красными огоньками на фюзеляже. В обоих Барри распознаёт журналистов и негромко хмыкает, наблюдая, как обе винтокрылые машины пролетают ещё несколько ярдов и синхронно замирают, словно наткнувшись на какой-то сочный кадр. Всё-таки то, что сегодняшний инцидент — золотая жила сенсационных статей и новостных выпусков, отрицать не приходится. — Прости, что сорвался, шеф, — тихо произносит Айзек, пригубив кофе. — Я просто… Сейчас этих чёрных массово вяжут, но мы не повяжем и половины ублюдков. Многие из них вернутся сегодня домой как ни в чём не бывало и уснут, зная, что у них на руках кровь полицейских. Кто-то поджёг бедолагу в том броневике, а кто-то стрелял по людям из снайперской винтовки и где он теперь? По-твоему, это справедливо? — Он взирает на Барри, которому тема неизвестных снайперов, особенно на фоне разговора с капитаном, кажется жутко болезненной. Но все копы через это проходят: осознание справедливости, которой на самом деле нет. — Мир вообще несправедлив, Чепмен. Никто не знал, что так будет. Что какой-то механик забудет налить воду в бак, — фыркает. Кто бы мог подумать, что такой пустяк станет причиной смерти человека. — Ты в курсе, что Нэнси твоя должница? Причём дважды. — Я уже придумал, как списать с неё долг. — Айзек мечтательно ухмыляется. Барри, заметив это, хмыкает. Вот же ловелас. — Что, напросишься к ней домой, а затем — в постель? — Никакого воображения, шеф, — усмешка. — К тому же, помнится мне, вы против служебных отношений. — Барри кивает в ответ, потому как действительно не сторонник служебных романов, способных сказаться на работе. — Для начала ужин в ресторане и поход в кино. А дальше уже как пойдёт. Барри не сдерживает смешка и хлопает Айзека по плечу, понимая, что этот сопляк и не сопляк вовсе. Во всяком случае, не в вопросе отношений, которые всё же знает, как выстраивать. — Неплохо-неплохо, — одобрительно произносит Барри. — Только я по-прежнему против. С другой стороны, вам обоим нужно отойти после сегодняшнего. — Внезапно в его голове мелькает дельная мысль, которую он тут же озвучивает: — Впрочем, я даже знаю как. Надеюсь, ты глянул афишу на сегодня, потому что сегодня ты сводишь Нэнси в кино. Вам нужно отвлечься, поэтому возьмите на эти два дня отгул. — А как же Грир? — закономерным образом уточняет Айзек. Грир терпеть не может давать кому-то отгулы, но Барри проработал в Шестом участке достаточно долго, чтобы найти подход к матёрому сержанту. — Грира я беру на себя, а ты — Пул, идёт? — Он снова хлопает его, но на этот раз по спине. — И чтобы послезавтра без опозданий, ты понял? Айзек несколько раз кивает, хотя по нему видно, что мысленно он уже в зале кинотеатра и жуёт попкорн на пару с Нэнси. Похоже, за всем этим стоит нечто большее, нежели простое «списание долгов», и уничтожить это Барри не позволит совесть. — Всё, развлекайтесь. — После этих слов Барри залпом допивает кофе и, скомкав стаканчик, выбрасывает его в урну, где обрели покой десятки таких же. Кажется, что день подошёл к концу, хотя на самом деле он только начинается.

* * *

— Ну как ты, командир? — подаёт голос Дэйл, подходя к Тони, что преисполненным болью взглядом провожает одну за другой кареты скорой помощи, куда грузят раненых и мёртвых полицейских. Среди них и погибший Стэн. Пуля блядского снайпера попала в оптику винтовки, а после — в глаз, прошибив в голове дыру размером в бильярдную лузу. Мозги вместе с осколками черепа разлетелись в стороны. Льюис долго приводил в чувства шокированного Брэда, на щеках которого остались ошмётки некогда сослуживца. Одно радует: он умер быстро и вряд ли вообще понял, что произошло. А вот этому говнюку, постреливающему с крыши, Тони искренне желает самой мучительной и жуткой смерти. Такой, о которой впору снять фильм ужасов. Он ощущает на плече руку Дэйла, который наряду с Льюисом, относительно легко пережил гибель сослуживца. Наверное, это такой особый дар — уметь не привязываться к людям. Очередная скорая срывается с места, завывая сиреной. Колёса трутся об асфальт, выплёвывая дым, и машина устремляется вслед десяткам таких же. Мимо проносятся медики с носилками: на них погружены очередные раненые, до которых дошла очередь транспортировки в больницу. Кинолог Седьмого участка, неся на руках скулящего пса, слёзно умоляет фельдшеров госпитализировать и его четвероного напарника. Получив отказ, устраивает скандал, напоминая, что собаки в полиции — это такие же офицеры. — Я в порядке, Дэйл. В порядке. — Ложь. Это уверенная наглая ложь и самообман. Тони хочет верить, что смерть человека, с которым он по долгу службы проводил почти всё рабочее время, не помутнит рассудок и вскоре забудется всего лишь как страшный сон. Но этому не бывать. Командир спецназа может быть отменным стрелком, ловким альпинистом и толковым переговорщиком, но он всегда — отец и старший брат для подчинённых. И он будет переживать потерю кого-то из членов команды как свою собственную; как смерть, к которой имеет непосредственное отношение и в которой повинен. Они стоят в неловком молчании ещё какое-то время, пока к ним не подходит Льюис, каменно-спокойное выражение лица которого так чётко намекает на ураган внутри. Льюис практически всегда спокоен, а ещё чертовски непробиваем. Да, его можно задеть, но очень сложно понять, сочится ли кровь, когда все раны спрятаны глубоко внутри, подальше от чужих глаз. И Тони уверен, что наряду с ним точно так же страдает и Льюис. Тот, хотя и не был в тесных отношениях с погибшим Стэном, но всё же знает, что такое команда и как важен каждый её член. Льюис кивает Дэйлу, одарив Тони свойским решительным взглядом, и Дэйл отчего-то решает ретироваться, сообщив, что у него появились какие-то внезапные дела. Но Тони не дурак: тому попросту не хочется становиться свидетелем очередной ссоры между командиром и принципиальным до скрежета зубов подчинённым. Однако Льюис, похоже, не собирается ссориться, видимо, в кой-то веки, заставив себя если не прикусить язык, то вспомнить о такой вещи как дисциплина. — Почему не уехал? — бесстрастно спрашивает Тони, неотрывно наблюдая за суетой медиков, и даже не думая смотреть на того, кто уже дважды заставлял сомневаться в своей верности. Он отпустил своих подчинённых по домам, решив, что тем нужно не только отдохнуть, но и прийти в себя. Всё же гибель коллеги-полицейского забывается не так скоро, как хотелось бы. Никто из членов группы захвата не согласился на госпитализацию — одни ссадины да синяки, которые вполне можно залатать самим. Алекса, пытающегося им помочь, послали на хер, и Тони в очередной раз поразился терпению штатного психолога, что воспринял это не более как временное расстройство и решил проведать офицеров, уже лежащих в больницах. Почему не торопился уезжать Льюис для Тони загадка. — Решил остаться с тобой. — Кажется, что звучит небрежно, но Тони готов поклясться, что слышал в его голосе нечто, напоминающее заботу и даже беспокойство. То, чего они за последние дни не испытывали друг к другу. — В тебе что, проснулась совесть, Льюис? — Тони позволяет себе безжизненную, больше похожую на улыбку мертвеца усмешку и таки одаривает подчинённого мимолётным взглядом, заприметив всё ту же неизменную бандану с черепками. — Вали домой, это приказ. — Он вновь обращает взор на кареты скорой помощи, которых становится всё меньше, а покидающие оперативный штаб раненые увозят с собой и боль собственных криков. Скоро здесь станет непривычно тихо. — Я хотел извиниться. — Льюис осматривает свои берцы и скрещивает мускулистые с сеткой набухших вен руки — глухая оборона, как, наверное, сказал бы Алекс, умеющий без труда читать язык тела человека. — За всё, что наговорил тебе в раздевалке и в той квартире. Просто… Блядь… То был ребёнок, а здесь… — Вздох и секундная заминка, после которой, облизнув искусанные губы, продолжает: — Я не мог смотреть, как мы избиваем чёрных. Но я ни за кого не заступился, ты не подумай. Я увидел группу подростков, которые отчего-то сидели у крыльца магазина, прижавшись друг к другу. Я прорвался к ним, и оказалось, что отец одного из них стоит в оцеплении, а отец другого — среди тех, что с битами. Ничего ужаснее я в жизни не слышал. — Теперь ты понимаешь, что дело не в цвете кожи? — Тони всё же поворачивает к нему голову, внимательно поглядывая. В профиль Льюис выглядит точно какой-то воин из древности: самоуверенный взгляд, прямые черты лица, точёные скулы, изящный нос, ровные аккуратные брови. Про телосложение говорить не приходится: такое присуще разве что древнегреческим богам и гладиаторам. — Дело в людях. И всё это из-за того, что я подстрелил вооружённого парня в школе. Только сейчас, когда протесты стихли, напоминая остаточный ветер после урагана; когда Грир предварительно насчитал около сорока раненых и почти десять погибших; когда Тони лишился своего подчинённого, он ощущает всю тяжесть рухнувших на него небес, всю тяжесть мира, что, кажется, теперь охвачен пламенем — это гнев против человека, что всего лишь исполнял свой долг. Ему никогда этого не простят. Все будут молчать, но во взгляде каждого офицера Шестого отныне будет плескаться ненависть, чувство обиды, предательства и разочарования. Говорят, что один человек не в силах перевернуть мир. Но это не так — Шестому хватило одного полицейского, чтобы остальные больше не чувствовали себя в безопасности. Тони уверен: кровь полицейского ещё прольётся и не раз и, даже если его не будет рядом, эта кровь будет на его руках, потому что Сан-Фернандо не забывает обид, а Шестой не прощает ошибок. — Эй, я с тобой, — ободряюще произносит Льюис. Тони благодарно кивает в ответ и больше ничего не говорит. Слова уже не нужны: они поняли друг друга и без них; поняли, что это далеко не конец. Будут новые смерти, будут новые нападения и протесты, будет комиссия, что станет расследовать стрельбу в школе Хардинг и вспыхнувший на Футхилл Фриуэй бунт. Всё это непременно будет, как и ссоры и стычки в команде. И лишь одно не может не радовать. То, что вызывает у Тони мимолётный приступ облегчения, точно глоток свежего воздуха на тысячефутовой глубине. Этот кошмар наконец-то закончился. На сегодня — так точно.