Шестой

— Пуля прошила оптику прицела, а затем и череп, — сухо озвучивает Тони. Он сидит на корточках возле набитого манекена, который зачем-то решили одеть в форму полицейского спецназа Шестого участка. Видимо, для большей аутентичности и схожести с погибшим членом группы захвата. И, судя по боли в глазах Тони, это работает. Барри вздыхает, скосив недовольный взгляд на криминалистов, которых около получаса назад выдернули прямиком из офиса и заставили приехать на место убийства офицера полиции — ту самую квартиру, откуда, по словам Тони, удалось ранить грёбаного снайпера. Криминалисты — двое мужчин в белоснежных резиновых комбинезонах и респираторах — обеспокоенно переглядываются и говорят, что стараются всегда одевать манекен. Так, по их мнению, легче установить сопротивление той же пули при соприкосновении с телом человека. Барри нисколько не сомневается в их компетентности, однако не разделяет убеждённости в том, что это критически необходимо, особенно, когда на место убийства пригласили человека, пережившего, можно сказать, личную утрату. Но Тони, несмотря на это, остаётся каменно-спокоен, словно внутри не бушует ураган, а царит идеальный штиль. Хотя за последним всегда следует буря… — Я читал рапорт офицера Морта, — отзывается Барри, памятуя о тех двух небрежно написанных страницах, имеющих много общего с сочинениями уровня начальной школы. Всё-таки никто и никогда в группе захвата не научится писать нормальную отчётность. Одна страница описывала то, как офицер Морт и офицер Хэмилтон держали под прицелом истекающего кровью неизвестного стрелка. Вторая — как офицер Морт делал непрямой массаж сердца своему сослуживцу, который на тот момент уже был мёртв. Офицер Морт пытался убедить штатного психолога Шестого в том, что до последнего боролся за жизнь офицера Хэмилтона. Поэтому Барри нисколько не удивился предварительному заключению Алекса: сильнейший стресс с возможным проявлением посттравматического синдрома. Всё же не каждый день видишь, как на твоих глазах кому-то вышибает мозги, а потом эти самые мозги оказываются на тебе, точно высыпанное ведро жутких червей, которых хочется соскрести вместе с кожей. — Брэд, — звучит приглушённое от Тони. — Его звали Брэд. — Несмотря на то, что офицер Морт не пострадал, Тони озвучивает это такой интонацией, точно хоронит наряду с погибшим подчинённым ещё одного — живого, правда, пусть и теперь психически нестабильного. Барри лишь вздёргивает к верху бровь, но ничего не говорит, решив, что это всё-таки неприкосновенное право командира — решать, кому числиться в его команде, а кому уйти. И всё же состояние Тони не может не настораживать. Конечно, Алекс провёл с ним беседу — правда, на это ушло меньше двадцати минут — и Тони заверил, что в порядке и не собирается брать отгул или ложиться в реабилитационную клинику для офицеров полиции, на чём настаивает и будет настаивать Алекс. Психолог даже пообещал обсудить это с капитаном Бёрдсом, на что Тони пригрозил разбить ему нос, и ведь уже не в первый раз. Вообще Барри был против участия Тони в осмотре места убийства офицера Хэмилтона. Однако тот, что называется, надавил на жалость, твёрдо вознамерившись оказаться в числе первых, кто распутает этот клубок и установит личность убийцы. Может, оно и стоит того, да только командир спецназа вряд ли будет успешен в расследовании так же, как в выбивании дверей. Изучением обстоятельств гибели офицера Хэмилтона должны были заняться детективы из Седьмого участка, но на фоне последних событий те умыли руки, сообщив, что для начала им следует навести порядок в собственном лагере, а уже после лезть в чужой. Как итог: копы Шестого участка вновь разбираются во всём в одиночку. Озвучив примирительное: «Да, Брэд», Барри снова проходится по комнате, оглядывая лежащий манекен, на который падают лучи восходящего солнца. Весь остаток дня с момента разгона митингов Национальной гвардией оперативный штаб провёл в состоянии полудремоты, когда одна часть офицеров суетилась, точно крысы на тонущем корабле, а вторая — приходила в себя после произошедшего. В числе последних был и Барри, который отказался от предложения Грира уехать домой, прекрасно понимая, что его в любом случае вытащат из тёплой постели и пошлют обратно — разгребать оставленное чёрными дерьмо, в особенности, многочисленные трупы. Трупов действительно много, а из больниц едва ли не каждый час приходят всё новые сводки о скончавшихся полицейских и гражданских. За Шестым числится пока один-единственный погибший офицер, но ещё, как думает Барри, не вечер, и цифры могут запросто поменяться. Большая часть мертвецов приходится на Седьмой: офицеры этого участка первыми подъехали к Футхилл Фриуэй и приняли основной удар на себя. Полицейские стояли в оцеплении несколько часов подряд, зная, что в ближайшее время их никто не сменит — некоторые участки, что находятся рядом, попросту оказались не готовы к массовой мобилизации, а те редкие перепадающие подкрепления не поспевали за потерями. Силы Седьмого таяли на глазах, в то время как митингующих становилось всё больше. Как результат — уже в первый час с начала беспорядков насчитывалось несколько трупов и десятки раненых. На втором месте по потерям — офисы шерифов, причём, все одновременно. Люди шерифа были оснащены хуже копов Седьмого, а потому оказались беззащитны перед камнями и бутылками, что градом обрушились на них с момента приезда на место. Что же касается Шестого участка, то капитан Бёрдс до последнего не получал соответствующих распоряжений руководства, которое отчего-то посчитало, что один участок и шерифы быстро наведут порядок в одном из самых нестабильных районов Лос-Анджелеса. Они жестоко ошиблись. — Итак, — Барри останавливается напротив окна и щурится от медленно выплывающего из-за линии горизонта солнца, что отбрасывает яркие тени на стёкла окон других высоток, и те словно искрятся огненно-рыжим. — Ты оставляешь двух людей здесь, чтобы они наблюдали за снайпером и держали его под прицелом, — рассуждает он, до сих пор не веря в то, что этим занимается. Причина проста: он дал Бёрдсу железный отказ в ответ на предложение взяться за дело о неизвестных стрелках. Правда, в тот момент Барри руководствовался тем фактом, что капитан чего-то не договаривал, да и тянуть столь непростое дело в одиночку всё равно что тягать штангу без партнёра — никто в нужный момент не подстрахует. Сейчас же… Барри вздыхает, глядя, как на балконе многоэтажки, что напротив, дежурит марксмен Национальной гвардии. В Сан-Фернандо введён комендантский час: солдаты и полиция совместно патрулируют город и подавляют остатки тех огрызков сопротивления, члены которого вверят в свержение какого-то мифического полицейского режима. Существуй такой режим в действительности, и Барри не пришлось бы коситься на своё табельное оружие всякий раз, когда мимо проходят компании подростков и молодых людей. Неважно, чёрный или белый, в Лос-Анджелесе сложно найти человека, что не желает свести счёты с копами. — А почему ты решил оставить именно их? Насколько я знаю, в твоей команде самый меткий — офицер Дэйл или я что-то путаю? — Барри оборачивается, по привычке держа руки в карманах брюк, но затем перемещает их к бронежилету, придерживая за застёжки сбоку. Тони поднимает на него виновато-холодный взгляд, словно корит себя за это решение с той самой секунды, как только принял его. Барри понимает, что попадет в точку. Возможно, если бы офицер Дэйл караулил раненого снайпера, то не промахнулся, как это с успехом сделал офицер Хэмилтон, и пристрелил бы ублюдка до того, как это сделал он. Странное решение для командира спецназа, от которого как раз-таки ждут безошибочно верных. — Почему, Тони? — Барри решает пробить в лоб, на что Тони заметно преображается в лице и поднимается, оттряхивая ладони и отходя назад, к стене, о которую затем опирается плечом. — Дэйл действительно самый меткий в моей команде, — подтверждает Тони, не глядя на Барри. — Но я решил, что Стэн и Брэд с этим справятся. В конце концов, они обучены этому. Никому из спецназа не составит труда пасти раненого ублюдка, — от рассуждений Тони переходит к пока ещё неявным оправданиям, но, Барри уверен, последнее уже не за горами. В конце концов, невиновный человек не станет искать оправдания тому, чего он не делал. — Тем не менее, они не справились, — сухо констатирует Барри, филигранно обогнув обвинительный тон, который нередко впрыскивает в свои слова, стоит только завести диалог с налажавшим офицером. — Твоё решение стоило офицеру Хэмилтону жизни, — укор всё же проскальзывает в голосе, и Тони, видимо, окончательно потеряв самообладание, резко отстраняется от стены, порывисто дыша, и подходит к Барри практически вплотную, холодно взирая. Ноздри раздуваются от кипящей внутри злости. Ещё одно неосторожно брошенное слово, и она шипящей лавой выльется наружу. — Станешь обвинять меня на манер Бёрдса? — огрызается Тони. — Мне уже хватило его разноса. Мне назначили грёбаный испытательный срок до конца расследования стрельбы в школе Хардинг. Ты хоть представляешь, что со мной будет, если я и здесь окажусь виноватым? — в голосе так отчётливо слышится отчаяние. Бессилие человека, от которого уже ничего не зависит, в особенности, его будущее. Это действительно паршиво: знать, что ты не в силах что-либо изменить. Но такова незавидная участь полицейского: если он совершает ошибку, то остаётся надеяться лишь на чудо. И в случае с Тони надеяться, что комиссия, занимающаяся расследованием убийства темнокожего подростка в школе, будет нелицеприятной и придёт к наиболее утешительному выводу, подтвердив, что командир спецназа сделал всё так, как предписывает инструкция. Капитан Бёрдс, насколько Барри знает, пару раз участвовал в заседаниях таких комиссий, когда под опалу попадали офицеры из других участков, а, значит, у него есть определённый опыт и познания о том, как рассуждают председательствующие. Выходит, если Бёрдс поддержал Тони, значит, последний сделал всё возможное. С другой стороны, когда речь идёт о твоём офицере — о подчинённом, которого ни в коем случае нельзя терять, особенно в столь непростое время, — шеф просто обязан вступиться. Барри не знает точно, какие отношения связывают капитана и этого сержанта, но вряд ли после всего произошедшего от них останется хоть что-то. Как бы Бёрдс вообще не сорвал с предплечья Тони заветную сержантскую лычку… — Даже не собирался, — вздыхает Барри, понимая, что надо менять тактику. От ушедшего в глухую оборону Тони проку не больше, чем от одетого в форму спецназа манекена. — Но если ты перестанешь винить всех, кроме себя, и подойдёшь к этому, — обводит окружение, — с профессиональной точки зрения, то высока вероятность, что мы управимся тут до вечера. Если ты, конечно, куда-то торопишься. К своей девушке, например. — Барри внимательно глядит на Тони, подмечая, как его передёргивает при упоминании Мии — кажется, так её зовут. Они что же, поссорились? Хотя, какая на хрен разница — это не должно мешать делу. Внезапно его самого перекашивает: кажется, он забыл наполнить миску Персика кормом, когда в последний раз покидал квартиру, а, значит, любимый шпиц голодает уже второй день подряд. Вот же чёрт... — Давай закончим с этим поскорее? — снисходительно предлагает Барри, стараясь не выдавать озабоченности голодающим питомцем. Только бы этот пёс от голода не принялся за обивку дивана. Но, видимо, уловив его настрой, Тони кивает и, собравшись с мыслями, принимается расхаживать по комнате, озираясь по сторонам, точно выискивая те детали, которые могли упустить криминалисты при осмотре. Та парочка, к слову, заканчивает рисовать схему комнаты и теперь принимается отмерять дальномером расстояние от этой квартиры до крыши, с которой был произведён смертельный выстрел. — Это был спец, — заключает Тони на манер знатока, на что Барри лишь скрещивает руки. Он давно пришёл к такому выводу, как и все, кто, так или иначе, столкнулся с неизвестными стрелками. — Пуля крупного калибра: мы их используем, чтобы доставать ублюдков, которые прячутся за стенами. — Офицер Хэмилтон был на виду, если судить по твоим показаниям и... рапорту офицера Морта. Крупный калибр — дело затратное, не говоря уже о рисках, — подхватывает его ноту Барри. — Он стрелял наверняка, — подчёркивает Тони, охотно вливаясь в обсуждение. — Даже если бы Стэн сидел за подоконником, его бы зацепило. Скорее всего, стреляли из «Баррета»: в армии мне часто доводилось иметь с ним дело, и эхо, которое мы здесь слышали, очень похоже на эхо «Баррета». Но это далеко не та винтовка, с которой можно легко и быстро перемещаться по городу и забираться на крыши. Её используют для точечной стрельбы с больших расстояний. Для массовых расстрелов больше подойдёт что-то из марксманских винтовок, тот же «МК». — Значит, он был до последнего уверен, что его не заметят, — резюмирует Барри и одалживает у одного из криминалистов блокнот с ручкой, принявшись фиксировать свои мысли на бумаге. — Итак, мы имеем, как минимум, двух самоуверенных стрелков с крупнокалиберными винтовками. — Он чиркает на чистом листе озвученное. — Один снайпер был в моём районе, второй — на крыше того здания, — Барри бросает задумчивый взгляд в окно, возле которого суетятся криминалисты. — Что-то не сходится… — услышав от Тони недоуменное: «О чём ты?», спешит пояснить: — Куда вы ранили того парня? — В плечо, — отвечает Тони, не до конца улавливая вектор рассуждений Барри. — Дэйл попал ему в плечо, а что? Барри вздыхает, оторвавшись от блокнота, и поднимает на Тони пристальный взгляд. — Много ли ты знаешь парней, которые способны точно стрелять из крупного калибра, будучи раненые в плечо? Я стрелял из «Баррета» всего один раз, но надолго запомнил его бешеную отдачу, от которой остаются синяки. — Да, но Брэд сказал… — начинает Тони, но Барри его перебивает: — Брэд пытался реанимировать человека с прострелянной головой. Две страницы его рапорта напоминают записки сумасшедшего. Он испытал сильнейший стресс, и я ни капли не удивлюсь, если в ходе повторного опроса он изменит показания. У него поехала крыша, Тони. — От услышанного Тони бледнеет и обречённо вздыхает. Он и без Барри, должно быть, понимает, что в тот день потерял сразу двоих подчинённых, но, похоже, всё же не готов это слышать. Однако Барри не останавливается, решив, что если Тони так желает докопаться до истины, то ему положено знать больше. — Всё, что офицер Морт сказал или написал, — всё это не имеет смысла. Смысл в том, Тони, что офицера Хэмилтона убил другой стрелок. Услышав это, Тони застывает, равно и пара криминалистов, что мигом оборачиваются, изумлённо поглядывая на Барри. Но тот их игнорирует, сфокусировав всё внимание на командире спецназа, который колеблется, точно не в силах переварить услышанное. — Даже если так, Брэд заметил бы второго стрелка, — парирует Тони. — Это было его обязанностью, как наблюдателя. Он должен был следить за всем вокруг и наводить Стэна на цель. Да только слепой не заметил бы!.. От этих слов сомневаться начинает и Барри. Он пытливо глядит на Тони, словно ожидая, что тот скажет ещё что-нибудь, после чего подходит к окну, потеснив криминалистов, и ухватывает лежащий на подоконнике бинокль со встроенным дальномером. Семьсот восемьдесят пять ярдов до крыши, с которой был произведён смертельный выстрел. Барри убирает бинокль, с прищуром поглядывая на то место, где был ранен стрелок. Из-за постоянного вынужденного сидения за компьютером его зрение уже не так идеально, как и меткость, которая с каждой новой аттестацией по огневой подготовке становится всё хуже и хуже. Тем не менее, он различает мутные контуры парапетов и труб, из которых выползает расплывчатый дым. Без бинокля заметить на таком расстоянии силуэт человека, тщательно скрывающего своё присутствие, непросто, особенно когда внимание сконцентрировано на чём-то другом — другом силуэте. Барри вытирает выступивший под верхней губой пот и снова вглядывается в бинокль, вспоминая, что бинокль Тони с дальномером показывал примерно восемьсот ярдов. Пятнадцать ярдов погрешности — довольно много для техники, переданной из рук весьма требовательной к таким гаджетам Национальной гвардии, где особенно ценятся точность и надёжность. Барри, продолжая придерживать бинокль у глаз, медленно ведёт им вдоль парапетов здания и резко замирает, поймав точку. Восемьсот ярдов. Ровно восемьсот. Тогда он убирает бинокль, проверяя и постукивая ногтями. Нет, техника не врёт. Да и могут ли сразу два бинокля лгать?.. — Вы уже рисовали траекторию? — осведомляется Барри у криминалистов. Те, переглянувшись, сообщают, что ещё даже не посещали крышу, с которой был произведён смертельный выстрел. Барри хмыкает, спрятав улыбку, и бросает на них короткий взгляд. Затем переключает внимание на Тони и просит воспроизвести позу, в которой тот наводил на снайпера, на что Тони кривит скептичную гримасу, но ничего не говорит, послушно заняв нужное положение. Барри вручает ему бинокль и останавливает криминалистов, собравшихся посетить ту злополучную крышу: — Не торопитесь. Лучше выясните, каково минимальное расстояние между двумя соседними многоэтажками. Криминалисты вновь переглядываются и вынимают телефоны, видимо, чтобы ответить на этот вопрос. Барри лишь снова хмыкает и сосредотачивается на Тони, который по-прежнему не понимает, что именно от него требуется. — Взгляни на эту крышу, в особенности, на то место, где вы ранили снайпера, — велит Барри. Тони послушно выполняет то, что ему говорят. — Какова дистанция, сержант Беннет? — Восемьсот ярдов, — неуверенно отзывается Тони, а, услышав замечание Барри по поводу дальномера, исправляется: — Семьсот восемьдесят пять. — Он убирает от глаз бинокль и сокрушённо вздыхает. — Блядь… Я что, ошибся на пятнадцать ярдов? Твою мать… Может, дальномер был неисправен? — Чтобы Нацгвардия передала неисправную технику? Очень в этом сомневаюсь, — Барри, держась позади сержанта, скрещивает руки на груди. — Если ты сдвинешь бинокль на пару дюймов вправо, то сильно удивишься. Тони так и поступает, после чего озвучивает очередное смачное ругательство, видимо, поняв, к чему клонит Барри. — За тем зданием, где вы ранили снайпера, есть ещё одно с небольшой возвышенной точкой. Я, конечно, не спец-оптик, но дальномер захватывает эту точку и берёт её за максимальную высоту. Куда, говоришь, отполз раненый снайпер? — услышав ответ, Барри велит Тони посмотреть на то место. — Ну как, видишь возвышенную точку? — Когда Тони озвучивает сдавленное: «Не совсем», Барри кивает. — Держу пари, выстрел был произведён не с этого здания, а с того, что чуть дальше. Разница небольшая, а угол практически одинаков. Наверное, поэтому Дэйл угодил в плечо ублюдку: возьми он чуть левее, и стрелок был бы мёртв. А ещё это объясняет, почему офицер Хэмилтон не успел среагировать на второго стрелка: он его попросту не видел — здесь ведь слепая зона. — И когда ты успел стать экспертом в баллистике? — звучит небрежное от Тони, которого явно задевает тот факт, что даже с дальномером в руках он умудрился налажать. Непростительная ошибка для человека, заставляющего своих подчинённых стрелять с ювелирной точностью. Если капитан Бёрдс об этом узнает, то сержанта не только попрут из спецназа, но и заставят проходить курсы основ снайперского дела, которые изучают желторотые курсанты Академии. — А когда ты успел забыть, как обращаться с дальномером? — контратакует Барри, взирая на поднявшегося Тони. — Чёрт, Беннет, я тебя не узнаю: сначала ты отсылаешь наиболее опытного снайпера, теперь выясняется, что ты дал некорректную наводку. Я не спорю: спецназ всегда знает, что делает, но это, — он вытягивает руку в сторону крыши злополучного здания, — эта ошибка, которую ты не мог себе позволить. А как же остальные крыши? Ты о них подумал? Что если бы стреляли вообще с другой стороны квартала? Ты предупредил об этом парней, которых оставил караулить льва? Я не хочу, чтобы для тебя всё закончилось увольнением, Беннет, но и закрыть глаза на то, как ты халатно подошёл к устранению того снайпера, я тоже не могу. Он взирает на Тони, лицо которого перекашивает от смятения, а в глазах царит пока ещё лёгкий испуг. Конечно, сержант боится. Боится лишиться своей должности и уж тем более звания. И когда вскроется цепочка промашек, которые он допустил, лишение звания — это меньшее, что ему грозит. — Я напишу об этом рапорт, — заключает Барри и, выдернув из блокнота страницу со своими пометками, возвращает его вместе с ручкой криминалисту. — Флойд, — в голосе Тони так хорошо читается отчаяние с нотой паники. — Если капитан узнает об этом… — он на секунду опускает взгляд. — Одним испытательным сроком я не отделаюсь. — Я в курсе, Беннет, — сухо отзывается Барри. Бесполезно скрывать: ему самому всё это не по душе, но молчать о том, что командир элитного полицейского подразделения лажает хуже окончившего учебку новичка, не имеет права. В конце концов, это может привести к очередным смертям, в том числе и среди гражданских. — Поэтому предлагаю тебе рассказать обо всём капитану самому. Без оправданий, без просьб оставить тебя при лычке и должности. Из-за таких ошибок впору задаться вопросом о твоей профпригодности. — Блядь, ладно! — внезапно взрывается Тони. — Я ошибся на грёбаных пятнадцать ярдов, что с того?! — он бьёт ногой лежащий манекен, вызывая возмущение криминалистов, которых Барри успокаивает приподнятой ладонью и просит всё же отправиться на здание, где был ранен стрелок. — Какая вообще на хрен разница?! — Разница в том, что это пятнадцать ярдов, а ещё погибший офицер со всё тем же пятнадцатилетним стажем, — беспристрастно напоминает Барри, провоцируя очередную вспышку гнева сержанта, который теперь вымещает свою злость на стене, ударив кулаком и оставив на ней след крови. Барри начинает раздражать истерика человека, которому по должности положено всегда оставаться спокойным, а потому он резко разворачивает Тони к себе, всматриваясь в бегающие от бушующих внутри эмоций глаза. — Ты знал, верно? — звучит хлёсткое и бескомпромиссное. — Ты знал, что стрелков, как минимум, двое, если не больше. Ты знал, что нужно было оставить ещё и Дэйла. Тогда какого хрена, Беннет? Они сталкиваются взглядами, в которых плещется обоюдное и красноречивое желание послать друг друга на хер. Сначала Тони сам вызывается помочь с расследованием, теперь же упирается, твёрдо уверенный в том, что виноваты все, кроме него. Всё же те, кто говорит, что у спецназовцев совсем другой образ мышления, логика и взгляды на мир, чертовски правы. Живое тому подтверждение сейчас стоит напротив Барри, поджимая губы и, видимо, едва сдерживаясь, чтобы не послать по адресу детородного органа уже открытым текстом. — Это всё Льюис, — внезапно озвучивает Тони, на что Барри реагирует лишь вздёрнутыми к верху бровями и даже переспрашивает, но ему не послышалось — командир группы захвата действительно винит во всём одного из своих подчинённых, которого зовут Льюис Мелтон. Может, такими темпами они и до капитана Бёрдса доберутся? Барри криво усмехается таким мыслям, но не решается озвучить, памятуя, что не настолько хорош в рукопашном бою, как Тони. — Мы поссорились незадолго до того, как подстрелили чёртового снайпера. Я потерял контроль, — сознаётся он в том, о чём Барри начал догадываться, когда понял, что Тони совершил несвойственную ему ошибку. И всё же, он не понимает, как всего лишь один человек способен выбить из колеи командира спецназа. — Я тебе не верю, Беннет, — вновь сухо констатирует Барри, разглядывая лицо мужчины, на котором то и дело вздрагивают морщинки, а гармошка на лбу становится всё более рельефной. — Да плевать, во что ты там веришь, Флойд, — бросает Тони, дистанцируясь и фыркая. — Это было на глазах у всей группы. Парни подтвердят, что я и Льюис повздорили перед тем, как занялись этим снайпером. — Мне плевать, что у вас за отношения в команде, — подчёркивает Барри, потому как ему действительно неинтересна атмосфера, царящая в команде спецназа. — Я не верю в то, что один из твоих подчинённых способен выкинуть такое, после которого ты совершаешь ошибки уровня курсанта Академии. Ты в полиции вот уже девять лет, Беннет, и за всё то время, что мы с тобой знакомы, я никогда в тебе не сомневался, — делится своими наблюдениями Барри. Он действительно хорошо знаком с Тони и знает, с каким профессионализмом и ответственностью тот всегда подходит к своей работе. Но сейчас… Его словно бы подменили. Сейчас перед Барри стоит совсем другой человек — такой, каким сержант был в первые годы своей службы: замешательство на лице, лёгкий испуг в глазах, напряжённая осанка и нервно бегающий взгляд. Словно уловив это, Тони бросает на Барри извиняющийся взгляд и качает головой. — Я не должен тебе это говорить, но… — вздох. — Ты же детектив до мозга и костей, да, Флойд? — Барри встречает его слова чуть задранным подбородком, как бы веля переходить к сути, и постепенно теряет интерес к тому, чтобы щипцами вытаскивать из сержанта правду, которая, впрочем, очевидна и без слов. — Меня и Льюиса связывает нечто большее, чем просто работа. Звучит стоп-слово, потому как Барри передёргивает. Это ведь то, о чём он подумал? Он ведь правильно растолковал слова Тони? В голове лихорадочно крутятся мысли. Льюис Мелтон и Энтони Беннет. У Тони есть девушка, с которой он встречается, но помолвлен ли? Барри никогда не видел обручального кольца на безымянном пальце сержанта, да и вообще не замечал, чтобы тот отзывался о Мие, как о своей супруге. Выходит… Внезапно он вспоминает Френка Баррета. Офицер Баррет, который, как вскрылось однажды, по мальчикам. Вроде в Шестом никто не был в курсе этого, а, может, попросту не желали распространяться и пускать столь противоречивый слух о полицейском, на которого многие равнялись. Но Тёрнер… Барри точно помнит тот их разговор, помнит те неуклюжие попытки уйти от ответа, а когда решил пробить в лоб, получил выражение лица мальчишки, которого мать застукала за мастурбацией в кровати. Тёрнер не признался, совсем нет, но Барри этого и не требовалось. В конце концов, он проработал детективом достаточно долго, чтобы по одному лишь взгляду узнать спрятанный в глубинах подсознания ответ. Тёрнер спал с Барретом. Получается, что Беннет спит с Мелтоном? Чёрт возьми, это не полицейский участок, а гей-рассадник какой-то. Барри морщится, не представляя, как крепкие парни с виду гетеросексуальной ориентации внезапно решили переметнуться в другой лагерь. Не то, чтобы он осуждает, но, как минимум, не понимает, ведь у того же Беннета есть девушка, не говоря уже о женатом Баррете. Интересно, а его вдова вообще в курсе, что он разок кувыркался со своим напарником? — И как давно вы с ним… — Барри хмурится, пробуя подобрать как можно деликатное выражение, но в итоге лишь изображает руками нечто, которое, однако, Тони распознаёт и называет число — два года. Кажется, ровно столько Льюис и числится в группе захвата. — Кто-нибудь ещё в курсе? — завидев, как Тони мотает головой, Барри сдержанно выдыхает. Чёрт, не считая самой голубой парочки, он становится единственным носителем весьма компрометирующей информации. Весть о том, что командир спецназа спит с одним из своих подчинённых, да ещё и парнем, только всё ухудшит, не говоря уже о Бёрдсе, который считает гомосексуалистов психически больными людьми, пусть и открыто не выражает своих взглядов, о которых, правда, и так знает весь Шестой. — Выходит, тебя довело именно это — ссора с бойфрендом? — скепсис в голосе Барри. Но Тони молчит и лишь потирает переносицу, вздыхая. По нему видно, что он уже начинает жалеть о рассказанном. Боится разоблачения? Барри не собирается сдавать его Бёрдсу. Да, ему больше по нраву традиционные отношения, но топить перспективного копа только по тому, что он разрешает долбить себя в зад, как минимум, низко. — Миа в курсе? — осведомляется Барри и по очередному вздоху, слетевшему с губ Тони, становится ясно, что нет. Вздыхает и он сам. — Не повторяй ошибок, — он заминается, едва не озвучивая «офицера Баррета», но выкручивается: — других офицеров. Она должна знать. — Станешь учить меня жизни, Флойд? — мрачно усмехается Тони. — Или мы продолжим расследовать убийство офицера Хэмилтона? Поняв, что нравоучения действительно не приведут ни к чему хорошему, Барри, с сомнением оглядев фигуру сержанта, сдавленно кивает. Подумать только, командир спецназа Шестого спит с другим мужчиной. Спит с, мать его, подчинённым-афроамериканцем. Барри отходит к подоконнику, почёсывая подбородок с налётом двухдневной щетины, и не перестаёт украдкой поглядывать на Тони, что снова приседает возле лежащего манекена, повторно осматривая. Как Тони докатился до того? Вернее, когда это произошло? Что заставило его, вопреки всем законам природы и даже, блядь, Церкви, которую Барри посещает лишь будучи в полном отчаянии, подставить зад другому мужчине? Как вообще такое возможно? Суровый, физически подготовленный и опытный полицейский, готовый ублажать и мужчину, и женщину одновременно. Аналогичными вопросами Барри задавался, когда узнал правду и об офицере Баррете, но тогда она казалась скорее закономерным выводом, нежели ошеломляющим фактом. В конце концов, офицер Баррет был чертовски близок со своим напарником, а в баре этих двоих можно было часто застать в обнимку друг с другом. Но с Тони всё совсем иначе. — Как думаешь, — подаёт голос Тони, выдернув Барри из дум, отчего тот даже вздрагивает, — этот твой второй стрелок мог помочь мудаку, которого мы подстрелили? Тряхнув головой и решив, что хватит с него копания в мозгах сослуживцев, Барри неуверенно кивает, всё ещё пребывая где-то в чертогах самого себя. Тони хмурится. — Детектив-лейтенант Флойд, — уже твёрже произносит сержант, и Барри вырывается окончательно, положив руки на пояс у самой кромки бронежилета. — Я задал вопрос. — Тони поднимает на него пристально-пытливый взгляд, удивительным образом сменив маску потерявшегося в жизни человека на привычное спокойное выражение лица, отдающее шармом профессионализма и долгой закалки службой. — Да, — наконец отвечает Барри. — Я думаю, что так всё и было. Вы подстрелили этого типа — пуля прошила плечо, возможно, даже задела лопатку. В одиночку выбраться из оцепленного города, да ещё и с таким ранением нереально — он бы умер от потери крови, либо выдал себя. Но есть одна загвоздка, — он присаживается на подоконник, привлекая внимание Тони. — Сколько весит «Баррет»? От его слов Тони ненадолго призадумывается и, пожав плечами, отвечает: — Зависит от конкретной модели и модификаций. Есть модели весом в тринадцать фунтов, есть и те, что весят в районе двадцати четырёх или двадцати пяти, но это при условии, что они без прицелов и не заряжены. Пару раз дрилл-сержанты заставляли нас бегать вокруг казарм с Восемьдесят второй моделью — кажется, она весила все тридцать фунтов. То ещё удовольствие... Услышав это, Барри кивает, делая вид, что понимает и сочувствует сержанту. На деле же — ещё один небольшой прорыв в расследовании, о котором тут же сообщает: — Вот именно: ты сам сказал, что это не мобильная винтовка. Люди шерифа Прэтта были там спустя четыре минуты с момента, как вы ранили снайпера. В здании девять этажей, — Барри поворачивается лицом к окну, чтобы убедиться в правильности собственных слов. — Лифт караулили трое помощников шерифа, в то время как шериф и его остальные люди поднялись на крышу по одной-единственной лестнице. И что они там увидели? Лишь пятна крови и тёплые гильзы. — Со стороны Тони звучит скептичное: «А как же пожарная лестница?», на что Барри усмехается: — Она находилась на высоте тринадцати футов над землёй — сомневаюсь, что кому-то под силу спрыгнуть с такой высоты раненым и с десятью фунтовой винтовкой за спиной. На крыше был кто-то ещё — третий человек, о котором мы даже не подозревали, но который помог раненому снайперу безопасно покинуть крышу и забрать с собой оружие. — За четыре минуты? — скептичным голосом уточняет Тони и потирает шею. — Да, ублюдки хорошо подготовились... А оцепление? Покинуть крышу девятиэтажного здания и уехать из района за четыре минуты незамеченными — это сильно даже для Чака Норриса, а он крут, сам знаешь. Поняв, что кусочки мозаики снова не клеятся между собой, Барри обречённо вздыхает и вытирает пот со лба: поднявшееся выше солнце начинает ощутимо припекать. Тони прав: даже если эти снайперы каким-то невообразимым образом умудрились вытащить своего раненого товарища за четыре минуты, то засветиться у оцепления они были просто обязаны. На каждом выезде из района стояла техника Национальной гвардии и патрульные машины, а, значит, их не могли не заметить. Если только в оцеплении не было своих людей. От этой мысли Барри мрачнеет, чувствуя, как на лбу собирается гармошка морщин. Может быть, это имел в виду капитан Бёрдс, когда заявил о причастности копов к стрельбе? Быть может, полицейские-предатели не только стреляли по толпе, но и затесались среди стоящих в кордоне? Это уже ни в какие ворота не лезет, хотя и объясняет, как снайперы умудрились смыться так быстро и незаметно — им попросту позволили это сделать, возможно, даже выделили определённую дорогу, где стояли нужные люди, которые не задавали вопросов. Но как такое могло произойти? Неужели никто из шефов участков и шерифов не заподозрил диверсии в собственных рядах? Или они знали обо всём, если не участвовали вовсе? Ведь если Бёрдс озабочен произошедшим и явно что-то не договаривает, выходит, среди копов действительно могут быть те, кто причастен к расстрелу гражданских и полицейских. Но есть ещё кое-что, что также не вяжется между собой, точнее сказать, выглядит подозрительно: вертолёты Национальной гвардии, которые, вроде как, осматривали с высоты птичьего полёта крыши многоэтажек, но так и не смогли обнаружить ни одного снайпера, а ведь их было, как минимум, трое. Невнимательные пилоты? Ловко маскирующиеся снайперы? Или диссиденты в рядах Национальной гвардии? А, может, всё сразу? Барри фыркает и решает немножко размяться, а заодно и проветрить голову, и сообщает Тони, что собирается отправиться на крышу здания, стоящего позади того, где был ранен первый стрелок. — Я пойду с тобой, детектив, — озвучивает Тони, на что Барри замирает в дверном проёме, обернувшись. — Нет, Беннет, ты поедешь в участок и расскажешь обо всём Бёрдсу. Расскажешь о проклятых пятнадцати ярдах, а ещё о том, насколько запутано это дело. И советую поторопиться, — он косится на наручные часы. — Скоро обед, а после него Бёрдс любит метать молнии. Если не хочешь, чтобы он тебя трахнул без смазки, чему ты вряд ли огорчишься, поезжай прямо сейчас. — Он только собирается уйти, но снова замирает, вспомнив, в каком же паршивом состоянии пребывает сержант. — О, и ещё одно, — Барри засовывает руки в карманы брюк, — лучше последуй совету Алекса и отправляйся на лечение. Гарантирую, тебе полегчает. — Барри знает, о чём говорит, потому как проходил аналогичный курс психологической реабилитации для полицейских, когда остался в отделе абсолютно один — за несколько месяцев до прихода Айзека и Нэнси. Возможно, именно это Тони и нужно — помощь.

* * *

На крыше здания, с которой, как предполагает Барри, на самом деле и был произведён выстрел, унёсший жизнь офицера Хэмилтона, он торчит уже около получаса, расхаживая по нагретому солнцем бетону, разгуливая вдоль низких парапетов и разглядывая среди мелкого строительного мусора то, что могло бы указать на присутствие снайпера. На соседней крыше хозяйничает пара криминалистов, которые фотографируют следы крови раненого стрелка, делают какие-то пометки и о чём-то переговариваются. Барри пару раз машет им, словно бы говоря, что он неподалёку, и продолжает поиск любых, даже самых незначительных зацепок. И фортуна оказывается на его стороне, потому как спустя ещё десять минут пристального разглядывания мусора под ногами он замечает нечто поблёскивающее в щели бетона. Барри усаживается на корточки и, вынув из кармана пластиковый пакетик, которыми запасся перед походом в квартиру, где был убит полицейский, пробует выковырять то, чем оказывается гильза крупнокалиберного патрона. Надо полагать, того, что и вышиб мозги офицеру Хэмилтону. Выудив его из щели, Барри помещает находку в пакетик и разглядывает на солнце. Это едва ли не джек-пот, а ещё подтверждение его теории. Затем он связывается с криминалистами по рации и просит их срочно подняться на соседнюю крышу, чтобы нарисовать траекторию полёта пули, которая будет немного отличаться от первоначальной. После — пробует достучаться до одного из командиров Национальной гвардии, ответственного за патрулирование ближайших кварталов. — Капитан Стоун на связи, — отзывается мужской голос. — Назовите себя. — Это детектив-лейтенант Флойд из Шестого полицейского участка. Я сейчас нахожусь на крыше многоэтажки, что на Филиппи Авеню. Скажите, капитан, вы посылали людей на осмотр крыш из-за угрозы снайперов? — Барри отпускает кнопку передачи, ожидая, когда сквозь металлические помехи вновь раздастся голос капитана Стоуна. — Конечно, детектив. Но нам выделили чертовски мало людей для обхода ближайших пяти кварталов, и осмотреть за сутки с полсотни домов, особенно в условиях плохой видимости, не представляется возможным. — А дом на Филиппи Авеню… — Барри подходит к парапету, оглядывая фасад стоящего напротив жилого дома, выискивая его номер или хоть что-то, позволяющее отличить от остальных. — На Филиппи Авеню десять — дом, на крыше которого был замечен снайпер, — ваши люди его осмотрели, капитан, не так ли? — Полчаса назад я послал туда двух капралов. Разве их не видно на крыше? — осведомляется капитан. Ощутив, как по спине пробегает холодок, Барри велит капитану попробовать связаться с теми двумя капралами и послать за ними людей, желательно, как можно больше. Игнорируя удивлённо-возмущённое: «О чём это вы, детектив?», он срывается с места и пулей покидает одно здание, чтобы затем перебежать узкую дорогу, и оказаться в противоположном. Где-то со стороны звучит визг трущихся об асфальт покрышек, и Барри замечает, как из переулка на полной скорости выскакивает чёрный фургон без номерного знака. Чертыхнувшись, Барри всё же забегает в дом и, воспользовавшись лифтом, оказывается в помещении, служащим подобием предбанника перед выходом на крышу. Он пробует связаться с криминалистами, но те, похоже, отключили рацию. «Какого хрена?», — проносится в голове. Он врывается на крышу, расчехлив табельное оружие, и осматривается по сторонам. Ни криминалистов, ни тех капралов, которых капитан Стоун сюда послал. Барри осматривает крышу вдоль и поперёк, не понимая, отчего криминалисты не расставили ни специальные номерные метки, обозначающие найденные улики, ни оцепили саму крышу, чтобы никто ненароком не наследил на месте преступления. Но что ещё более странно — следы крови того раненого стрелка, которые оказываются посыпаны белым порошком, отдающим запахом аммиака. Барри морщится и, повторно осмотрев крышу, которая оказывается «подчищенной» на следы того стрелка, решает наведаться в переулок, откуда резко выехал подозрительный фургон. Сердце неустанно отбивает чечётку, а капли пота, доселе выступавшие лишь под верхней губой и на лбу, теперь покрывают лёгкой испариной налившееся красным лицо. Продолжая держать оружие наготове, Барри юркает в нужный переулок и замечает среди нагруженных друг на друга чёрных мусорных мешков берцу серого цвета — кажется, именно такие носят солдаты Национальной гвардии. Он расталкивает мешки и натыкается на трупы двух капралов: стеклянные взгляды мертвецов, застывшие гримасы, помятая камуфляжная форма. Теперь всё встаёт на свои места, в том числе и причина, по которой криминалисты заглушили рацию и разбавили кровь химическими примесями. — Капитан Стоун, — Барри связывается с военным по рации и, стоя посреди переулка и взирая на лежащие в куче мусора тела, без толики энтузиазма сообщает: — Я нашёл ваших людей.