Шестой

Запах новой машины — чистого пластика и заводского аромата с нотками морской свежести — вызывает у Криса приступ детского восторга, точно он девятилетний мальчишка, получивший на Рождество долгожданного щенка или навороченную игрушку, которой ещё нет у сверстников. Вот только их новоприбывший патрульный автомобиль — отнюдь не единственный, сошедший с конвейера. После массовых протестов в Сан-Фернандо большая часть мобильных юнитов Шестого осталась без своих верных средств передвижения и была вынуждена патрулировать улицы пешком. Теперь же, когда на подземную стоянку участка пригнали новые экипажи, Крис с Мэем снова на коне. С момента их разговора в раздевалке прошло несколько дней, в течение которых Крис размышлял о Мэе и о его поступке, что помог не утонуть в самом себе и в своей печали. Новичок в нужный момент оказался рядом и не позволил зациклиться на потерях в личном составе Шестого участка, забросив спасательный круг в лице самого себя. Крис ему благодарен и уверен, что они ещё не раз будут поддерживать друг друга. В конце концов, для этого и нужны напарники. — Глянь, какая красавица! — восхищается Крис, обойдя машину и внимательно разглядывая каждый свежеокрашенный дюйм обшивки. Он не оставляет без внимания ни одну деталь, не скрывая юношеского восторга. Ладони скользят по гладкому холодному металлу, на котором пока ещё нет ни единой царапины или борозд. Новый экипаж напоминает монастырскую деву, рискнувшую сунуться в этот жестокий, полный разврата мир. — Как тебе? — интересуется он у Мэя, который, однако, абсолютно равнодушен к новому автомобилю, и только пожимает плечами. Зелёному что, не знакомо окрыляющее чувство обновки?.. — Машина как машина, — спокойно отзывается новичок, держа руки на плотном ремне. — Не вижу ничего особенного. — Мэй, ты охренел или как? — без толики злости, но всё же с некоторым укором спрашивает Крис, оторвавшись от созерцания своего отражения в полированной крышке багажника. — Ну-ка, извинись перед тачкой. — Его слова встречают недоумённым взглядом. — Давай-давай. Эта машина ещё не раз спасёт нам жизни. Мэй приоткрывает рот от удивления, таращась на своего ментора, словно тот просит его потрогать на удачу мошонку быка с Уолл-стрит. — Может, мы заступим на пост? — снисходительно предлагает он, видимо, отыскав в работе ключ к своему спасению. Крис не прочь и дальше напирать на стажёра, требуя извинений перед грудой металла и резины — невероятно красивой грудой, — но эмоции бьют через край. — Для начала этой красотке нужно дать имя, — озвучивает он, постучав кулаком по крыше. От раздавшегося звука гремящей обшивки — девственно новой и чистой — Крис готов едва ли не кончить прямиком в форменные брюки. По телу прокатывается волна возбуждения, от которой он удовлетворённо вздыхает, на секунду задрав голову к высокому бетонному потолку. Вообще давать машинам имена — давняя полицейская традиция, к которой Криса приучил покойный офицер Баррет. Тот не раз говорил, что патрульный экипаж — это второй дом для любого копа, потому как в салоне служебного автомобиля полицейский проводит едва ли не больше времени, чем в стенах собственного жилища. Это самая настоящая крепость на колёсах и единственное место, где в разгар ожесточённой перестрелки полицейский будет чувствовать себя в безопасности. И дать имя машине — всё равно, что дать имя табельному пистолету, который точно так же верой и правдой служит офицерам. Предыдущая машина, доставшаяся Крису в единоличное пользование после смерти Баррета, носила имя Кристина. Навеянное мистическим ореолом это имя словно бы источало особую — отталкивающую преступников энергетику. Но со старым автомобилем ушло и старое имя. Придётся придумывать что-то новенькое. — А зачем машине имя? — не понимает Мэй, явно далёкий ото всех этих священных традиций, что, впрочем, неудивительно, — в Академии о таком не рассказывают. Крис, однако, выдерживает и этот глупый, на его взгляд, вопрос и сдержанно выдыхает. — Затем, что так надо, — просто отвечает он и чешет подбородок с едва выступившей щетиной. В отличие от Мэя он иногда ленится появляться на службе гладко выбритым. — Только вот… У Френка с фантазией было получше, чем у меня, — короткая усмешка. И зачем он упомянул Баррета? Вряд ли Мэю вообще следует знать, каким был прежний напарник Криса. С другой стороны, новичок не раз выказывал интерес — взять хотя бы тот незадавшийся разговор в больнице или тот факт, что Мэй копался в архиве и наткнулся на рапорт о той злополучной ночи. Может, пришла пора перестать держать это в себе? В конце концов, Крис открылся лишь Бёрдсу и Алексу. Последний чуть ли не щипцами вытягивал из него все детали, а лучший друг в лице Макса слышал лишь то, что хотел сказать Крис. — Это должно быть женское имя? — уточняет Мэй. Ему отвечают кивком. — Может, Диана? — предлагает Крис. Пожалуй, это первое, что пришло в голову. — Кажется, так звали принцессу. — Вот только она погибла в автокатастрофе, — намекает новичок и скептично косится. Крис негромко ойкает, почесав затылок. Как-то он об этом не подумал, хотя имя по-прежнему кажется ему симпатичным. — А если Николь? Проговаривая по буквам услышанное имя, Крис призадумывается. Звучит неплохо, даже необычно. Отдаёт тёплым асфальтом, мягкой погодой и яркими домиками на берегу Майами. Возможно, однажды ему всё-таки повезёт выбраться в отпуск на солнечный пляж где-нибудь во Флориде, чтобы сутками напролёт слушать шелест накатывающих волн и звонкие крики чаек. Поняв, что вариант получше они вряд ли подберут, он кивает, на что Мэй довольно улыбается, обнажая уже не такие белые и ровные, как раньше, зубы. Да, служба в полиции имеет свою цену. Потоптавшись возле машины ещё какое-то время, они усаживаются в неё, заступив на дежурство, и вскоре оказываются среди невзрачных и пустующих улиц гетто, где разбитые надежды отражаются в исцарапанных окнах ветхих коттеджей и нагромождённых друг на друга граффити, как отчаянный вопль о помощи. И пасмурная погода с огромными тучами, надвигающимися со всех сторон, точно устроивший засаду противник, добавляет ещё больше унылых красок. После беспорядков, на время парализовавших не только Сан-Фернандо, но и Лос-Анджелес, районы словно вымерли. Больше не слышно ритмичного хип-хопа, ругани и свиста. Всегда звучащую вдали стрельбу сменило карканье ворон. Раньше на бордюрах сидели многочисленные компании афроамериканцев, теперь же редкие группы чёрных мгновенно исчезают при виде полицейского автомобиля. Похоже, власти и Департамент, наконец, добились своего — навели порядок на злачных улицах пригородных районов. Правда, какой ценой?.. — Код-два на Франклин авеню пятнадцать, — доносится голос диспетчера. — Юниты Роберт ожидают запроса. Роджер-семь, подтвердите получение вызова по каналу связи пять. — Крис бросает пустой взгляд на терминал, где высвечиваются вызовы, адресованные коллегам, дежурящим в соседних районах, и убавляет громкость радио. Ему хочется послушать, как рычит двигатель новой машины и прочувствовать плавный ход конвейерного детища. — Эти несколько дней я думал, — начинает Мэй, глядя на своего ментора и будто ожидая разрешения продолжить. Но тот лишь включает поворотник, перестраивая машину, что оказывается позади жёлтого побитого фургона. — Над тем, что мы видели в том гетто. Ты сказал, что это территория «Башен». — Верно, — кивок. — Это их территория, куда не сунется любой адекватный коп. Ты сам прекрасно видел, чем всё может кончиться. — Крис хмурится, вспоминая, как на утро следующего дня каждый коп, что тогда находился в раздевалке и услышал весть о кончине очередного офицера Шестого, был готов перевернуть всё вверх дном, лишь бы добраться до подонков-убийц. Дата похорон полицейских Шестого ещё не назначена, но лейтенант Браун сообщил, что Бёрдс планирует организовать погребение совместно с остальными участками, чьи сотрудники так же погибли во время массовых протестов. Дешёвое позёрство. Мёртвым нет дела до пышных церемоний и приторных речей шишек всех мастей, которые не видели покойных в лицо, разве что на фотографиях в траурных рамках. Это просто какой-то спектакль. — Не думаю, что кто-то из юнита Говард-три успел выстрелить. — Значит, стрелял кто-то из «Башен», — Крис пожимает плечами. — Нет, это были не «Башни», — резюмирует новичок, вынуждая Криса бросить на него короткий непонимающий взгляд, и Мэй спешит развить свою мысль: — Это был кто-то другой. Звук выстрела… Я уже много раз слышал его. Впервые — в Академии, где нам преподавали основы стрельбы из огнестрельного оружия. После — во время беспорядков, когда некоторые из офицеров, стоящие в оцеплениях, открывали огонь на поражение. От услышанного Крис призадумывается и не сразу реагирует на сигналящий сзади седан, водитель которого призывает проезжать. Крис тихо ругается и, высунув из окна левую руку, жестом извиняется и двигает машину с места. Но всё это пустяк на фоне слов Мэя о той заварушке, в которой оказались офицеры юнита Говард-три, вернее о том, кто на самом деле стрелял. И по версии Мэя, стрелявший был не гангстером. — Хочешь сказать, ты по звуку можешь определить из какого оружия стреляют? — скепсис в голосе Криса, потому как подобная мысль кажется ему настолько же реальной, насколько реально существование внеземной цивилизации. — Я хочу сказать, что такой звук характерен для табельного оружия офицеров полиции, — заключает Мэй, отчего Крис дёргает бровями. — Гангстеры предпочитают не использовать полицейское вооружение — они считают это зазорным. К тому же модели пистолетов из арсенала полицейских встречаются чаще остальных. Следовательно, их будет проще опознать. — Выходит, стрелявший был копом? — пробует бить в лоб Кристиан. Его слова встречают взглядом, в котором отчётливо виден ответ: «Да». — Смелое заявление, особенно для такого юнца. Да и ничто не мешает гангстерам обзавестись таким стволом на чёрном рынке или стащить с трупа полицейского. И в этих краях, Мэй, копы друг в друга не стреляют. Во всяком случае я об этом не слышал. Мэй морщит лоб, видимо, задетый услышанным, и продолжает давить аргументами: — Смелое заявление? Выходит, копы могут избивать чёрных подростков, но не могут стрелять по чёрным копам? Мне кажется, или в твоей логике определённый диссонанс? Крис едва слюной не давится, услышав броское, отдающее научным занудством слово. А что оно значит вообще?.. — Ещё один подобный выпад, и диссонанс будет с твоей челюстью, Мэй, — звучит угроза, но новичок остаётся абсолютно равнодушен, словно слышит подобное по несколько раз за день, и даже добродушно улыбается. — То есть ты действительно не видишь связи между выстрелами из табельного пистолета полицейского, расстрелом чёрных на митинге и расстрелом чёрного офицера? — теперь уже голос Мэя наполняется скептицизмом, точно он узнаёт, что Крис не такой сообразительный коп, каким предстал с самого начала. И это начинает бесить самого Криса, который даже сжимает тёплый руль крепче обычного. — Кто-то из полицейских-расистов воспользовался случаем и решил убить темнокожего коллегу, разве не очевидно? «Очевиднее некуда», — проносится ехидное в голове Криса, и он даже усмехается, но, чтобы не смущать новичка, скрывает смешок кашлем. — Зачем кому-то из полицейских убивать своего же, пусть и чёрного? — осведомляется он. — А много ли в полиции расистов? — резонно замечает Мэй. «Вся полиция кишит ими, как и ублюдками, что берут взятки», — едва не озвучивает Крис, но сдерживает внутренний порыв, решив, что хватит на сегодня морального травматизма. Он вспоминает недавнюю стычку в раздевалке. Копы Шестого далеко не образец толерантности, но до открытых столкновений на расовой почве ещё никогда не доходило. Смерть Рика Мьюза, последствия митингов, всеобщая напряжённость и жажда возмездия дают о себе знать. Как бы это печально ни звучало, но Мэй попадает в яблочко — полицию заполнили люди, чьё сознание не в силах принять любой, кроме белого, цвет кожи. Учитывая, что те снайперы скрылись сразу же, зная как и когда отступить, с какой позиции лучше всего стрелять, мысль о том, что это были знатоки снайперского дела, среди которых вполне могут затесаться и полицейские, становится всё более очевидной. Но зачем так подставляться и казнить такого же офицера, особенно в районе гетто? Возможно, стрелок решил таким образом переложить вину на банду, на чьей территории произошло убийство, ведь тот же Бёрдс, например, немедленно распорядился, чтобы до конца этого года лидер «Башен» был отправлен в тюрьму. — Не хотелось бы тебя хвалить лишний раз — вдруг зазнаешься, — но я наведаюсь к Барри с твоими догадками. Не слышал, чтобы он вёл дело о снайперах, во всяком случае официально, но, может, это как-нибудь вправит мозги Бёрдсу. Только давай договоримся не распространяться об этом в участке, хорошо? Я не горю желанием вылететь со службы только потому, что мы подозреваем кого-то из копов. Но мозги у тебя есть, Мэй, отрицать не стану. — Спасибо, Кристиан, — смущённо озвучивает Мэй, пряча улыбку. Криса передёргивает с непривычки. Его имя, особенно полное, как-то по-особенному звучит со стороны новичка. Оно словно наполняется какой-то непонятной теплотой, будто значит для Мэя нечто большее. Гораздо большее. — Можешь всегда звать меня просто Крис — так удобнее. А ты, значит, Джулиан Гари Мэй? — Прошло уже… сколько? Месяц? А Крис только сейчас вспоминает, что Мэй в общем-то и не Мэй — это всего лишь фамилия. Конечно, среди копов нет большой разницы, как к кому обращаться, но гораздо приятнее, когда в памяти оседает имя, данное родителями, а не безликая фамилия. — Это твоё полное имя? — ему кивают. — Значит, отца зовут Гари? При упоминании отца Мэй заметно напрягается, скрестив руки и шумно вздохнув. Либо это совпадение, либо далеко не самые приятные воспоминания. Крис решает не развивать эту тему. — Джулиан Гари Мэй… — задумчиво вторит Крис и негромко хмыкает. — Джулиан тоже слишком длинно. Не обижайся, но Мэй мне больше нравится. Тебе идёт, что ли… — взмахивает ладонью, которую затем возвращает на руль. — Френка я иногда тоже по фамилии звал. Хотя ему не нравилось. — У него очень сильная фамилия, — отмечает Мэй и обходится без режущего сердце «была». Возможно, не хочет давить на шрамы прошлого. Возможно, как и многие в участке, считает Баррета живым, во всяком случае в сердце и в памяти. — Может, ты всё-таки хочешь это обсудить? Хочет ли Крис обсудить то, как погиб Баррет? Хочет ли вспоминать тот вечер, когда прогремел выстрел, а стрелявшие с визгом автомобильных покрышек скрылись во мгле, точно призраки? У Баррета не было шансов выжить, как у Криса не было шансов его спасти. — Нет, это я оставлю себе, — произносит Крис, мысленно добавив: «Пока». Возможно, однажды он расскажет. Возможно, однажды будет доверять Мэю так же, как когда-то доверял Баррету. Но пока это лишний груз, который нет нужды перекладывать на хрупкого новичка. Мэй ничего не отвечает, но в его взгляде сквозит понимание — ему словно знакома эта боль и саднящее изнутри чувство утраты, точно отрезали частичку души. Словно Мэй тоже успел кого-то потерять. Чтобы отвлечься от накатившей тоски, напоминающей зубную боль, Крис переключает внимание на терминал, замечая, что в паре кварталов от них разворачивается самая настоящая погоня, и три мобильных юнита, два из которых принадлежат Скоростному патрулю Дорожной полиции, преследуют нарушителя-лихача. Мысленно Крис начинает обратный отсчёт: сколько пройдёт секунд до того, как диспетчер запросит подкрепление. Это случается, когда он доходит до пяти: — Десять-ноль-ноль, код-три в районе Футхилл Фриуэй. Ведётся преследование красного внедорожника с номерами Пять-Франклин-Джордж-Эрик-девять-семь-пять. Всем постам, десять-четыре. Требуется поддержка мобильных групп и скоростного патруля. Учитывая, что погоня протекает совсем недалеко от них, Крис живо откликается на вызов: — Колибри-два, десять-четыре. Код-три подтверждаю. — Вас поняла. Колибри-два, перейдите на канал связи шесть и поддерживайте сообщение с ведущим офицером. Старший группы в эфире. Соблюдайте осторожность. Включив сирену, воем разразившуюся на всю улицу и вынудившую прохожих подскочить от неожиданности, Крис вдавливает педаль газа, на секунду выехав на встречную полосу, чтобы обогнать впереди стоящие машины. Затем он переключает скорость и сворачивает на шоссе, где вдали мерцают красно-синие огоньки. Ко всему прочему в небе раздаётся стрёкот вертолёта местного телевидения — журналисты удивительно быстро включились в погоню, кружа над широкой асфальтовой полосой дороги и снимая приносящий рейтинги репортаж. Вскоре патрульный экипаж Колибри-два присоединяется ко всеобщей заварушке, резво настигнув отстающие полицейские машины, сирены которых, кажется, пробуют перекричать друг друга. Красный джип лихача резко выскакивает из тени заслонившего его внедорожника Дорожной полиции и оказывается на середине полосы. Впереди едущие автомобили очевидцев моментально сворачивают на обочину, образуя подобие живого коридора, по которому на быстрой скорости проносятся участники погони. Чувствуя ветер, неприятно ударяющий в лицо, Крис прикрывает окошко со своей стороны, веля проделать то же самое и Мэю, после чего пристраивается за патрульным экипажем с номером «435». Учитывая, что после беспорядков Департамент обновил полицейский автопарк, понять, кто именно сидит за рулём конкретного автомобиля, так же сложно, как и догнать проклятый красный джип. Несмотря на свои внушительные габариты, тот, однако, чрезвычайно быстр и умудряется дать фору скоростным внедорожникам Дорожной полиции, едущим впереди остальных коллег и бросившимся в самое пекло. Меж тем подозреваемый, видимо, решив стряхнуть с хвоста копов, неожиданно выезжает на встречную полосу, воспользовавшись брешью в бетонном заграждении, предназначенной для разворота. Крис и едущие рядом коллеги успевают среагировать, но один из внедорожников Дорожной полиции, заворачивая, выходит из-под контроля. С визгом дымящихся покрышек он заваливается на бок, словно неуклюжее животное. — О, боже… — не сдерживается Мэй, взглядом следя за описывающим кульбиты внедорожником, который сначала показывается справа, а затем исчезает, оставшись позади. Крис бросает обеспокоенный взгляд в зеркало заднего вида и замечает, как из машины с трудом выбираются офицеры в бежевой форме. — Полицейский экипаж попал в аварию, — звучит незнакомый голос, судя по всему, принадлежащий кому-то из офицеров Дорожной полиции. — Столкновение на высокой скорости. Доложите о состоянии офицера, — отзывается диспетчер. Крис выкручивает громкость радио на максимум, молясь, чтобы офицеры были в порядке. На канале связи воцаряется гробовое молчание. Диспетчер снова просит сообщить попавших в аварию полицейских о своём состоянии, но в ответ звучит зловещая тишина. «Ну же, парни», — проносится в голове Криса, которого теперь беспокоит не столько судьба лихача на джипе, сколько жизни угодивших в аварию офицеров. — Это Одиннадцать-Дэвид, — раздаётся, наконец, — мы попали в аварию. Офицеру Адамсу срочно требуется медицинская помощь. — Вас поняла. Скорая помощь в пути. Крис чувствует мимолётное облегчение и даже выдыхает. В конце концов, всё могло быть гораздо хуже. Остаётся надеяться, что скорая помощь прибудет вовремя, а раненый коп отделается лишь лёгкими травмами. Тем временем погоня, съехавшая со встречной полосы обратно, продолжает набирать градус, равно как и злость, кипящая внутри Криса. Он терпеть не может гонщиков, наивно полагающих, что полиция против них бессильна, как это было лет десять-пятнадцать назад, когда лихачи могли запросто оторваться от слуг закона на своих резвых «Феррари». Но сейчас всё иначе. Сейчас балом правит не столько скорость, сколько слаженные действия копов, что помогает загнать преступника в ловушку. И один из таких капканов выстраивается прямо на глазах: внедорожник Дорожной полиции, заметно набирающий скорость, обгоняет подозреваемого и блокирует его спереди, не давая водителю обойти эту стену из металла и резины. Два других экипажа подключаются сбоку, взяв джип в подобие тисков, а пристроившийся сзади Крис не позволяет лихачу резко затормозить и развернуться — этакая коробка, в которой оказывается нарушитель. Однако тот даже не думает сдаваться и, прибавив газу, награждает ощутимым толчком впереди едущий внедорожник. — Диспетчер, нарушитель только что пытался вытолкнуть меня с дороги, — сообщает водитель внедорожника. — Он ни на что не реагирует. — Машинам преследования, соблюдайте осторожность: нарушитель ведёт себя крайне агрессивно, — отзывается диспетчер, в голосе которой Крис замечает тень беспокойства. Он вспоминает своё обучение в Академии, а именно одно из занятий, что вспыхивает в голове категоричной необходимостью. Крис, продолжая поджимать впереди едущий красный джип, косится сначала на свою пистолетную кобуру справа, а затем бросает полный надежды взгляд на встревоженного Мэя, вцепившегося обеими ладонями в ручку на потолке. Испуганный вид новичка даёт ясно понять, что тот жаждет скорейшего завершения погони, впрочем, как и все её участники. — Нужно стрелять по колёсам, — озвучивает Крис свою мысль. Инструкторы говорили, что одно простреленное колесо автомобиля заставит лихача задуматься, а два — остановиться. Идти на таран слишком рискованно — если джип сильно вильнёт в сторону — а он непременно это сделает благодаря инерции от удара, — то задетыми окажутся другие полицейские машины, не говоря уже о гражданских, что стоят на обочине бесконечной россыпью застывших автомобилей. — Стрелять по колёсам?! — шокировано переспрашивает Мэй, явно не готовый к такому повороту событий. Но если у него есть план получше, что вряд ли, Крис с радостью выслушает. — Это безумие!.. — Если он врежется в кого-то из нас или слетит с дороги — кто-то непременно сдохнет, — парирует Крис и, ухватив радиопередатчик, связывается с коллегами. Он оглядывает номера патрульных экипажей, используя их, как обращение: — Восемьсот шестой, как насчёт того, чтобы прострелить ему резину? Ему отвечают не сразу, а когда отвечают, то дают понять, что с левой стороны, где полицейский автомобиль вплотную прижал джип нарушителя, не удастся попасть по колёсам. Вскоре аналогичный ответ звучит и от водителя, держащегося справа. О том, чтобы впереди едущий экипаж Дорожной полиции рисковал «крышкой коробки», и речи быть не может. — Юниты, ведущие преследование, — раздаётся голос диспетчера, — заграждение установлено. Группа захвата ожидает. Зная, что заграждение уж точно остановит ублюдка, Крис отказывается от своей затеи, готовясь к задержанию и веля Мэю проверить своё оружие. Через пару миль, судя по терминалу, установлен блокпост из утяжелённых внедорожников Дорожной полиции, врезаться в которые всё равно что врезаться в бетонную стену. — Всем отставить, — произносит по рации водитель восемьсот шестого экипажа. — Ведём его на заграждение. Со стороны Мэя слышится облегчённый вздох. Впрочем, и сам Крис чувствует толику облегчения, ведь не придётся идти на крайние меры. Но план снова меняется, когда джип лихача, пользуясь своими габаритами, на полной скорости наезжает на куда меньший патрульный автомобиль справа, не предназначенный для участия в столь жарких погонях. Вытолкнутый в сторону, тот визжит покрышками, словно напуганная собака, и, ударившись в неконтролируемый вираж, врезается в гражданский пикап, смяв его и пробив бетонные плиты заграждения. Срезанным падает фонарный столб и в стороны разлетаются осколки стекла. Скрежет лопающейся обшивки и невероятно громкий грохот, кажется, останавливает время. Проезжая мимо, Крис и Мэй видят, как спичкой вспыхивает груда искорёженного металла, а сидящие в салоне люди пытаются выбраться из самого настоящего пекла. Один из полицейских смятого экипажа с трудом вылезает из разбитого окна, точно изуродованный дождевой червь. Позади него разгорается огненный танец, охвативший сначала заднюю часть автомобиля, а затем и всё остальное. Следом звучат душераздирающие крики горящего заживо человека, оставшегося в металлической ловушке. — Нужно остановиться! — восклицает Мэй, расстёгивая ремень безопасности. Он едва не готов выпрыгнуть из машины. — Крис, им нужно помочь! Крис с трудом отрывает взгляд от кошмарного зрелища, развернувшегося на магистрали, и в последний момент успевает крутануть руль в сторону, избежав столкновения со злополучным красным джипом. — Диспетчер, этот лихач сшибает всё, что видит! — тут же докладывает кто-то из офицеров — участников погони. — Нарушитель портит муниципальную собственность — сообщение передано в Дорожный департамент, — резюмирует диспетчер. Автомобиль лихача, точно впавший в бешенство красный бык, сначала выталкивает попавшиеся ему машины, после чего заваливается на бок и несколько раз переворачивается, будто кувыркающаяся дворняга. За ним следуют чёрные следы выжженной резины и дорожка обломков. Джип замирает вверх колёсами, прокручивающими остатки жизни железного зверя. Полицейские машины, участвующие в погоне, кружат какое-то время возле остановленного лихача, точно загнавшие добычу волки. — Нарушитель остановлен! Группу захвата сюда! Офицеры резво выскакивают из автомобилей, держа на мушке и разбитый джип, и машущего руками лихача, что не может выбраться из металлической западни. — Кто-нибудь, помогите восемьсот шестому! — не перестают голосить в рациях. Крис и Мэй также выныривают из машины, наблюдая, как один из коллег спешит на выручку попавшим в аварию офицерам. — Столкновение на высокой скорости. Доложите о состоянии офицера, — сухо отзывается диспетчер. — Всем участникам погони, подтвердите задержание нарушителя. Крис и Мэй под руководством сержанта Дорожной полиции подходят к перевёрнутому джипу нарушителя. Тот высовывает из дыры в окне окровавленную ладонь, прося о помощи. — Держать руки на виду! — доносятся в ответ яростные команды. Крис уверен — дай лихач им только малейший, даже самый пустяковый повод, — и они пристрелят его; всадят в него все семнадцать пистолетных пуль, которые просто обязаны выпотрошить мудака и превратить его кишки в кучу второсортного дерьма. — Держи, сука, руки! — уже не сдерживается сержант. Когда прямо на глазах страдают коллеги, профессиональная этика идёт в задницу скоропостижным маршем. — Покажи, блядь, свои ёбаные руки! Сержант исчезает на какое-то мгновенье, но после возвращается с огромной кувалдой, с которой подходит к перевёрнутому джипу. И пока Крис и Мэй держат машину на мушке, сержант ударяет кувалдой по лобовому стеклу. Раздаётся треск стекла, а из салона доносятся полные ужаса крики. Лихач пробует отползти назад, вглубь салона, однако раздавшиеся следом грозные команды офицеров, обещающих его пристрелить за любую попытку к бегству, вынуждают остановиться. Крис сокращает дистанцию, хотя велит Мэю держаться позади, страхуя, что тот и делает, бледнея на глазах и выглядя не лучше ударившегося в панику нарушителя. Когда в лобовом стекле образуется средних размеров дыра, обрамлённая рамкой из острых осколков, Крис вместе с сержантом ухватывает ублюдка за ноги и пробует вызволить из капкана искорёженной машины. Тот сопротивляется из последних сил, награждая их слабыми, отчаянными пинками. Они его вытаскивают. — Нет!.. — звучит истошное. Лихачом оказывается длинноволосый худощавый парнишка, одетый в перепачканную кровью толстовку и джинсы. Его бесцеремонно швыряют на асфальт, а затем скручивают: Крис придавливает коленями голени, не давая и шанса извертеться, в то время как сержант занимается торсом и руками парня. Звенят наручники, что мигом сковывают запястья. Держащийся в стороне Мэй продолжает сжимать пистолет и с нескрываемым шоком наблюдает, как двое полицейских, к которым подключаются ещё трое коллег, невзирая на болезненные крики, намеренно причиняют лихачу боль. Намеренно придавливают скрученные руки, заваливаются на парня всем своим весом, едва не впечатав в асфальт по самое основание. Крис, надавив ногами на голени, мёртвой хваткой стискивает щиколотки, нащупывая кости сквозь ткань грязных мокрых носков. Он знает, что это больно. И хотя парень перестаёт сопротивляться, руки Криса продолжают сдавливать кости, словно какой-то дьявольский перемалывающий механизм. — Может, хватит? — подаёт голос Мэй и подходит ближе, оглядывая коллег, в особенности задержавшись на Крисе, который встречает его хмурым взглядом палача, оторванного от истязания своей вопящей жертвы. Он не садист. Совсем нет. Ему отвратительно делать это не меньше, чем Мэю наблюдать за жёстким задержанием, резко перешедшим в откровенную пытку. Но он желает показать ублюдку, ставящему себя выше закона, что любой коп — это часть стаи. И когда кому-то из стаи вредят, все остальные готовы порвать этого смельчака в клочья. Готовы отправить его к праотцам за одну лишь царапину. Так было во время беспорядков в городе. Так есть и сейчас. И так будет всегда. — Кристиан, хватит! — Мэй молниеносно оказывается возле него, ухватив за руку и вынудив разжать болезненные тиски на щиколотках стонущего парня. — Он уже в наручниках! Чего вы ещё от него хотите?! — новичок с трепетом взирает на своего ментора. В вечно наивных голубых глазах сквозит страх вперемешку с откровенным ужасом. Для него это всё в новинку. В новинку, когда коп избивает и мучает задержанного. Он ведь не видел того, что видел Крис — беспредела, царящего по обе стороны баррикад. Когда полицейских жестоко избивают, а гангстеров отстреливают как собак, очень сложно очертить грань безумия. Очень сложно оставаться хорошим слугой закона, когда этот самый закон работает лишь в одну сторону — в сторону общества, которым на него наплевать. Когда ладонь новичка мягко приземляется на ноющее болью плечо Криса, буйство эмоций сменяется дуновением тепла, плещущимся в голубых глазах, а едва слышимое: «Не надо», слетевшее с бледных искусанных губ Мэя, расшатывает стену, возведённую между долгом и справедливостью. На этой стене гремят кости погибших коллег, и она покрыта слоем праха усопших. Поняв, в кого он едва не превратился и какую черту едва не пересёк, Крис несколько раз кивает и медленно встаёт на ноги. Остальные офицеры, почуяв терпкий привкус чести, сменивший подобную опиуму месть, следуют его примеру. Парень будет жить. Сгниёт в тюрьме или нет, но он ответит за всё. Крис одаривает Мэя благодарным взглядом. Пожалуй, впервые за столько времени, сколько утекло с момента первого дня их совместной службы, он взирает на новичка так, как однажды взирал на офицера Баррета, спасшего ему жизнь. И Мэй спас его — спас от гнили внутри, которая непременно разрослась бы, закончи он начатое. Мэй пресёк неотвратимое. Крис извиняется молчанием, скосив взгляд на свой жетон-дубликат, перепачканный чужой кровью. Нательная камера слетела во время задержания, превратившись в горстку бесполезных обломков. Тем лучше — никто не должен знать, что он преступил грань дозволенного. — Поднимайся, сукин ты сын! — два офицера заставляют задержанного встать на ноги, держа его под локти, и уводят в сторону полицейской машины, мерцающей красно-синими огнями. Когда с лихачом покончено, внимание собравшихся, среди которых не только новоприбывшие копы, но и журналисты, пожарные, медики и просто очевидцы, сосредотачивается на груде металла — некогда автомобилей, теперь обливаемых пожарной пеной и тлеющих при свете фонарей, словно два громадных куска угля. Крис вместе с Мэем подходят к искорёженной куче железа, а, заметив Макса, спешат к нему. Тот одаривает Криса тоскливым, но ставшим теперь привычным взглядом — смерть Рика его сильно подкосила. Настолько, что от прежнего рыжего дуэта осталась лишь Эйлин. И хотя Алекс продолжает всеми силами вытаскивать Макса из депрессии, но он, похоже, увяз окончательно. — Всё нормально? — осведомляется у друга Крис. Макс еле заметно кивает, наблюдая, как пожарные разгребают обломки и распиливают металлический каркас. В пустой обгоревшей машине, напоминающей доисторический скелет, показывается обугленное человеческое тело. — Он из Седьмого, — сообщает Макс, едва не нашёптывая эту фразу будто молитву. — Они сами вызвались подстраховать остальных участников погони. Слыша это, Крис не сдерживает вздоха и, на секунду прикрыв глаза, прикусывает нижнюю губу. На месте погибшего офицера мог быть и он. Мог быть и Мэй и вообще кто угодно, кто на бешеной скорости гнался за ублюдком, сидящим за рулём проклятого красного джипа. В погонях, как и в перестрелках, сложно сказать, кто вернётся домой живым. Сегодня на один могильный камень стало больше, а к многочисленным вдовам полицейских присоединится ещё одна. — Как его звали? — бесцветным голосом интересуется Крис. Всегда кажется, что если знаешь покойника по имени, то его смерть воспринимается не так абстрактно, особенно, когда речь идёт о коллегах из соседнего участка. — Теодор Кенли. Ему было двадцать пять. — Ты его знал? — И хотя Крис предугадывает ответ, однако этот вопрос возникает сам по себе, точно совершенно необходимый ритуал перед тем, как раз и навсегда распрощаться с погибшим копом. — Я знаю весь Седьмой, — хмыкает Макс. Между Седьмым и Шестым участком царит холодный нейтралитет, однако лёгкая вражда и конкуренция, как это бывает у пожарных, даёт о себе знать. Но Макс один из немногих, кто никогда не обращает внимания на эмблемы участков на форменной рубашке. Для него все копы равны. Утопичный взгляд, существовать которому мешает лишь одно — войны банд. Жестокость гангстеров толкает разных офицеров совершать разные поступки, в том числе и подставлять коллег по службе. — Это его последний месяц стажировки, — сообщает Макс. — На следующей неделе он должен был начать самостоятельную работу. Крис переводит на приятеля изумлённый взгляд, машинально проведя аналогию с Мэем, на что Макс мрачно усмехается: — Да, он был таким же зелёным, как и твой Мэй. — Макс разворачивается к Крису и шумно выдыхает. — Ты уж береги своего напарника, ладно? И помни про девиз Шестого. — «Возвращаться домой живым», — заканчивает он за него мысль. Крис не знает точно, сколько лет этому девизу и кто его автор. Впрочем, этого не знает никто. Но все знают, что эти три слова — то, на чём держится Шестой. То, что раз за разом одёргивает его офицеров от глупостей и неоправданного героизма. Одёргивает от того, чтобы лечь в могилу раньше положенного срока. Они напоминают о нём друг другу каждый раз, когда Смерть дышит в затылок, нашёптывая холодную песню сгущающейся темноты. Похлопав его по плечу, Макс кивает на прощание и отправляется помогать подоспевшим коллегам с оцеплением, в то время как Мэй встаёт рядом с Крисом и прокашливается. — Поезжай домой, Мэй, — тут же озвучивает Крис, прекрасно понимая, что новичок если не устал, то изрядно напуган и ему не помешает какое-то время побыть подальше от всего этого дерьма. — Наша смена ещё не закончилась, — возражает он, чему Крис даже ни капли не удивляется — в этом весь правильный Мэй. — У нас скоро обеденный перерыв, так что… Я могу тебя отвезти. — Крис разворачивается к нему, не в силах больше наблюдать, как пожарные разрезают каркас автомобиля, позволяя разглядеть подранное огнём тело. — Не стоит, я и сам могу добраться. Однако Крис его перебивает железобетонным: «Поехали». Нет, сейчас не время, чтобы спорить. Сейчас время, чтобы помолчать — не нужно будить мёртвых. Подойдя к машине, Крис открывает дверцу, но замирает, бросив опечаленный взгляд на дымящиеся обломки искорёженного патрульного автомобиля. Так и рождаются призраки — в памяти о мимолётных трагедиях. Они точно так же могли погибнуть сегодня. Крис переводит взгляд на их новый патрульный автомобиль, что, можно сказать, спас их от смерти, и про себя произносит: «Спасибо, Николь».

* * *

— Это точно твой дом? — усмехается Крис, когда машина тормозит возле лужайки двухэтажного коттеджа на окраине Сан-Фернандо. Разбрызгиватели работают в полную силу, поливая струйчатым дождём изумрудный газон. — Что-то не так? — осведомляется Мэй, задетый услышанным. Крис прочищает горло, пытаясь разрядить внезапно ставшую неловкой обстановку. — Я просто уточнил. — Мы приехали по нужному адресу. — Мэй отстёгивает ремень безопасности и надавливает на ручку двери, открывая, однако не спешит вылезать. — Может, ты хочешь пообедать со мной? В прошлый раз ты угостил меня кофе. Крис снова усмехается, поведя головой в сторону. И как только новичок не забыл? Или он просто не любит оставаться в должниках? Да и о каком долге может идти речь: тогда Мэй просто вливался в рабочие будни и уж точно не должен расплачиваться за свою первую чашку кофе, которую даже не пригубил. Заглушив мотор, Крис вновь оглядывает очертания коттеджа — довольного милого и аккуратного, точно игрушечный домик. Видно, что за домом щепетильно ухаживают, а стриженый газон и недавно покрашенное белой краской крыльцо придают ему свежести. — А чем кормят? — спрашивает он, не став вдаваться в подробности предпочитаемого меню. — Сейчас узнаем. — Мэй вылезает из автомобиля и уверенным шагом направляется к входной двери. Крис следует за ним, не переставая осматриваться вокруг и подмечая, что район, в общем-то, тихий и спокойный. Наверное, отсюда и некоторая мягкость Мэя, выросшего в уютном гнёздышке родителей и не видящего ужасов разбитой нищетой жизни. Поднявшись на крыльцо, которое действительно покрашено свежей краской, новичок стучит в дверь. По ту сторону слышится тихий гул телевизора и звон посуды, затем раздаются глухие шаги. Секунда, и на пороге возникает невысокого роста и зрелых лет женщина с каштановыми волосами, небрежно заплетёнными в хвост. Она застывает при виде Мэя и скептично косится на Криса, который чувствует себя едва ли не обнажённым от такого проницательного взгляда серо-голубых глаз. — Ты закончил работать? — внешний вид женщины, отдающий усталостью и зачерствелой душой, идеально сочетается с её прохладной, точно арктический воздух, интонацией, которая хотя и не сквозит откровенной неприязнью, но наталкивает на определённые мысли. Похоже, Мэй не в ладах с матерью. — А это кто? — бросает очередной взор на Криса. — Это мой напарник и наставник — Кристиан. — Думаешь, он убережёт тебя от гибели? — внезапно озвучивает она, на что Крис переводит полный замешательства взгляд на Мэя. Тот никак не реагирует, будто привыкший к подобному. — Проходите, чего встали на пороге? Она исчезает за углом коридора, позволяя им пройти внутрь. На Криса моментально накатывает тепло, а в ноздри ударяет запах выпечки с корицей. Пустой желудок, с утра довольствовавшийся лишь чашкой кофе и сырой сосиской, мгновенно даёт о себе знать, завывая, и руки тут же стискивают живот, успокаивая. — Ноги вытри, — велит Мэй, кивнув на маленький коврик у порога. И пока Крис вытирает грязь с обуви, взгляд то и дело бегает по окружению, подмечая увешанные фотографиями и картинами стены и декор в виде небольших статуэток. — Проходи в кухню. Еле заметно кивнув, Крис, пытаясь не выглядеть смущённым и сдавшимся под натиском чужих стен, заходит в кухню и садится за обеденный стол, где дымится пирог, сверху усыпанный горсткой корицы, и имбирное печенье. Справа раздаётся грохот — миссис Мэй, орудуя прихватками, вытаскивает из духовки поднос, на котором шипят и пузырятся соком отбивные, и одна из таких оказывается на тарелке Криса. Подобием золотистого водопада по белой посуде растекается расплавленный сыр, застывающий гармошкой. Мэй и его мать садятся по обе стороны от Криса в гробовом молчании. От столь напряжённой обстановки быстро пропадает аппетит. — Ну-ка стой! — неожиданно восклицает миссис Мэй, остановив сына, что сжимает вилку. — Сперва нужно прочесть молитву. — Мам, мы ведь это обсуждали… — неохотно начинает Мэй, но мать его перебивает: — Я не позволю тебе есть в этом доме, Джулиан, пока мы как следует не отблагодарим нашего Отче. — Я не верующий, — упирается Мэй, на что его мать мрачнеет на глазах, напоминая надвигающуюся тучу. — Даже не смей… — Я не желаю читать молитву какому-то богу, — твёрдо озвучивает он, краснея от подступающей злости. Словно мячик для пинг-понга взгляд Криса прыгает от одного к другому ровно до тех пор, пока миссис Мэй не хлопает по столу, а сам Мэй, резко встав из-за стола, уходит прочь, поднявшись наверх. От его резких движений бокал, до краёв наполненный апельсиновым соком, опрокидывается, а содержимое растекается лужей, успевшей зацепить брюки Криса. Тот сдерживается, чтобы не выругаться, и промокает ткань салфеткой. — Уборная на втором этаже, — безразлично отзывается миссис Мэй, так же поднимаясь и подходя к духовке. Кивнув, Крис выходит из кухни и бредёт по деревянной лестнице наверх, пока не оказывается в небольшом и узком коридоре, по обе стороны которого располагаются голубые двери. И хотя намокший кусок брюк неприятно липнет к ноге, Крис всё же решает повременить с уборной и для начала отыщет Мэя. Сцена в кухне наталкивает на определённые мысли, но, прежде чем делать выводы, неплохо бы во всём разобраться, в том числе почему новичок воспринял в штыки предложение прочесть молитву, а его мать — отказ это сделать. Не зная, в какой из комнат может быть Мэй, Крис пробует заглянуть во все подряд. Первой комнатой оказывается, судя по всему, спальня миссис Мэй. Второй — миниатюрная кладовая, забитая садовым инвентарём. В третьей же Крис натыкается на ещё одну двуспальную кровать и сплошь заставленный фотографиями в рамках комод. Сложенный звёздно-полосатый флаг, мягкие игрушки… Он осмеливается перешагнуть через порог и понимает, что комод служит подобием домашнего мемориала усопших членов семьи. Такие ему доводилось видеть лишь раз в жизни. Крис подходит ближе и позволяет себе прикоснуться к одной из рамок, где на фотографии запечатлён ухмыляющийся и будто презирающий саму Смерть мужчина, стоящий на фоне американского флага в парадной форме морской пехоты: чёрный китель, увешанный планками, и неизменная белая фуражка с тёмным козырьком и золотистой кокардой. Плавные черты лица, голубые глаза и бледные губы — его едва можно отличить от Мэя, если не обращать внимание на морщины. Рядом с этой фотографией стоит и другая: семейное фото, где запечатлены пять человек в обнимку друг с другом. И если троих из них Крис узнаёт, то вот остальные двое — парень и девушка, каждому из которых лет по семнадцать, — вызывают вопросы и наталкивают на определённые мысли. — Это мои брат и сестра, — подаёт голос Мэй, от внезапности которого Крис чуть ли не роняет фото и, поставив на место, шумно выдыхает. Сердце колотится карнавальным барабаном. — А это мой отец, — он проходит в комнату и так же встаёт напротив комода, глядя на фото мужчины в парадной форме. — Вы очень похожи, — не сдерживается Крис, после чего, набравшись смелости и понимая, что это может быть нелегко, спрашивает: — Давно он погиб? Мэй снова вздыхает и садится на кровать. Та отзывается негромким скрипом. — Два года назад. Он бывал в Ираке и в Афганистане, командовал стрелковым отделением. Десять лет жизни он отдал службе в ВМС. Когда его отослали обратно, он отправился с сослуживцами в бар, чтобы отметить своё возвращение домой, — голос Мэя даёт слабину, тускнея и наполняясь горечью. — Хозяин бара имел конфликт с каким-то известным гангстером, и тот решил его проучить: приказал своим людям расстрелять кафе. В голове вспыхивает разговор двухлетней давности с коллегами из Седьмого участка, которые в силу юрисдикции были посланы разгребать весь тот ужас, оставленный после перестрелки бандитов. Тогда до Криса дошли лишь слухи, а Баррет не вдавался в подробности, считая это обычным делом для Лос-Анджелеса. Мэй меж тем продолжает, опустив голову: — Моя мать сутками сидела у койки отца, читая молитвы, но это не помогло. И после такого она считает, что я должен верить в Бога?.. Крис поджимает губы, услышав про Всевышнего. Он никогда не был верующим, но принял веру как данное, заступив на службу, потому что вера — это порой единственное, что есть у копов. Крис помнит, как молился, сидя у трупа Баррета, наивно полагая, что божественные силы срастят размозжённый пулей череп. Нет, Бог не помогает копам. Он лишь оставляет для них место в Раю. — А твои брат и сестра? — Крис искренне надеется, что их не было среди тех многочисленных жертв перестрелки. — Они уехали спустя полгода, — Мэй шмыгает носом, поднимая взгляд. — Они всегда были очень близки и решили вместе начать новую жизнь. Смерть отца их подкосила, и они просто не смогли жить среди всего этого… — обводит руками окружение. — Мой отец погиб не на войне, исполняя свой долг. Он погиб от пули какого-то гангстера, решившего, что от его проблем должны страдать другие люди. Несмотря на всю тоску и грусть, Крис готов волком взвыть: куда более банальную причину, чтобы начать службу в полиции, нужно ещё поискать. Таких историй сотни, если не тысячи. Считая, что жизнь обошлась с ними несправедливо, парни и девушки надевают на себя форму и отправляются сами творить справедливость, но по факту мстят за убитых родственников и друзей. — Поэтому ты пошёл в полицию? — ему отвечают уверенным кивком. — Ты не пересадишь всех гангстеров, а поиски убийцы своего отца... — вздох. — Оставь это сценаристам дешёвых сериалов. В полицию идут не за местью, не за справедливостью и не за тем, чтобы сделать мир лучше. Мы служим за тем, чтобы дарить людям уверенность в завтрашнем дне. К тому же, никто за нас эту работу не сделает. Да, мы делаем мир чище, но мы не супергерои и не лихие копы. Мы самые обычные люди и наш девиз — это напоминание, что все мы тоже смертны. — Какой девиз? — машинально интересуется Мэй, видимо, не слыша девиз раньше. — «Возвращаться домой живым». Мэй взирает на Криса ещё долю секунды, после чего понимающе кивает. — Прости за мою мать и за то, что мы с ней… — однако Крис его перебивает тёплым: «Всё нормально». — Надо было тебя предупредить, что я с ней не очень-то лажу. — Так было всегда? — После ухода Николь и Сэма. Теперь Крису становится ясно, отчего Мэй, выбирая имя для их новой патрульной машины, предложил именно имя «Николь». Память об оставивших его брате и сестре бликами играет на окружающих вещах. — Слушай, я вёл себя как мудак, когда шутил насчёт твоих родителей. Я ведь не знал. Извини, — виновато озвучивает Крис, понимая, что неплохо бы извиниться за весь тот сарказм и иронию по поводу родительского гнезда. Удивительно, как Мэй держался и ни разу не врезал ему за такие «шуточки». — Я не сержусь на идиотов, — просто отвечает Мэй. Повисает неловкая пауза, после которой Крис смеётся, оценив такой словесный выпад. С этим не поспоришь, ведь он действительно ведёт себя по-идиотски, о чём пару раз намекал покойный Баррет. В любом случае Крису не наплевать. Ему не плевать на ту боль, которую он, скорее всего, причинил новичку своим злословием. Не плевать, потому что он начинает понимать Мэя; понимать, почему тот настолько честен и правилен, почему так яро жаждет справедливости. Мэй просто хочет знать, что в мире ещё осталась хоть капелька света. — Может, съедим по чизбургеру? — наконец, предлагает Крис. Он чувствует себя виноватым и просто идиотом, а потому ему не помешает хоть как-то загладить свою вину. — Только если ты угощаешь. Озвучив: «Нет проблем», Крис негромко усмехается и выходит вместе с новичком из комнаты, а затем покидает и дом, сев в автомобиль. Когда Мэй, пристёгивая ремень, начинает перечислять забегаловки неподалёку, где, по его словам, готовят наивкуснейшие чизбургеры, на душе отчего-то становится тепло, словно произошло то, что должно было произойти ещё раньше. Крис чувствует мимолётно прокатившееся волнение и бросает задумчивый взгляд на Мэя. Похоже, они станут не только напарниками.