Шестой

— Мне тяжело осознавать, по какому поводу мы все здесь собрались, — звучит тусклый голос капитана Бёрдса. Капитан облачён в мундир и в фуражку с золотистой кокардой, в которой его редко увидишь. Массивные темнокожие ладони обхватывают уголки трибуны, оставляя влажные следы пальцев. Сам Бёрдс изредка склоняется над наспех сочинённом лейтенантом Брауном текстом, вчитываясь и, видимо, пытаясь запомнить целые абзацы пропитанной пафосом речи. — Печальное событие, которое коснулось не только офицеров Шестого участка, но и всех полицейских без исключения. — Капитан откладывает в сторону один из листов и всматривается в следующий. — Почти три месяца назад на этом же самом месте мы прощались с офицером Френком Барретом, а неделю назад — с офицерами Риком Мьюзом, Стэном Хэмилтоном и Уолтером Мерритом. Услышав «Френк Баррет» Крис на мгновенье прикрывает глаза и сглатывает. Его первый напарник. Ментор, научивший жизни и смерти. Наставник, показавший всю подноготную их работы, изнанку Шестого. Когда хоронили офицера Баррета, шёл противный моросящий дождь. Сейчас же погода к ним благосклонна, а небо, укрытое пушистыми облаками, озаряет солнечный свет, словно в самом Раю наблюдают за церемонией прощания. В конце концов, не зря говорят, что при жизни любой полицейский — это орёл, после смерти — ангел. — …Сегодня же мы провожаем в последний путь офицера Джерома Максимилиана Прайса. Крис снова прикрывает глаза и глубоко вдыхает и выдыхает несколько раз, едва заметно покачиваясь взад-вперёд. Некоторые из стоящих в одной с ним шеренге коллег скашивают обеспокоенные взгляды, и Крис мысленно приказывает взять себя в руки. Достаточно и одного обморока, в который впала офицер Хэйнс, стоило только членам почётного караула вытащить из катафалка гроб, накрытый звёздно-полосатым флагом, а одному из полицейских встать рядом со свежевырытой могилой, сжимая портрет Макса на фоне всё того же полотнища. Меж тем капитан Бёрдс продолжает зачитывать с листков, пару раз кашлянув в кулак: — Шесть лет жизни он отдал службе в полиции. Шесть лет жизни он помогал обществу, помогал гражданам, штату и стране. Офицера Прайса знали, как благочестивого и верного своему делу полицейского. Он помогал всем и каждому, никогда и ничего не прося взамен. Офицер Прайс неоднократно представлялся к наградам за блестящую службу и проявленное мужество. Он никогда не отступал и был надёжной опорой для своих коллег. Он был нашим сослуживцем. Другом, — методично произносит капитан, ставя многозначительные паузы. — Братом. Как только офицер Прайс надел полицейский жетон, он стал орлом, стоявшим на страже закона и порядка; защищавшим как сильных, так и слабых. Сегодня же он станет ангелом, память о котором навсегда будет в наших сердцах. Где-то справа раздаётся всхлип и взволнованный шёпот — мать Макса, с которой он делил двухкомнатную квартиру на окраине, безудержно плачет, вытирая уголки глаз бумажным платочком, в то время как сидящие рядом сыновья и дочь, первым же рейсом вылетевшие из Ирландии, чтобы распрощаться с младшим братом, тщетно пытаются её успокоить. Капитан заминается, бросив на плачущую миссис Прайс сочувствующий взгляд, затем прочищает горло и перебирает листы с прощальной речью. Убедившись, что это всё, что ему надлежит сказать, он кивает сержанту Гриру, чтобы тот приступал ко второй части похорон, пропуская эпизод с выступлениями офицеров Шестого. И все, особенно Крис, благодарны сержанту за это, ведь очередная церемония прощания с очередным коллегой высасывает из них всё, что только можно, оставляя пустую оболочку искажённых печалью гримас. Они попросту не смогут выдавить из себя ни слова. Слишком. Много. Похорон. Первый офицер за месяц и пятый за полгода. В Шестом снова балом правит Смерть, злобно посмеиваясь над теми, кто ещё жив, и выбирая себе следующую жертву. Выбирая того, в память о ком полицейские вновь наденут траурные ленты поверх жетонов; в память о ком будет снова созван почётный караул и вырыта новая могила. Кто будет следующим?.. — Караул, в ружьё! — громогласно протягивает сержант Грир. — В память о погибшем офицере, — сержант делает многозначительную паузу, — отдать честь! Пять офицеров почётного караула, которых среди прочих отличает чёрная кожаная портупея, перекинутая через левое плечо, синхронно вскидывают карабины. Полицейские, стоящие в шеренге, приставляют правые ладони, одетые в белоснежные перчатки, к вискам. Звучит выстрел. Крис вспоминает, как впервые познакомился с Максом: автомат с кофе никак не хотел возвращать сдачу за два сделанных заказа, и этот низкорослый офицер с огненно-рыжими волосами и веснушками на лице живо пришёл на помощь, упомянув «Скайнет» и предупредив, что восстание машин не за горами. Звучит выстрел. Послезавтра у Макса должен был быть День Рождения. Двадцать девять — совсем старик, как бы он выразился. В этот день он всегда непривычно молчалив и хмур, говоря, что паршивое время забирает у него бесценную молодость. Крис даже успел обсудить с Эйлин парочку идей в качестве подарка для лучшего друга. Они хотели все вместе спрыгнуть с парашютом — мечта Макса, который всегда хотел стать пилотом и рассекать на сверхзвуковом истребителе ярко-голубое небо. Что ж, возможно, он и сейчас на небе — там, где и мечтал быть. Звучит выстрел. Офицеры почётного караула кладут винтовки на плечи и, одновременно развернувшись, строевым шагом проходят несколько ярдов. Затем берут оружие «на караул» и замирают безмолвными часовыми, стерегущими покой мертвеца. Ещё двое офицеров синхронными и отточенными до автоматизма движениями аккуратно складывают звёздно-полосатый флаг, который передают в руки Криса. Тот, поджав губы и вздохнув, как можно увереннее подходит к сидящей в окружении детей матери Макса, ощущая, как едва не плачет сам. Захлёбываясь слезами, она с трудом поднимается с пластикового стула, придерживаемая со всех сторон дочерью и сыновьями, и дрожащими руками берёт сложенный флаг, на который падают солёные капли. — Нам жаль, миссис Прайс, — выдавливает Крис дежурную для таких случаев фразу, хотя прекрасно понимает, что это последнее, что хотела бы слышать мать, потерявшая сына. После похорон офицера Баррета, где Крису также была вверена процедура передачи флага ближайшему родственнику, он настраивается на очередную дозу яда и ненависти, но вместо этого миссис Прайс прижимается к нему, заключив в объятия и громко плача. Слёзы моментально пропитывают форму, однако Крис, пусть это и не по уставу, не думает отстраняться, положив руку на такую же, как и у Макса, огненно-рыжую голову с проблесками седины. — Простите, что не смогли его сберечь, — осмеливается произнести он, но так, чтобы его слышала лишь сражённая горем мать. К горлу подступает горький ком, в котором вязнет собственный голос. — Простите нас… Они действительно не смогли. Какими бы эгоистами ни были офицеры Шестого, но они едины, потому что они — полицейские, каждый день рискующие жизнью. И любой офицер, приходящий к ним на службу, вступает в незримое полицейское братство, где все — это один, а один — это все. Макс понимал это и всегда был в числе первых, кто бросался на выручку коллегам, будь это простой совет бывалого копа новичкам или же перестрелка в очередном неспокойном районе гетто. Они все это знали. Но никто не смог уберечь от смерти того, кто порой не раз спасал жизни другим. В Шестом никогда не будет такого человека как Баррет, Мьюз или… Макс. Все они — неповторимые офицеры, заменить которых не сможет никто. К ним подходит лейтенант Браун, как обычно, примеряющий на себя роль миротворца между полицейскими и гражданскими. Он мягко расцепляет хват женщины, позволяя Крису отстраниться, но подставляется сам, прижимая её к себе и шёпотом призывая взять себя в руки. Вскоре к лейтенанту подключаются дети миссис Прайс, которые помогают совладать с её горем и усаживают обратно, попутно раздобыв бутылку с водой и несколько таблеток успокоительного. Крис мотает головой, избавляясь от паршивого чувства собственной никчёмности, и, поникший, возвращается обратно в строй. Капитан Бёрдс сообщает, что на грядущем ужине при Департаменте Лос-Анджелеса почтут память всех недавно погибших сотрудников, после чего покидает трибуну и в сопровождении сержанта Грира направляется к миссис Прайс. Присев на корточки напротив неё, он кладёт массивную ладонь ей на колено и что-то говорит. Что именно — Крис не знает, но это заставляет женщину вновь разразиться слезами, а Бёрдса — замолчать и продолжить лишь спустя какое-то время. Лейтенант и сержант держатся позади него, изредка кивая и как бы говоря, что они наравне с капитаном предаются скорби по погибшему офицеру. На деле же — рядовое выполнение служебных обязанностей, которые предписывают сочувствовать в пример своему начальнику. Когда же звучит команда расходиться, шеренга мигом рассыпается на небольшие группки. Одни подходят к коричневому гробу, лично прощаясь с погибшим коллегой, другие — к убитым горем родственникам и пробуют наладить с ними контакт, в то время как остальные стоят в стороне, тихо обсуждая события минувших дней. — Ты в порядке? — звучит осторожный вопрос Мэя, что мигом оказывается рядом с Крисом и, напоминая хвостик, следует за ним к гробу. — Как видишь, — сухо отзывается Крис. Сейчас ему претит делиться болью с Мэем, пусть и теперь они близки. Сейчас он больше всего хочет сказать последние слова своему лучшему другу. Мёртвому лучшему другу. Крис кладёт ладонь на крышку гроба, ощущая даже сквозь ткань перчаток холод лакированного дерева, и шумно вздыхает, набираясь мужества. Мужества, что не позволит ему пустить слезу, пусть и скупую. — Прости, братец-кролик. — Крис вспоминает, что именно так и называл его Макс. Только его и никого больше, как бы подкрепляя и без того прочные отношения толщиной с канат. — Послезавтра у тебя День Рождения и… Как же паршиво… — не сдерживается Крис. Он закусывает нижнюю губу и обращает взор к небу, стремясь разглядеть в нём силуэт вечно улыбающегося рыжего ирландца. Макс умер у него на руках. Умер, захлёбываясь кровью и понимая, что это его последние секунды жизни; что он вот-вот отправится туда, откуда нет пути назад. Макс не плакал и не говорил, что жалеет о бессмысленно прожитых не днях. Не озвучил пафосного монолога и не умолял Криса отомстить за него. Всё, о чём попросил Макс, — так это присмотреть за своей напарницей. Единственное, о чём попросит настоящий полицейский, для которого жизнь партнёра порой дороже собственной. — Будь счастлив на небе. Я позабочусь об Эйлин, — сняв фуражку, Крис ненадолго прислоняется лбом к крышке, после чего, отстранившись, проводит ладонью по ней, едва прихлопнув. — Отдыхай, Макс. Ты это заслужил. Крис чувствует тугой ком в горле и острую боль, узлом связавшую всё в груди. К нему подступают слёзы, которые с трудом удаётся сдержать. Когда же его всё-таки прорывает, он быстро смахивает выступившие слезинки на обеих щеках и шмыгает носом, умоляя себя успокоиться и просто не давать коллегам очередного повода его жалеть. В течение месяца с момента гибели Баррета все только этим и занимались — старательно делали вид, что им не всё равно. «Прости меня, Макс. Умоляю, прости», — не перестаёт крутиться въедливое в голове. — «Я буду гореть в аду за это — за то, что тебя не прикрыл». Он ощущает, как плечо мягко сжимает ладонь, принадлежащая Тони, который сам едва не лишился своих парней в той адской перестрелке. Один из них до сих пор лежит в больнице под пристальным наблюдением врачей. Однако они живы, а Макс — нет. — Теперь он с Майклом Джексоном и Мерлин Монро, — озвучивает Тони, пытаясь разрядить обстановку. Получается, мягко говоря, не очень, но из уважения Крис всё же выдавливает из себя кислую улыбку. Его дружески хлопают по плечу, и он понимает, что сам Тони на грани: за пару месяцев его команду покинули сразу трое ценных бойцов, в то время как остальные пали духом. Плюс ко всему его не перестают обвинять в случившихся беспорядках, не так давно прокатившихся по городу. И если раньше командир спецназа пользовался безоговорочным авторитетом, то с уходом Льюиса, гибелью офицера Хэмилтона, ранениями других членов группы захвата и продолжающимися ошибками во время операций он в опасной близости от того, чтобы окончательно потерять должность командира и статус лидера. Крис не винит его, прекрасно помня, каким порой говнюком был Льюис, и что все люди ошибаются, а потому нисколько не удивляется боли, царящей в зелёных глазах Тони. Им всем нужно избавиться от этой боли. — Держишься? — осведомляется Крис, внимательно поглядывая на него. Тони мигом опускает взгляд и снимает фуражку, которая ему совсем не идёт в отличие от спецназовской каски. — Я толком не сплю с того дня, как мы вернулись из этого грёбаного банка, — признаётся он. — Мои парни... Мы просто делали свою работу. Ты знаешь, что мы всегда готовы вас прикрыть и что всегда первыми бросаемся в самую гущу. Мы просто не успели... — Знаю, — Крис вздыхает и теперь уже сам кладёт руку на крепкое плечо Тони, который в такие моменты напоминает брошенного на произвол судьбы мальчишку, но никак не грозного командира группы захвата, днями напролёт оттачивающего и без того совершенные навыки. — Но это уже неважно. Случилось то, что случилось. Макс мёртв. Френк, Уолтер, Стэн и Рик — тоже, и в этом нет ничьей вины. Тони молча кивает и перехватывает его ладонь, крепко сжимая, — жест поддержки, никак не иначе. Им всем необходима помощь. Необходимо выговориться, чтобы забившая всё внутри чернота, наконец, рассосалась, вылезая наружу, пусть даже со слезами. Плевать. Крис готов хоть часами плакать, словно какая-то размазня, лишь бы всё это осталось позади и ушло навсегда. — Он был хорошим полицейским, — подаёт голос Алекс Тиц, не по уставу держащий руки в карманах брюк. Он кивает им обоим в знак приветствия и сокращает дистанцию, глядя то на одного, то на второго. Мэя, всё это время держащегося позади, если не игнорирует, то временно предпочитает не замечать, будто бы новичок здесь лишний. Впрочем, Мэй служит в Шестом меньше месяца и никого из погибших толком не знал, поэтому все эти ностальгические разговоры-воспоминания для него сродни пустой болтовни. Тони озвучивает кроткое: «Сержант», как бы подчеркнув важность звания их обоих. В любой другой ситуации Крис назвал бы его павлином, кичащимся шевроном на своём плече, но, учитывая недавние события, скоро в Шестом количество сержантов и рядовых офицеров приблизится к одинаковому значению, если только капитан не притащит в участок новобранцев, что он просто обожает делать. При этой мысли Крис одаривает Мэя мимолётным взглядом. Пожалуй, из всех новичков, когда-либо побывавших в Шестом, Мэй — редкий бриллиант среди второсортного полоумного дерьма, что пачками приходят к ним на службу, но вылетают пробками в первые же дни стажировки. — Я понимаю, — вновь озвучивает Алекс и, вынув руки из карманов, снимает белоснежные перчатки, в которых невероятно жарко. Крис понял это с первой же минуты, стоило их только надеть, но мокрые от пота ладони и точно такая же мокрая спина, к которой неприятно прилипает китель и белая рубашка — последнее, что его волнует. — Гибель наших сослуживцев, безусловно, трагедия. Но я искренне надеюсь, что ни вы, ни кто-либо ещё не станете причинять вред себе или окружающим. Если вы желаете поговорить или чем-то поделиться, вы всегда можете обратиться за помощью. От приторной доброжелательности в голосе Криса воротит и лишь из уважения к Алексу, что раз за разом вытаскивает копов Шестого из пропасти, он не позволяет себе дерзнуть и только озвучивает: — Спасибо, док. Вы сами как? Нормально? — Я глубоко опечален, не буду отрицать, — Алекс складывает руки перед собой. — Макс был другом для всех нас. — Что же это, — хмыкает Тони, — психологу нужен психолог? — услышав пока ещё лёгкую язву в его голосе, Крис дотрагивается до локтя Тони, призывая успокоиться, но того всё же прорывает. Тони ломается, выступив вперёд и встав в агрессивно-провокационную позу: скрещённые на груди руки, прямая осанка, задранный подбородок и ожесточённый взгляд человека, не желающего считаться с чужим мнением. — Толку от тебя, Тиц, как от дырявого презерватива. Конечно же, Крис знает, что взведённый Тони чертовски опасен и в какой-то степени непредсказуем, а ещё меток на весьма обидные остроты. Но чтобы настолько… Он приоткрывает рот, не зная, то ли заткнуть сболтнувшего явно лишнее сержанта, то ли попросить психолога уйти, а когда решается на последнее, то Алекс пробует разрулить всё сам: — Не стоит бросаться такими словами, Тони, — на удивление мягко произносит. На его месте Крис бы давно раскрасил лицо командира спецназа в оттенки бордо. — Я всего лишь пытаюсь помочь. Не нужно доводить всё до конфликта, поверь. — Да? — Тони выступает вперёд и отмахивается от пробующего его образумить Криса. — Ты это его семье скажи, — кивок на миссис Прайс и её детей, которые поднимаются со своих мест, и в сопровождении Бёрдса, Грира и Брауна бредут в сторону гроба, чтобы вместе попрощаться. — А ещё семьям Хэмилтона и Мьюза. И семье Меррита. А ты их вообще помнишь? А Баррета? Гловера? Джексона? Ты их помнишь, Тиц? Или вспоминаешь только, когда решаешь в очередной раз промыть кому-то мозги? — Тони толкает Алекса в грудь, и тот отступает назад, одаривая его возмущённо-изумлённым взглядом, точно его только что облили краской. — Я помню их всех, сержант Беннет, — голос Алекса заметно твердеет, а он сам — тщедушный и хилый — преображается на глазах, возмужав. — Ваша агрессия мне понятна, но я вам не враг. Ваш гнев может навредить как вам, так и окружающим. Возьмите себя в руки, сержант. Но Тони будто и не слышит его, махнув рукой. — Да ни хрена ты не помнишь! Ни ты, ни Грир, ни Браун, ни даже, сука, Бёрдс! ВЫ НИ ХУЯ НЕ ПОМНИТЕ! — Сержант! — кажется, что это гремит гром. На деле же — всего лишь капитан Бёрдс, видимо, услышавший последние слова подчинённого. Они моментально оборачиваются, и Крис проглатывает язык. Всё высшее руководство Шестого участка смотрит на них, как на банду дворовых хулиганов, которых застали за очередной шалостью. И если Тони всегда удавалось выходить сухим из воды за справедливую, хотя и местами жёсткую критику начальства, когда те принимали недальновидные и местами глупые решения, то сейчас ему вряд ли это удастся. У кредита доверия Бёрдса чертовски высокие ставки, а его терпение, которое в последнее время лопается всё чаще, порой заканчивается быстрее пистолетного магазина. — Что здесь происходит? — холодной интонацией осведомляется капитан, оглядывая сконфуженных подчинённых суровым взглядом. Позади капитана Крис замечает и семью Прайсов, которые явно чувствуют себя лишними на этом празднике смерти, хотя и продолжают выглядывать из-за спины Бёрдса, ведомые банальным любопытством. — Мы… Мы просто… — начинает Крис, с чего-то решив, что судьба двух повздоривших между собой сержантов целиком и полностью в его руках. Однако Алекс спохватывается раньше, перебив: — Сержант Беннет не в себе и остро нуждается в помощи. Боюсь, что при отсутствии психологической помощи он может нанести вред как себе, так и окружающим, поэтому я настаиваю на отстранении сержанта Беннета от службы на неопределённый срок, — Алекс заводит руки за спину, выпрямившись и как бы говоря, что его мнение — единственно-правильное. Капитан Бёрдс шевелит губами в попытке что-то озвучить, но не успевает: Тони набрасывается на психолога со словами: «Ах ты, сукин сын!». Он валит его на аккуратно стриженую траву, нависая сверху. С обоих слетают траурные фуражки, а белоснежные перчатки Тони мигом обзаводятся красными пятнами — он разбивает Алексу нос и успевает нанести ещё несколько ударов, прежде чем Крис и Мэй бросаются на выручку. Они пробуют оттащить командира спецназа, но тот, словно прилипнув к психологу, продолжает его избивать, несмотря на две пары рук, ухвативших его со всех сторон и пытающихся утянуть назад. Кажется, что это длится целую вечность, потому как Тони умудряется разодрать свои перчатки, на которых в районе костяшек пальцев зияют не только следы крови, но и дыры порванной ткани, в то время как лицо Алекса всё больше напоминает смятый сочащийся томат. Крису прилетает локтем в грудь, а Мэю — ногой в пах, отчего новичок заваливается на траву, прижимая промежность. От этого Крис едва не слетает с катушек сам, приложив ещё больше усилий к тому, чтобы оттащить сержанта-берсеркера, и ему это удаётся. Тони грубо отшвыривают назад, подальше от Алекса, на что он удивлённо взирает на нависшего над ним Криса, к которому подключается и лейтенант Браун, в то время как капитан и сержант Грир остаются рядом с семьёй погибшего офицера Прайса, чтобы не допустить их вмешательства в происходящее. Мать Прайса заливается новой порцией слёз, и дети всячески пытаются её успокоить, изредка бросая на вздорящих офицеров осуждающие взгляды. — Успокоился?! — холодно бросает Крис, гневно воззрившись на лежащего практически у самых ног командира спецназа. Ноздри раздуваются от бурлящей внутри злости. Господь свидетель, он готов разорвать грёбаного сержанта в клочья за то, что тот выкинул. Он не только поднял руку на самого безобидного сотрудника Шестого участка, но задел дорогого Крису человека, а ещё превратил церемонию прощания с лучшим другом в какое-то ток-шоу, пытающееся взлететь в рейтинге за счёт дешёвых показушных стычек. — Встать, Беннет! — рявкает Браун, сверкнув на него глазами, напоминающими искрящуюся динамо-машину. Тони повинуется, с трудом поднявшись, и небрежно оттряхивает испачканный и задравшийся мундир. Крис замечает капельку крови под нижней губой: похоже, сержанту всё же досталось при жёстком приземлении на землю. — Ты позоришь Шестой! — Лейтенант работает в Шестом участке уже много лет подряд и не имеет привычки отвязываться на подчинённых так, как это делает сержант Грир. Однако впервые он кричит настолько громко, что кажется, будто вот-вот рухнет небо, а мертвецы, давно погребённые на этом кладбище, обретут вторую жизнь. Крис отшатывается назад. Ёжится и Тони, пытающийся выглядеть так же грозно, как и Грир. Но второй такой сержант просто не может существовать. Тем временем поднявшийся Мэй, который, хоть и получил удар прямиком в пах, но, судя по всему, отделался легко, помогает Алексу встать на ноги, придерживая истекающего кровью психолога. Лейтенант Браун подзывает ближайших офицеров, прося их увести скорбящую семью Прайсов, что стали свидетелями позора Шестого участка. При посторонних людях и представителях из Департамента и других ведомств чёртов Тони сотворил такую дурь, которая мигом разлетится по всем каналам СМИ. Бёрдс велит Брауну позвать врачей, — те недавно откачивали упавшую в обморок офицера Хэйнс — а сам теснит Грира и Криса назад, впившись в лицо Тони обжигающе ледяным взглядом. — Сдай жетон, — звучит бескомпромиссное. Крис приоткрывает рот, сражённый шоком. Это самое худшее, что только может услышать полицейский. Это самый настоящий приговор, когда, отдав годы своей жизни служению обществу, в один миг лишаешься всего, чем только дорожил: чести, престижа, друзей, напарников, формы, самоуважения. Такое наказание всё равно что смертная казнь. Бёрдс сдвигает густые брови к переносице, как бы говоря, что его терпение подходит к концу, и даже вытягивает ладонь, требуя от Тони немедленно подчиниться. Крис порывается заступиться за коллегу, но одного взгляда капитана достаточно, чтобы оставить столь глупую затею. — Сдай жетон сейчас же, — едва ли не цедит капитан. Тони колеблется. Он скачет по лицам стоящих напротив него коллег растерянным взглядом, словно бы прося поддержки, пока не опускает его на свою грудь, где висит жетон, сверху прикрытый траурной лентой. Пальцы касаются гравированных цифр личного номера, точно прощаясь, а затем резко срывают с формы. Тони швыряет жетон на траву, чем вызывает приступ гнева Бёрдса, лицо которого, кажется, становится темнее оттенка кожи. — Я верен Шестому, а не тебе, Бёрдс, — цедит в ответ Тони, одарив капитана разочарованно-неприязненным взглядом и уходит, задержавшись возле Алекса, что прижимает тыльной стороной ладони кровоточащий нос. — Научись держать язык за зубами, Тиц, не то ты плохо кончишь. — Он удаляется прочь под обеспокоенные взгляды наблюдавших со стороны сослуживцев — теперь уже бывших. Шумно вздохнув, Крис качает головой. Шестой лишился ещё одного полицейского. Без своего командира группа захвата распадётся, точно потерявшее важную подпорку здание. Никто, кроме Тони, не в силах вести их за собой. Знает ли об этом Бёрдс? Наверняка знает, но всё равно пошёл на такой рискованный шаг, словно, наконец, обзавёлся веским предлогом, чтобы обезглавить спецназ. Крис бросает на капитана задумчивый взор. Зачем ему это?.. — Сэр, может, не стоило? — осмеливается озвучить Крис, а, наткнувшись на грозный взгляд карих глаз капитана, замолкает, мигом сообразив, что тот меньше всего нуждается в его комментариях и уж тем более советах. Да что там, в распоряжении Бёрдса Грир и Браун, которых, правда, решение шефа также оставляет в недоумении. — Беннет зазнался, — сухо произносит Бёрдс, не глядя на Криса, точно он ему совсем неинтересен. — Считает, что раз он — командир долбанного спецназа, то я должен спускать ему всё с рук. Не дождётся. Это мой участок, и я не потерплю такого отношения. Это всех касается, — обводит взглядом столпившихся вокруг подчинённых, через которых просачиваются медики. — Расходитесь, — велит он, в то время как Браун подходит к нему, обеспокоенно поглядывая туда, где в последний раз была видна фигура Тони. — Мне ходатайствовать перед Департаментом о необходимости служебного расследования? — спрашивает лейтенант, на что Бёрдс морщится. Проверка из Департамента — это всегда проблемы, которые в первую очередь ложатся на широкие плечи капитана. Но увольнение офицера, особенно при сержантской лычки, серьёзный повод собрать комиссию, чтобы по косточкам разобрать произошедшее и оценить принятые решение и меры. — Постараемся обойтись малой кровью, так что нет, — отвечает капитан, взглядом провожая удаляющуюся с кладбища фигуру командира спецназа. Тот ловит такси и уезжает прочь, оставив некогда коллег наедине с болью утраты. — Тёрнер, Мэй, ко мне. Живо, — звучит нетерпеливый приказ. Переглянувшись с насторожившимся Мэем, Крис ему кивает, как бы говоря, что всё в порядке и им нечего бояться. Хотя на самом деле за этим, как кажется на первый взгляд, невинным приказом капитана может последовать всё, что угодно, начиная с банальной просьбы помочь развести всех по домам, заканчивая точно таким же лишением полицейского жетона. Но, решив не гадать, они оба подходят к Бёрдсу, недовольство которого едва не перерастает в откровенный гнев. И лишь статус руководителя Шестого не позволяет ему снизойти до банальной ругани и начать крушить всё вокруг. В том, что капитану этого очень хочется — настолько, что он раз за разом скребёт кожу на ладонях и теребит манжеты, — сомневаться не приходится. Бёрдс окидывает скептичным взглядом обоих и говорит, что произошедшее с теперь уже бывшим командиром спецназа не должно их касаться; что сержант Энтони Беннет в очередной раз грубо нарушил устав и дисциплину, и терпеть такое разгильдяйство он просто не имеет права. Крис ничего не отвечает, беззвучно соглашаясь с капитаном, хотя мысленно рассуждает, что с Тони можно было поступить совсем иначе: отправить на дисциплинарную комиссию, например, или лишить ежеквартальной премии. Это намного лучше, чем разбрасываться хорошими полицейскими просто потому, что они смеют поднимать на своё начальство голос. Но по тону Бёрдса становится понятно, что его решение окончательное и не подлежит обсуждению. — В Шестом найдётся с десяток претендентов, чтобы занять его место, — отмахивается Бёрдс, успокаивая скорее самого себя, нежели подчинённых, что до сих пор не могут отойти от факта увольнения сержанта Беннета прямо у них на глазах. — Вы двое в последнее время слишком часто попадаете в разные передряги. Вы что же это, любите находить приключения на свои задницы? Вот что, — Бёрдс подходит к ним практически вплотную, глядя Крису прямо в глаза, — смените-ка на недельку-другую обстановку. В архиве накопилось немало дел и рапортов, которые нужно привести в порядок. Завтра же с утра явитесь к Гриру, — кивок на матёрого сержанта, который возвращается к ним и скрещивает крепкие руки на груди, — он скажет вам, что нужно будет делать. От услышанного брови Криса мгновенно ползут вверх. Их посылают в архив? Серьёзно? Последний раз Крис был там, когда сдавал рапорт, в котором описывал обстоятельства гибели офицера Френка Баррета, но только потому, что так распорядился сам шеф участка. Все другие рапорты, что коп обязан писать по окончании каждой патрульной смены, лежат на его письменном столе и смиренно ждут своего часа. Точнее сказать, проверки от сержанта Грира, чтобы уже потом их можно было сдать в архив на хранение. В участке все так делают, прекрасно понимая, что сданный в архив рапорт исправить гораздо сложнее, чем лежащий на руках. Как бы то ни было, но работу в архиве Крис считает, мягко говоря, неприемлемой. Он патрульный, мать его офицер, а не какой-то канцелярский червь, и уж тем более не желторотый юнец, которых обычно и посылают перебирать полки и картотеки, чтобы навести порядок перед очередной запланированной проверкой. И если с Мэем всё понятно, то что там забыл Крис?.. — Отстраняете нас от службы? — хмуро спрашивает Крис, хотя прекрасно знает, что Бёрдс не любит обсуждать принятые решения с кем-то, кроме старших офицеров. — Не от службы, а от патруля, — раздражённо поясняет капитан. — Я знаю, что офицер Прайс был твоим другом, но не могу отправить вас даже в вынужденный отпуск: в Шестом острая нехватка кадров, а в архиве по-прежнему бардак. Не принимай это на личный счёт. Ты мне ещё спасибо скажешь, что с забитой головой тебя не отправляют улицы патрулировать. Да и твоему напарнику не помешает отойти после всего этого. — Бёрдс отмахивается и внимательно выслушивает лейтенанта Брауна, склонившегося к его уху. По озабоченному выражению лица капитана становится ясно, что случилось нечто серьёзное. Тогда он кивает и только собирается уйти, как останавливается и оборачивается. — Вот ещё что, — снова обращается к Крису и Мэю, — посетите пару сеансов терапии сержанта Тица. Сейчас нам всем не помешает психолог. — После этих слов капитан всё же уходит в сопровождении сержанта Грира и лейтенанта Брауна. Полицейские начинают расходиться. Кто-то, воспользовавшись накопившимися отгулами, уезжает домой, чтобы провести время с близкими и переварить всё увиденное. Другие собираются в небольшие компании и разъезжаются по барам, чтобы почтить память очередного усопшего коллеги вдали от пристального внимания начальства. Крис решает последовать их примеру, хотя его решение продиктовано скорее банальным желанием напиться до беспамятства и забыть этот жуткий день — вычеркнуть его из головы навсегда. Мэй выказывает своё намерение поехать с ним, видимо, позабыв тот мерзкий эпизод в уборной. Впрочем, Крис не возражает, говоря, что ему в принципе всё равно как и с кем пить. Главное — это напиться. — Думаешь, Максу бы это понравилось? — комментирует Мэй уже сидя за одним столиком с Крисом в «Мёд и стекло», на котором и остановился их выбор среди прочих заведений Сан-Фернандо. В конце концов, хорошо знакомые стены, пусть и давят грустными воспоминаниями о Максе, но всё равно согревают изнутри. Заведение непривычно пустует. Возможно, дело в том, что сейчас только полдень, а до конца рабочего дня, после которого многие и приходят сюда, чтобы снять напряжение, ещё далеко. Бармен о чём-то оживлённо переговаривается с двумя официантами, попутно наводя порядок на полках с многочисленной выпивкой. В зале тихо поигрывает размеренная, почти что убаюкивающая музыка, в то время как в дальнем конце зала слышатся голоса — Крис и Мэй оказываются не единственными копами Шестого участка, решившими скоротать остаток дня здесь. Им приносят две бутылки безалкогольного пива и тарелку сыров в качестве лёгкой закуски. Однако Крис просит принести им выпивку покрепче. Официантка недоумённо косится на их форму, внемля возражениям Мэя, но десять долларов, оказавшихся в её декольте, мигом перевешивают убедительные доводы стажёра. — Но ведь мы при исполнении! — продолжает возмущаться Мэй, проводив беспомощным взглядом официантку, удалившуюся за алкоголем. Крис, не глядя на свою грудь, снимает полицейский жетон, небрежно швырнув на стол со словами: «Теперь уже нет». — Крис… — Мэй, хватит, — устало и раздражённо осекает его Крис и откидывается на спинку диванчика, больше напоминающего скамью. — Давай на час-другой забудем, что мы копы, идёт? Я лишь хочу посидеть, выпить текилу и повспоминать Макса. Это не сложно — просто не занудствуй, пока мы не выйдем из бара, хорошо? Насупившись, Мэй снова порывается возразить, однако вернувшаяся официантка, которая ставит на их стол две порции текилы, вынуждает оставить эту затею. Если Крис собрался напиться или просто расслабиться, он непременно это сделает. — Ты… был давно с ним знаком? — наконец, осторожно спрашивает Мэй, быстро сообразив, что его напарник действительно не намерен обсуждать ничего, кроме погибшего лучшего друга. Пригубив текилу и слегка поморщившись, — контраст на фоне безалкогольного пива слишком очевиден — Крис шмыгает носом, не зная с чего начать. Он не собирается рассказывать новичку обо всех встречах и разговорах с Максом. Однако кое-что тот знать всё-таки обязан — так ему будет проще понять, кого лишился Шестой и кого лишился сам Крис. — Он был единственным в Шестом, кто нормально отнёсся ко мне, едва я пришёл на службу, — отвечает Крис. — Даже Баррет не был так дружелюбен, как Макс. Так что да, давно, — он снова отпивает текилу и сглатывает, ощущая, как алкоголь, будто какой-то тягач, тяжело въезжает внутрь и тепло гудит внутри. — Мне жаль, Крис. Правда, — Мэй смелеет настолько, что смещает корпус вперёд и позволяет себе то, чего не позволял себе Баррет в минуты утешения, — ухватывает его за руку. Крис оценивает этот жест вздёрнутой к верху бровью, но даже не думает отдёргивать руку, ощущая тепло ладони Мэя. — И если я могу чем-то помочь… — Ты можешь, Мэй, — Крис поднимает на него внимательный взгляд, впиваясь в это отчасти мальчишеское, но отдающее шармом мужественности лицо стажёра. — Никогда не лезь на рожон. Иначе он потеряет и его. Собственно, только это Крис в последнее время и делает — теряет всех, кто его окружает. Сначала это был Баррет. Потом офицер Меррит, которого он пытался спасти. Теперь вот Макс. И почти все они умерли у него на руках. Крис косится на свои ладони, видя, как их начинает потрясывать. Волнение вкупе со злостью дают о себе знать, грозясь вылиться наружу в виде банального нервного срыва. Чтобы не допустить этого и ни в коем случае снова не напугать новичка, он вновь припадает к бокалу с текилой, за один глоток осушив почти что до дна. Затем прокашливается и вытирает губы рукавом формы. — Помнишь, — начинает Крис, выдержав недолгую паузу. Мэй не сводит с него вопросительного взгляда. — Помнишь, я говорил тебе, что все копы уникальны? — Дождавшись неуверенного кивка, продолжает: — Так вот Макс был самым уникальным. В Шестом есть такие же зануды как ты. Есть и кадры, которые чем-то напоминают сержанта Грира. Но вот такого, как Макс, ты во всём Лос-Анджелесе не сыщешь. Он был такой один — всегда позитивный, острый на язык, понимающий. В Шестом таких уже практически не осталось. Сейчас ведь все гонятся за показателями, за новыми лычками и наградами. Копы, Мэй, — настоящие, знающие своё дело копы — они вымирают. Смутившись и пытаясь переварить услышанное, Мэй робко уточняет: — Как… белые медведи? — Кто?.. — не сразу соображает Крис, не восприняв аналогию. — Учёные считают, что белые медведи находятся на грани вымирания, — пожимает плечами. — Их, вроде бы, осталось не так много. — А ты когда-нибудь видел белого медведя? — чуть прищурившись, спрашивает Крис, решив перенять аналогию стажёра. Тот, недолго думая, пожимает плечами и отвечает: — Всего один раз — во время школьной экскурсии. Нас водили в океанариум, где жил единственный в округе белый медведь. Он был… великолепен. — Считай, что Макс был таким же белым медведем — великолепным, но вымирающим, — подкинув Мэю пищу для размышлений, Крис допивает остатки текилы и закусывает ломтиком сыра, ощущая солоновато-кислый привкус во рту. — Хотя я всегда ассоциировал его с рыжей собакой. Не знаю, почему… Тиц как-то обмолвился, что у многих возникает именно такая ассоциация. Блядь, — слетает с губ. — Что-то у меня нет желания идти на завтрашнюю промывку мозгов. Мэй, однако, его озабоченности не разделяет и лишь снова пожимает плечами. Ещё бы: такое наивное создание попросту не понимает, насколько опасными могут быть штатные психологи. Крис в этом только сильнее убедился после разговора с Барри об офицере Карен, которая, по заверению сержанта Тица, остро нуждалась в срочной госпитализации в специализированную клинику. Ну а после недавней стычки Беннета и Тица, перед которой последний так же настаивал на психиатрической помощи, стало понятно, что по одному только велению этого тщедушного сержанта можно запросто оказаться в смирительной рубашке. Крис хмурится и делает глоток из бокала Мэя, который до сих пор не притронулся к текиле, ограничившись тарой безалкогольного пива. — Может, нам это и вправду необходимо? — снова осторожничает стажёр. — Высококвалифицированная помощь. Устало и даже снисходительно усмехнувшись, будто услышав попытку ребёнка объяснить голубой цвет неба, Крис двигает к нему бокал с текилой. — Вот твоя высококвалифицированная помощь. Пей, давай. Пора тебе переходить на взрослое питьё. А Тиц… Ты же не настолько наивен, раз думаешь, что всё сказанное тобой в его кабинете там и остаётся? Новичок пробует обороняться закономерно возникшим в голове термином «врачебная тайна», на что Крис снова снисходительно улыбается. Всё-таки наивен. Причём, даже слишком. И так больше продолжаться не может. Если Мэй намерен до самой пенсии служить обществу и работать в Шестом, то ему просто необходимо избавляться от этой наивности и отращивать защитный панцирь. Иначе в этой банке с пауками попросту не выжить. Мэй сдвигает брови к переносице, хмурясь и намекая на серьёзный мыслительный процесс в своей голове. Для Криса одно удовольствие наблюдать за тем, как его напарник пробует натянуть свои справедливость и логику в виде совы на глобус — на жестокие и суровые реалии этого мира. Точнее сказать, изнанки службы в полиции. Как же жаль, что этому — адекватному восприятию и грязной правде — не учат в Академии. Вчерашние и полные энтузиазма курсанты ловят настоящий эмоциональный шок, едва переступив порог настоящего полицейского участка, в котором им предстоит проходить службу. Порой Крис жалеет, что не видел лица Мэя, когда тот нарисовался на входе Шестого. Все они приходят девственно чистыми, энергичными и полными решимости навести порядок в городе. «Этому городу нужен герой и я обязательно им стану», — именно такие слова порой и стоит выбивать на надгробиях тех, кто умирает в первые же дни стажировки, пытаясь работать по наивным правилам Академии. Крис считает, что всех выпускников стоит водить на кладбища, где похоронены полицейские — будущие офицеры должны понимать и помнить, чего может стоить им служба, которую неоправданно романтизируют всякими дешёвыми сериалами, где коп обязательно выживает даже в самой напряжённой перестрелке, а участок обязан носить его на руках, несмотря ни на что. Нет, так не бывает. Копы — это те же солдаты. А улицы города — театр боевых действий, где могут убить точно так же, как и на поле боя. К ним снова подходит официантка, вежливо осведомившись, не желают ли они освежить свои бокалы. Крис качает головой и просит её принести счёт. Ему расхотелось пить. Первоначальный план — напиться до беспамятства — теперь кажется ему совершенно неправильным и даже мерзким. Это не то, чего хотел бы Макс, будь у него возможность дать коллегам понять, как им стоит почтить его память. Крис помнит, как напился здесь же, в этом заведении, как только уехал с похорон Баррета. Его откачивала дюжина коллег, в плечи которых он по очереди утыкался, плача, точно брошенный ребёнок. Мэй с одобрением в глазах реагирует на его ответ официантке и вроде бы даже облегчённо вздыхает. Неудивительно — мало, кому понравится перспектива довозить до дома вдребезги пьяного коллегу. — А кто будет заниматься расследованием? Детектив-лейтенант Флойд? — осведомляется Мэй. — Как это было… с офицером Барретом, — при упоминании фамилии он не сводит внимательного взгляда с Криса, точно следя за его реакцией, чтобы суметь в случае необходимости сгладить углы. Но если в первые месяцы фамилия Баррета, слетающая с губ стажёра, была сродни скрипу пенопласта по стеклу, то теперь Крис относится к этому совершенно спокойно — без привычного яда и останавливающих шипов. — В распоряжении начальства записи с наших нательных камер и с нательных камер спецназа. Плюс показания офицеров, которые там были. Все всё видели и все прекрасно понимают, почему и как умер Макс, — Крис старается не впадать в транс от последних слов. Ему придётся принять это как данное. Да, тяжело. Но погибших уже никак не вернуть. — Слышал про «треугольник смерти»? — внезапно спрашивает Крис, потому как знает, что о таком совершенно точно не рассказывают в Академии. Мэй закономерным образом качает головой. Крис нисколько не удивляется и только убеждается в том, что уровень подготовки курсантов с того момента, как он окончил Академию, и до сегодняшнего дня ничуть не изменился. Инструкторы по-прежнему предпочитают обходить суровые реалии, которые предстоят выпускникам. — Под наши форменные рубашки мы надеваем не только стандартный бронежилет, но и белую майку, — начинает разжёвывать Крис. Стажёр его внимательно слушает, чуть приоткрыв рот. — По уставу положено не застёгивать верхнюю пуговицу рубашки так, чтобы был виден ворот майки. И этот открытый кусочек образует своеобразный треугольник. Почему «смерти»? Потому что это самый заметный неприкрытый бронежилетом участок на твоём туловище, — для убедительности Крис даже слегка постукивает пальцами по деревянному столу, будто бы что-то показывая на схеме. — Многие, особенно гангстеры, это знают. И этот «треугольник» — это как мишень. Попадание туда гарантирует смерть. Дослушав Криса и, видимо, желая закрепить новую информацию, Мэй скашивает взгляд на свою форму. На парадном варианте формы это не видно в отличие от повседневного, а потому новичку не удаётся отыскать на себе этот «треугольник смерти». Тогда он скептично косится на Криса. Тот тихонько хмыкает и, не поленившись, подходит к стажёру. Рука машинально опускается на то место, о котором рассказывалось. — Вот здесь, — Крис слегка похлопывает по крошечному участку между шеей и грудью. Мэй даже вздрагивает и… краснеет. — Ты что, покраснел? — румянец на щеках стажёра не остаётся незамеченным. — И это после всего, что было? — Убери, пожалуйста, руку, — сдержанно произносит Мэй. Видно, перегар Криса, его слегка перекошенный от алкоголя взгляд и менее уверенная и слаженная речь вновь всколыхнули тот инцидент в уборной. Бросив сдавленное «Извини», Крис возвращается на место и подпирает щетинистый подбородок кулаком. — Но ведь в офицера Прайса попали пять раз, — напоминает Мэй, невольно заставив Криса припомнить ту жуткую картину изрешечённого торса лучшего друга. — И каждый выстрел пришёлся точно в грудь — чуть ниже «треугольника смерти», — Мэй ожидаемо схватывает на лету, не страшась употреблять недавно выученный термин. — Флойд сказал, что всё дело в баллистике, — почти что цитирует детектива-лейтенанта Крис. — И в том, что Макс неправильно вставил пластины. Пока он бежал, они сместились ближе к рёбрам, оставив грудь практически незащищённой. Я не знаю, Мэй, — признаётся Крис и на секунду окунает лицо в ладони, умываясь. — Для Макса это слишком нелепо. Да и Флойд сказал, что это шанс один на миллион. Плюс бронебойные патроны, дистанция… Не знаю, я не эксперт. Единственное, что меня утешает, — ублюдок, который убил Макса, выжил. Тони и его ребята прострелили ему бедро, но он, вроде как, будет жить. А за убийство копа строгач ему гарантирован. Желая его поддержать, Мэй кивает, а после предлагает отправляться по домам, мотивируя это тем, что у Криса «сонный и усталый вид». Тот не возражает, потому что действительно сильно устал за последние дни. Сначала грёбаный Мавретон. Потом банк. Неплохо бы отоспаться да и настроиться на грядущую рабочую смену. Ещё Мэй настаивает на том, чтобы расплатиться за них обоих. Крис упирается, уже достав бумажник, но новичок его опережает, схватив небольшой портмоне, в который и кладётся плата за заказанные еду и напитки в баре. Приходится смириться. — Чем планируешь заняться остаток дня? — без всякого подтекста интересуется Крис, когда они уже двигаются в сторону выхода. Он по-прежнему хмур и глубоко опечален, однако решает, что просто обязан доехать до дома в спокойном состоянии. Без слёз. Без вспышек гнева. Без обид на Мэя. — Я… Не знаю, — заминаясь, отвечает новичок. — Я долгое время планировал посмотреть один сериал, но что-то мне не хочется… — Это пройдёт, — скорее успокаивая самого себя, произносит Крис и ободряюще хлопает напарника по плечу. — У всех проходит. Уже почти у выхода Крис останавливается, услышав тихий смех и приглушённый говор. Вслушавшись, оборачивается, без труда узнав в говорящих офицеров Томпсона и Клайда, которых, к слову, не было на похоронах. Ни на одних. Эти двое, как и всегда, сидят вместе в уединении от остальных коллег и попивают пиво, закусывая солёным арахисом. Судя по налившимся красным лицам, оба успели охмелеть. — Может, теперь до Бёрдса дойдёт? — продолжает вслух рассуждать Томпсон, закинув пригоршню арахиса в рот, и стряхивает с пальцев налипшие кристаллики соли. — Это тебе живой пример, что иностранцам, как и бабам, не место ни в полиции, ни в армии. Куда ни плюнь — везде долбанные феминистки или долбанные мигранты. Слышал новость? В Седьмой участок понабрали с десяток латиносов. Ну вот на хрена? — Одно дело — латинос, — подхватывает ноту собеседника Клайд. — Гангстеров этой масти как грязи. Другое — какой-нибудь ирландец или финн. Ты когда-нибудь задерживал ирландца или финна? Нет? Вот и я нет. Тогда на хрена нам, скажи, те же финны или ирландцы в полиции? А русские? Они же вообще ебанутые! Так что смерть этого Прайса Шестому только на руку — меньше мигрантов и больше мест для «своих». — Согласен, — кивает Томпсон и подливает своему другу пива. — Ещё бы чёрных сократить — от их обезьяньей вони в раздевалке не продохнуть. Не выдержав больше этих речей, пропитанных откровенных расизмом, Крис выпаливает, подойдя к их столику: — А ты там так часто появляешься, Томпсон? Оба мужчины мгновенно замолкают и замирают, уставившись на него как на заговорившее животное. Затем переглядываются. Томпсон осторожно с глухим стуком ставит бутылку на стол и слизывает с губ крошки арахиса. — Здарова, Крис, — пробует разрядить обстановку Клайд и пихает своего приятеля в бок, чтобы тот перестал буравить Криса пытливым взглядом. Тот вздрагивает и прокашливается. — Ну, как всё прошло? Как всё прошло… Этот вопрос напоминает зубную боль — такую же болезненную и раздражающую. Крису хочется схватить обоих коллег и ткнуть их носами в землю свежевырытой могилы, куда опустят гроб с покойным Максом. А ещё ему хочется стереть с их лиц пьяные и глупые ухмылки. Чёрт, как же хорошо, что он не стал сильно напиваться. Со стороны это выглядит мерзко. И вот так почтить память погибшего друга? Жутким перегаром и полной дезориентацией в пространстве?.. — Вас не было на похоронах. Снова, — констатирует Крис с пока ещё прохладным недовольством. Ему претит отчитывать кого-то из коллег, однако он попросту не понимает, как можно не прийти на похороны своего сослуживца. Как можно делать вид, что ничего не произошло. Безусловно, жизнь продолжается. Однако почтить память и просто отправить погибшего коллегу в последний путь — это дело чести и просто священный долг, продиктованный элементарной человечностью. Неудивительно, что Клайд и Томпсон воспринимают его упрёк как почти что оскорбление и снова переглядываются. На этот раз хмуро. — Слушай, Крис, — начинает Томпсон, решив зайти в разговор по-другому, — мы понимаем — тебе тяжело и всё такое. Мы слышали, как откачивали Хэйнс на похоронах. И слышали, что Беннет, вроде как, слетел с катушек и поплатился за это своим жетоном. — Сидящий рядом с ним Клайд вторит ему кивками. — Но давай смотреть на вещи трезво? С учётом того, что из их троицы Крис — как раз-таки самый трезвый, слова Томпсона сложно воспринимать всерьёз. Меж тем тот продолжает, игнорируя скептичный смешок Криса: — Они в этом сами виноваты. Хэйнс стоит подружиться со своей головой, да и Беннету тоже. Ну а Прайс… Он просто полез вперёд, чего нам, копам, никогда не стоит делать, — ухватывает тару и, сделав жест, символизирующий тост, отпивает. Именно после его слов у Криса срывает крышу. То, как посмел выражаться Томпсон, — пренебрежительно и бесчестно — просто выводит из себя. Крис налетает на него, схватив за грудки форменной рубашки, и легко укладывает на стол. На пол летят бутылки с пивом, выплеснув всё содержимое, и миска с арахисом, усеявшим пол беспорядочным узором. За соседними столиками поднимается встревоженный рокот. Некоторые даже вскакивают с мест, выглядывая и намереваясь вмешаться. Крис не обращает на них внимания, как и на призывы «остыть». Он продолжает вжимать Томпсона спиной в стол, впившись в его лицо гневным взглядом. Тот вгрызается ногтями в его ладони, пытаясь разжать. Затем просит помощи у Клайда, который живо бросается на выручку приятеля. Тогда Мэй делает ответный ход, защищая своего ментора. Томпсон советует Крису успокоиться и «не делать глупостей», на что тот скалится. Он готов отстаивать честь погибшего друга. И плевать, кто это будет, — сторонние люди или коллеги по службе — однако Крис не позволит вот так гнусно говорить о Максе и об умерших офицерах в принципе. Это слишком подло — ругать покойников. — Он умер у меня на руках, говна ты кусок! — взрывается Крис. — Мы его похоронили! Хоронили всем участком! Поняв, что обстановка накалилась до предела, некоторые из сидящих за столиком гостей бара, среди которых и офицеры Шестого, всё же решают вмешаться. Они подскакивают к дерущимся. Мэй и Клайд сами заканчивают небольшую стычку, в то время как Криса приходится вчетвером оттаскивать от Томпсона. Последний умудряется заехать ему ногой в живот, оставив на форме смачный отпечаток ботинка. Крис морщится от сильного удара и пробует вырваться, не зная, чего хочет больше: ответить ударом на удар или заставить Томпсона извиниться за слова о Максе. Причём, извиниться кровью. — В него, сука, попали пять раз! — продолжает восклицать Крис. В потасовку вмешивается и бармен, который в отсутствие хозяина заведения исполняет роль администратора и просто местного шерифа. Он живо оказывается среди дюжины людей, одетых как в полицейскую форму, так и в простое штатское, и грозит не только выставить всех за дверь, но и позвать «своих парней». Пыл Криса ослабевает. Когда же возле него оказывается Мэй, успокаивающий и просящий взять себя в руки, пыл и вовсе сходит на нет. Взяв с Криса слово больше не буянить, четвёрка мужчин отпускает его, однако далеко не отходят, готовые снова вмешаться в случае необходимости. Из служебного помещения выныривает троица широкоплечих и высоких мужчин в чёрных майках — те самые «свои парни». Бегло осмотрев зал, они безошибочно определяют, где потасовка, и живо наводят порядок. С этой троицей спорить никто не решается. Подскочившие визитёры живо возвращаются на места, в примирительном жесте приподняв ладони. Клайд помогает Томпсону привести себя в порядок, в то время как Мэй уводит Криса к выходу. Бармен провожает их сердитым взглядом и велит одному из вышибал убедиться, что те не станут чудить у входа. — Какого чёрта, Крис?! — негодует Мэй, усадив Криса на скамью автобусной остановки. Взглядом натыкается на стоящего у входа в бар вышибалу, который демонстративно скрещивает мускулистые руки на накачанной груди, обтянутой чёрной майкой, и как бы говорит, что им обоим здесь больше не рады. — Если руководство узнает… — Никто не узнает, расслабься, — устало отвечает Крис и сплёвывает вязкий ком слюны на асфальт. Затем смахивает рукавом форменной рубашки выступивший на лбу пот. К слову, и сама рубашка мокрая настолько, что её не составит труда выжать. — По-твоему, мы сами себе враги, чтобы распространяться о таком? Ах да, погоди, мы же работаем в Шестом, — наигранное беспокойство как в голосе, так и на лице. — А Шестой кишит стукачами. — Кристиан, хватит, — достаточно серьёзно осекает его Мэй. Крис успокаивается и обиженно шмыгает носом. — Оно того не стоит. Хватит на сегодня драк. Я хоть и не верю в загробную жизнь, но вряд ли Макс обрадовался, когда видел дерущегося тебя или… сержанта Беннета. Так не должно быть, особенно сегодня, понимаешь? — стоя напротив сидящего Криса, он склоняется к нему, опираясь ладонями о бёдра, и заглядывает ему в глаза. Поняв, какую же всё-таки глупость учудил, Крис снова шмыгает носом и извиняется. Выходит сдавленно и неохотно, но Мэй принимает его извинения и даже позволяет себе лёгкую улыбку. — Я просто… Мэй… Я… — голос Криса подрагивает всё больше, а сам он чувствует, как тугой узел, до этого связывающий всё внутри и давящий острой болью в душе, распадается, позволяя всему накопившемуся за последние дни вырваться наружу. В виде слёз. Крис припадает к животу Мэя, который не сразу, однако обнимает его голову, поглаживая тёмные короткие волосы своего ментора. Крис плачет. Захлёбываясь слезами, он прижимается к Мэю, понимая, что всё уже не будет как прежде. Не будет утренних шуток от Макса. Его анекдотов в полицейском эфире. Не будет забавных розыгрышей на чужие дни рождения. Не будет совместных ланчей в кафетерии или забегаловках. Всего этого больше не будет. Не будет и Макса. Его дорогого и любимого Макса. Его лучшего друга больше нет. — Макс… Макс, боже… — не перестаёт причитать Крис сквозь слёзы. Мэй ничего не говорит. Он молча и смиренно позволяет своему ментору в буквальном смысле выплакаться в его рубашку, насквозь пропитав слезами и горечью утраты лучшего друга. И Крис благодарен ему за это. Он плачет до тех пор, пока не понимает, что слёз больше не осталось, как не осталось и боли внутри. Осталась лишь гнетущая, давящая пустота. Отстранившись, Крис вытирает слёзы, глядя на тёмное пятно на животе Мэя чуть выше пупка. Затем поднимает на него виноватый взгляд. — Прости меня, Мэй, — шепчет Крис, неотрывно глядя в эти полюбившиеся голубые глаза стажёра. — Прости меня за всё. И я прошу тебя, Джулиан, — он снова за долгое время называет стажёра по имени. — Дай мне слово, что никогда не будешь рисковать? Особенно ради меня. Пообещай мне. В глазах Мэя смятение. Стажёр колеблется с ответом, не зная, как вообще реагировать на такую просьбу-заклинание. И будь у Криса возможность, он бы действительно наложил на новичка какие-нибудь чары, не позволяющие ему подставляться под пули. Он слишком сильно привязался к Мэю, чтобы потерять и его. — Ты же знаешь, я не могу этого обещать, — Мэй поджимает губы и на секунду опускает взгляд. — Ведь мы напарники. И я всегда буду прикрывать тебя, чего бы мне это не стоило. Я не могу, Крис. — Я прошу тебя не как напарник, — машинально парирует. Запрещённый приём, однако Крис должен быть уверен, что Мэй не только закончит свою стажировку, но и доживёт до законно полагающейся ему пенсии. — Я прошу тебя как человек, которому ты не безразличен. Кажется, от этих слов перехватывает дыхание. У Мэя — так точно, потому как он приосанивается и приоткрывает рот, сбитый таким откровением. Впрочем, это уже давно не тайна. Они возвели фундамент ещё тогда, в квартире Криса. Теперь же пробуют строить на нём свои отношения или хотя бы нечто, похожее на них. Как бы то ни было, но Мэй сдавленно кивает, дав свой ответ. Крис облегчённо выдыхает и кивает ему, после чего пробует подняться. Со второй попытки и не без помощи стажёра ему удаётся встать на ноги. Перед глазами всё плывёт, а алкоголь, всосавшийся в кровь, постепенно отпускает. Мэй, не переставая страховать напарника, вопросительно косится на него, словно бы спрашивая, что им делать дальше. Ответ очевиден: похороны закончены, а, значит, пора возвращаться домой.