Шестой

На следующий после похорон день Крис и Мэй для начала были отправлены на утренний сеанс психотерапии, как и всегда, проводимой сержантом Алексом Тицем в небольшом уютном помещении, отделанном в мятных тонах и заставленном диванчиками и креслами. Помимо Криса и Мэя «подправить свои мозги» пришли ещё несколько офицеров: Николас Дэйл, Диего Эльтарез и Томас Франклин. Все они потеряли не только коллег, но и напарников, равно как и Крис два месяца назад, а потому присутствие на сеансе новичка в лице Мэя выглядит, мягко говоря, неуместно. Тем не менее, Алекс, расхаживая перед ними с пластырем на носу, благодарит всех за визит и обещает сделать всё возможное, чтобы помочь им справиться с трудностями последних недель. Сначала Алекс проводит краткий экскурс, рассказывая, чем же именно они займутся в ближайшие два часа. Затем напоминает, как важно любому офицеру полиции следить за своим психическим здоровьем и постоянно поддерживать его на должном уровне, чтобы свести к минимуму риск эмоционального выгорания и стресса. Все пятеро «пациентов» смиренно сидят на местах, внимательно слушая психолога, хотя, Крис уверен, так только кажется. На самом деле все пятеро даже не думают переваривать услышанную информацию, погружённые в собственные мысли. Кто-то наверняка размышляет о работе и о том, что ещё на прошлой неделе должен был сдать очередной рапорт сержанту Гриру на проверку. Кто-то — о вчерашних похоронах и о том, как стремительно редеют ряды офицеров Шестого полицейского участка. А кто-то — Крис, который не может не только смириться с гибелью лучшего друга, но и с тем, как нагло, будто желая избавиться, их послали в архив, мотивировав это слабым подобием заботы. Нет, Бёрдс вовсе не был заботлив в тот момент. Он просто желал запихнуть куда подальше двоих офицеров, генерирующих в последнее время слишком много проблем. Крис косится на Мэя, который, пожалуй, единственный в комнате, кто не создаёт иллюзию вовлечённости в сеанс психотерапии, а действительно слушает и внемлет каждому слову психолога. Наверное, поэтому новичок быстрее остальных спохватывается, когда Алекс предлагает начать их работу с самого простого — с арт-терапии. Он вручает каждому по листку бумаги, а ещё набор из пяти цветных карандашей и просит нарисовать первое, что приходит на ум. Спустя какое-то время в помещении раздаётся скрип карандашей, царапающих бумагу. Крис недоумённо поглядывает на коллег, поглощённых рисованием, точно дети в начальных классах, и переключает внимание на свой лист бумаги. Что ему хочется нарисовать? Ничего. Абсолютно. В голове гуляет ветер, подгоняющий перекати-поле. Он не знает, что рисовать, и когда время, которое засёк Алекс, подходит к концу, сдаёт пустой листок. — Вы стесняетесь рисовать, офицер Тёрнер? — дежурно спрашивает Алекс, разглядывая девственно чистый альбомный лист, видимо, на предмет попыток Криса хоть что-то изобразить. — Не стоит так переживать: вряд ли кто-то из нас может похвастаться выдающимися навыками рисования, — звучит мягкое. — Я мог бы нарисовать голую женщину, — словно делая одолжение, произносит Крис. — Но вряд ли вас это порадует, сержант Тиц. — В ответ на его слова все, кроме психолога и Мэя, тихо хихикают. По лицу Алекса проскальзывает тень разочарования, однако он остаётся совершенно спокоен и даже, мать его, доброжелателен, будто это не его якобы действенную терапию только что попытались высмеять. Хотя Крис всего лишь пошутил. — Тебя гложут голые женщины? — вновь допытывается Алекс. От такого вопроса Крис теряется и прикусывает нижнюю губу. Затем машинально косится на Мэя, щёки которого наливаются красным, но не от смущения, а, надо полагать, от злости или даже ревности. Психолог моментально перехватывает его взгляд и прищуривается. — Или это как-то связано с твоим новым напарником? Удар ниже пояса. Это та тема, которую он готов обсуждать только с Мэем. Наедине. Поэтому от вопроса Крис напрягается и всем своим видом выражает недовольство, сообщив, что не намерен обсуждать это здесь и сейчас. Психолог понимающе кивает и вновь протягивает ему лист бумаги и карандаши со словами: «Нарисуй на женщине хотя бы бельё». И Крис рисует. Неохотно и с обречёнными вздохами, он принимается водить карандашами по бумаге, рисуя слабое подобие женского тела, спрятанное в такое же слабое подобие нижнего белья. Алекс придирчиво осматривает его рисунок и кисло улыбается, говоря, что доволен результатом и что этот рисунок «самый красивый из всех». С губ других офицеров снова слетает смех — на этот раз едкий. Крис соображает: психолог его только что высмеял, выставив идиотом. Вот же змей… Меж тем арт-терапия подходит к концу, и, словно экспонаты, Алекс раскладывает рисунки на столике, позволяя всем полюбоваться творениями друг друга. Кто-то нарисовал пистолет, что может означать лишь одно — мысли о суициде при помощи табельного оружия. Кто-то — свой патрульный автомобиль, видимо, потому что тоскует по работе. Кто-то — лицо, отдалённо напоминающее кричащего сержанта Грира. Мэй же, чей рисунок легко различить по аккуратным контурам и явным попыткам изобразить нечто красивое, нарисовал красное сердечко, на котором висит полицейский жетон с личным номером. Правда, цифры оказываются смазаны, хотя нетрудно догадаться, какие именно это цифры. Глядя на этот рисунок, Крис хмурится и косится на новичка, что так же увлечён разглядыванием творений коллег. Тут и психологом быть не нужно, чтобы понять сокрытый в его рисунке смысл. Мэй влюблён, и его любовь — такой же полицейский, как и он сам. Вот только первым кандидатом на роль любовника новичка справедливо можно считать самого Криса. Чёртов юнец, похоже, совсем не заботится, что об их отношениях могут догадаться. Значит, до него придётся как-то донести эту мысль. Не исключено, что через кулаки. Когда с арт-терапией покончено, Алекс ухватывает небольшой эластичный мяч и сообщает, что сейчас они будут перебрасывать мяч друг другу, при этом, передавая его, должны назвать одну положительную черту человека, который примет их пас. С губ всех присутствующих слетают смешки и недовольное бурчание, но стоит только мячу оказаться в руках офицера Эльтареза, как говор стихает. — Ну… — он поглядывает на мяч в руках, а затем косится на сидящего рядом офицера Дэйла. — Николас… Он… Хорошо стреляет, да. Он клёвый снайпер. — Кидает мяч офицеру Дэйлу, который его ловит и так же призадумывается перед тем, как отдать пас офицеру Франклину. — Офицер Франклин всегда… учтив. — Мяч снова оказывается в полёте и приземляется на руки темнокожему Томасу Франклину. Тот чешет затылок. — Офицер Мэй славный малый, — произносит он и кидает мяч Мэю. Новичок неуклюже ловит мяч, потому как Франклин явно перестарался с силой броска, и заминается, подбирая нужные слова. Ему предстоит отдать пас Крису, что поджимает губы, опасаясь услышать прилюдное признание в любви. — Офицер Тёрнер, — начинает Мэй, но вновь делает паузу. Алекс чуть склоняет голову набок, внимательно наблюдая за ним. — Офицер Тёрнер прекрасный наставник. — С этими словами Мэй отдаёт Крису пас. Поймав мяч, Крис поднимает на новичка благодарный взгляд, как бы говоря, что рад не столько это слышать, сколько не быть уличённым в любви к своему напарнику. — Кристиан, тебе есть, что сказать офицеру Эльтарезу? — напоминает Алекс, поторапливая его с броском. — Офицер Эльтарез… — Крис поглядывает на мяч в руках, а затем на офицера Эльтареза — молодого уроженца Мехико, который, благодаря своему происхождению, всегда находит общий язык с «Латос» и в принципе помогает коллегам в общении с латиносами. — У него шикарный испанский. Кивнув, Алекс заявляет, что и этот этап сеанса подходит к концу. В течение следующих тридцати минут они в деталях рассказывают о том, как прошло их сегодняшнее утро до приезда в участок. Всплывают интересные детали, среди которых больная мочекаменной болезнью собака Франклина, выигравший соревнование по триатлону сын Дэйла и планы Эльтареза по поводу грядущей свадьбы с девушкой по имени Нали. Своё утро Крис описал кратко и сухо, ограничившись глаголами «встал» и «позавтракал», потому что вчерашний день высосал из него абсолютно всё. До последней капли. Впрочем, в этот раз Алекс не стал до него допытываться и предложил высказаться Мэю, что тот так же крайне неохотно сделал, видимо, находясь под впечатлением от вчерашних похорон. Когда же и эта получасовая беседа заканчивается, Алекс предлагает в течение оставшегося часа поговорить о животных. Точнее, о любимых животных, которые нравятся сидящим напротив него офицерам. — Я попрошу вас назвать своё самое любимое животное, — сообщает Алекс. — Это может быть и насекомое, и птица и рыба. Постарайтесь также максимально подробно рассказать о том, почему вам нравится именно это животное. Вы можете ограничиться только прилагательными, а можете попытаться сочинить свободный рассказ. Офицер Франклин, может, начнём с вас? — доброжелательно предлагает Алекс и ухватывает небольшой блокнот с ручкой, чтобы тезисно записывать свои наблюдения. Офицер Франклин, сконфуженный тем, что ему первому предстоит пройти через это, прячет ладони в подмышках и, дёргая правой ногой, которая раздвинута в пример левой, делится своим мнением. — Ну… Мне кошки нравятся. Да, у меня дома живёт собака, хотя она уже совсем старая, да и болеет, — он трёт нос, шмыгнув, и продолжает: — Кошки такие… Не знаю… Красивые. Они всегда так ловко спрыгивают с мебели и гуляют по дому, словно бы им на всё похер. — От услышанной брани уголки губ Алекса вздрагивают, но он ничего не говорит, решив, что это единичный случай. — Ещё они прикольно мурлычут. И зимой их классно гладить — сразу так согреваешься. Скрипит бумага — в своём блокноте Алекс что-то резво чиркает, призывая Франклина не останавливаться. Но тот разводит руками в стороны, говоря, что его рассказ подошёл к концу. Тогда следующим рассказчиком становится офицер Дэйл. — Э-э… Я, честно говоря, не особый любитель животных. Но я как-то раз был в зоопарке вместе с сыном, и нам обоим понравился здоровенный как задница капитана Бёрдса носорог. От услышанного все, кроме, традиционно, Алекса и Мэя, смеются, хотя последний всё же позволяет себе скромную улыбку, точно опасаясь, что за смех над фигурой шефа участка его выставят за порог. На самом деле весь Шестой едва ли не открыто высмеивает капитана за его формы, и тот, в общем-то, не жалуется. До своего назначения на эту должность он был фигуристым, накачанным и подтянутым, словно олимпийский атлет из Центральной Африки. Теперь же кабинетная работа сильно сказалась на его внешности, хотя назвать капитана натуральным толстяком по-прежнему сложно — толика мышц по-прежнему при нём. — Тебе нравятся большие и сильные животные, я правильно понимаю? — не отрываясь от записей в блокноте, уточняет Алекс. Смятённый Дэйл растерянно пожимает плечами, не зная, что ответить. Алекс, однако, вновь что-то чиркает и просит офицера Эльтареза подхватить эстафету. — Ламы, сержант, мне нравятся ламы, — озвучивает он, и Крис понимает, что даже спустя годы проживания в Штатах и работы в полиции Лос-Анджелеса, Эльтарез так и не избавился от характерного латиноамериканцам акцента и образа жизни. Затем следует десятиминутный рассказ Эльтареза о его детстве, проведённом на ферме родителей, где те выращивали и стригли лам, а их шерсть продавали ткачам, которым это было выгодно. Так его семья сумела заработать неплохое состояние, расширить территорию фермы, а после открыть бизнес в Штатах, что и позволило им, в конечном счёте, иммигрировать сюда, в Город Ангелов. Крис, равно как и остальные, с интересом слушает историю переезда Эльтареза, ведь раньше тот ограничивался лишь парой слов, говоря, что его история ничем не отличается от истории переезда любого другого мексиканца. Но оказывается, что тому просто повезло родиться в семье находчивых фермеров. Сейчас же переехать из Мексики в Штаты и получить гражданство чертовски сложно. Эльтарезу жутко повезло. После его рассказа начинается рассказ Мэя, и тот, с трудом скрывая восхищение в голосе, повествует о своей любви к собакам и о том, что всегда мечтал завести четвероногого друга, но из-за аллергии матери на шерсть мечта так и остаётся мечтой. Слушая его, Крис ностальгически вздыхает, вспоминая их самый первый день патруля, где Мэй поведал точно такую же историю. Алекс понимающе кивает, потому как страдает точно такой же аллергией и всегда держится подальше не только от питомника в участке, но и от кинологов, на форме которых часто можно заметить собачью шерсть. Настаёт черёд Криса. Он снова вздыхает — на этот раз недовольно, потому как его начинает подташнивать от этой комнаты — и решает, что называется, сделать ход конём. — Джунгарик, — озвучивает Крис и ловит на себе непонимающие взгляды, в том числе и со стороны Алекса, который даже переспрашивает. — Ну, это такой маленький зверёк — хомяк. Они забавно хрумкают свой корм и чешут лапками шею. Я видел его в одном зоомагазине, куда мы приехали на вызов по сообщению об ограблении, — кивок на Мэя. Тот дёргает бровями. Никакого ограбления в зоомагазине они не предотвращали, однако Крис взглядом просит новичка ему подыграть. — Я так засмотрелся на них, что даже о вызове забыл. — Кристиан, — примирительным тоном начинает Алекс, не то распознав ложь, не то решив копнуть глубже. — Насколько я знаю, ты всегда называл своим любимым животным волка. Ты говорил, что тебе нравятся независимость, свободолюбие и внутренняя сила этого зверя. Могу ли я спросить, что же заставило тебя сменить предпочтения? Прокол. Точнее, в опасной близости от прокола. Алекс наверняка схватил его за яйца, но хочет добиться признания не наводящими вопросами, а уличить во лжи, чтобы затем ткнуть Криса в собственное же враньё. Неудобно получится перед остальными сослуживцами, что теперь таращатся на него не то подозрительно, не то вопросительно. Однако он выкручивается: — До этого я не знал, что есть такой зверёк. Теперь знаю, — как можно убедительнее произносит. — О волках мы все знаем едва ли не с детства, но джунгарика я увидел впервые. Алекс шевелит губами в попытке озвучить ещё что-то, но таймер на его наручных электронных часах пищит — время сеанса подходит к концу. Сидящие офицеры облегчённо выдыхают и принимаются вставать со своих мест. Крис оказывается в числе первых, кто покидает кабинет, хотя и слышит, как Алекс просит его задержаться на пару минут. Тогда Мэй догоняет своего напарника в коридоре участка, сообщив о просьбе психолога задержаться, на что тот театрально закатывает глаза. — И без того тошно, — отвечает он на слова Мэя. — Нам до конца недели пыль в архиве глотать, — негодует. Однако уйти они не успевают: Алекс сам выныривает из кабинета, расспрашивая Криса, почему он так торопится уйти. Не получив ответа, просит Мэя оставить их ненадолго, а сам внимательно оглядывает Криса, состроившего недовольную гримасу, потому как ему претит хоть на секунду продлевать время, отведённое на общение с психологом. Но Алекс, судя по всему, другого мнения. — Кристиан, я должен быть уверен, что с тобой всё в порядке, — начинает психолог, тем самым срывая с губ Криса недовольный вздох. — Смерть офицера Прайса — твоего лучшего друга — несомненно сказывается на твоём эмоциональном состоянии. Возможно, ты этого не замечаешь, однако я вижу, каким отстранённым ты становишься вновь. Совсем как после гибели офицера Баррета. Услышанное вызывает нервное подёргивание левого глаза, которое Крис пробует унять, проморгавшись, хотя вряд ли Алекс этого не заметил, ведь настораживается. — Простите, если вдруг вас обидел, док, — извиняется Крис, решив, что его некая «отстранённость» связана с проявленной во время сеанса дерзостью. — Я не хотел, правда. — Я вовсе не в обиде на тебя, Кристиан, — в голосе всё то же дружелюбие и теплота. — Я лишь хочу быть уверен, что недавние события не станут съедать тебя изнутри. Ты должен понимать, что ни местью, ни отчаянием невозможно что-либо изменить. Прошлое, к сожалению, не вернуть. — Он кладёт руку ему на плечо. — Если ты вдруг захочешь выговориться или что-то обсудить, ты всегда можешь обратиться ко мне. — Всё в порядке? — мимо них проходит Барри, держащий в руках пластиковый стаканчик с только что налитым из автомата кофе. Крис замечает, как с появлением Барри Алекс заметно напрягается, хотя старается этого не показывать, и лишь натянуто улыбается. Бросив напоследок: «Хорошего вам дня, коллеги», психолог удаляется обратно в кабинет, тихонько прикрыв за собой дверь. Барри качает головой и отпивает кофе, после чего косится на Криса вопросительным взглядом. — Что, опять мозги промывал? — спрашивает он, заставляя Криса оторваться от изучения узора на сером толстом ковре. — Браун велел посетить назначенные Бёрдсом сеансы психотерапии до обеда, — неохотно отзывается и снова вздыхает. — Я думал, что сдохну в этом кабинете. Ты собираешься к себе в отдел? — Не совсем. В участок привезли супруга Марии Люссель. Его нужно допросить, пока какой-нибудь его знакомый со связями не стал тормозить продвижение дела. Он ещё тёпленький, так что я планирую покончить с этим делом и добиться от него признания в убийстве. Айзек поставил на кон двадцатку, что мне не удастся его расколоть. Хмыкнув, Крис понимает, что сегодня троицу детективов ждёт веселый денёк, в то время как он и Мэй будут киснуть в помещении архива, наслаждаясь ароматами пожелтевшей старой бумаги и картона. Да, ему доводилось слышать об этом деле. После дела в Тихом месте оно второе по известности, ведь речь идёт об убийстве, которые последние несколько месяцев отдел Барри расследует в единичном количестве, занимаясь всякой ерундой, вроде наркодилеров и проституток. Это совсем не их профиль, о чём Барри, вроде как, не раз жаловался капитану Бёрдсу, но тому, видимо, не до специфики работы единственного во всём Шестом отдела детективов. Крис залезает в карман на ремне, вынимая бумажник, откуда вытаскивает долларовые купюры, и протягивает Барри двадцать долларов. — Ставлю двадцать баксов, что ты его расколешь, Флойд. Барри в ответ на его слова усмехается и качает головой, не став брать деньги. — Ты как вообще? — с тенью беспокойства осведомляется детектив-лейтенант. Крис потирает шею от его вопроса. — Хреново, не буду врать. Сразу после... церемонии, — Крис обходит слово «похороны», чтобы обезопасить себя и своё, как выразился Тиц, «психическое здоровье», — я поехал в бар и... Повздорил кое с кем из наших. Но это пустяки. — Да, я что-то слышал про вчерашнюю драку. «Мёд и стекло», верно? — Барри отпивает кофе, исподлобья взирая на смутившегося от такой проницательности Криса. — Слухи в последнее время разлетаются довольно часто. А новенький? Он как? — Ты удивишься, но он держится получше меня, — хмыкает. — Слышал про Беннета? — дождавшись кивка, снова спрашивает: — Что думаешь? Вновь собираясь пригубить кофе, Барри замирает, поднеся стаканчик ко рту. Оставив эту затею, хмурится. Уход из Шестого сержанта Энтони Беннета — вторая по актуальности новость наряду с гибелью офицера Прайса. — Что Бёрдсу не стоит разбрасываться такими ценными кадрами, — сухо отвечает Барри и-таки отпивает кофе. — Да, Беннет был на испытательном сроке после случившегося в школе и на Футхилл Фриуэй. Но, как по мне, это слишком. Мне теперь даже интересно, кого он поставит на замену. В голове всплывает фамилия Маслоу, но Крис решает промолчать. Всё-таки старший инструктор по стрельбе, пусть и при сержантской лычке — это совсем не та замена, которая нужна спецназу Шестого. И Барри безусловно прав: отстранение Беннета чересчур крайняя мера. Можно было обойтись и без неё. — Знаю, я уже это тебе говорил, но... — Барри прикусывает губу, а после обращает на Криса сожалеющий взор. — Мне жаль, что так вышло с Прайсом. Даже не представляю, что ты сейчас испытываешь. И лучше это никому не испытывать. Боль, с которой ничто не сравнится в мире. Вырванный кусок души. Бесконечная тоска и самобичевание. Вина, корни которой произрастают так глубоко, что задевают каждую клеточку тела, поигрывая на и без того туго натянутых струнах. Казалось, что рана, оставленная гибелью Баррета, зажила, но нет. Теперь рядом с ней появилась свежая и такая же глубокая. — Если захочешь поговорить, — Барри скребёт пальцами затылок, — приходи. Можем как-нибудь пообедать — Айзек обычно таскает бургеры из соседних забегаловок. С губ Криса слетает искреннее и несколько удивлённое «Спасибо, Флойд». Он действительно удивлён. Обычно детективы особняком держатся от всего участка и, вроде бы, никогда и никого не приглашали в свою обитель, особенно на ланч. Видимо, закалка старой школы, где все копы в участке были не просто близки по духу, но и становились частью одной большой и дружной семьи, даёт о себе знать. А, может, Макс так же был дорог и Барри. — Хочешь совет напоследок? — Барри неожиданно хмурится, помешивая крошечной пластмассовой ложкой кофе в стаканчике, из которого вываливается новая порция горячей дымки. — Держись подальше от верхушки нашего участка. Особенно от Тица и особенно от Бёрдса. От услышанного Крис настораживается. Что это, какие-то тайны? Предупреждение не влезать во что-то назревающее? Он не понимает, а потому осторожно интересуется: — Тебе что-то известно? — Скажем, я бы не хотел этого знать, — уклончиво отвечает Барри и вновь отпивает кофе. — У капитана запачканы руки, а Тиц всего лишь марионетка, так что… — теперь вздыхает уже он. — Я никогда не откровенничал перед нашим психологом, о чём не жалею. Тебе и твоему напарнику советую того же. Напустив тумана и подкинув пищу для размышлений, Барри уходит и подмигивает Мэю, проходя мимо. Когда же новичок подходит к Крису, пытаясь расспросить о разговоре с психологом и детективом-лейтенантом, тот лишь пожимает плечами, давая понять, что сам не до конца переварил услышанное. Позади раздаётся нетерпеливый крик шагающего в их сторону сержанта Грира, который требует немедленно «тащить свои задницы в архив». Крис и Мэй вздрагивают от лающего голоса и, почтительно кивнув сержанту, всё же решают отправиться туда, где должны были оказаться ещё в начале смены, — в архиве.

* * *

— Справишься? — осведомляется Крис у Мэя, который, ухватив обеими руками здоровенную коробку, доверху нагруженную папками с отчётами и рапортами, пробует переместить её на соседний стеллаж. Новичок кряхтит и пыхтит, точно движок старенького поддержанного «Ролс-Ройза», но всё же справляется сам, успешно поставив коробку, и облегчённо выдыхает, смахивая со лба выступивший пот. В архиве они киснут уже пятый час к ряду. За всё это время им удалось разгрести лишь один-единственный стеллаж, однако сержант Грир сказал, что они не выйдут из этой комнаты, пока не разгребут ещё парочку таких же. Несмотря на то, что сержант Грир часто посылает сюда салаг и провинившихся подчинённых, результат работы которых затем лично проверяет, состояние архивной комнаты всё же оставляет желать лучшего. Многие дела, как закрытые, так и свёрнутые ещё до начала судебного процесса, оказались перепутаны, и лежат там, где должны лежать рапорты, в то время как рапорты распиханы по архиву без строгого соблюдения дат и фамилий сотрудников. Конечно, внешне стеллажи и полки выглядят идеально: аккуратно сложенные стопочки, поблёскивающие металлом каркасы, которые наверняка драили не один десяток офицеров. Но если начать заглядывать внутрь, беспорядок даёт о себе знать. Сержант Грир в курсе этого, а потому наказал рассортировать всю макулатуру с соблюдением строгих правил хранения. Крис решил, что сортировкой будет заниматься сам, в то время как Мэй станет расставлять уже скомплектованные столбики из рапортов и отчётов по местам. Из них выходит неплохая команда, пусть и новичку не помешает походить в тренажёрный зал, чтобы ещё немного подкачаться. Впрочем, если в течение недели он будет неустанно перетаскивать тяжёлые коробки с места на места, то его бицепсы окрепнут и без рывков со штангой. Перед началом работы в архиве Мэй пытался устроить ему что-то вроде допроса на тему самочувствия Криса, на что Крис ограничился немногословными ответами, дав понять, что не горит желанием вспоминать события вчерашнего дня. Да, он благодарен Мэю. И прекрасно знает, что вчера в прямом смысле слова слетел с катушек и едва не сотворил непоправимое. Однако разжёвывать уже произошедшее нет никакого смысла. Они ничего не исправят, а Макс не вернётся к жизни. Вчерашний день — это уже вчерашний день, ни больше, ни меньше. Поэтому сейчас Крис намерен полностью сосредоточиться на копании в бумагах. — Почему сержант Грир допускает такое? — внезапно спрашивает Мэй, готовясь ухватить очередную коробку. Крис поднимает на него вопросительный взгляд, на что новичок спешит пояснить: — Я про отсутствие системности в архиве. Почему он позволяет офицерам Шестого так беспорядочно складировать отчётность? — Это ты лучше у самого Грира спроси, — без тени злорадства усмехается Крис, изучая опись рапортов за прошедший квартал. — Хотя он не любит отвечать на вопросы подчинённых, так что тебя гарантировано поимеют без смазки. Мэй морщится, шмыгнув носом. Надо же, до сих пор стесняется, и это после всего, что было? Удивительный человек. — Он всегда был таким? — вновь интересуется Мэй, которому личность сержанта Грира почему-то не даёт покоя уже очень давно. Впрочем, у всех новоприбывших офицеров Шестого случается эмоциональный шок, когда они слышат грозный лай начальника смены патрулей, адресованный лично им. Да что там, даже Крис в первую же неделю службы всячески сторонился матёрого сержанта, не желая попасть под его горячую руку или быть облитыми помоями с ног до головы. — Всегда, — сухо отвечает, припоминая, что всего лишь раз видел сержанта Грира другим — счастливым и отзывчивым. Тогда его единственный сын выиграл окружную олимпиаду по математике. Грир гордится им, о чём не раз заявлял в присутствии подчинённых, но вскоре что-то пошло не так. Вскоре и эта тема для разговора перестала быть ключом к пониманию начальника смены патрулей. Грир стал абсолютно непробиваем. — У него была нелёгкая жизнь: он воевал в Афганистане и даже, вроде как, попадал в плен. Никто не знает, что с ним там делали, зато все знают, что он отмечен «Пурпурным сердцем» и что он голыми руками перебил трёх талибов, когда его взвод попал в засаду. — Он морпех? — голос Мэя становится тише, словно бы он боится, что сам сержант Грир услышит то, как обсуждают его грозную персону. — Да, из Барстоу, куда отправляют самых что ни на есть отморозков. После Афганистана Грир почти полгода пролежал в военном госпитале. Потом его отправили в Штаты, и он стал тренировать дрилл-сержантов, чтобы те потом муштровали рекрутов. — Крис качает головой. Неудивительно, что дрилл-сержантов морской пехоты справедливо называют дьяволами во плоти, потому что если их обучают точно такие же дьяволы как Грир… Рекруты наверняка отсчитывали дни до своего отправления в горячие точки. — Он хороший коп, Мэй. Да, немного чокнутый, но все его уважают, потому что знают: если в Шестом произойдёт какая-нибудь хрень, Грир с ней обязательно разберётся. Понимающе кивнув, Мэй шевелит губами, желая сказать ещё что-то, но не говорит. Вместо этого ухватывает коробку и ставит её на законное место. — Ты собираешься рассказывать мне про банк? — теперь очередь Криса задавать вопросы. — Капитан ведь дал мне поручение — велел вытащить из тебя любую информацию, которая поможет в расследовании. Хотя вряд ли показания какого-то копа заинтересуют ФБР. Услышав про федералов, Мэй замирает и оборачивается. — Дело передали ФБР? — удивление в голосе. Крис так же удивляется — реакции новичка, потому как всем известно, что расследованиями ограблений банка занимаются федералы. — Вообще-то это их юрисдикция, — хмыкает Крис. — Отличник, который не знает даже примерного перечня федеральных преступлений? — скепсис. Смутившись, Мэй прикусывает губу, старательно игнорируя вопросительно-пытливый взор своего ментора. — Просто... Погиб офицер Шестого, — Мэй деликатно обходится без упоминания имени или фамилии друга Криса, словно бы боясь всколыхнуть в нём боль. — Я думал, этим будет заниматься детектив-лейтенант Флойд. — Когда убивают копа какого-то участка, дело передаётся в другой участок. Обычно — в соседний, — разжёвывает Крис, листая опись. — Но убийство офицера произошло при попытке бегства грабителей с места преступления. Федералы соединили состав, так что... Бёрдс был прав, когда сказал, что с тобой будут беседовать люди «другого сорта». И, поверь, лучше бы тебе с федералами не связываться — они могут наизнанку вывернуть. — Пытаешься меня запугать? — хмурится Мэй. По нему видно, что слова насчёт федералов и перспектива беседы с ними спровоцировали пока ещё лёгкий трепет. Но это пока. — Пытаюсь тебе помочь, — без тени нажима парирует Крис. — Как и Бёрдс. Хотя, капитан скорее трясётся за собственную шкуру, да и за участок тоже. Когда мы были в моей квартире, ты слишком резко ушёл, — напоминает он, не оставляя Мэю и шанса оставить этот факт без внимания. Однако Крис действительно хочет ему помочь и уберечь от возможных неприятностей. — Почему? Мэй не торопится с ответом. Он отворачивается, стоит только Крису взглянуть на него, и задумчиво проводит подушечками пальцев по картонным корешкам толстых папок с рапортами. Повисает молчание, которое стажёр всё же нарушает: — Я собирался оплатить кредит. Моя мать больна, а из-за поставленного диагноза ей не удаётся найти работу — никто не хочет брать на себя такую ответственность. Мы живём только на мою зарплату, но из-за стажировки... — ...Ты получаешь всего половину, — заканчивает за него Крис и видит, как новичок поджимает губы и старается держать себя в руках. Совсем как Крис во время похорон Макса. — Ей нужно платить за лекарства, дом... Я просил сержанта Грира поставить мне дополнительные смены, чтобы работать в участке, когда у нашего юнита выходные. Но он предложил мне «постоять на обочине», — морщится. Услышав последнюю фразу, Крис усмехается. Да, это в духе Грира. Он согласен давать своим подчинённым дополнительную работу — те же ночные смены — при условии отсутствия доплаты, что идёт вразрез с законодательством о материальном поощрении офицеров полиции. Но когда это кого волновало? В последние годы полицию, особенно муниципальную, сильно урезали в финансировании. Бёрдс говорил, что это как-то связано с новой политикой Конгресса. Да только простым копам нет дела до незнакомых им стариков, сидящих в Капитолии и создающих иллюзию бурной деятельности. Простым копам нужно лишь одно — достойная плата за пролитые пот и кровь. А с учётом всех последних потерь, объём работы растёт в геометрической прогрессии, в то время как плата за него — нет. Однако ситуация с Мэем — это то, чего боится любой работающий человек. Неважно, кто, — полицейский, офисный клерк или адвокат — но без денег боятся остаться все, особенно в столь напряжённое время. И одно дело выживать самому, считая каждый цент. И совсем другое — заботиться о больном родственнике. Крис никогда не знал, что такое безденежье и страх лишиться ежеквартальной премии за какой-то косяк. Выслуга лет и отсутствие семьи делают своё дело, позволяя жить в относительном достатке и тратить только на себя. Когда денег скапливается достаточно много, часть из них он откладывает, в надежде когда-нибудь съездить в нормальный отпуск, а часть отправляет своей семье, чтобы помочь выучить младшую сестру и обеспечить родителям достойную беспечную старость. Он снова окидывает Мэя внимательным взглядом, заостряя внимание на его форменной одежде. Всегда чистая, идеально выглаженная, пахнущая стиральным порошком. Да и от самого стажёра всегда благоухает какой-то свежестью. По нему не скажешь, что он испытывает проблемы с деньгами. А дом его матери вполне можно отнести к среднему классу. Плюс военная пенсия, которую обязана получать вдова погибшего военнослужащего. Хотя Мэй говорил, что его отец погиб не во время боевых действий, а в результате стычки гангстеров возле кафе. Всё это… так странно. Однако Крис приходит к выводу, что попросту слишком плохо знает своего напарника. Что говорить — он лишь спустя долгое время узнал, что у того есть родные брат и сестра, сбежавшие из этих краёв в поисках лучшей жизни. А теперь выясняется болезнь матери — единственного близкого Мэю человека. Призадумавшись, Крис прикидывает, как лучше всего ему поступить. Может, попробовать поговорить с сержантом Гриром? Или сразу выйти на высшее звено руководства в лице Бёрдса и Брауна? С другой стороны, на фоне текущих проблем в участке, просьба о доплате будет выглядеть, мягко говоря, нелепо, словно бы Криса и Мэя заботит лишь собственное благополучие. От этой мысли он скребет затылок, отложив в сторону опись дел. — Может, я могу помочь? — наконец, решается озвучить Крис. Встретив непонимающий взгляд стажёра, вздыхает. — Материально. Одних слов тут явно будет мало, так что… У меня в заначке скопилась пара тысяч. Я мог бы… ну, кхм… Дать тебе их. Глаза Мэя округляются от удивления. — В смысле… в долг? — осторожно уточняет. Крис неуверенно пожимает плечами в ответ. Он не знает, на что это больше похоже: на банальное одалживание денег или желание безвозмездно помочь партнёру. Наверное, всё-таки второе. — Нет, в смысле просто так. Считай это моей спонсорской помощью, — усмешка. Однако Мэй шутки не оценивает и только хмурится, будто задетый услышанным. И Крис с опозданием вспоминает, что стажёр терпеть не может чувствовать себя беспомощным. А предложение помочь с деньгами — это, по сути, констатация факта, что Мэй действительно беспомощен. — Я в состоянии себя обеспечить, Кристиан, — звучит обиженно-холодное, на что Крис приподнимает ладони, не желая злить стажёра и дальше. — И поэтому резко выбегаешь из квартиры и оказываешься в эпицентре самого настоящего ограбления, — парирует Крис, не улавливая закономерности между житейской проблемой в виде кредита и резкого исчезновения. Ему не хочется об этом думать, но подозрения Бёрдса в отношении Мэя начинают приобретать смысл. Поднявшись, Крис подходит к стажёру, решившему вернуться к перетаскиванию коробок, и резко разворачивает к себе лицом. Тот таращится на него непонимающим взглядом, а после упирается ладонями в грудь, точно девица, целомудрие которой собираются нарушить. Вот только Крис не настолько ублюдок, чтобы совращать стажёра против воли, тем более после того мерзкого инцидента в уборной. Он просто хочет знать правду и убедиться, что подозрения Бёрдса — всего-навсего паранойя и страх лишиться своей должности. — Давай начистоту, Мэй, — тихо, но в то же время твёрдо озвучивает Крис. — Скажи мне правду. Я не осужу тебя и обещаю, что мы во всём разберёмся. Не давай капитану повода тебя утопить. Но стажёр продолжает настаивать на своём, говоря, что кредит и только кредит был веской причиной его ухода. Тогда Крис, припоминая курсы повышения квалификации по тактике допроса, пробует понять, почему Мэй сорвался именно в тот день и в ту минуту. Но и на это у стажёра находится аргумент — просрочка. Если бы он не сделал очередной взнос в тот день, то плохая кредитная история — минимум, который был бы ему обеспечен. Всё звучит достаточно убедительно и легко накладывается друг на друга. Однако для большей уверенности Крис решает заглянуть ему в глаза — так, как учил покойный Баррет. Мэй ни капли не смущается этого жеста и даже отвечает, не смея как-то увильнуть или давать повод для новых расспросов. — Что, статус новенького в участке автоматически делает из меня главного подозреваемого по поводу и без? — не без обиды и недовольства в голосе осведомляется Мэй, когда Крис всё же отходит от него, позволяя поставить очередную коробку на место. Проморгавшись и словно бы избавившись от наваждений, Крис виновато потирает шею. Вообще эта затея Бёрдса с тем, чтобы выпытать из новичка правду, вызывает не меньше вопросов. В распоряжении капитана не только показания теперь уже бывшего сержанта Беннета и заложников, которые уж точно видели, как самоотверженно действовал стажёр, но и записи с камер видеонаблюдения. И Крис до конца не мог определиться, чего же в нём больше: желания помочь Мэю или желания докопаться до правды. — Капитана можно понять, Мэй, — пробует вступиться Крис, хотя и преследует цель не отстоять честь шефа участка, а убедить Мэя в том, что им обоим нужно разобраться. — В последнее время в Шестом происходит слишком много всего... странного. — И поэтому во всём нужно подозревать именно меня, — всё та же обида в голосе. — Классика жанра, — хмыкает. — Новенький полицейский, который оказывается предателем. — Ты всё не так понял. — Крис, понимая, куда уходит их разговор, — в безвыходную пропасть недоверия — пробует убедить новичка, что они по одну сторону баррикад, и даже делает шаг в его сторону. — Лично я ни в чём тебя не подозреваю и уж тем более не обвиняю. — Тогда к чему все эти расспросы?! — внезапно взрывается Мэй, и Крис понимает, что впервые слышит, как тот кричит — отчаянно и безысходно. В этом крике беспомощности и боли ровно столько, сколько ощущает сам Крис, едва Баррет, а теперь и Макс были погребены. Разгневанный и раздосадованный, Мэй отшвыривает коробку с документами, которую собрался перетащить, и впивается в Криса затравленным взглядом, словно бы сейчас, когда ему наконец-то удалось обрести покой, его снова тревожат. Не дают жить так, как он хочет этого сам. Осторожничая, Крис приподнимает ладонь в призыве успокоиться. Он не хотел, чтобы всё так вышло; чтобы Мэй видел в нём потенциальную угрозу. Это вышло само. Вышло с подачи капитана Бёрдса. А, может, этого он добивается? Хочет внести разлад в юнит Колибри-два? Но зачем? Какой от этого прок? — Мэй, послушай… — начинает Крис, но стажёр его перебивает, насупившись: — Нет, это ты послушай, Кристиан. С самого первого дня стажировки я поклялся себе, что буду служить и защищать, несмотря ни на что. Что буду идти к своей цели. Что буду стремиться стать хорошим полицейским. Что буду помогать своему напарнику, к которому меня приставят, и что постараюсь стать для него надёжной опорой. Но что в итоге? — Мэй прищуривается. — Ты раз за разом отталкивал меня. Потом я узнаю, что не безразличен и дорог тебе. Теперь же ты обвиняешь меня в том, во что с трудом веришь сам. Зачем ты так со мной?.. — последние слова звучат почти что шёпотом, от которого Крис ощущает сжавшийся внутри тугой узел. Он не хотел этого. С самого первого дня совместной работы Баррет сказал ему, что раздор между напарниками — худшее, что только может произойти. Любая, даже самая мелкая ссора может послужить плодородной почвой для последующей неприязни. Для непонимания. Недоверия. И если это происходит, то оба копа превращаются в двух пауков, сидящих в банке. Закон природы гласит, что рано или поздно в живых останется только один паук. Не это ли произошло с ним и Барретом? Не это ли причина, по которой старина Френк — теперь уже покойный — стал отдаляться? Чтобы не причинить Крису вред; чтобы уберечь себя и его от искушения утопить друг друга, как топят два брошенных в океане человека в попытке спастись. И именно это начинает происходить между Крисом и Мэем — недоверие. Почему Мэй не сказал, что у него есть брат и сестра, пусть и не живущие с ним? Боялся, что Крис засмеёт, как засмеял жизнь под боком матери. Почему Мэй ничего не сказал про кредит и болезнь матери? Не доверяет. Казалось бы, личные заморочки, но именно на них и строится доверие. Сегодня ты доверяешь своему напарнику заправить машину, а уже завтра позволяешь сесть ему за руль. Сегодня он помогает выбрать подарок для твоей девушки, а завтра по твоей просьбе забирает её после работы, чтобы привезти домой. Крис ни разу не позволял Мэю сесть на водительское сидение. Ни разу не спрашивал его о чём-то простом и житейском, вроде любимого фильма или чипсов. Он практически ничего не знает о Мэе, но требует того, чего вправе требовать лишь искренний человек, — честности. Понимая, куда их занесло и продолжает заносить, Крис отходит и потирает переносицу. Он не знает, как им быть дальше. Казалось, после его ранения и разговора в больнице растаял лёд. После штурма Мавретона и секса у него в квартире пала стена. Однако на самом деле эта стена как существовала, так и продолжает существовать, лишая их доступа друг к другу. Крис вспоминает рисунок Мэя во время терапии в кабинете сержанта Тица — сердце и полицейский жетон. Мэй его любит, но не доверяет, словно ожидая какого-то подвоха, удара в спину. А что же Крис? Он просто боится потерять стажёра, потому что терять дорогих людей — кажется, у него появилось новое хобби. Затянувшуюся паузу взаимного непонимания нарушает Мэй: — Давай мы… всё же начнём доверять друг другу? Это звучит осторожно, даже опасливо, будто бы новичок пробует наладить контакт с враждебным пришельцем, который ещё минуту назад перебил всех его коллег, но внезапно стал миролюбивым. Положив ладони на пояс и прикусив губу, Крис еле заметно кивает несколько раз. Именно этого он и хочет. А ещё хочет понять, за кем же правда: за Мэем или за Бёрдсом. — Как думаешь, — Крис потирает гладко выбритый подбородок, потому как с утра ему всё же хватило сил побриться. — Зачем капитану это? Зачем допытываться до тебя, если в его распоряжении куча улик относительно ограбления? Мэй думает какое-то время, после чего неуверенно пожимает плечами и вопросительно взирает на своего ментора. Тогда Крис хмурится и снова чешет подбородок — не стоило ему отказываться от лосьона. В голове что-то щёлкает. Разговор с Мэем во время пешего патруля. Рапорт Френка Баррета. Попытки Мэя что-то выяснить и начать рыть под Бёрдса. — Помнишь, ты говорил, что читал мой рапорт и рапорт Флойда по делу Баррета, — развивает эту мысль Крис. Дождавшись робкого кивка, продолжает: — Ты что-то нашёл, не так ли? — Только то, что дело было закрыто в срочном порядке, — пытаясь вспомнить детали того разговора, отвечает Мэй. — Что детектив-лейтенант Флойд вёл собственное расследование, а капитан Бёрдс передал все материалы в Седьмой участок. А что? — Ты с кем-то говорил об этом? С кем-то, кроме меня? Мэй снова берёт паузу в их разговоре, раздумывая. Крис мысленно его поторапливает, потому что, похоже, они уцепились за кое-что важное — за истинные намерения шефа Шестого участка. — Кажется, только с тобой. Но в тот день в архиве было довольно многолюдно. Я пытался поспрашивать у некоторых коллег об этом деле. Спрашивал, что они думают… — Мэй, ты идиот! — едва не взрывается Крис. Надо же быть настолько наивным и глупым, чтобы вот так открыто копать по делу о загадочной гибели полицейского! Это же просто вверх безрассудства! Теперь понятно, откуда растут ноги у паранойи Бёрдса. Если Мэй хоть кому-то сказал, что его смущает смерть Френка Баррета, то слухи просто обязаны расплодиться. Где же, как ни в Шестом, коп-новичок будет пытаться распутать дело, которое не распутали даже матёрые спецы-детективы? — Кого именно ты спрашивал? Несмотря на слетевшее с губ Криса оскорбление и недавний разговор на тему доверия, Мэй методично перечисляет фамилии предполагаемых доносчиков Бёрдса. Грир, Браун, Чепмен, Кросс, Франклин — все эти фамилии совершенно не стыкуются с позициями их носителей. Да, может, тому же Гриру и в радость наказать кого-то за самодеятельность, однако он как раз-таки тот самый коп, который предпочитает не шептать Бёрдсу на ухо. Впрочем, как и все остальные. Напоследок уточнив «Это всё?», Крис решает, что ему нужно подумать. Теория о том, что Бёрдс намеренно пытается стравить двух копов одного юнита, вполне имеет право на существование. К тому же, если вспомнить слова Флойда о верхушке Шестого, разные странности, окутавшие смерть Баррета, стрельбу снайперов во время беспорядков, то фигура капитана приобретает всё более зловещий ореол. И всё-таки Мэй идиот. Он дал Бёрдсу понять, что под него роют, однако капитан мастерски делал вид, будто ничего не подозревает. Что ж, колоссальный опыт следственной работы и отменные навыки психолога делают своё дело. А если это какая-то игра? Что если Бёрдс на самом деле чист и все эти его манипуляции — попытка себя обезопасить от неоправданного обвинения? У Криса голова идёт кругом от несметного количества мыслей, роем жужжащих в голове. Чтобы не сойти с ума и не навлечь на себя гнев сержанта Грира, Крис предлагает Мэю продолжить разгребать архив. Тот, не став задавать лишних вопросов, послушно возвращается к работе. Крис же сосредотачивается на отложенной описи. Указательный палец плавно скользит по строчкам с датами, фамилиями офицеров, сдавшими рапорты, и сроками хранения, пока не застывает на фамилии «Баррет». Два месяца назад офицер Френк Баррет сдал в архив свой последний рапорт. Он никогда не делился с Крисом содержанием своей отчётности, говоря, что тому не следует чересчур любопытничать. Забавно, ведь именно этому Крис пытается научить и Мэя. Вот только взгляд цепляется за одну странную деталь: последний рапорт Баррета подлежит списанию и уничтожению в связи с неправильным оформлением. Но чтобы Френк допускал ошибки в документах — это что-то из области фантастики, ведь тот всегда ответственно подходил к заполнению отчётности и старался развить такую ответственность в Крисе. — Мэй, — зовёт новичка, который с трудом водружает на одну из полок стеллажа очередную коробку, — можешь найти рапорт Френка Баррета за предыдущий квартал? В ответ на закономерное: «Зачем?», Крис просит сделать то, что он говорит. Новичок обращает на него скептичный взор и, не став задавать очередных вопросов, принимается разыскивать среди сотен папок нужную. Спустя минут десять кропотливых поисков в руках Криса оказывается тот самый рапорт. На титульном листе красуется свежий красный штамп «НА СПИСАНИЕ». Значит, решение уничтожить этот рапорт было принято недавно. Интересно, почему? Крис раскрывает содержимое и пролистывает рапорт, узнав аккуратный мелкий почерк Баррета и характерную лишь ему букву «Т». Ещё внутри лежит немалое количество записок и листочков с какими-то пометками, видимо, имеющими отношение к делу. Внезапно взгляд натыкается на пометку на полях. — Независимое расследование?.. — проговаривает вслух Крис, прочитывая редко встречаемую среди обычных патрульных фразу. Чтобы коп начал собственное независимое расследование нужен серьёзный повод. К тому же, все знают, что ничто в Шестом не проходит без санкции Бёрдса. Знал ли Бёрдс о расследовании Баррета? Наверняка знал, ведь тогда бы оно вряд ли получило толчок. С другой стороны, зачем списывать это расследование со счетов? Да, офицер, ведущий его, погиб, но разве нельзя было передать дело другим полицейским? Однако не это главное. Главное то, что Баррет занимался расследованием втайне от своего напарника, с которым был близок. Он держал это в секрете от Криса, хотя сам не раз напоминал и подчёркивал, насколько важно доверие между напарниками. Выходит, он ему лгал, и в свои отчёты не посвящал лишь потому, что боялся огласки. Боялся, что Крис начнёт трепаться об этом в участке. От этих мыслей Крис стискивает зубы, злясь и на самого себя, что не внушал доверие, и на покойного Френка Баррета, что посмел играть в детектива за его спиной. — Что там? — спрашивает Мэй и, стоя за спиной сидящего за столом Криса, заглядывает через его плечо. — Офицер Баррет вёл какое-то дело? — Ты удивишься, Мэй, — мрачно отзывается Крис, ощущая привкус разочарования вперемешку с досадой на языке, — но я сам только сейчас об этом узнал. — Я думал, вы были напарниками и доверяли друг другу… — Мы были напарниками и доверяли друг другу, — отрезает Крис, подняв на него холодный взгляд. Новичок поднимает ладони в примирительном жесте, как бы извиняясь. Тогда Крис снова перечитывает некоторые из абзацев письменного рапорта Баррета. — Но я никогда об этом не знал. Он никогда не говорил мне, что занимается собственным расследованием. Да и откуда у него могло взяться время? Он ведь был женат, и оставшееся после работы время тратил на семью. И когда он только успел нарыть столько материала? — Крис быстро пролистывает весь рапорт, придерживая за корешок и за листы, что перетекают из одной половины в другую, точно веер. Мэй его останавливает. — Погоди… — новичок хмурит брови, вчитываясь в содержимое одной из страниц. — Он подозревал офицеров Томпсона и Клайда в превышении и злоупотреблении должностными полномочиями. А кто такой детектив-сержант Оуэн Стоукс? Услышав до боли знакомые имена коллег, Крис спохватывается и так же перечитывает страницу. Баррет действительно в чём-то подозревал двух других офицеров Шестого, намекая, что они использовали своё служебное положение в корыстных целях. Похищения. Угрозы. Шантаж. Применение насилия в отношении несовершеннолетнего. Незаконное задержание. Допрос с физическим насилием. Пытки. От каждого прочитанного обвинения в адрес Клайда и Томпсона, Крис задирает брови всё выше и выше, не понимая, с чего покойный напарник вообще решил, что двое его коллег в чём-то замешаны. Столько подозрений и все явно не без причины. Тогда он ухватывает несколько записок, где неровным и детским почерком написаны показания какого-то мальчишки. — Марвин… — шепчет Крис, проговорив имя, которым подписался автор записки, где было сказано, как на его глазах два офицера полиции избивали другого мальчишку. — Чёрт возьми, вот о ком говорил Чип! — выпаливает Крис, указав Мэю на заветную записку. — Это Клайд и Томпсон избили и утащили Марвина. Они не раз проделывали подобное и с другими детьми. Баррет узнал об этом от тех ребят, которые дружили с похищенными. — Но зачем? То есть… — Мэй заминается, подбирая правильные слова. — Зачем они нападали на детей? И похищение Марвина... Разве это не слишком рискованный способ избавиться от свидетеля? А как же нательные камеры? — Во всём участке нательные камеры есть лишь у нас с тобой, юнита Роджер-семь и у спецназа, — мрачно отзывается Крис. А ведь с нательными камерами действительно было бы проще. Во всяком случае, Томпсону и Клайду пришлось бы объяснить отсутствие записи за конкретный период времени, когда и был похищен Марвин. — Дьявол… Наверное, поэтому эти двое — единственные со всего участка, кто не были на похоронах Френка. Эти ублюдки сказали, что у них какие-то семейные обстоятельства. Видимо, не хотели лишний раз светиться и выдавать себя. Баррет знал о том, что они проворачивали, поэтому и погиб. — Постой-постой, — Мэй встаёт напротив него, глядя сверху вниз. — Ты, вроде, говорил, что в его смерти замешаны гангстеры? Или ты хочешь сказать, что… — Что офицеры Томпсон и Клайд замешаны в убийстве офицера Френка Баррета, — Крис поднимает на него разочарованный, но не лишённый толики уверенности и даже ненависти взгляд. — В смерти моего напарника повинны копы Шестого.