Шестой

От резкого звона в ушах Барри морщится, не различая кроме этого звука ровным счётом ничего. Он словно бы находится в подобие вакуума — кругом лишь оглушительный звон, в то время как в голове царит пустота, будто из неё разом выжгли все мысли. Может, он умер? Может, тот взрыв разорвал его на части и теперь Барри застрял меж миров, скитаясь в неизвестном науке пространстве в попытке обрести покой? Глупости, потому что стоит только попытаться распахнуть глаза, и взору предстают знакомые очертания штаб-квартиры сектантов. Правда теперь интерьер вокруг напоминает декорации для съёмок фильма о Второй Мировой войне. В обугленных стенах зияют огромные дыры, на полу лежат куски бетона и осколки стёкол. В воздухе витает удушливый запах гари и палёной плоти. Барри охватывает судорожный кашель, едва ему удаётся сделать первый вдох и понять, что он жив. Жив и относительно цел. Вокруг — полумрак, рассеиваемый светом, который проникает между щелей изодранных взрывом стен. Перед глазами — не только пелена, вызванная дезориентацией, но и туман из бетонной пыли и дыма. Кажется, наверху бушует пожар. Кое-как разобрав окружение и убедившись, что он ещё дышит, Барри пробует подняться, однако вскрикивает от резкой боли в спине. Неужели повреждены рёбра и позвоночник? И если так, выходит, он до конца своей жизни будет прикован к койке? От страха на всю жизнь остаться инвалидом, он судорожно хлопает ладонями по груди, понимая, что всю мощь взрывной волны впитал в себя бронежилет. И хотя тот не предназначен для таких случаев, но вместо рёбер деформировались лишь бронепластины, в то время как смертоносные осколки врезались в кевлар, а не в плоть. Это не может не радовать, пусть и состояние спины, отзывающейся невыносимой болью от любых попыток пошевелиться, наводит на ужасающие мысли. От бетонной пыли и дыма становится трудно дышать. Тогда Барри насколько это возможно ослабляет застёжки бронежилета, нащупав их и со второй попытки потянув. Однако облегчение чувствуется лишь в первые несколько секунд, потому как гарь и пыль заполоняют каждый дюйм разрушенных этажей и, словно невидимая удавка, медленно, но верно лишают драгоценного кислорода. Ещё немного, и он отключится. Почему произошёл взрыв — остаётся только гадать. Возможно, то были сектанты, решившие таким образом свести счёты с копами и просто не оставить им шансов. Возможно, кто-то из федералов, открыв огонь по подозреваемым, угодил аккурат в газовые баллоны. Возможно, для верности члены группы захвата решили использовать настоящие осколочные гранаты, взрыв которых оказался непредсказуем. Барри не знает точно. Однако знает, что если ему не удастся выбраться на свежий воздух, он потеряет сознание и будет похоронен среди обломков бетона и сгоревшего дерева. Затуманенный взгляд скользит по разрушенному окружению, подмечая последствия внезапного и сокрушительного взрыва. Помимо вырванных кусков стен, Барри подмечает разодранные части человеческих тел. В паре ярдов от него лежит половинка туловища, которая, судя по покрытой налётом сажи тёмно-зелёной форме, принадлежит некогда бойцу спецназа ФБР. Ещё чуть дальше валяются оторванные руки, продолжающие сжимать автоматы с расплавленными рукоятями. Барри медленно поднимает взгляд и видит огромную дыру в потолке. По краям свисают обезображенные трупы. Один из таких трупов — точнее, его нижняя часть, — сваливается на пол с глухим грохотом и отвратительным хлюпаньем. На её месте остаются висеть закопчённые кишки. К горлу мигом подступает тошнота от увиденного зрелища, но Барри настолько истощён, что даже не в силах расстаться с остатками давнего перекуса. Он лишь слегка шевелит губами, в тщетной попытке позвать на помощь. Когда же ему удаётся приоткрыть рот, то пробует выдавить из себя хоть что-то, однако крик застревает где-то в глотке. Барри лишь хрипит, не узнавая собственный голос. Даже если спасатели прибыли на место и взялись за поиски уцелевших, им нужна наводка. Им нужно понять, где именно искать, потому что если они не обнаружат его прямо сейчас, то уже будет слишком поздно — с каждой секундой становится всё труднее дышать. Вот только ничего, кроме бесполезных попыток кричать и звать на помощь, на ум не приходит. Осторожно, чтобы не провоцировать очередной невыносимый приступ боли, Барри поворачивает голову, осматриваясь и старательно игнорируя то, что когда-то было людьми. На глаза попадается очередное тело бойца спецназа ФБР, лежащее совсем рядом — только протяни руку. На его разгрузочном жилете Барри замечает красноватые тоненькие цилиндры — химические источники света, а ещё ярко-жёлтый свисток. Кажется, это подобие набора на случай экстренных ситуаций и вызова помощи. ФБР чертовски предусмотрительно, раз оснащает своих сотрудников такими вещами. И сейчас эти вещи могут спасти Барри жизнь. Глубоко вдохнув и выдохнув, он, собрав остатки сил, вытягивает руку в сторону трупа. Пальцы цепляются за лямку разгрузочного жилета, чтобы подтянуть останки туловища федерала. С губ слетает кряхтение, мат и болезненные стоны, потому что настрадавшееся в результате взрыва тело протестует. Тогда Барри до сводящей челюсть боли стискивает окровавленные зубы и делает подобие рывка, резко притянув к себе труп. Затем, не тратя драгоценное время на передышку, дёргаными движениями выхватывает три цилиндра химического источника света, пытаясь вспомнить принцип действия. «Их нужно согнуть пополам, тогда капсула разломится. Химическая, мать её, реакция», — всплывает в голове, потому как Барри припоминает уроки выживания в экстремальных ситуациях, где инструкторами выступали действующие пожарные, тактические медики и ПиДжеи. То были две недели нудных лекций, иногда разбавляемых проверкой знаний в ходе тестирований и блиц-опросов. Но больше всего запомнились последние дни, полностью посвящённые отработке полученных навыков на практике. И даром это время не прошло, потому как Барри вспоминает порядок обращения с химическими источниками света и правила подачи сигналов бедствия, способных помочь спасателям добраться до него. Он с тихим скрипом пластика сгибает один из тоненьких цилиндров. Тот начинает светиться ярким красным светом, рассеивая полумрак вокруг. Затем проделывает то же самое с двумя остальными. Прикидывая, насколько примерно хватит горения химикатов, источающих свет, Барри снова осматривается по сторонам и примечает огромную щель прямо напротив него, из которой доносится шум и голоса. Судя по всему, на улице развернули целую поисково-спасательную миссию. Тем лучшего для него и, возможно, других выживших, которым посчастливилось пережить взрыв, но не посчастливилось оказаться почти что под завалами посреди руин здания. Не найдя лучшего способа привлечь внимание спасателей к этажу, на котором он находится, Барри, прицелившись, кидает ярко-красный цилиндр в сторону щели, надеясь, что тот пролетит сквозь неё и приземлится аккурат возле спасателей, намекнув таким образом на выжившего. Не выходит: из-за боли в плече Барри не справляется с собственной рукой, и химический источник света с глухим стуком пластика о бетон врезается в стену. На пол сыплются редкие бетонные крошки. Тихонько выругавшись и сетуя на самого себя, Барри решает попробовать вновь. На этот раз цилиндр успешно минует щель и пропадает в дымке света, просачивающегося через неё. Что ж, он сделал всё возможное. Теперь остаётся только ждать. С этими мыслями Барри засовывает свисток в рот и пробует свистеть. Звук выходит жалостливым и легко тонет в шуме улицы, скрипе надломленных досок и громком стуке капель воды. Тогда рука тянется к последнему красному цилиндру и крепко сжимает его. От цилиндра исходит свечение, охватившее приличную площадь пространства, когда-то бывшего первым этажом. И если только сюда не прислали слепых спасателей, они просто обязаны заметить этот красный свет. Раздаётся лай. Барри, ненадолго погрузившийся в дремоту, вздрагивает. Лай повторяется и, кажется, сотрясает остатки стен вокруг. На пол снова сыплется бетонная пыль. Лай усиливается, и Барри ощущает непонятную вибрацию, словно бы под ним начинает уезжать пол, вернее, то, что от него осталось. Он напрягается всем телом и сжимает красный цилиндр. У него это выходит машинально, однако он дует в свисток. Теперь звук действительно напоминает свист, пусть и обрывистый. И этого оказывается достаточно. Сначала Барри слышит тихие шлепки по бетону, затем непонятный звон, а после — лай. Оглушительный, пробирающий до мурашек, но этот лай, он готов поклясться, лучшее, что ему доводилось слышать в жизни. Барри ощущает жжение в глазах и то, как холодные слёзы скатываются по его белёсым, покрытым налётом бетонной пыли щекам. А ещё он улыбается. Вымученно, обессиленно, но счастливо, наблюдая перед собой стоящего на четырёх лапах лабрадора со светлой шерстью, одетого в защитную синюю попону спасательной службы. Пёс приближается к нему, тихонько поскуливая, затем обнюхивает и, робко лизнув подбородок, отбегает чуть назад, залившись оглушительным зазывающим лаем. — Умница… Господи, какой же ты молодец, дружище… — слетает с губ Барри, который даже не представляет, как ему отблагодарить этого пса. Пса, который спас ему жизнь. — Сюда! — звучит далёкий мужской голос. — Лаки что-то нашёл! Возможно, у нас выживший! Голосов становится больше, и вскоре собачий лай лишь слегка перекрикивает их. С голосами появляются и люди — живые люди, а не их останки. Барри чертовски рад их видеть, а потому снова улыбается. Возможно, даже глуповато, однако какая к чёрту разница? Напротив него возникает пятёрка пожарных, лица которых скрывают противогазы. Они о чём-то переговариваются, попутно осматривая Барри, после чего двое из них склоняются над ним, осторожно трогая за плечи. — Сэр, вы ранены? Вы понимаете, где вы находитесь? — С-спина… — только и произносит Барри. Пожарный переспрашивает, не расслышав. — Кажется, у меня повреждена спина… Я не могу подняться… Пожарные соображают моментально. Один из них — судя по всему, старший в группе — живо раздаёт команды остальным. Пса, продолжающего лаять и привлекать внимание, уводят, в то время как Барри погружают на складные носилки и осторожно уносят, накрыв одеялом. Ощущая острую боль во всём теле, он тем не менее находит в себе силы чуть повернуть голову и осмотреться. А смотреть есть, на что: начиная от полной разрухи вокруг, на месте которой работают команды спасателей и парамедиков, и заканчивая толпой народа на улице, куда пожарные выносят его вчетвером. Рядом идёт их командир, переговаривающийся с кем-то по рации. Барри удаётся различить обрывки речи: — Нет, пока нашли только одного, — рапортует командир пожарных, на ходу снимая противогаз, который теперь болтается у него на шее. — Здесь кругом разрушения, сэр. Второй этаж полностью уничтожен. Взрыв снёс и половину первого, а также задел соседние здания. Нет, сэр, поиски продолжаются. По предварительным подсчётам: тридцать человек. Мы ещё не осмотрели то, что осталось от второго этажа. Погибших наверняка будет больше. Если можете, попросите прислать сюда кого-нибудь ещё — Национальную гвардию, волонтёров, тактических медиков. Мы не справляемся и не успеваем вытаскивать всех. Слыша эти слова, Барри понимает, насколько же ему повезло выжить и спастись. А ещё он понимает, что операция по спасению Айзека и задержанию сектантов обернулась настоящей катастрофой.

* * *

— «…На месте жуткой трагедии продолжают работать спасатели и пожарные, осуществляя поиск выживших и локализуя остаточные очаги возгорания. Эти кадры мы получаем в прямом эфире от наших корреспондентов, работающих в самом эпицентре. Вся последняя информация о произошедшем была передана в Администрацию Белого Дома, однако в Белом доме не дали никаких комментариев относительно обстоятельств случившегося. Мэр города Лос-Анджелес Эрик Гарсетти опубликовал в Твиттере пост о намерении выступить с пресс-релизом в ближайшие полчаса. Директор Федерального бюро расследований Джеймс Коми сообщил, что процесс расследования взрыва, случившегося сегодня в Сан-Фернандо, будет взят им на личный контроль. Для этого будет создана экстренная комиссия, в которую также войдут представители Департамента полиции Лос-Анджелеса и Министерства внутренней безопасности. Напомню, что сегодня в Сан-Фернандо произошёл мощный взрыв, жертвами которого, по предварительным данным, стали семьдесят человек, ещё сто пятьдесят четыре были госпитализированы с травмами различной степени тяжести. Это одна из самых провальных спецопераций наряду с трагедиями в Уэйко и Джонстауне». Молодая ведущая местного канала новостей продолжает вещать о трагедии, всколыхнувшей не только Лос-Анджелес и штат Калифорния, но и всю страну и, возможно, даже весь мир. Глядя на кадры с места взрыва, — руины некогда двухэтажного здания — Барри поджимает губы. Он лежит в одной из палат больницы, куда его доставили сразу же после того, как пёс по кличке Лаки подал своим коллегам-пожарным сигнал, залаяв. Из-за масштабов произошедшего и катастрофической нехватки времени на транспортировку в эту больницу решили определять не только пострадавших сотрудников правоохранительной системы, но также и гражданских. Если мест не хватает, то пострадавших распределяют по соседним учреждениям, в том числе и приписанным для нужд военнослужащих. Врачи работают на износ, в то время как вспомогательный персонал в лице медсестёр и медбратьев на глазах друг у друга валятся с ног, из последних сил выполняя свои обязанности. Однако даже этого хватило, чтобы спасти Барри жизнь. Мощнейший удар взрывной волны отбросил его в противоположный конец первого этажа, вынудив проломить деревянную стену, наспех сооружённую в результате очередной перепланировки. Как он и думал, бронежилет сохранил его рёбра и не позволил треснуть межпозвоночным дискам и самому позвонку в результате столкновения с бетоном и деревом. Хотя, как бегло пояснил врач, приходивший для очередного осмотра, во многом это заслуга той самой деревянной стены — она поглотила часть скорости и силы, с которыми отбросило Барри. Если бы не она, то позвоночник треснул бы, не говоря уже о черепе, осколки которого пришлось бы искать по всему зданию. Короче говоря, ему чертовски повезло. Больше, чем остальным, потому как многие, как вкратце доложил врач, поступили к ним с оторванными конечностями, либо с необходимостью их последующей ампутации. При мысли об этом Барри косится на свои руки, выглядывающие из-под больничного одеяла, и шумно выдыхает, прикрывая глаза. Господи, спасибо за то, что уберёг того, кто в тебя не верит. — Как ты себя чувствуешь? — раздаётся глухой голос. Барри едва вздрагивает и осторожно поворачивает голову, натыкаясь на стоящего на пороге капитана Бёрдса — мрачного и… потерянного. Боль, царящая в его карих глазах, едва ли слабее той, которая пронизывает каждую клеточку тела Барри. Капитан медленно проходит внутрь, тихонько прикрыв дверь палаты. — Я разговаривал с твоим лечащим врачом, — продолжает Бёрдс и усаживается на стул рядом с койкой Барри. — Он сказал, что уже скоро ты пойдёшь на поправку. У тебя сплошные ушибы, синяки и ссадины, даже переломов нет. Тебе повезло, — заключает он. — Тебя это огорчает? — хмыкает Барри, внимательно следя за мимикой капитана и особенно за переменами в его интонации, которая порой может выдать даже больше, чем нервный тик глаз. — Что с остальными? Грир, Маслоу, Роуз, Гордон… — Они мертвы, — эта фраза напоминает удар током — настолько хлёстко и резко она звучит, пронизывая собой насквозь. — Погибли в результате мощнейшего взрыва, ответственность за который несёт секта. Теперь в Шестом остался один-единственный сержант. Не став долго размышлять над ответом, Барри бросает короткое: «Тиц?», на что получает сдержанный кивок капитана Бёрдса. — Не может быть… — слетает с губ Барри. Он действительно не может поверить в услышанное. Сразу трое сержантов погибли от страшного взрыва, оставив после себя не только горечь утраты, но и неясность относительно их обязанностей. Кто теперь будет заведовать питомником? А кто станет командовать юнитами? Даже при всём своём профессионализме лейтенант Браун не сможет в одиночку вытащить весь участок из беспросветной задницы, в которой тот и оказался после всего произошедшего. Шестой понёс огромные потери, и речь не только о троице, составляющей почти что организационный костяк участка. Речь идёт и о половине юнитов, которые, по словам капитана Бёрдса, также были потеряны в ходе штурма. Где-то погиб один офицер, оставив своего напарника с грузом вины в виде собственной смерти; какие-то юниты лишились сразу обоих полицейских. Например, это коснулось юнитов с позывными «Роберт», принадлежащими членам группы захвата. Спецназа Шестого участка больше нет — все его офицеры так же пропали без вести, точнее, оказались разорваны на куски в результате взрыва. Едва оправившись от шока, Барри осторожно интересуется, сколько всего офицеров осталось в Шестом. Ответ шокирует не меньше: тридцать пять сотрудников, не считая гражданский персонал. Из полсотни копов в живых осталось чуть больше половины. Их не хватит, чтобы покрыть и треть тех районов, которые возложены на плечи Шестого участка. Львиная доля потерь приходится на патрульные подразделения. Дальше идёт группа захвата. После — кинологи. Взрыв не пощадил даже их четвероногих напарников, потому что собаки были брошены на поимку сектантов, пытавшихся выбраться из здания и прорваться через оцепление. Разумеется, у них ничего не получилось. К слову, подрыв здания унёс жизни не только тех, кто находился внутри, но и тех, кто был снаружи. Осколки ранили всех стоящих в оцеплении полицейских и федералов. По словам капитана Бёрдса, многие лишились конечностей. Нескольких федералов расплющило кусками бетона. Маршал Шелдли ослеп, потому что осколки стёкол, вылетевшие из-за взрывной волны, попали ему в глаза и чудом не убили. Впрочем, как считает Барри, слепота едва ли не равносильна смертному приговору. Федералы понесли огромные потери: ФБР лишилось самой многочисленной команды спецназа из полевого отделения в Лос-Анджелесе, в то время как АТФ потеряло всех своих спецов, имеющих реальный боевой опыт. Как резюмирует капитан Бёрдс — провал, который обязательно войдёт в историю наравне с другими подобными попытками осадить религиозных фанатиков. Опыт прошлых лет ничему их не научил. Столкновения с сектами «Ветвь Давидова» или «Храм народов», вроде как, должны были наглядно показать, к чему может привести самонадеянность и расчёт исключительно на грубую силу. Но нет. Они жестоко ошиблись. Барри ощущает не только подступивший к горлу тугой ком, но и пока ещё лёгкое жжение в глазах и тянущее чувство, ноющее где-то в груди. Это горечь утраты. Страх того, что всё уже не будет как раньше. И нежелание мириться с мыслью, что все кого ты знал, теперь мертвы. Их больше нет. — Есть... — Барри заминается. Ему с трудом даётся каждое слово, каждый звук. — Хоть какие-то приятные новости? — всё же осмеливается спросить он, поняв, что ему жизненно необходим глоток радости — капелька надежды, которая рассеет мрак на фоне всех этих трагичных событий. — Есть, — не сводя цепкого взгляда с Барри произносит капитан Бёрдс. Затем переводит взор на дверь палаты. — Войди. В следующие секунды, Барри готов поклясться, он забывает, как дышать — настолько нереальным ему кажется происходящее. А нереальное заключается в том, что он видит стоящего на пороге палаты Айзека Чепмена. Да, потрёпанного. Да, с синяками и ссадинами на лице, залепленными свежими пластырями, но живого, мать его, Айзека. Барри чувствует невероятный прилив сил, от которого пробует сесть на койке, но лишь шипит от боли, осознав всю тщетность этих попыток. А ещё он испытывает жуткий мандраж, словно бы видит перед собой давно погибшего человека, которого на протяжении последних лет яро желал воскресить. Айзек — это какой-то призрак или привет из прошлого. И этот призрак жив и даже подходит к койке, выдавливая подобие улыбки — такой неестественной и усталой. Решив убедиться, что это всё-таки не мираж, Барри робко касается дрожащими пальцами его тёплой руки и замечает свежую повязку. Айзек еле заметно кивает, как бы говоря, что он — не галлюцинация. Он жив и сейчас он рядом со своим начальником. Впрочем, после всего произошедшего вряд ли Барри так и останется его шефом. От Шестого участка практически ничего не осталось, как и от единственного в нём отдела детективов. Неизвестно, вернётся ли Нэнси к работе и если вернётся, то наверняка попросится перевестись в менее рисковый отдел, вроде того, что занимается расследованием экономических преступлений или домашнего насилия. Айзеку же однозначно потребуется долгий курс психологической реабилитации. А Барри… Впервые он всерьёз задумывается о том, чтобы завязать со всем этим и уйти на покой. Покончить с работой в полиции, устроиться каким-нибудь консультантом в Академию и дожить остатки своих дней, не опасаясь лишиться кого-то из подчинённых или словить пулю. Кто знает, возможно, он даже помирится с Анжеликой? Неплохо бы ей позвонить, послушать её голос и поболтать на всякие бессмысленные темы, вроде личной жизни далёких родственников или недавно вышедших фильмов. Барри просто необходимо хотя бы ненадолго позабыть обо всём этом кошмаре, едва не стоившем ему жизни. — Порядок, старик? — с привычной лихвой в голосе осведомляется Айзек, даже не думая отдёргивать руку, которую сжимает Барри, боясь отпустить его. Что, если он отпустит, и Айзек исчезнет вновь? — Теперь да, — сдавленно кивая, отвечает Барри и позволяет одинокой слезинке скатиться по щеке. — Теперь порядок. Ты сам-то как? Что они с тобой сделали? Пытались… что-то вытянуть из тебя? — кивок на место, где раньше был палец. Айзек перехватывает его взгляд и вновь устало улыбается, будто бы его спрашивают о вещи, которую он вынужден повторять раз за разом. Но даже если тот успел кому-то в подробностях рассказать историю своего пребывания в плену у сектантов, Барри всё равно не прочь послушать. — Можно сказать и так. Но я… ничего им не сказал, — голос Айзека вздрагивает на последнем слове, и Барри без труда понимает, что тот врёт. Сказал. Выложил им всё. Возможно, именно так секта и прознала о готовящейся против них спецоперации. Но винить в этом Айзека, который попросту оказался заложником ситуации, глупо. Барри уверен: он сопротивлялся пыткам до последнего, однако всё равно дал слабину. Каким бы крепким ни был человек, но к каждому можно найти подход. Каждого можно запугать или замучить, заставив его сдать с потрохами собственную родню. В конце концов в природе не существует оружия эффективнее человеческого страха. И именно страхом, а ещё болью фанатики, возможно, и взяли Айзека. Конечно, тот наверняка дерзил, опускал ехидные шуточки в их адрес и просто мастерски заговаривал им зубы. Но запала даже такого повесы всё равно надолго не хватит. К тому же, полицейский детектив — это не военный, который прошёл специальную подготовку по тактике сопротивления допросу. Так что Барри его не винит. Нисколько. — Что они хотели знать? — всё же решает спросить Барри, видя, как Айзек чуть виновато склонил голову. — О чём они тебя спрашивали? — Обо всём подряд, — машинально отвечает Айзек и шмыгает носом, точно побитый дворовыми хулиганами ребёнок, которого расспрашивает увидевший свежие синяки родитель. — Они хотели знать, кто занимается расследованием, что нам удалось выяснить и всё в таком духе. Знаешь, я не хочу об этом, — Айзек поднимает на него полный боли взгляд. Барри ничего не остаётся, кроме как понять и кивнуть. Айзек поправляет больничное одеяло, накинутое на Барри, и после недолгой паузы произносит: — Отдыхай. — Он смотрит на него, словно собираясь с мыслями сказать ещё что-то и озвучивает: — Я навещал Нэнси — она в порядке. Врачи дают положительные прогнозы. — Она в сознании? — Барри косится на капитана Бёрдса, по лицу которого становится очевидно, что тот ни разу за всё это время не навещал одну из своих многочисленных подчинённых. — Да, но она ещё очень слаба, — без тени радости сообщает Айзек. — Меня ненадолго пустили к ней в палату. Врачи говорят, что самое худшее позади. — Им лучше знать, — вклинивается в диалог капитан Бёрдс, точно прочитав мысли Барри, либо же испытав угрызение совести. И ведь ему действительно должно быть стыдно — он уже в который раз игнорирует госпитализацию своих подчинённых, предпочитая засылать к ним кого-то вроде Алекса Тица. Странно, что Барри удосужился такой чести в виде его личного визита. Повисает неловкая пауза, которую нарушает Айзек, стоящий возле койки Барри в нерешительности: — Что будет с Шестым? — он глядит сначала на Бёрдса, а после на Барри, пытаясь прочесть по их лицам ответ. — Я имею в виду… Столько наших погибло и пострадало. Говорят, Седьмой тоже понёс потери. А раз так, какая-то часть Сан-Фернандо осталась беззащитна. — Это уже не нам решать, — произносит Бёрдс. — Будет проведено тщательное расследование. Департамент уже начал проверку: оценивает все предпринятые меры руководства, а также действия офицеров непосредственно на месте. По результатам всех этих мероприятий будет вынесен вердикт. Кого-то они оставят на службе, кого-то — нет. — Он хмурится. — Всем вам в любом случае предстоит переаттестация, если вы решите остаться в системе. Если же нет… — делает многозначительную паузу, после которой добавляет: — Вы должны знать, что никто из вас не виноват. Вы выполняли мой приказ и приказы федералов. Вас никто не станет обвинять. — Ты говоришь так, словно… — начинает Барри, распознав в словах Бёрдса не только горечь, но и то, что проясняет смысл сказанного капитаном. Внезапно его пронзает сбившая с толку мысль, которой он спешит поделиться: — Словно бы тебя отстранили от руководства. — Так и есть, — бесстрастно подтверждает Бёрдс, вынуждая Барри приоткрыть рот, а Айзека застыть. Капитан же остаётся абсолютно спокойным, будто уже очень давно ожидал такой ход со стороны Департамента полиции Лос-Анджелеса, принимающего решения, кого именно назначить шефом того или иного полицейского участка в городе. — С этого момента я больше не исполняю обязанности руководителя Шестого полицейского участка. Мои полномочия временно переданы лейтенанту Брауну, но я не уверен, останется ли в участке и он… Барри беспомощно шевелит губами, в попытке озвучить хоть что-то. Но что? Что он может сказать? Попытаться утешить Бёрдса? Выразить свои соболезнования, которые на фоне всех их последних ссор будут звучать донельзя наигранно и фальшиво? Предложить он тоже ничего не в силах — Барри не большой знаток тех закулисных интриг, в которых однозначно участвовал Департамент, капитан Бёрдс и остальные шефы участков. Эта обратная сторона руководства, где есть свои нюансы и хитрости, и непосвящённые могут о них лишь гадать. Айзек также оказывается бессилен и бросает на Барри взгляд, умоляющий сделать хоть что-то. Но Барри попросту не в силах. Отстранение Бёрдса от руководства не более чем закономерный исход. Когда после гибели Френка Баррета участились случаи похорон офицеров Шестого, стало понятно, что дни Бёрдса сочтены. Департамент не оставляет гибель полицейских просто так, без последствий. К тому же новость о том, что Шестой участок вот-вот приостановит свою деятельность, послужило своего рода катализатором, ускорившим процесс по отстранению Бёрдса от руководства. Другой вопрос, что сам Бёрдс заслуживает этого лишь отчасти. И Барри только сейчас осознаёт, что так и не понял игру капитана — так и не смог раскусить его до конца. Тот плёл какие-то интриги, проворачивал целые махинации, связанные с расследованиями, даже пытался вовлечь самого Барри в свои игры. Теперь же всё это не имеет никакого значения. Бёрдс больше не представляет опасности, а для Барри больше нет смысла копать под капитана и пытаться раскрыть все его карты. Правда теряет свою цену, когда она превращается в факт. И факт в том, что Бёрдс отныне не властен над Шестым участком. — И что ты собираешься делать? — бесцветным голосом спрашивает Барри, хотя на самом деле испытывает нечто, отдалённо напоминающее сочувствие и даже печаль. Как бы он не относился к Бёрдсу, однако никто с Шестым не справится лучше, чем это делал он. Без капитана всё уже не будет как прежде. — Ну, в данный момент, — капитан Бёрдс шумно вздыхает, — мне нужно отправляться в Бюро на встречу с одним агентом, который входит в состав комиссии, расследующей дело о взрыве, — морщится. — Но перед этим я планировал заехать в участок — дать последние наставления Брауну и… Поговорить с некоторыми сотрудниками — произошедшее многих выбило из колеи. И хотя это больше не мой участок, я не могу оставить всё вот так. — От Тёрнера не было вестей? — осведомляется Барри, потому как некоторое время назад этот вопрос стоял как кость в горле. Капитан Бёрдс неопределённо пожимает плечами, сообщив, что пока одна половина участка занималась сектой, другая наводила справки на пропавших коллег. Тогда становится ясно, что кое-что выяснить всё же удалось. — Вам что-то известно, да? Бёрдс хмурится сильнее и вновь шумно вздыхает, выдерживая и без того томительную паузу, после которой без толики энтузиазма сообщает: — Наши коллеги из Седьмого участка обнаружили на одной заброшенной фабрике останки, которые, возможно, принадлежат офицерам Томпсону и Клайду. Ещё они нашли останки тел гангстеров из «Башен» и… сектантов. О судьбе офицеров Мэя и Тёрнера по-прежнему ничего неизвестно. Браун продолжает заниматься их поиском. Похоже, сектанты привыкли решать все свои проблемы при помощи взрывных устройств. Но Барри только фыркает. Как бы не получилось так, что коллеги из других участков обнаружат очередные трупы офицеров Шестого. Судя по всему, Клайд и Томпсон, которых Барри толком не знал и лишь пару раз пересекался с ними на брифинге, оказались участниками какой-то заварушки между «Башнями» и сектой. Возможно, оба офицера решили пресечь разборки до того, как беспорядочная стрельба не перекинется на улицы жилых кварталов и не заденет ни в чём неповинных людей. Но внутренний голос подсказывает, что всё не так просто, особенно на фоне недавнего открытия, касающегося идеологии секты. Как и любой другой полицейский, дослужившийся до первого звания, Барри много лет проработал в качестве патрульного, постигая азы нелёгкой службы и просто набираясь колоссального опыта общения с самыми разными представителями общества и криминального мира. Барри наравне с остальными «старичками» Шестого патрулировал наводнённые гангстерами улицы Сан-Фернандо и даже застал те времена, когда бандами занималось специально созданное в Лос-Анджелесе подразделение КРЭШа. И после сотен часов, проведённых в патруле, Барри навсегда усвоил одно очень важное правило: к бандам нельзя соваться в одиночку. Офицеры Томпсон и Клайд, по сути, нарушили это правило, как когда-то нарушил Френк Баррет, а ещё офицеры Уолтер Меррит и Дэйна Карен. Все они сильно переоценили свои возможности и стали жертвами собственной самонадеянности. Но Томпсон с Клайдом не просто полезли к бандам — они, похоже, в одиночку пытались пресечь криминальные разборки, за что и поплатились. Вот только Барри настораживает тот факт, что оба этих копа — знатоки своего дела, а, значит, они точно знали, чем может кончиться такое вмешательство. Выходит, они либо беспросветно тупы, что вряд ли, либо Бёрдс снова что-то не договаривает, и истинная причина, по которой двое копов Шестого беспечно влезли в чужой конфликт, так и останется загадкой. Но возникает другой вопрос: где, чёрт возьми, носит Тёрнера и Мэя? Если предположить, что они действовали совместно с Томпсоном и Клайдом, то либо точно так же погибли в перестрелке или в результате взрыва, либо им удалось выбраться из этого ада и выжить. Учитывая, что обнаружено только два тела, остаётся последний вариант. И если это действительно так, почему они до сих пор не пытались связаться с кем-то из Шестого? За исключением Барри, разумеется. Боятся выговора? Или осуждения коллег, если кто-то ещё вообще в силах осуждать, учитывая последние события? Что-то здесь не так. Барри не может понять, что именно, но отчего-то ему кажется, что смерть Томпсона и Клайда — не рядовая гибель офицеров, ставших третьей стороной в бандитской перестрелке. Ещё он припоминает слова сержанта Грира, сказанные им незадолго до своей гибели. В его распоряжении была какая-то информация, касающаяся пропавших офицеров. Но что это за информация? Есть ли способ до неё добраться, учитывая, что Грир погиб? Либо же он был единственным её носителем? Он хотел поговорить с Барри. Видимо, хотел посоветоваться, как ему быть. Стало быть, эта информация могла нести в себе и определённую угрозу для жизни матёрого сержанта. Или угрозу для того, кто стоит гораздо выше... Хочется поделиться этой мыслью с Айзеком, но Барри отдёргивает себя, памятуя не только о присутствии Бёрдса, но и том, что Айзек пережил слишком многое и наверняка пребывает в шоке, пусть и внешне выглядит совершенно спокойным. Меж тем капитан Бёрдс прощается, сообщив, что ему нужно возвращаться в Шестой и помочь временно исполняющему обязанности шефа участка лейтенанту Брауну навести там порядок до того, как придёт время отправляться в Бюро. Барри кидает на него прощальный взгляд, сдавленно кивнув и словно бы благодаря за то, что капитан пришёл его навестить. Тот отвечает точно таким же кивком и выдавливает мрачное: «Поправляйся, Флойд», после чего, застегнув пуговицы тёмного пиджака, покидает палату. Айзек провожает его тоскливым взглядом и потирает переносицу, едва капитан переступает порог. — Это… это какой-то кошмар, — признаётся Айзек, голос которого впервые звучит не так ровно, выдавая волнение и озабоченность происходящим. — Я слышал новости об этом взрыве, когда шёл сюда. Всё настолько плохо? — Погибло три сержанта, Чепмен, — сухо озвучивает Барри, снова проникнувшись этой колоссальной потерей для Шестого участка. Сержант Грир был для него если не хорошим приятелем, то товарищем, на которого всегда можно было положиться или спросить совета. Сержант Маслоу помог подтянуть навыки в обращении с огнестрельным оружием и в принципе поделился немалым количеством полезных советов, которые порой помогали в расследовании преступлений, совершённых с помощью огнестрела. Старшего инструктора-кинолога Джереми Роуза Барри знал не так хорошо, как остальных. Зато он знал его пса по кличке Астри и знал, что этот пёс — своего рода талисман Шестого участка. Сержант Роуз отправился на штурм секты вместе со своим четвероногим напарником, жизнь которого, видимо, точно так же оборвалась вместе с тем проклятым взрывом. Это было три сержанта — три офицера, помогавших капитану Бёрдсу совладать с Шестым участком как с каким-то диким зверем. Больше всего вклада внёс именно сержант Грир. Его уважали и боялись, но всё же любили, пусть и по-своему. Матёрый начальник смены патрулей, муштрующий новичков и делавший из вчерашних зелёных юнцов полноценных офицеров полиции, способных прикрыть спины коллег. Барри помнит, как тот напился вечером в баре в тот же день, когда узнал о результатах сдачи экзамена на звание сержанта и получил заветную треугольную лычку, которую с гордостью носил на предплечье. Потеря Грира, равно как и остальных, невосполнима. В Шестом никогда не будет таких сержантов, какими были эти трое. — Как ты спасся? — решает всё же спросить Барри, потому что этот вопрос мучает его с того момента, как Айзек зашёл в его палату, поначалу напоминая мираж, быстро ставший явью. Поняв, что более от ответа увильнуть не получится, Айзек шумно вздыхает. Затем двигает к себе стул, на котором пару минут назад сидел Бёрдс, и занимает его. Молчит какое-то время, словно собираясь с мыслями и заставляя Барри пожёвывать нижнюю губу в нетерпении. — Если коротко: я сбежал, — произносит Айзек и переводит взгляд на Барри. — Сбежал? — переспрашивает Барри, словно удивлённый таким ответом. Хотя ничего удивительного здесь нет. Было бы куда странно, если бы сектанты решили отпустить Айзека. Закономерный исход: пленённый полицейский сбегает от своих мучителей. — И как же тебе это удалось? — Когда они… — Айзек кладёт на бедро обе руки. На одной красуется свежая повязка, скрывающая срез и отсутствующую фалангу. Барри передёргивает, даже не представляя, как через такое можно пройти. — Сделали это, — с намёком на отрезанный палец продолжает, — то оставили меня в подвале, в который отвели, едва поняли, что я коп. Они сказали, что вернутся через час и… — громко сглатывает, — сделают это вновь. Они собирались отпиливать по пальцу, пока я не сделаю того, чего они хотят. Барри задаёт логичный вопрос: чего именно хотели сектанты. Ответ не заставил себя долго ждать — сектанты хотели заманить их к себе. Хотели расправиться с детективами и офицерами Шестого по одному, чтобы потом перейти в наступление. Секта планировала обезглавить Шестой участок, потому что именно он стоял у них на пути — на пути в центр города, куда святоши хотели протянуть свои грязные сектантские руки и обрушить всю инфраструктуру напрочь. И беспорядки на Футхилл Фриуэй, по словам Айзека, который услышал это из разговора сектантов, были репетицией. Секта нарочно стравила гражданских и полицейских, чтобы обострить противостояние властей с бандами и просто добиться своего — хаоса, беспорядка, падения авторитетов. Вот только рассказ Айзека совсем не вяжется с доктринами учений самой секты и словами Проповедника. Впрочем, это неудивительно. В подобных сектах за красивой обёрткой в виде любви, понимания и взаимоуважения всегда сокрыты деструктивные мотивы горстки психопатов, решивших воспользоваться дарованной им властью над чужими жизнями. Проповедник вовсе не собирался уничтожать банды. Вернее, собирался, но при этом пожертвовав другими людьми, в том числе и невинными. Айзек говорит, что секта раскрыла свою истинную сущность именно в тот момент, когда святоши поняли, что он засланный шпион. При этом не ясно, как им удалось это понять, но едва он двинулся к выходу, как его окружила свора крепких мужчин, сначала вежливо попросивших проследовать за ними вниз, а затем, получив отказ, бесцеремонно скрутили ему руки и силком поволокли в подвальное помещение. Уже там Айзека стали избивать, пытаясь выяснить, кто же он такой. Затем решили припугнуть, притащив в подвал огромный кейс с болгаркой, которую включили в сеть. Её визг и лезвие, испачканное засохшей кровью, Айзек запомнил на всю жизнь, как и боль и смех этих психов. Они планировали отпилить ему пальцы на руках и ногах, а после — начать сверлить его зубы бытовой дрелью до тех пор, пока каждый детектив Шестого участка и офицер из числа руководящего состава не появился бы на пороге их штаб-квартиры. Секта желала добраться до каждого из них, чтобы если не обратить в свою сомнительную веру, то убрать как представляющих угрозу их существованию. Шестой участок должен был подвергнуться публичной порке как пример другим участкам — с этой сектой не стоит шутить. — Им… нужен Шестой. Весь. Целиком, — подытоживает Айзек, неотрывно и даже пристально глядя на Барри. Тот скептично дёргает бровью. — Они хотели заставить офицеров Шестого работать на секту, чтобы заручиться поддержкой местной полиции. Тогда бы им многое сходило с рук. — Хороший план, — хмыкает Барри без тени восхищения. Почему без? Потому что план даже если и был хорошим, то неудачным в плане реализации. Пытать детектива полиции, чтобы заставить его работать на секту — эта затея изначально обречена на провал. — Но реализация подкачала. — Может быть, — в тон ему отвечает Айзек и призадумывается. — Они сказали: «Что бы сегодня ни произошло, мы доберёмся до вас». Похоже, это они и имели в виду, — обводит взглядом окружение палаты. — Теперь они добрались до каждого из нас. Учитывая, что и Бёрдс дал заднюю, они своего добились. Повисает молчание. Барри тщательно переваривает рассказ и домыслы Айзека, пытаясь связать их со всем, что они видели за последнее время и, в особенности, с тем, что удалось заприметить в штаб-квартире секты. И ему не даёт покоя тот факт, что даже если секта и повинна во взрыве и в тех жутких убийствах, то они, по сути, вырыли себе могилу. Взрыв уничтожил их штаб, унёс множество жизней их людей и вообще оставил сплошные руины. Убийствами же они не добились ничего, кроме как пристального внимания со стороны властей. Общественный резонанс? Только первые месяцы. Паника? Если только чуть-чуть. Страх со стороны банд? Это вряд ли, учитывая, что гангстеры как промышляли разборками, так и продолжают. Всё это кажется Барри слишком нелогичным. Вроде бы факты и вяжутся между собой, но внутренний голос подсказывает ему, что не подсвеченным осталось ещё одно какое-то обстоятельство, которое и позволит склеить всё воедино. — Они что-нибудь говорили тебе про банды? — спрашивает Барри и поднимает на Айзека пытливый взгляд. Того этот вопрос если не застаёт врасплох, то заставляет призадуматься на какое-то время. — Только то, что касалось беспорядков, — пожав плечами, отвечает Айзек. — А что? — Во время своей… проповеди, — Барри чуть морщится. После рассказа Айзека о жутких пытках, духовный лидер секты, который наверняка и отдал приказ изувечить пленённого детектива, уже не кажется таким мирным. — Этот Проповедник сказал, что решил взять дело в свои руки и искоренить паразитирующие в городе банды. На первом этаже их штаб-квартиры я видел символы всех наиболее крупных и опасных группировок Лос-Анджелеса. У меня… сложилось впечатление, что секта охотится конкретно за гангстерами. Полицейские не были их целью. Может, этот взрыв… Всё это — чистая случайность? Дом ведь был газифицирован, а штурмовые группы были оснащены гранатомётами и осколочными гранатами. От услышанного Айзек мрачнеет и поднимается с места, смиряя Барри тяжёлым, осуждающим взглядом. — Скажи это моему пальцу, Флойд, — звучит почти что хлёсткое. — И тем ребятам, которые сегодня погибли. Мне плевать, виновна секта или нет, но когда в Шестом уляжется шумиха, я… Я уйду. Я хочу уйти из полиции. Теперь очередь Барри остро реагировать на услышанные слова. Он едва не давится слюной, а когда убеждается, что это было сказано Айзеком не в сердцах, то качает головой. Напуган. Разнервничался. Сломался. Это уже не тот Айзек, которого Барри в последний раз видел ещё в участке, провожая перед самым внедрением. Видимо, секта изувечила его не только физически, но и морально. С другой стороны, Айзека можно понять. Он ещё совсем молод, — прожил всего треть века — но уже обзавёлся физическим недостатком в виде лишённого пальца и огромным шрамом на душе. Его психика пострадала не меньше, чем весь личный состав Шестого участка. Секта вывернула его наизнанку, заставила взглянуть в глаза собственному страху и просто осознать, что эта работа всё-таки не для него. Барри бывал в заложниках дважды. Первый раз — когда незадачливый автовор решил угнать со двора именно его потрёпанный седан. Тогда Барри, потеряв ключи от дома, был вынужден спать на задних сидениях автомобиля и проснулся от уткнувшегося ему в висок кончика ножа. Ему пришлось прокатиться в компании вора несколько часов, прежде чем их остановил калифорнийский дорожный патруль за неработающий стоп-сигнал. Барри эту поездку надолго запомнил. Во второй раз он согласился обменять себя на заложника — молодую девушку, которую жених-психопат удерживал, чтобы таким образом заставить власти переиграть последние лотерейные билеты и сделать так, чтобы именно его билет выиграл. Но даже после этих двух раз Барри и не думал над тем, чтобы уйти. Оба раза его жизнь висела на волоске и зависела от решений далеко не самых предсказуемых и спокойных личностей. Да, ему не отрезали палец и не грозили высверлить зубы, однако Барри, равно как и Айзек, стоял на коленях перед лицом смерти и точно так же ощущал её ледяное дыхание на своём затылке. Ему хочется верить, что Айзек передумает и что всё это лишь последствия пребывания в заточении. Похоже, когда он выбрался из лап сектантов, то перенёс нечто вроде нервного срыва. А, может, этот самый срыв только что явил себя, вылившись в спонтанное решение оставить службу в полиции и уволиться к чёртовой матери. Как бы то ни было, Барри не станет его держать. Он не имеет права. Айзек перенёс слишком многое, чтобы просить его о чём-то. И если он действительно всерьёз намерен уйти… — Давай поговорим об этом в участке? — наконец, примирительно предлагает Барри. Что толку рубить с плеча сейчас, когда они оба почти что на взводе? — Сейчас тебе лучше вернуться домой, принять душ, поужинать и лечь спать. И... советую выпить. Возьми себе что-нибудь крепкое, вроде, бурбона. Выпей пару стаканов и поспи. Тебе надо прийти в себя. Нам всем это нужно. Честно говоря, я бы и сам не отказался от бурбона. Но Айзек качает головой, сказав, что собирается побыть с Нэнси. С одной стороны, Барри восхищает забота Айзека. С другой — ему бы хотелось, чтобы хоть кто-то из его отдела пришёл в себя. Как бы то ни было, настоять он не успевает: на его телефон, лежащий на прикроватной тумбочке, звонят. Барри помнит, что, кажется, оставил его в участке как раз перед штурмом. Выходит, кто-то из коллег в качестве жеста доброй воли решил привезти его сюда? Любопытно. Решив, что это звонит Анжелика, просмотревшая свежий выпуск новостей, Барри с трудом дотягивается до тумбочки и хватает сотовый, взглянув на дисплей. Да, это она. — Я пока отойду, — сообщает Айзек, без труда поняв намерение Барри в уединении переговорить с бывшей супругой. — Проверю, как там Нэнси. — Он покидает палату, оставив Барри наедине со звонящим сотовым. Сам не зная почему, но Барри оттягивает с тем, чтобы ответить. Что ему сказать Анжелике? Что взрыв едва не убил его? Что, если бы не бронежилет, Барри пришлось бы собирать по частям? Возможно, к концу недели удалось бы разыскать все останки… Он встряхивает головой и, шумно выдохнув и поморщившись от боли в груди, нажимает на кнопку ответа. — Анжелика? — осторожно начинает он. — Господи, Барри! — едва не надрывается она, всхлипывая. Её состояние очень напоминает истерику выжившей в ужасной катастрофе. — Что случилось?! Что с тобой произошло?! Где ты?! — Анжелика, успокойся, — мягко отвечает Барри. — Я в порядке. Я жив и относительно цел, — чуть запрокидывает голову назад, продолжая держать возле уха телефон, хотя даётся ему это с трудом. — Я в нашей больнице — отделался только синяками и ушибами. Мне повезло в отличие от… — он поджимает губы, не решаясь продолжить. Это спровоцирует Анжелику на новые приступы истерики, а его самого снова накроет волной боли от утраты стольких коллег. — Прости, что не позвонил тебе… Не предупредил… — Я смотрела новости, — чуть успокоившись, произносит Анжелика. Барри представляет, как она подходит к окну и наблюдает за будничной суетой на улице. Она всегда так делала, когда они заводили очередной серьёзный или тревожный разговор, темой которого обычно была работа Барри в полиции. — Там повсюду разрушения… Господи, я поверить не могу! Это террористы? Что творится с городом, Барри? Он прикрывает глаза, пытаясь унять волнение в собственном голосе и собраться с мыслями, которые напоминают стадо диких лошадей, не желающих слушаться ковбоя. — Нет, это не террористы, — наконец, озвучивает Барри, решив, что лучше пусть это будет правда, чем слепое неведение. — В городе… появилась секта. Мы всё ещё разбираемся с этим, но, похоже, что всё уже кончено. Я не могу сказать наверняка. Всё слишком… запутанно. На том конце повисает недолгое напряжённое молчание. Затем Анжелика снова разражается слезами, умоляя Барри быть осторожным и беречь себя. После она озвучивает своё твёрдое намерение приехать в больницу и навестить его. Барри лишь хмыкает и просит никуда не приезжать под предлогом пробок и накалившейся обстановки в городе. — Барри, я прошу тебя: оставь ты эту работу. Она убьёт тебя как убила твоего брата! Ответить он не успевает: на пороге палаты появляется тот, кого Барри ожидает увидеть меньше всего на свете. Бросив Анжелике короткое: «Я тебе перезвоню», с лёгким недоверием косится на агента Лэндвуда, на правую руку которого наложена фиксирующая повязка. Сам агент выглядит в разы хуже Айзека и самого Барри: сплошные синяки и ссадины на лице, потухший взгляд, опущенные плечи. Словом, от былого шарма напыщенного федерала осталась разве что корочка, вверенная Минюстом. Всё остальное уничтожил взрыв. Барри кивает ему на стул, предлагая присесть, но агент лишь качает головой, говоря, что не планирует здесь задерживаться. Так даже лучше, потому что если кого и стоит винить в произошедшей трагедии, так это грёбаных федералов, самонадеянно решивших штурмовать штаб-квартиру секты. История их определённо ничему не научила. Посчитав себя умнее и сильнее горстки сектантов, они пустили своих людей на убой, точно отработавший своё скот. Такое безрассудство просто обязано вылиться в целый межведомственный скандал и повлечь за собой уход с должностей тех, кто и отдавал такие самоубийственные приказы. — Я зашёл, чтобы извиниться, — сухо произносит агент Лэндвуд. Больше он не напоминает дерзкого юнца — выходца из большого города, привыкшего к безоговорочному подчинению. Во всяком случае в глазах Барри от его авторитета не осталось ровным счётом ничего. — Вы были правы, Флойд: мы просчитались. Хмыкнув, Барри качает головой. — Говорите так, агент, будто из-за вашего федерального просчёта спилили не тот куст в парке, — с пока ещё лёгким холодком в голосе парирует Барри, потому как все эти попытки Лэндвуда в извинения даже отдалённо не напоминают жалкие оправдания. Скорее, это жалостливое скуление побитого щенка, желающего, чтобы его не наказывали слишком строго. — Погибли полицейские. Наши парни, наши ребята, которых ждали дома. У них остались целые семьи. Их кровь на ваших руках, агент, — теперь уже едва не цедит Барри. — И вы повинны в том, что сломали столько судеб. Сломали им жизни. Всё это произошло только по вашей вине!.. — дёргается, порываясь встать и разбить этому сопляку рожу, но измученное тело мгновенно отзывается волной острой боли. Барри стискивает зубы, морщась, и озвучивает сдержанный, полный разочарования от несостоявшейся мести вздох. — Я пришёл сюда не для взаимных упрёков, — осекает его агент Лэндвуд. Видимо, уже успел вдоволь насытиться теми разносами, которые ему наверняка устроило начальство. Ещё бы, ведь за катастрофический провал целой спецоперации в первую очередь отвечать будет руководство, в то время как рядовым агентам не привыкать к порке свыше. — Мы пошли на это только ради того, чтобы вытащить вашего парня. Но выясняется, что он с успехом выбрался сам и на нём ни царапинки. — О да, ведь отпиленный болгаркой палец — это такой пустяк, — снисходительно-иронично комментирует Барри и даже устало усмехается, точно услышав какую-то глупость. Впрочем, слова агента действительно звучат донельзя тупо. — У детектива Чепмена не было выбора. Ему угрожали расправой. А если бы он не предпринял попытку к бегству, то оказался бы заживо погребён под обломками в том подвале. Последнее слово вынуждает агента Лэндвуда оторваться от изучения интерьера палаты и впиться в Барри скептичным взглядом. — В подвале? — переспрашивает агент. Барри отвечает выжидающим взглядом. — Но в том здании не было никакого подвала… — Ладно вам, агент, — устало парирует Барри. — Станете списывать собственные ошибки на нас? Может, ещё обвините нас в сговоре с сектой? — Я серьёзно, детектив Флойд, — уже твёрже произносит агент Лэндвуд. — Там не было никакого подвала. Наши люди начали продвижение с первого этажа, хотя это и было трудно, учитывая, что здание было обесточено. — Обесточено? — теперь уже переспрашивает Барри. — В смысле, там не было электричества? — Дождавшись кивка, призадумывается и закусывает нижнюю губу. Он припоминает записи, на которой было заснято выступление Проповедника. Секта выслушивала проповедь своего лидера при тусклом свете свечей и светильников на батарейках. Выходит, что Айзек… — Ваш парень врёт, — агент озвучивает именно ту мысль, которая закрадывается в голову Барри. Ему хочется верить в обратное, однако внутренний голос настаивает, что на этот раз агент Лэндвуд прав. — И я не удивлюсь, если он в этом как-то замешан. Это объясняет, как секта догадалась о присутствии маршалов-наблюдателей и как узнала о готовящемся штурме. У них было слишком мало времени, чтобы его расколоть. Барри не желает это слышать, однако агент Лэндвуд с завидным упорством и убеждением продолжает вдалбливать в его голову одну и ту же мысль — Айзек и есть то самое обстоятельство, которое начинает раскладывать всё по своим местам. Его показания о побеге были слишком сумбурными и скорее напоминали наспех сочинённый рассказ. А отрезанный палец… Барри ведь не разглядывал увечье Айзека как следует и уж тем более не ходатайствовал перед экспертно-криминалистическим центром о необходимости сверки отпечатка отрезанной фаланги с отпечатками пальцев детектива-сержанта Айзека Чепмена. У них попросту не было на это времени, потому что в тот момент все думали лишь об одном — как спасти своего офицера. Но по итогу этот самый офицер оказывается просто последней крысой, забравшейся в их стан и убедительно отыгрывающей роль своего. От этих мыслей начинает раскалываться голова, а ещё Барри ощущает невероятный приступ гнева вперемешку с негодованием. Он до боли стискивает челюсти и порывисто дышит. Всё это сплошной фарс. С той самой минуты, как они клюнули на эту уловку, секта уже одержала над ними вверх. Неясным остаётся мотив, который и побудил Айзека присоединиться к секте, потому что, Барри уверен, всё его предательство началось ровно в тот момент, когда начались и первые ритуальные убийства. Значит, его успели завербовать, не исключено, что заранее. Всё это время Айзек водил их за нос, играл с ними, как со слепыми котятами. Кормил фактами из якобы следственной практики, но на деле же порционно преподносил хорошо известную информацию ровно в той степени, в какой это было нужно ему и его фанатичным дружкам. Вот почему Айзек озвучивал всегда те факты, которые звучали словно взятые со стороны кусочки мозаики. Вот почему его разоблачение в штаб-квартире секты и история с побегом кажется менее убедительной, чем предвыборная кампания республиканцев. Всё это время они играли с ними. Они насмехались над ними. Они уничтожили Шестой участок. Они запугали весь Лос-Анджелес и заставили поверить в то, что конец света уже наступил. Вот только они ещё ни черта не победили. Вовсе нет. Пока жив Барри, всем этим подлым мерзавцам постоянно придётся оглядываться. Война ещё не окончена. — Агент Лэндвуд, — сухо обращается к нему Барри, покосившись на сотовый в руке, — прикажите оцепить здание. Наш главный подозреваемый — детектив-сержант Шестого участка Айзек Чепмен.