Буран

Нестерпимо холодно, руки покалывает морозными иглами. Разум пленит беловатая дымка. Или это снег, окруживший бездыханное тело?  С трудом разлепив покрытые тонким инеем из кровавых капель веки, взору предстала та же белая пелена, подернутая дрожащим маревом. Едва уловимое дыхание то прерывалось, то резко ускорялось, разрывалось хриплым кашлем, но не останавливалось, как могло показаться ранее.  Тело воина с каждой минутой заносило порывами снега все больше и больше. Однако смерть, жаждавшая этого воина больше, чем кого-либо другого, покорно отступила, склонив седую голову. Дернув пальцами, маршал поднял голову и вновь от усталости уронил ее на снег.  Нет, нет.  - Да черта с два я тут сдохну... - сквозь плотно сомкнутые зубы рычит Даркан. На языке металлический привкус крови, в голове шум, тело крупно дрожит. Значит, он еще может бороться.  Поверженный маршал с трудом поднялся, сначала на четвереньки, затем, едва не упав лицом в снег, встал на одно колено. Сейчас он бы не отказался от чьей-нибудь руки или маломальской опоры, но вокруг была лишь бурлящая снежная пустыня, заметающая все следы живого. Из-за этого создавалось ощущение, что сквозная рана буквально промерзла насквозь, вместе с внутренностями и остальными частями тела. Они не слушались, как бы мужчина не приказывал им двигаться. Надо было идти вперед. Куда угодно, но если он останется тут ждать помощи, он умрет. И тогда эта седовласая, нет, или ее волосы были коралловыми? А может вовсе фиолетовыми... Черт, да какая разница, какая ведьма пожелает всласть насладиться мертвым телом маршала? Что за бредятина вообще лезет ему в голову? - Давай же, ну! - Хрипит воин самому себе, вновь падая на колени, погружаясь в тягучий снег. Даркан мог лишиться всего - власти, чести, разума, но железная воля и выдержка все равно будут двигать его вперед. Он снова поднялся и прошел еще немного, еле волоча ноги, стараясь не утонуть в этом снежном болоте. Бок прострелила огненная боль, внезапно согревшая окоченевшие ноги. Теперь они лишь двигались по памяти, хотя сам разум, казалось, то и дело отключался. Ноги тащили маршала вперед. Туда, сквозь буран и снежный ад. Когда в глазах снова темнело, Даркан скрипел зубами и останавливался, если повезет, опершись о редкое дерево, дабы перевести дух. Резкие порывы шатали его из стороны в сторону, словно вовсе не замечая его. Все следы его падений, его кровь, изредка смазывающую кристальный снег, заметал буран. Щадил его честь, не иначе.  Как он дошел до погруженной почти целиком в снежные сугробы полуразваленной избы, он не помнил. Сколько он прошел в тот вечер - тоже. Он давно уже перестал чувствовать боль и свое тело. Почему он шел дальше, он не понимал.  Дверь со скрипом поддалась, впустив внутрь изнеможенного бойца. В доме, на удивление, было тепло. Будто бы еще тлели дрова в печи. А может мужчине все это почудилось. В углу лежал стог сухой соломы. На кровати наваленной кучей лежали старые полотняные покрывала, кружево и набор для вышивания. Взгляд Даркана уцепился за эти мелочи и, и, словно за спасительную соломинку, мужчина ухватился за кровать. Сломанную напополам кровать. Но почему она была такой, его не интересовало. Стянув одно из покрывал, полуживой маршал кинул его на сено, почти сразу же упав на колени от слабости. Нащупав рядом с собой острый осколок стекла и даже не удивившись его наличию, Даркан кое-как снял с тела более непригодные доспехи, а затем вцепился зубами в скомканный кусок ткани. Нить и игла дрожали в одеревеневших от холода пальцах, но смело вошли в грубую кожу на животе. Стежки, столь неаккуратные, но тугие, соединяли разрезанную плоть. Даркан часто и поверхностно дышал, через силу и хрип продолжая это делать.  Рана в безветренном помещении вновь начала кровоточить, тем самым мешая зашивать ее. Закончив этим и дав себе немного отдышаться, борясь с навязчивым желанием уснуть, Даркан туго, насколько позволяет его слабость, затягивает рану тканью и, накрыв себя еще несколькими одеялами, наконец, проваливается в мрачное забытье. Северный ветер Белуслана безжалостно выл за окном, скреб снежными когтями о деревянные ставни, но заботливо укрывал дом сугробами, скрывая от хищных оскалов белокрылых воинов.  Сознание болезненно возвращалось время от времени. Даркан не успевал даже осознать,от чего его лихорадит, почему его грудь и торс разрывает жгучей болью, выворачивающей наизнанку. Пару раз он в бреду видел раз за разом исполненные кровожадной ненавистью серые глаза воина, его хищный победоносный оскал, блеск стали и, что самое удивительное - перепуганные алые глаза целительницы. И, просыпаясь, на пересохших, потрескавшихся от жара губах застывало ее имя.  Когда же, наконец, Даркан смог различить звуки вокруг себя и свое тихое, временами хриплое, сопение, в тяжелой голове проявилось более четкое осознание, где он и что с ним.  Все позади. Он жив.  Аккуратно оттянув прилипшее к телу отвратительно мокрую ткань, Даркан убедился, что шов начал затягиваться и заражения, вроде как, не было. Познаний в медицине у него были почти что нулевые, но даже этого хватило. Или же просто повезло. Даркан не верил в судьбу, а вершил ее сам. Привык пробивать себе путь самостоятельно, сражаться за свои идеи и, конечно, не позволять никому властвовать над собой. Даже чертовке судьбе.  Наверное, еще несколько часов мужчина набирался сил и обдумывал, как лучше поступить дальше. Дом, в котором он нашел приют, был разгромлен. То, на что он до этого не мог обратить внимание, теперь заинтересовало его. Перед ним открывалась небольшая и единственная, в несколько метров длиной и примерно такой же ширины, комната. Забитые ставни, захлопнутая дверь и почти полный мрак, рассеивающийся только благодаря редким лучам света, что пробивались через щели в окне. Мебели было немного, она была грубо сколочена из темного дерева, неказиста и тяжеловесна. Кровать была раломана напополам, возможно даже разрублена, так как вокруг лежали щепки. На полу, среди них, валялась детская игрушка, сшитая, по-видимому, вручную. Ее плюшевая шкурка была заляпана бурой кровью –виновником мог быть как Даркан, так и бывший хозяин дома. Рядом с мужчиной лежали те самые осколки, как оказалось, от стеклянной дверцы шкафа напротив. Из последнего были вывалены все вещи: поношенные платья в заплатках, старые фартуки и небольшие, наверняка детские сапожки. Возможно, эта семья пыталась сопротивляться аресту. Плачевное состояние дома оставляло желать лучшего.  Первое, что собрался сделать Даркан - это развести очаг. Это позволит снизить риск переохлаждения и растопить снега для питьевой воды. А судя по свисту за окном, метель скроет дым из печной трубы. - Как там он учил? - Тихо бурчит себе под нос воин, сгибая пальцы в замысловатые фигуры. На языке вертелись странные слоги, вперемешку с руганью, потому что чего бы этим магам не делать заклинания попроще, как-нибудь вроде «огонь» или «зажгись», – Амилохайо!  Наверное, попытки с девятой у мужчины получилось создать хоть одну искру. Еще через пару попыток и ругательства воина о том, что черт пойми этих волшебников с их дурацкой магией, удалось развести огонь. Неуверенные языки пламени ухватились за бумагу, а затем принялись за дрова. Вскоре свет и умиротворяющее потрескивание древесины наполнили тихую комнату. Рана тянула ноющей болью, но больше этого Даркана мучила жажда. Надо выйти наружу, растопить снег. Из шкафа маршал достал широкую рубаху, бережно хранимую в самом дальнем углу, как память давно ушедшего мужчины, скорее всего. Перевязав ее ремнем и едва не завалившись в сторону от перенапряжения, тот накинул сверху пару одеял и подхватил алюминиевую посудину. Буран вовсе не хотел отдыхать. Он обдал асмодианина ледяным ветром, пробирая до самых костей. Только вот Даркан долго задерживаться не собирался. С трудом сгребя снег в кастрюлю, он вернулся в дом, опираясь о стены, и поставил снег таять и кипятиться. Первые глотки воды были сравнимы с райским наслаждением. Будто сам Маркутан снизошел до тебя, даруя свое благословление. Напившись и согревшись, Даркан промыл раны и вновь их перевязал. Кажется, на этом лимит силы исчерпался, и маршал позволил себе уснуть более спокойным и глубоким сном перед камином.