Горечавки цвет

Она сидела на ограде. Прямо на одном из столбов каменной кладки, что разделены между собой коваными решетками. Сидела спокойно и уверенно, как сидят куры на насесте. Криденс понятия не имел, откуда и когда она там взялась, потому что последние полчаса ему было совсем не до того, чтобы вертеть головой во все стороны. Криденс сражался с жирными сорняками. Проклятые растения облюбовали землю вокруг могильной плиты Сары Мартинс, матери той самой Ребекки Мартинс, которая так любила сочинять про приютского найденыша мерзкие истории. Но какой бы ни была эта старая крыса Ребекка со всей своей родней, живой и мертвой, а работать надо. Благо за работу платят. Погода в тот день стояла необычно жаркая, солнечная. Воздух так и звенел от пения цикад и сверчков. Недавно прошел дождь, и когда под солнечными лучами от земли пошел пар, стало еще душнее, и Криденс чувствовал себя как картофелина в котле с горячим супом. Пока повыдергал всю траву, успел залиться пó том по уши. Глаза щипало, рубашка противно липла к спине. Страшно хотелось пить. Чайник с чудесной холодной водой стоял под развесистым кустом сзади. Чтобы его взять, пришлось обернуться. Сначала Криденс решил, что все-таки перегрелся на солнце и надо бы хорошенько умыться и отдохнуть. Но нет, она и впрямь сидела на столбе. Сидела и заинтересованно смотрела на него. Молча, с хитренькой улыбкой. Незнакомая (во всяком случае, раньше Криденс ее не встречал) девчонка-подросток, тощая, белобрысая. Волосы подвязаны сзади круглыми дульками. Лицо все в веснушках — пестрое, как кукушечье яйцо, особенно вокруг носа. Вид у нее был самый лукавый и хитрый, какой только может быть. Криденсу совершенно некстати вспомнились старушечьи истории про лесных и полевых духов — противных мелких тварей, любящих крутиться возле честных людей, чтобы подбить их на дурной поступок, и тащить все, что плохо лежит. Но Криденс сразу же отмел свои подозрения: духов в этих краях не осталось еще со времен Бартоломью, да и сам Криденс, если послушать местных — чудовще, а вовсе никакой не честный человек. С другой стороны, за все двадцать с лишним лет ему еще не доводилось видеть, чтобы девушки лазали по заборам, как кошки. И уж тем более ни одна из них не стала бы залезать на ограду кладбища. Местные девчонки вообще страшно боялись покойников и на кладбище ходили только с родней — навестить могилы близких. А эта, наверное, дурочка какая-то. Так что Криденс немного растерялся. Всего на миг. — Ты что это тут делаешь, а? — спросил он и сразу же взялся за чайник — уж больно хотелось пить. К черту всю нечистую силу и сумасшедших девчонок: если он сейчас же не глотнет воды, то расплавится, как свечка. — Сижу. Голос у девчонки оказался немного хрипловатый, и говорила она так же, как улыбалась — нагло. — Это я как раз очень хорошо вижу, мисс. Лучше бы вам уйти, тут не какое-то веселое место, не балаган, а, черт побери, кладбище! — проворчал Криденс. Холодная вода вернула ему способность ясно мыслить, но он по-прежнему не знал, что делать. Положение выходило совсем дурацкое. — А я тебе что, мешаю, что ли? Сижу, смотрю, ничего плохого не делаю. Работай себе дальше. — Девчонка сморщила розовый веснушчатый нос и фыркнула. Она явно не собиралась никуда деваться. По крайней мере, в ближайшее время. Криденс аж сплюнул с досады. Ну, не будешь же за ноги ее тянуть оттуда. А орать на девушку грязными словами он, честно говоря, стеснялся. Это же не мальчишек гонять, с ними как раз все просто. Они Криденса боятся — с тех пор, как вырос и стал способен постоять за себя. Разве что рожу скорчат из-за угла, и все. Да и вообще Криденс страшно не любил скандалить с кем бы то ни было, даже с теми, кто его недолюбливал и кого недолюбливал он сам. А таких было довольно много. Если на него ругались люди постарше, он просто опускал голову и, сдерживаясь, ждал, пока человек выговорится и уйдет. Вечно все равно орать не будет — надоест, горло сорвет, о делах вспомнит. Обычно это здорово помогало. Хотя и не всегда и не со всеми. Так что на сей раз Криденс поступил согласно старой привычке — отвернулся и с удвоенным рвением продолжил копаться у могилы старой Мартинс. За спиной снова фыркнули. Криденс и ухом не повел. В конце концов, пока что странная малявка действительно не устроила ничего ужасного. Непотребно его не обзывает, камнями и грязью тоже не бросается. А если уж так желает сидеть на ограде — ну пожалуйста, пусть торчит там хоть до самого Страшного Суда. Криденс мешать не будет, но и забавлять ее пустыми разговорами тоже не намерен. Работа сама себя не сделает. И Криденс не обернулся ни тогда, ни часом спустя, когда уходил вглубь кладбища. Следующие три дня ему довелось трудиться в центральной части, где много тенистых деревьев, и ограда оттуда совсем не просматривалась. А на четвертые сутки Бог снова послал дождь, да такой, что Криденс целый день провалялся на кровати у себя в домике, радуясь, что в это время никого не пришлось хоронить, но заранее прикидывая, сколько всего предстоит сделать, когда этот чертов дождь наконец прекратится. Наутро он встал, побрился, умылся, заштопал дырку в рубашке (надо будет обрезать один колючий куст) и со всем нужным инструментом отправился на обход территории. Небо до самого горизонта было затянуто облаками. Оно выглядело сероватым, как старая застиранная простыня. «Я не я буду, если опять не ливанет к вечеру. Или даже раньше», — с досадой подумал Криденс, сразу же вспомнив про свои собственные простыни. Он еще третьего дня собирался устроить стирку, а теперь, выходит, опять не получится — сушить-то негде. В сторожке, конечно, можно натянуть веревку, но теснота проклятая, не повернешься… С такими печальными мыслями Криденс добрался до восточной части кладбища, располагавшейся чуть ниже прочих. Здесь земля здорово раскисла, и ботинки погружались в грязь с громким чавканьем. Мало того, что идти неудобно, так еще и поскользнуться очень легко. Давным-давно, за добрых сорок лет до рождения Криденса, власти решили заняться благоустройством Б-таунского кладбища, как-то: поставить новую добротную ограду с коваными воротами, проложить везде дорожки, чтобы никто не спотыкался и не вязнул в грязи, а самое главное — снести деревянную кладбищенскую церковь, а на ее месте возвести каменную. Из всех этих чудесных намерений в жизнь претворилась только установка ограды с воротами. Дорожки вроде как намостили, но плохо, негодной, дешевой плиткой, от которой уже за первые пять лет осталось одно название. Церковь так и не снесли. Новую, каменную, отстроили совсем в другом месте. А старое здание доживало свой век, покинутое и запертое. Окна и двери крест-накрест заколотили досками — на вид такими же древними и трухлявыми, как сама церковь. Но никто не посмел бы их отодрать, чтобы залезть внутрь. Люди боялись. Причем не только и не столько гнева Божьего, но и просто того, что потолок рухнет на голову, а ноги одновременно с этим провалятся под пол. Древесина-то гнилая, все до такой степени изъедено мышами и древоточцем, что непонятно вообще, как церковь еще стоит, на чем держится и почему до сих пор не завалилась. Он не любил это место. Чем-то оно неуловимо напоминало то, где Криденс прожил — просуществовал — почти пятнадцать лет, только в том доме было так же холодно и неуютно, даже когда в нем жили люди. Дом стал чужим для Криденса задолго до того, как умерла Мэри Лу, задолго до того, как ее «многоюродная» сестра заколотила дверь и вышвырнула его, Криденса, на улицу, без гроша в кармане и без всякой родственной поддержки. Он предпочитал не думать лишний раз о своем детстве и ранней юности — но вид пустующей заколоченной церкви просто будил в нем эти воспоминания, отвратительные, колючие. Такие, которые лучше засунуть на самое дно памяти и лишний раз не доставать оттуда. Однако заброшенная церковь располагалась как раз в восточной части кладбища, и Криденс решил порядка ради ее проверить. Мало ли, вдруг кто-то из детей залезет туда, потом хлопот не оберешься. Подошел к дверям — нет, доски на месте, позеленевшие, покрытые мхом. Видно, что с прошлой среды их точно никто не трогал. Да что там — их вообще никто не трогал, по крайней мере, последние тридцать лет. Криденс задрал голову вверх. Здание нависало над ним — темная громада на фоне белесого облачного неба. Тот еще «гостеприимный» видок, ничего не скажешь. Верхние окна не были забиты досками — зачем, все равно мало кто осмелится забраться так высоко. В двух окнах за давностью лет повылетели стекла, и теперь наружу смотрели зияющие черные провалы. Глубокие, страшные. Похожие на чьи-то мертвые глазницы. «Не хотел бы я оказаться там, внутри. Жуткое местечко», — подумал Криденс, на мгновение прикрыв глаза. А когда снова открыл их, то невольно вздрогнул. Из ближайшего провала на него весело таращилась в оба глаза чья-то бледная физиономия. И улыбалась во весь рот. — Привет! То, что к нему обращается та ненормальная Девчонка-с-Забора, а не кто-то похуже (злой дух, например), Криденс сообразил не сразу. Сначала от этого приветствия у него заколотилось сердце и кровь разом прилила к лицу. Чуть позже он разозлился и даже выругался нехорошим словом. А еще спустя секунду, когда понял, где эта ненормальная сидит, то испугалсяе. — Эй, да ты что, совсем дурная, что ли?! Как ты там очутилась-то? Улыбка исчезла с ее лица, и девчонка презрительно скривилась. — А что такого? — протянула она с искренним недоумением. Криденс понял, что… ничего не понимает! Влезла на такую высоту и — «что такого?». Точно, ненормальная. — Да здесь все сгнило! В любой момент завалиться может, как слезать будешь?! — Ой, делов-то. Ну, раз уж ты так волнуешься, сейчас спущусь. По ее спокойному голосу Криденс с ужасом понял: она совсем не осознает, в какую ловушку попала. Вместо того, чтобы хотя бы сидеть, где сидит (судя по всему, на остатках балки за окном), она полезла наружу, держась руками за раму. Уже спустила одну ногу, оперлась на высокий треугольный скат, поднимавшийся от входа… Криденс аж зубами скрипнул. А ну как эта чокнутая навернется оттуда? Внизу-то порядочно осталось камней и плитки — хватит, чтобы переломать ноги и разбить голову одной очень, очень глупой девчонке. И это будет частично и на его, Криденса, совести, ведь именно он должен смотреть за территорией — во избежание таких вот историй. Но кто вообще мог знать, что у кого-то хватит ума забраться в такое опасное место? «Делать, нужно что-то делать!» — крутились мысли в голове Криденса, пока он стоял как дурак, разинув рот и задрав голову. — Нет! Не двигайся! В ответ она опять недовольно сморщила нос, но все же подтянулась на руках и ловко, одним движением, взобралась обратно на окно. От ее маневров старая рассохшаяся рама опасно захрустела. — А теперь слушай меня внимательно. — Криденс говорил очень быстро. — Я сейчас что-нибудь подставлю и залезу за тобой. Как-нибудь спустимся. Только не вздумай спускаться одна. Однако Девчонка-с-Забора, внимательно его выслушав, решительно замотала головой: — Не-а, не получится. Сам сказал — все сгнило. Оно меня-то еле держит, а ты здоровенный, тяжелый. Нет уж. Смогла сюда, смогу и обратно. Не первый раз… Бормоча себе под нос, она опять полезла вниз. Криденс похолодел, глядя на ее выкрутасы. Боже, ну и девчонка! Точно с головой не в порядке, и, по всей видимости, давно, может быть, даже с самого рождения. Он кинулся к той стороне ската, по которой спускалась эта ходячая беда. А что еще оставалось делать? Так хоть руки подставить успеет, если что. И тут «если что» как раз и случилось. Оно всегда случается, когда совсем не просят, в противоположность тем вещам, которые не хотят происходить, когда их ждут. Тощие ноги девчонки подломились, и она с громким визгом вмиг съехала по скату на заднице. Прямо на Криденса. «Господи Иисусе, за что…» Больше он не успел подумать ничего, потому что спустя секунду валялся на раскисшей земле, придавленный живой барахтающейся тяжестью. Очень повезло, что сзади не оказалось камней и он не раскроил себе череп. Всего лишь извалялся в жидкой грязи и зашиб спину, да еще в голове от падения ухало, как будто там завелись совы. Спрыгнув с него, Девчонка-с-Забора как ни в чем не бывало вскочила на ноги. — Спасибо! Но я бы и сама смогла, пожалуй, — сказала она, стряхивая с себя мелкий сор и листья. — Ты-то хоть не ушибся? Дать руку? Криденс молчал. Его разбирало зло. Конечно, все хорошо, все отлично. Правда, он весь в грязи, как свинья, и чуть не убился, снимая с крыши какую-то дурочку, но это же ничего не значит! Держась за поясницу и кряхтя, как столетний дед, Криденс поднялся на ноги. Да, давненько он так весело не летал! Наверное, в этот момент его лицо выглядело уж очень страшно, потому что девчонка отошла чуть назад, явно готовая дать деру, едва он приблизится. Но на ее лице не было страха, одно лишь веселое любопытство. Как будто совсем не она только что кувыркнулась с такой высоты. «Чуднáя сама и одета чуднó», — неприязненно подумал Криденс, все еще пребывающий в крайне плохом настроении, но только сейчас наконец как следует разглядевший, кого он спас. Действительно, выглядела эта особа довольно странно. На ней было серое в клетку платье с белым воротничком — совсем простенькое и вполне пристойное… вот только подол этого платья был завязан узлом где-то на уровне пупка, а из-под него выглядывали бурого цвета штаны — куцые, по колено, вроде тех, что носят мальчишки лет семи-десяти. Из штанин торчали тощие ноги с ободранными коленками, обутые в не менее ободранные башмаки. Роста девчонка оказалась не такого уж и малого — Криденсу немногим пониже плеча. Сколько ей лет, пожалуй, не разобрал бы и сам дьявол, поэтому Криденс решил, что где-то между десятью и пятнадцатью. В любом случае, уже не тот возраст, когда девочкам простительно так себя вести. — Слушай, я понятия не имею, кто ты и откуда взялась, но зачем вообще надо было туда лезть? — спросил он, изо всех сил удерживаясь от желания добавить парочку крепких выражений из тех, что можно в изобилии услышать под вечер в «Зеленом поросенке». — Церковь держится Бог знает на чем — а ну как ты бы там убилась? Я вообще-то должен следить здесь за порядком, а ты… — Тут он осекся, понимая, что не знает, что следует сказать дальше. Она лишь пожала плечами, но на всякий случай отступила еще на пару шагов назад. В ее взгляде по-прежнему не было ни страха, ни раскаяния. — Я просто люблю взбираться туда, где высоко, и оттуда смотреть вниз. Обозревать окрестности. — Последние два слова она произнесла с особым нажимом. — Все делается такое мелкое и забавное. Вот ты был размером с маленькую крысу, представляешь? А твоя тачка — со спичечный коробок. А еще отсюда просто хорошо видно все кладбище. Криденс чувствовал себя дураком. Он совершенно не понимал, о чем толкует девчонка, когда ей говорят совсем про другое. — Ага, кладбище отсюда видно просто прекрасно. И у тебя был шанс поселиться здесь насовсем, знаешь ли, — проворчал он, отводя взгляд. Злоба немного схлынула, и Криденс понял, что не может смотреть ей в глаза. Он вообще редко когда смотрел людям в глаза — не выносил чужого пристального взгляда. «Так только звери делают, сразу видно не нашу породу», — говорили в городе. Но разгадка была проста: мисс Мэри Лу Бэрбоун очень хорошо приучила приемного сына не пялиться людям в лицо. Настолько хорошо, что он невольно помнил эти уроки даже спустя несколько лет после ее смерти. Расфокусировав взгляд так, чтобы он не пересекался со взглядом Девчонки-с-Забора (Криденс научился этому с тех пор, как начал работать, из-за чего люди подозревали у него еще и косоглазие), он спросил: — А родители-то твои где? Они хотя бы знают, где ты болтаешься? И тут она подскочила, как вспугнутый заяц. Глаза ее расширились, она подпрыгнула и принялась шарить по карманам своих дурацких штанов: — О Боже, о нет, который сейчас час?! Криденс понятия не имел, потому что карманных часов у него никогда не было — дорогая вещь как-никак. А девчонка тем временем извлекла откуда-то жуткого вида часы с проржавевшей цепочкой, глянула на них, и ее глаза вытаращились еще сильнее: — Я же должна была сбегать в лавку! Меня точно прибьют! И, прежде чем Криденс успел сказать хоть что-нибудь, она уже рванула напрямик через какие-то низкие кустики, да так быстро, что только в ушах свистнуло. — Подожди! Как тебя звать хоть? Я тебя здесь раньше не видел! — крикнул он ей вслед, прекрасно понимая, что эту девчонку сейчас никому не догнать. — Модести! Модести Мартинс! — послышалось из-за деревьев, уже очень далеко. Тем же вечером, отстирывая при свете старой керосинки свою вусмерть запачканую одежду, Криденс только фыркал от сдерживаемого презрения. Мартинсы! Да он всю их расчудесную семью «любит», как собака палку! Старая крыса Ребекка Мартинс, та самая, которая выдумала, что Криденс родился от покойницы, была ему особенно противна. Криденс ничего не знал о своей настоящей матери, но верил, что она была достойной женщиной, с которой просто случилось какое-то несчастье, и уж точно не те мерзости, о которых говорили в городе. За столько лет пора было бы привыкнуть ко всей этой грязи, но до сих пор в груди Криденса ворочалось что-то больное, холодное и скользкое, стоило ему услышать очередную басню о себе и матери. Его осенило. Ну конечно, эта девчонка, Модести, или как ее — из семьи Джереми Мартинса, младшего брата Ребекки. Одна из целой кучи его детей. Криденс помогал это семейке таскать вещи пару недель назад. Он их хорошо запомнил — целиком, не по отдельности, очень уж все были одинаковые. Выделялся только сам отец семейства — Джереми Мартинс, высоченный костлявый мужик с красной физиономией и косоватыми глазами, поставленными так близко друг к другу, что будь у Криденса такие, он бы их нарочно не скашивал. Жена его походила на укутанную в теплые (это летом-то!) платки курицу, иначе не скажешь. Она хваталась за все подряд, причитала, и все валилось у нее из рук, устраивая страшный беспорядок. Старшие отпрыски — долговязый парень и две совершенно одинаковые девушки с очень светлыми волосами — тащили к дому от повозок какие-то тюки и корзинки, а потом и детей помладше. Сколько там их было всего, этих детей, кто за ними приглядывал и прочее подобное — Криденс не запомнил. Он в это время слишком был занят тем, чтобы сначала втащить на ступени, а потом пропихнуть в двери здоровенный резной шкаф, очень тяжелый — зачем только повезли с собой такой? За этот шкаф следовало бы взять доплату, но Криденс застеснялся, да и Мартинсы оказались очень скупы: не дали ни цента свыше оговоренной суммы. Так что спина у него начала болеть еще тогда, а красномордому Джереми хотелось хорошенько залепить по этой самой морде. Как позже Криденс услышал из разговоров в городе, Джереми Мартинс будто бы приехал присмотреть за сестрой, которую очень «кстати» разбил паралич — Ребекка была старше брата лет на пятнадцать, и было ей уже хорошо за шестьдесят. Так как детей у старухи не было и единственной родней оставался брат с семейством, то и дураку было понятно, кому после смерти Ребекки отойдет ее ферма. Криденс скривился и еще яростнее принялся оттирать белье. Те еще жуки, эти Мартинсы. А тут еще и к нему одна из них прицепилась. Явно с головой не дружит. Наверное, хочет над ним поиздеваться (небось, уже рассказали, кто он такой, во всех подробностях) или учинить на кладбище какую-нибудь пакость. Криденс невольно представил, как Девчонка-с-Забора носится по залитым лунным светом дорожкам, качается на ветвях, рвет цветы и заливается дьявольским хохотом. Представил — и чуть не сплюнул в свою стирку. «Ничего, пусть только попробует явиться в третий раз… пусть только сунется», — думал Криденс, но сам, честно говоря, не знал, что будет делать, если она таки сунется. О том, чтобы побить эту Модести, у него даже мысли не возникало. Криденс никогда бы не позволил себе ударить девушку или маленького ребенка (злобные мальчишки не в счет, да они не такие и маленькие). «Ничего, просто наору на нее, как полагается. Сама удерет. Я умею быть страшным», — решил он, задвигая таз с бельем под стол, чтобы достирать утром. Болели руки, болела спина, а в голове еще иногда ухала сова, но уже совсем крохотная. Помолившись на ночь, Криденс забрался в постель. «Завтра столько дел, где мне взять столько рук, чтобы их переделать?» — думал он, уже проваливаясь в сон и надеясь, что ему ничего не приснится. Криденс ненавидел сны.