Dragon VS Princess-5: Охота на монстра

      Хосоку так плохо.       Ему нечем дышать, он обхватывает руками свое тело, сгибается пополам и сидит, сгорбившись, приходя в себя. И видит это только Шуга. Только он стоит в такие моменты рядом и переживает своими внимательными зоркими глазами, подрагивает пальцами и, если честно, даже не знает, чем и как помочь.       Шуга не понимает.       У него рядом Чимин, он теплый и живой, простой и сложный одновременно, и он везде, и недостатка в нем нет не только для Шуги, но и для всех остальных.       Ревновать Чимина бессмысленно, потому что тогда придется ревновать ко всему свету, а это для ленивого Шуги как-то слишком.       Хосок совсем другой.       Ему всегда неймется, у него всегда подвижные до мельтешения мысли, и он способен кучу всего себе понапридумывать, поверить в это, но, зная его интуицию, не так уж он, наверное, и не прав. — Ну что с тобой? А? — Юнги сильно беспокоится, сильно. Потому что Хосок… ну, он просто не должен быть таким. И Юнги срочно нужно его хосолнышко назад, в жизнь, потому что сам Юнги погибнет без его лучей. — Все нормально, — вздыхает Хосок. А в глазах такой океан с такими беспокойными тревожными волнами, что тут как бы Юнги не захлебнуться, не говоря уже о самом Хосоке. — Сними с себя уже эту вечную маску, Хоби! Ты не на сцене! Никто не увидит! Сними! И покажи мне, что ты на самом деле чувствуешь!       Юнги злится, он кружит по комнате в непривычном для себя приступе подвижности, а потом вдруг останавливается напротив Хосока и впивается пальцами рук в подлокотники. — Я хочу, чтобы ты честно ответил мне на три вопроса. Честно. Хорошо подумав. Обещаешь?       Хосок устало вздыхает, утыкается в экран телефона и в который раз сворачивает пустующее окошко чата с Намджуном. — Обещаю. — Ты любишь Намджуна?       Хосок хмыкает и открывает, было, рот, чтобы возмутиться глупому вопросу, но Юнги кладет ему на рот ладонь, останавливая. — Я прошу тебя подумать. Подумать и ответить. Ты любишь Намджуна?       Хосок молчит примерно минуту, потом немного сдавленно, с легкой улыбкой отвечает: — Да. — Скажи это. — Я люблю Намджуна. — Хорошо. Ты ревнуешь его? — Да, — в этот раз Хосок даже не задумывается над ответом. — Отлично, — Юнги садится назад в свое кресло. — И последний вопрос: у тебя есть для этого основания? Не отвечай сразу, подумай. У тебя есть для ревности достаточно оснований со стороны Намджуна?       Хосок отворачивается к окну и задумывается надолго.       Все это уже было когда-то, было с Джиди. То самое ощущение, что Джиён исчезает, стирается, просыпается сквозь пальцы — одно из самых страшных ощущений в его жизни. Потому что оно не обманывает. Не обмануло тогда, и сейчас, кажется, тоже.       Хосок пытался, правда. Он закалял в себе умение жить без слез долгие годы. Он так старался давить в себе слезы, так учился не выпускать влагу наружу, останавливая на линии роста ресниц, что научился делать это очень хорошо: прятать за улыбкой боль, которая скручивает, научился быть Хосоком — таким, каким его хотят видеть. Зато он совсем разучился плакать. — Ты не смог отдышаться после Анпанмана! — нудит на «разборе полетов» после Тайбея Намджун. Банпиди взволнованно поворачивает голову в сторону Хосока и ЗАОСТРЯЕТ ВНИМАНИЕ. — Я просто… — Хосок теребит свою коленку в прорехе джинсов, трет кожу до покраснения, нервничает. — Я просто не успел немного… — Ты задыхался, Хоби, — поддерживает лидера Джин. И Джину хочется врезать, между прочим, потому что какого хера и он туда же? — Давай, проверим твое сердечко? — предлагает менеджер. — Мало ли, может, чего не досмотрели, подустал… — Да нормально все! — отпирается Хоби.       Не скажет же он, что чуть не расплакался на сцене, потому что Намджун… потому что Намджун перед выходом на сцену разговаривал по телефону с Донхёком, и как-то очень оживленно разговаривал… И Хосоку обидно, вообще-то, а тут еще и эта песня, а Намджун такой занятой в последнее время, и вообще… Хосок и сейчас бы разревелся, да как-то неудобно перед мемберами…       Да он уже и не умеет.       Но жизнь заставляет научиться заново.       В студии идет перезапись HANGSANG, и вот уже добрых пару часов они вместе с Донхеком истязают второй кусок, но он никак не ложится. — Я уже заебался ваши маты из трека подчищать — можно как-то спокойнее там реагировать? — интересуется звукооператор, демонстрируя потрясающее спокойствие. Шутка ли, этот человек записывал все сайферы — у него нервы как батуты, его можно в космос запускать на пушечном ядре.       Хосок хмуро смотрит на Суприм-боя исподлобья. Бесит его улыбочка эта набок, бесит все в нем, особенно взгляд, полный превосходства. — Соберись, — командует Хосок нервно. — Детка, — лениво тянет Донхёк. — Это я из нас тут продюсер, это мне виднее, кому из нас надо собраться, и если я говорю, что за вторым повтором тебе не хватает дыхалки и ты тупо заглушаешь, то так оно и есть. Поверь взрослому дяденьке… — Заткнулся бы ты, — устало предлагает в динамике звукооператор.       Хосок впивается в свою шевелюру пальцами и тянет.       Вчера состоялся серьезный разговор с Банпиди. Сингл должен выйти на днях, и никого отмазки вообще не колышут. И это реальный повод Донхёку выебываться в полный рост. И Хосок даже сказать ничего не может, потому что пообещал, что будет записано.       В студию входит Намджун, улыбается Хосоку, кивает Донхёку, наклоняется к звукооператору, словно спрашивая разрешения посидеть на записи. От кивает. Намджун садится, складывает свои умопомрачительные ноги и улыбается своими ямочками так, что света в студии добавляется на порядок. Хосок немного залипает.       И Донхёк залипает тоже.       Врубается трек по кругу, и Донхёк смотрит на то, как Намджун вслед за Хоби проговаривает его партию, и ему вдруг горло сжимает такая терпкая тоска, что на глаза выступают слезы. — Простите, — он останавливает запись — Мне нужно в туалет.       И выскакивает из студии.