Как приручить дракона?
1 ноября 2018 г. в 03:58
— Я так понимаю, вопрос у тебя только один — «Как приручить дракона»?
— А надо ли оно мне? — скорее, формулировка будет такая.
— Не надо было бы — мы бы сейчас с тобой об этом не разговаривали.
Джин смеется тихо, потом сжимает свои длинные ладони на груди до побелевших костяшек, и улыбка становится совсем грустной.
— Я просто, вот, думаю, а может не стоит заморачиваться, а? Раз все это так… сложно… и бесперспективно изначально… Стоит ли? Хочу ли я этого вообще?
Юнги откидывается в своем крутящемся кресле и лыбится широко, словно потешается над дурачком-хёном.
У него все еще тлеют на губах поцелуи Чимина, слышится в ушах его хихиканье, над тем, какой его хен, оказывается, страшный в гневе и ревности. У него все еще фантомно на щеках румянец стыда перед Чанмуном и всей вереницей чиминовых родственников, которые, кажется, где-то там, заочно, неодобрительно качают головой. Качали бы, если б Чанмун не поклялся никогда и никому не рассказывать, откуда у него на самом деле взялся кровоподтек под глазом.
Юнги все еще счастливый в слюни с самого того дня, когда его малыш погладил его по руке и рассмеялся, выслушав шугины метания и сомнения. Рассмеялся тихо и очень правильно, так, как и нужно было, чтобы Юнги снова, в который раз, захлебнулся в своей к нему нежности.
— Ты только что, сам того не понимая, натолкнул меня на вывод о том, какова разница между сексом и любовью. В любви никто тебя не спрашивает, хочешь ты или нет. Это в сексе — там дело в хотенчиках: сегодня я хочу, а завтра у меня, давай, голова поболит. В любви никто никого не спрашивает: надевают тебе на голову это чувство как железное ведро — и пиздец. И еще дубинкой по ведру — бам! Оглушили, ошарашили — люби теперь. Хочешь — не хочешь, а придется.
— Дубинкой по железному ведру… — Джин вдруг срывается на истерический ржач. — Ты романтичен сегодня как никогда! Меня аж пробрало!
Отсмеявшись, Джин подпирает руками голову, прикрывает глаза, задумывается.
— Не уверен, что хочу.
Юнги вздыхает.
— Меня спроси: хочу ли я? И я тебе не отвечу. Потому что, видимо, «любить» и «хотеть» — понятия принципиально разные. И вот мы с тобой уже полдня мусолим эту тему, и, я так понимаю, она для тебя не совсем неинтересна, да?
— Ну… — Джин смущается. — Чего делать-то? Можно ведь ничего не делать, да? Пройдет еще год, все само охладеет, остынет. Мне кажется, что в этом суровый драконий план и есть.
— Все драконы одинаковы: если что схватили в свои цепкие когтистые лапы, то ни за что не отпустят. Но даже если когда-то удастся вырвать что-то из лап дракона, следы от когтей останутся навсегда.
Юнги смотрит на смущенного Сокджина и улыбается, вспоминая, как они делили на двоих комнату, как делили на двоих и все переживания и сомнения, как Джин, засыпая в кровати под хрипотцу шугиных сомнений, объяснял ему прописные истины с высоты своего возраста, а Юнги улыбался, слушая эти сонные пространные рассуждения. Сокджин никогда еще не казался Юнги таким беззащитным, как сейчас — такой, сидящий, сгорбившись, на краю его постели, взъерошенный и растерянный.
— Но ты не забывай, что он ён, а не какая-нибудь трехпалая тварь с японских холмов, — улыбаясь, добавляет Юнги. — Если на тебе останутся следы когтей дракона, то они будут гореть на твоей коже самым надежным талисманом.
Сокджин выходит из его спальни за полночь. В общаге тихо, и только из комнаты Хосока с Чимином доносятся приглушенные голоса.
— Слава богу, хён! — сносит Джина вихрь по имени Чимин, проскальзывая в комнату Юнги. — Я уже устал пережидать бурю на кухне.
Сокджин прислушивается.
— Я скучаю по тебе, — слышится ему голос лидера из-за закрытой двери.
— Я скучаю по тебе, — лидер наклоняется к сидящему Хосоку и кладет ему руки на плечи.
— Я все время был здесь, — Хосок улыбается грустно и вглядывается в намджуновы глаза, мерно горящие из-под ресниц.
— Я хочу с тобой снова в тот день на Мальте, помнишь? — Намджун садится на корточки перед сидящим Хосоком, обнимает его коленки. — Чтобы снова было жарко и влажно, и тебя немного вело от спиртного, и ты … в этой своей белой рубашке… Ты знаешь, ты был невыносимо прекрасен тогда. Я не сказал тебе этого — сразу набросился с поцелуями. Но просто… устоять было невозможно.
— Это был первый в моей жизни секс на пляже, — хихикает Хосок и как-то заметно расслабляется. — И последний, хочу тебя предупредить! У меня до сих пор вся задница в ссадинах.
Намджун встает и достает из сумки какую-то сильно потрёпанную коробку.
— Скажи мне, что это не семейный альбом, пожалуйста, — стонет Хосок. — Не заставляй меня знакомиться с твоей родословной.
Намджун поглядывает, смеясь, на него исподлобья и аккуратно развязывает веревки, стягивающие коробку.
— Не то чтобы я не хотел познакомиться с твоей родословной, — спохватывается Хосок. — И мне было бы интересно увидеть твои детские обнаженные фото… и, да, я знаю, как это звучит, но…
Намджун садится рядом и достает из коробки… мятую конфетную обертку.
— Что это? — у Хосока недоумение через все лицо и немного спирает дыхание.
— Это обертка от первой конфеты, которую ты съел в нашей старой общаге. — Намджун расправляет бумажку и смотрит на нее с каким-то нездоровым умилением. — Я оставил ее на память. Ты ничего не хотел есть, молча слонялся по общаге, скучал и все время проверял телефон. А потом я дал тебе эту конфету, и ты вдруг не отказался и съел ее.
— Ты меня пугаешь, Джуни, — заглядывает ему в лицо ласково Хосок.
— Ты не подумай, я не сумасшедший сталкер или что-то в этом роде, просто… Кажется, я влюбился в тебя именно тогда. Ты так забавно жевал ее. Теперь-то я знаю, что сладкое ты не любишь, и ты съел ее тогда из вежливости…
— Та-а-ак, — Хосок заглядывает в коробку. — Что там у нас еще, в этой сокровищнице? О!
Глаза Хосока округляются, и он вытаскивает из коробки черно-белый кусок дермантина.
— Это что, та самая перчатка? С первого Mcountdown? — он вертит в руках перчатку с надписью «BTS» и улыбается как-то странно. — Она все время слетала у меня с руки.
— Я помню, — кивает Намджун. — Я помню, как я волновался тогда — у меня просто колени сводило от страха. А потом я посмотрел на тебя — а ты такой маленький, хрупкий, взъерошенный, как воробей с этой твоей прической… И мне стало легче. Просто подумалось, что я… ну просто не могу тебя подвести, знаешь. Именно тебя.
Хосок сжимает горлом накатывающие слезы, потому что воспоминания тоже захлестывают, не дают дышать.
А Намджун достает из коробки блокнот. Синий, в твердом переплете. С эмблемой BIGBANG через всю обложку.
— Вот, — кивает он. — Это ты мне подарил.
Хосок поднимает взгляд медленно, а в глазах — тлеющая буря.
— Когда? — хрипло спрашивает он.
— Когда ты ездил на МАМА с Джиёном, помнишь? — Намджун теребит блокнот в руках, гладит его пальцами. — Ты тогда еще внезапно вернулся, ночью. Вошел в комнату, зашвырнул в угол рюкзак, а из рюкзака выпало это.
У Хосока краска заливает лицо немилосердно. Он, конечно, помнит, что это был за день. День, когда все обрушилось.
— Я спросил тогда, что случилось, а ты что-то прошипел и спросил, не нужен ли мне новый блокнот для записей. И подарил его мне.
— Как я мог? — едва слышно, сдавленно шепчет Хосок и влипает в Намджуна, обвивая его руками.
— Да ты же не знал, — смеется Намджун. — А у меня в тот день появилась надежда.
— Здесь у меня еще много сокровищ, — Намджун захлопывает коробку. — Я тебе их обязательно покажу как-нибудь потом. Я к чему все это притащил?
Хосок утыкается носом в его плечо и замирает, затаивает дыхание.
— Ты намного глубже во мне, чем можешь себе представить, Хоби, — ласково гладит его по взъерошенным волосам лидер. — И тебя не вытравить оттуда ни работой, ни Донхёком, ни кем-либо или чем-либо другим. Я не хочу, чтобы ты плакал, Хосок, чтобы твое сердце болело, потому что… потому что… я ведь люблю тебя так сильно, что даже не могу об этом говорить. Я могу говорить о многом, но тут… тут словами не скажешь. Нет таких слов, Хоби. Поэтому просто всегда верь мне, ладно? Я тебя не подведу. Хорошо?
Хосок всхлипывает и кивает, трется носом о рубашку лидера и крепче, до боли сжимает его в объятиях.
— Я хочу с тобой на Мальту, — бормочет он. — Давай, поедем?