Почему ты все-таки пришел?
1 ноября 2018 г. в 04:02
У природы свои соображения. И если она подарила миру в этот день дождь, то, возможно, так и было задумано. Любое кино нуждается в спецэффектах, усиливающих эмоции.
Джиён стоит под зеленым навесом и чувствует, как влагой пропитывается пальто, хотя на него не попадает ни капли. Сколько ни укрывайся — жизнь пропитает тебя тем, чем ей понадобится.
— Почему ты все-таки пришел?
Хосок пожимает плечами и прячет руки в необъятные карманы своего пестрого пальто.
— Мне перечислять все причины, включая то, куда конкретно грозился подвесить меня Сынри и за какие конкретно части тела, или просто сказать, что хотел — и пришел?
— Второе, пожалуй, подойдет.
Джиён смотрит на это красивое тонкое лицо, склонив голову к плечу, и никак не может налюбоваться. Черные волосы, задорно распадающиеся на лбу на две стороны, тонкая линия носа, из-за которой кажется, что он более хрупкий, чем это вообще возможно. Эти две складочки вдоль носа, когда красивые губы поджимаются в недоверии или в насмешке. Кадык, остро вспарывающий кожу на горле, когда он сглатывает, волнуясь. Молодец, научился держать лицо, и только один этот бугорок на тонкой светлой шее выдает.
— Просто захотел увидеться с тобой, — начинает Джиён, но Хосок вскидывает голову и пристально смотрит ему в глаза. Пару секунд смотрит, а потом вдруг улыбается.
— Тебе не нужно объяснять причины, ты же понимаешь?
Джиёну и хорошо от этого, и плохо.
— Я просто хотел сказать, что… — у Джиёна не получается. Он пытается, правда, но говорить от сердца, глядя человеку в глаза, все то, что копил многие годы, оказывается, гораздо труднее, чем облекать все это накопленное в песни и рассказывать многотысячному залу в микрофон. Гораздо, гораздо труднее.
— В тот вечер, помнишь? На том школьном стадионе… — Хосок усаживается на скамью под тентом и кладет ногу на ногу, — я не мог насмотреться на тебя. Ты казался мне некрасивым, дерзким, заносчивым ублюдком, но я не мог насмотреться на тебя…
У Джиёна горло перехватывает, и он вдруг вспоминает их первый вечер с Хосоком, свои ощущения, даже теплый ветер, который, почему-то, пробирал до мурашек, вспоминает тоже.
— Ты сказал, что танцуешь стриптиз, — хрипло смеется он.
— Сказал, — улыбается Хосок. — Господи, в тебе мне все не понравилось, абсолютно все. И только потом я понял, что в те минуты я как раз втрескивался в тебя по уши. В голос твой, в твои губы, в глаза эти твои, невозможные… Ты был таким говнюком тогда! Таким… прекрасным говнюком.
— Почему у нас ничего не получилось? — вдруг хватает его за руку Джиён.
Хосок пожимает плечами.
— Наверное, и не должно было…
— Ты обещал похоронить меня с королевскими почестями, если я тебя поцелую, — смеется Дракон.
— Я еще не передумал, — улыбается Хосок. — Когда-нибудь — обязательно.
— Эй! — Джиён протягивает руку и лохматит его челку. — Ты разрешил называть себя Хоши.
— Да ты особо и не спрашивал разрешения, — убирает голову из-под его руки Хосок.
— Я хочу вернуть себе тот уют, который ощущал тогда, в те дни, рядом с тобой, — тон Джиёна резко меняется, и он внимательно смотрит Хосоку в глаза. — Я долго ждал, когда же мне снова захочется этого, с кем захочется… и вот…
— Захотелось с Джином? — Хосок не улыбается, просто всматривается в его лицо и понимающе кивает.
— Да! — с жаром придвигается к нему Джиён. — Такого, знаешь, при свете настольной оранжевой лампы уюта, чтобы на улице ветер или даже какая-нибудь погодная аномалия, а ты просто сидишь рядом с этим человеком, просто молчишь, и тебе этого вполне достаточно.
— И чтобы чайник вскипел, а ты точно знал, какой пакетик чая выбрать в пачке-ассорти…
— И чтобы ты вскрыл пачку с чипсами, а он, преданно глядя тебе в глаза, выхватил и медленно высыпал содержимое себе в рот, испытывая твое терпение и жадность, да? — Хосок весь светится от теплых воспоминаний.
— Ага, — Джиён смеется. — И чтобы бутылки с недопитым соджу падали со стола, а тебе было похуй, потому что на столе…
— Не надо, — вдруг обрывает Хосок. — Не надо, не рассказывай. Просто сделай так, чтобы это снова было в твоей жизни, и все.
Джиён умолкает.
— Я должен точно знать, Хоши, что в твоей жизни это тоже снова есть.
Хосок складывает руки на груди.
— Есть, — только и отвечает он.
Дракон кивает.
Хосок утыкается в свой айфон, и через секунду у Джиёна на телефоне квакает оповещение. Он смотрит в экран, потом на Хосока.
— Не благодари, — смеется Хосок. — Но тебе придется поторопиться, чтобы…
— Чтобы что? — уточняет Джиён, хитро прищурившись.
— Чтобы успеть начать налаживать уют прямо сегодня, — хихикают красивые губы со строгой родинкой по верхней линии.
— Почему ты все-таки пришел? — снова спрашивает Джиён.
Хосок опускает голову, ерошит волосы, вцепляется в них пальцами, молчит.
— Знаешь, когда на светлый ковер проливаешь что-то… специально… или по глупости… или просто в момент, когда просто не до того, чтобы заморачиваться на детали, потому что счастлив и без этого… знаешь? Там навсегда остается пятно. Оно выцветает с годами, тускнеет, бледнеет, и, кажется, даже стирается со временем, но каждый раз, когда ты, проходя мимо, цепляешь угол ковра ногой, и он переворачивается… ты все равно видишь это пятно, то, что от него осталось. Видишь и вспоминаешь, откуда оно и как тебе в тот момент было… наплевать на детали. Потому что это пятно не ковер пропитало — оно пропитало тебя и навсегда зафиксировало тебя в том моменте. И ты выбросишь со временем любой ковер, кроме этого. Потому что…
Хосок вздыхает.
— Я никогда не выброшу этот ковер. У меня обязательно будет новый, не лучше и не хуже, он будет просто другой, новый ковер, и я полюблю его точно также, не больше или меньше, просто, по-другому. Но этот старый ковер с пятном, которое не стирается, я не выброшу никогда, потому что… я всегда буду хотеть заглядывать под него и понимать, что… эти воспоминания… они на месте, понимаешь?
— Так себе метафора, — Дракон прыскает в рукав, а потом смотрит на Хосока долгим взглядом, наклоняется и целует его в лоб. — Но зато очень честная.
Хосок кивает.
— Иди, — подталкивает он Джиёна к выходу из беседки. — Иди. За новым ковром.