Это какой-то пиздец!
1 ноября 2018 г. в 04:05
Желтые листья древнего дерева гинкго осыпаются под порывами ветра золотым конфетти — устилают тротуар перед дверью в маленький ресторан, украшают, празднично расцвечивают. Скоро начнется дождь, и вся осень стечет на тротуары, обнажит ветки и клумбы, даст возможность истине проступить через позолоту.
За братом хлопает дверь, а Джин останавливается посреди разорванных картонных упаковок и поролоновых подушек, которыми была проложена в коробках посуда. Здесь все еще будет по-другому, здесь будут стоять уютные столики и гореть приятные светильники, сюда будут приходить люди и вести долгие душевные разговоры. Но Джин знает, что так хорошо и уютно, как сейчас, здесь больше никогда не будет, потому что атмосфера, пронизанная приятным предвкушением, отдающимся болью в кончиках пальцев, никогда не повторится. Будет любая другая, но не эта.
Джин улыбается. Он гладит рукой деревянные панели, стряхивает невидимые пылинки с белых стен.
В его кармане вдруг жужжит телефон, и он даже вздрагивает от того, как неожиданно и бесцеремонно нарушена тишина.
— Джинни, много еще у тебя там? — брат говорит как-то отрывисто и взволнованно.
— Пару ящиков, а что? Ты уже замерз на улице? — и хихикает.
— Да мне тут Ин Со названивает. Что-то у нее там опять с соседями нелады… — брат мнется, — Я поеду, разберусь?
— Поезжай, я прекрасно доберусь на такси, — мягко заверяет его Джин. Ему почему-то очень хочется остаться здесь, наедине с их будущим подольше.
Он еще с полчаса бродит по залу, который, вот-вот, и станет уютным залом тихого красивого ресторанчика, и сюда начнут приходить люди, угощаться вкусными блюдами и хвалить хозяина. Еще немного, и это место перестанет принадлежать только ему, Джину: оно станет принадлежать всем. А пока здесь — тайный уголок, в котором так приятно прятаться от собственных мыслей.
Джин бросает прощальный взгляд за окно. На улице, кажется, разыгрался ветер, он старательно нагоняет тучи, и вот-вот разразится гроза. Запах грозы пропитывает воздух, молнии выхватывают как стробоскопы фрагменты стены, барную стойку, фигуру в дверном проеме… Стоп! Фигуру в дверном проеме…
Джин тормозит дыхание на вдохе, но вместе с подступающей паникой внезапно узнает в темной фигуре странно знакомые черты.
— Привет, — хрипло говорит фигура.
У Джиёна короткие черные волосы, а гладкий подбородок подпирают отвороты стильного черного пальто.
— Привет, — повторяет он и делает шаг навстречу.
Джин и рад бы сделать шаг навстречу, но вокруг — коробки и хлам, куски поролона на пути, и все это преграждает путь и будто не пускает даже протянуть руку.
И как-то странно густеет воздух в зале, и уже даже сложно вдыхать его — такой он пульсирующий, словно из скомканного волнения.
Для Джиёна всех этих преград, кажется, нет, потому что он шагает еще раз, переступая через мягкие развалы, и вот его руки уже оглаживают щеки Джина, сгиб его шеи, поблескивающие в расстегнутом вороте рубашки ключицы.
— Я так скучал по тебе, — бормочет Джин, ловя губами эти тонкие трепещущие на его коже пальцы. — И я ни за что потом не признаю, что говорил это, но…
Они сидят на валах из поролона, уставившись в одну точку на стене оба.
— Ты был в отпуске уже три раза, думаешь, я не знаю? — обиженно дует губы Джин. — И ни разу даже не позвонил.
— Ты был занят, — вздыхает Джиён. — Я знаю, ты был занят. Я не был уверен, что ты захочешь говорить со мной… Я…. Короче, я не знаю, почему, но не позвонил… Боялся.
Его ладонь накрывает руку Джина, и чувствуется, как пальцы слегка подрагивают. Джин сжимает ладонь, соприкасаясь пальцами — кончики с кончиками, и мутное странное возбуждение начинает ворочаться где-то внизу живота.
— У меня много страхов, вообще-то, — вдруг сообщает Джиён, приняв эти прикосновения за утешающие. — Иногда мне кажется, что есть очень мало вещей, на которые я смог бы решиться в этой жизни.
— Для человека, всю свою жизнь противостоящего миру, это звучит как минимум странно.
Джин склоняется к его лицу с улыбкой, и Джиён поднимает на него тяжелый, полный давящей черноты взгляд.
— Вот и сейчас, — шумно сглатывает он накатившее волнение. — Я никак не могу решиться поцеловать тебя, хотя думаю об этом с той секунды, как вошел.
Джин наклоняется к его лицу еще ближе, и дыхание, кажется, замирает на губах Дракона. Он видит, как вспархивают и опускаются ресницы Джина, бросая кружевную тень на скулы, чувствует, как прижимаются к его губам губы, настойчиво, стремительно, порывисто, и вдруг кажется сам себе совсем маленьким и беззащитным.
И когда Джин губами раздвигает его губы в поцелуе, Джиён встречает его мятное дыхание тяжелым долгожданным стоном, стоном, отнимающим, высасывающим силы, делающим ноги ватными и чужими.
Он впечатывается в Джина, сгребает его и прижимает к себе так стремительно и сильно, что кожа в тех местах, где пальцы впиваются в тело, горит и натягивается до боли. Джину душно и сладко муторно, он весь будто в подступающем опьянении, и уже нечем дышать, но Джиён сминает его полные губы своими, делится жаром тела, жесткий воротник его пальто царапает тонкую кожу на шее, оставляя островки жжения.
— Подожди, — Джин слегка отстраняется, но сильные ладони возвращают его, давят на затылок, припечатывают к губам. И внутри, где-то там, рядом с сердцем, что-то разрывается и рассыпается, расплывается, растекается по венам болезненной сладкой тоской.
Минуты сбиваются в какой-то плотный клубок, смешивая начало и конец этих ощущений.
— Иди ко мне, — хрипло и жалобно зовет Джиён, и Джин, опускается на его колени, сжимая своими напряженную поясницу Дракона, сталкиваясь пахом с его болезненным возбуждением.
— Я хочу тебя, — шепотом опаляет Джин его ухо, и пальцы Дракона сжимаются на его спине, сминая рубашку. — Всего. И прямо сейчас.
Дыхание тяжелеет многократно, хотя кажется, воздуху и так уже некуда деться, и он мечется между двумя лицами, ища выхода.
— Джинни, — стонет Дракон, сдирая его рубашку и добираясь пальцами до теплой кожи на широкой груди. — Джинни… я….
— Прямо сейчас и здесь, — упрямо вибрирует шепот, и горячий язык легонько трогает мочку уха.
Упругий поролон прогибается под весом двух неспокойных, извивающихся тел.
Джиён замирает, склонившись над Джином, и Джин рассматривает его хрупкий, разрезающий воздух острыми гранями профиль с каким-то трепетным удивлением: знакомые черты Дракона видятся сейчас совсем иначе. В нем есть что-то хищное, сотканное из тысячелетий, стоящих за изнанкой этих азиатски опасных разрезов глаз, этой дикой решительности и осторожной нежности одновременно. Он кажется нерешительным, испуганным, красивым в своей изящности подростком, немного угловатым и порывистым, и только взгляд светится пристально, полный внимания и понимания.
— Ты такой красивый, — как-то удивленно шепчет Джин. — Я как-то никогда об этом не думал…
— Ну, — Дракон усмехается, фирменно хмыкнув, — Ну… спасибо, что подумал сейчас…
Джин тянет его за руку и опрокидывает на себя, укладывает щекой на гладкую кожу груди.
— Будь ты проклят, Квон Джиён, — бормочет он Дракону в макушку, прижимая к себе в объятиях. И рывком сдергивает с Джиёна рубашку.
Кожу обдает прохладным воздухом, покрывает мурашками, но Джиён оставляет легкие поцелуи на животе, на выступающих косточках, спускается ниже, и Джин не выдерживает и подается бедрами вперед, словно вручая себя ему.
Он чувствует блуждающие возле ширинки пальцы, чувствует, как прикосновения настойчиво оглаживают его возбуждение, как с легким жужжанием расстегивается молния.
— Я думал, все будет не так… не на картонных коробках… не на обрывках поролона, — шепчет Джиён, задыхаясь, — И ты проклянешь меня потом, скорее всего, но, прости, остановиться я не могу…
Джин хочет что-то сказать, но влажные губы Джиёна накрывают его головку, втягивают в тесную теплую влагу рта, и он выгибается и стонет, чувствуя, как его обдает с ног до головы пульсирующий жар то ли стыда, то ли смущения, замешанных на возбуждении.
Он слышит, как разрывается упаковка чего-то шелестящего, и этот шелест кажется в тишине в перерывах раскатов грома просто оглушающим. Ладони Дракона бережно приподнимают его поясницу, и он сам стягивает тесные джинсы, освобождаясь от них, поспешно дергая ногами. Глаза его зажмурены, и от ощущений и прикосновений накатывает пульсирующее нетерпение.
— Посмотри на меня, — просит Джиён.
Джин открывает глаза и тут же падает в бездну горящего взгляда напротив.
— Я люблю тебя, — хрипло выдыхает ему в лицо Джиён. — Я сам не знаю, как так вышло, но…
Джин обхватывает его лицо ладонями и медленно целует, захватывая губы. Джиен, кажется, дрожит, его пальцы трепещут на груди Джина, спускаются ниже, оглаживая нежную кожу в паху, проникают между напряженными ягодицами, чуть надавливают.
Джин замирает и чувствует, как прохладная маслянистая жидкость смягчает кожу. Палец скользит, раздвигает стенки, и от этого совсем некомфортно, но азартно и трепетно.
— Ну же, — шепот Джина опаляет ухо, как только он чувствует, что в движения Джиёна закралась легкая нерешительность. — Я так ждал тебя, пожалуйста, Джиённи… И я, кажется, люблю тебя тоже… И…
Боль опаляет ягодицы, разливается по пояснице, и Джин задыхается на полуслове и выгибается уже больше от боли, чем от возбуждения.
— Потерпи, малыш, — шепчет ему Джиён, у которого перед глазами рассыпаются светящиеся точки и горло сводит жгучей судорогой. — Потерпи, я не сделаю тебе больно.
Но он делает: первый толчок, каким бы осторожным он ни был, заставляет Джина буквально взвыть от боли.
— Господи, — Джиён дрожит, останавливается на секунду, всматривается в лицо Джина. — Прости меня, малыш, прости, я…
— Знаешь, что, — бормочет Джин, вдруг вцепляясь пальцами в предплечья Джиёна. — Я, кажется, передумал…
Он возится, как-то сбито дышит и вскидывает на Дракона испуганный и растерянный взгляд:
— Давай, может, в следующий раз, а?
Джиён кивает, наклоняется и припадает губами ко взмокшему джинову лбу — и так застывает на долгие секунды, зажмурившись.
Джин слышит, как бьется его сердце, как спирает его дыхание, каким сухим глотком он пытается унять свое беспокойство, круто замешанное на возбуждении и долгом, тщательно взлелеянном предвкушении…
— Двигайся уже, ну! — вскрикивает Джин с какой-то злостью, замешанной на нетерпении и желании, чтобы все это поскорее закончилось уже. — Давай!
И Джиён срывается.
Он проталкивается все глубже и глубже, постепенно осваиваясь и приноравливаясь к ритму и тесноте, раздвигает стенки собой, внедряется в Джина, и с облегчением выдыхает, когда чувствует, как всхлипы Джина сменяет долгий удивленный сладкий стон.
— Ох, — Джин царапает пальцами поролон, кожу Джиена, вцепляется в его выпирающие локти и притягивает к себе так близко, что становится больно. — Господи…
Джиён не останавливается. Он просто не сможет уже остановиться, он на грани, но держится из последних сил, и вид взмокшего извивающегося под ним Джина совсем не помогает его самообладанию.
— Еще! — вскрикивает Джин и подается бедрами навстречу. — Еще раз так сделай, боже мой. Черт!
Джиен накрывает рукой его истекающий смазкой член и мягко сжимает, размазывая жидкость по напряженной головке. Джин под ним беспомощный, раскрытый ему и миру. Его мокрая челка сбилась назад, а большой лоб, покрытый испариной, такой по-детски трогательный, светлый, теплый. Джиён останавливается, всматривается в этот лоб, и его прошивает болезненная нежность — болезненная настолько, что он, в попытке избавиться от нее, делает еще одно рваное, резкое, глубокое движение.
Джин взрывается без предупреждения, продолжая по инерции двигаться, но изливается себе на живот и замирает, пытаясь отдышаться. Джиён подается вперед в последний раз и отстраняется со стоном, давясь оргазмом вперемешку с воздухом.
Разрозненные рваные выдохи сливаются в унисон, соединяются, приноравливаются друг другу, выравниваются…
У Джиёна перед глазами выбеленный потолок, перетянутый черными балками, как ремнями. Он вслушивается в дыхание рядом и просто ждет, чувствуя себя несчастным и счастливым одновременно.
— Это какой-то пиздец! — с трудом восстанавливая дыхание, констатирует Джин.
У Джиёна сжимается что-то под ребрами в тугую болезненную пружину, затихает, мешает дышать.
— Но, блять, я теперь понимаю, ради чего все эти жертвы…
Потом поворачивает лицо к лежащему рядом Джиёну и заявляет:
— Я еще хочу. Сейчас.
За окном с грохотом скатывается на город гроза. Молнии распугивают тени по залу, пробегают по коже всполохами, и Джиён вздрагивает.
— И все-таки, почему ты не пришел ко мне в свой самый первый отпуск? — допытывается Джин, уютно свернувшись под боком Джиёна все на тех же треклятых кусках поролона. — Я просто должен знать, понимаешь? Потому что сам придумать ответ на вопрос, почему я до сих пор тебя не бросил, я не могу.
Джиён молчит, вздыхает.
— Я, знаешь… — он кусает верхнюю губу, и Джин вдруг протягивает пальцы и останавливает это покусывание.
— Не нужно, — шепчет он. — У тебя такие красивые губы… Не порть…
И Джиен сжимает кулаки и пытается (честно, пытается!) остановить рвущийся наружу всхлип, но все-таки его хриплые рваные звуки вырываются наружу.
— Я…
— Ну, ладно, давай, я скажу за тебя, — поворачивается на бок Джин и всматривается в его профиль. — Ты слишком много накосячил в жизни, поэтому не можешь поверить своему счастью, заслужил ли ты такого прекрасного меня, да?
Джиён изумленно хлопает ресницами и вдруг закрывает Джину ладонью его смеющиеся губы.
— Знал бы ты, как прав! — смеется он. — В одном — точно: я должен быть уверен, что для тебя я — не просто перепихон, понимаешь? Слишком много в моей жизни было перепихонов… И правда в том, что как только я начинал воспринимать какие-то отношения всерьез, они разваливались к херам и вгоняли меня в депрессию.
Джин склоняет голову к плечу и разглядывает серьезное лицо Джиёна с легкой улыбкой.
— Ну, клятвы верности прямо сейчас ты от меня, конечно, не дождешься… — смеется он. — Я вообще не люблю клясться в том, чего не могу гарантировать. Вот, к примеру, завтра приедет ко мне в общагу Скарлетт Йоханссон и скажет: «Джинни, родной, сделай мне хорошо!» — и что? Я не смогу ей отказать, извини, Джиённи, но есть вещи…
Джиён глотает окончание фразы, затыкая эти дохуя разговорчивые губы поцелуем.
— Ты мне снился почти каждую ночь, — говорит он, прижимая лицо Джина к своей щеке, поглаживая его затылок. — И каждый раз… это были… прекрасные сны, короче…
— Прекрасные мокрые сны? — хихикает Джин куда-то в изгиб шеи.
Джиён краснеет и температурит ощутимо даже для Джина.
— Но они всегда заканчивались одинаково: ты уходил. Бросал меня. Смеялся. И уходил.
— Это я могу, — улыбается Джин. — Не в том смысле, что собираюсь это сделать, но, если следующий твой отпуск мы проведем не в постели, я совершенно точно пойду искать приключений на свою задницу. Тем более, что теперь она у меня к приключениям вполне готова.
— Господи, ну во что я опять вляпываюсь, а? — и Джиен не находит ничего лучшего, чем засмеяться. Осторожно и тихо засмеяться, как это бывает от счастья.