Время последних

Жаркое утро рядом с негреющей батареей под широким окном, откуда веет холодом и видно серую улочку. В спальне темно и тихо. Брайан совершенно не знает, куда деть руки, в каком ритме дышать, чтобы дыхание не сбивалось, можно ли закрыть глаза или это будет дурным тоном? Да, в этом плане Брайан был наивным и неумелым. Да, стеснялся того, что его возбуждает. Но это чувство, оказывается, бывает настолько сильным и всепоглощающим, что мозг просто отключается, а все мысли и желания притупляются. Все, кроме одного — о сексе. Роджер медленно двигался вверх-вниз, сидя у Брайана на бедрах, не особо считая нужным сдерживать себя в стонах или позах. Поначалу он пытался сделать Брайана более раскованным, но на третий раз за сутки понял, что максимум раскованности Брайана — это тихие всхлипы, робкие прикосновения, аккуратные толчки и… собственно, все. Брайан кусал губы от удовольствия и завороженно смотрел на Роджера, лишь изредка прикрывая глаза, когда удовольствие накрывало с головой. Он крепко и даже скорее инстинктивно, чем осознанно, сжимал бедра Тейлора, практически переставая помнить себя. Затем, услышав от него то ли чересчур болезненный стон, то ли поскуливание, перевернул его самого спиной на кровать, зажимая между жёстким матрасом и своим телом, и принялся двигаться сам, уперевшись в спинку рукой. — Брайан! — Роджер засмеялся, почувствовав зубы Мэя на своей шее. — Брайан, нет, нет… Брайан, я уже все! Брайан сделал заключительные толчки и упал рядом с Тейлором, корпусом спадая с кровати. — Все? — тихо переспросил он. — Да, — Роджер закинул на него ногу и потянулся за поцелуем, хотя колени его дрожали, и напрячь их было весьма проблематично. — Какой ты неугомонный… — выдохнул Брайан. — А ты весь липкий и мокрый, — улыбнулся Роджер. — С тобой всегда так? Брайан пожал плечами. — Не знаю. Меня это все не особо… влечёт… — замялся он. — Так ты без меня так ни разу и не трахался? — Роджер приподнялся и смешно вздернул светлые брови. — Ну… Нет, вроде как. Брайан дотянулся рукой до домашних шортов, повешенных на стул ещё с прошлого утра, и надел их, не застегивая. — Какой же ты странный, Мэй, — протянул Роджер. — И до чего очаровательный. — Смущаешь меня, — Брайан отмахнулся. — Я есть хочу, — Роджер поднялся, вытащил из шкафа штаны Брайана, которые, к слову, забавно волочились за ним в ногах, но умудрялись ужимать в бёдрах. Они оба вышли из спальни на кухню, из которой уже приятно пахло чем-то жареным, и чуть приостановились. У плиты, готовя кофе, стоял худой, невысокого роста парень, что-то напевая себе под острый длинный нос. Голос у него был приятный, высокий, и Роджер даже стал вслушиваться. Наконец ему удалось расслышать слова, и он поддержал песню, обозначая тем самым свое присутствие, после чего бесцеремонно сел за стол. — Что, любишь Мэрилин Монро? — спросил Роджер, подперев голову рукой. — Одна из самых удивительных женщин во всем мире. Жаль, что уже умерла, — ответил парень. Роджер усмехнулся. Незнакомец сел напротив Роджера, поставив на стол три кружки с кофе и успев по пути расплескать немалую его часть по полу. — Так ты — тот самый Роджер, который влюбил в себя нашего кудрявого Ромео и смылся в закат? — спросил он. — Похоже, что тот самый… Спасибо за тактичность, — хмыкнул Роджер. — Будем знакомы? — Фредди, — протянул руку парень. — Рад, что теперь по ночам он будет стонать от удовольствия, а не от рыданий. — Брайан плачет по ночам? — Роджер поднял брови, широко улыбнувшись. — Ну, — Фредди задумался, — кто его знает. В любом случае… — Это звучит как тост! — закончил Роджер. — За знакомство? — Фредди повернулся к шкафу и достал бутылку с тёмной жидкостью без этикетки. Роджер кивнул. Брайан, стоящий в дверях, вздохнул и сел на собственный стул, понимая, что эта квартира приняла Роджера на «ура». Фредди был человеком непростым, избирательным в других людях. К примеру, с Брайаном у него из общего была разве что музыка и странные причёски: Брайан, по мнению Фредди, неприлично редко пил и абсолютно не умел веселиться, носил скучные однотипные вещи и был занудой, а Фредди объективно понятия не имел, с чем была связана астрономия или физика. Однако они отлично уживались вместе. Фредди любил, но не вполне умел готовить — у Брайана был крепкий желудок и отличный аппетит; Фредди резал старые вещи, имея претензии на собственный дизайнерский стиль, перекраивал их, сшивал вместе, распарывал и в итоге пускал на половые тряпки — Брайан терпеливо сносил все удары судьбы по его перфекционистской натуре в виде постоянных лоскутов той самой одежды, пряжи, нитей и иголок, валяющихся по квартире. Однажды Фредди затеял что-то поистине грандиозное и скупил около полусотни пуговиц в одном из швейном магазинов, где наверняка подумали, что он либо таким изощрённым способом решил проспонсировать их, либо собрался шить рубашку гигантских размеров, что при его росте выглядело как не самая адекватная идея. Но Фредди всего лишь решил таким образом ушить свою, самую обычную рубашку — как выяснилось, образом не самым удачным, потому что через пару дней пуговицы были посланы к черту и обнаружены Брайаном в мусорном пакете. А также ещё не раз замечены им под диваном, на полу и даже под кухонным шкафом. В другой раз, около года назад, когда они только съехались, Фредди притащил домой грязного, облезлого и явно не совсем здорового уличного кота. Тогда Фредди уже успел зарекомендовать себя в глазах Мэя как эстета и педанта, и данный поступок его не только удивил, но и позволил присвоить Фредди ещё одну характеристику — непредсказуемый. У кота слезились глаза, чесались лапы и был сломан кончик хвоста. Шерсть была грубой, будто обожжённой. Брайан даже не смог воспротивиться появлению в квартире нового жильца, потому что по взгляду Фредди понял сразу — скорее отсюда уйдёт сам Брайан, нежели хвостатый. Первую половину вечера они пытались заманить кота в ванную, остальную половину — отмывали его, истратив треть баночки шампуня Брайана, потому что только у него он был гипоаллергенным, треть нервов и весь лимит доверия соседей по отношению к себе — бедный кот кричал словно бесноватый, метался по ванной комнате, царапался и яростно сопротивлялся. Но на следующий день выглядел гораздо лучше. Отдав за приём у ветеринара денег столько, сколько никогда бы в жизни не потратил на собственное здоровье, Фредди на следующий день учился промывать бедному животному глаза и подстригать когти. Это было той еще мукой. Словом, руки Фредди к концу недели выглядели так, будто он вместо мыла ежедневно тер их наждачной бумагой. Кот сейчас спал где-то в его спальне, и ничего в нем не изменилось: был таким же агрессивным, вьючным животным. Но это не мешало Фредди засыпать с ним каждую ночь, словно с мягкой игрушкой, невзирая ни на сопротивление, ни на возможную жару, ни на что-либо ещё. Возможно, для других людей это было бы примером простой человеческой добродетели, которой обладает каждый. Но для Брайана эта история значила кое-что иное: Фредди притворялся. Фредди вёл себя как манерная королева, ни разу не притронулся к грязной посуде, ни при каких обстоятельствах не признавал собственной неправоты или ошибки, был законченным эстетом и часто вел себя импульсивно. Но каждый раз, когда он пытался подтвердить для себя статус эгоиста, Брайан вспоминал его, взволнованного и крепко укутавшего вшивого уличного кота в своё любимое пальто. Возможно, люди просто были недостойны настоящего Фредди. А возможно, настоящий Фредди был где-то там внутри, под банальной напускной оболочкой. Это были не все его странности. К примеру, он мог спать по три часа, затем идти работать, а после — в бар, клуб или куда-то ещё, раз за разом уговаривая Брайана пойти с ним. И один раз тот даже согласился. И долго потом жалел. — Отлично, Фредди, — наконец вступил Брайан. — Отлично. Ты всегда знаешь, что рассказать обо мне. — Ох, дорогуша, я тебя умоляю: он просто умилен моими рассказами о тебе. Честное слово, — заверил Фредди. Брайан покивал и нервно улыбнулся. Конечно, ему это немало льстило. Да и невооружённым глазом было заметно, как сам Роджер смотрел на него — с трепетом. А значит, смущение не заставило себя долго ждать. — Гляди — покраснел, — шепнул Фредди. Роджер улыбнулся и ничего не ответил. Сейчас, здесь — рядом с этими людьми, одного из которых видит впервые в жизни, — он понял, что находится дома. В маленькой квартирке в отдалённом районе Лондона, на кухне, пропахшей пережаренными блинчиками, он вдруг ощутил себя своим. Впервые.