Время последних

Роджер чувствовал вину, но в глубине души понимал, что все делал правильно. Если бы он не позаботился о себе, никто бы этого не сделал. Он — один, несмотря на количество друзей, родственников, людей вокруг. Не в том смысле, что чувствовал себя одиноко, скорее одиночество выражалось в невозможности этих людей помочь. Они не смогли бы, даже если б захотели. Нерешаемых проблем нет, но ему все проблемы казались таковыми — потому что конца и края им не видно. Вечная нужда, самокопания, сомнения, творческий взрыв, потом — застой, ментальный покой, потом мозговой штурм, и всё чередуется под влиянием внешних факторов. Почему нерешаемых? А потому, что никуда они не денутся. Они были все время, что он себя помнил, и они будут с ним на протяжение всей жизни. Как там говорилось? Мыслить значит жить? Но с мышлением всегда приходят проблемы. Хочется меняться, совершенствоваться, пробовать все больше и больше, пока сознание не истощается и… Неужели так будет всю жизнь? Роджер лежал в кровати, Брайан — рядом, но головой в другую сторону. Помимо них дома были друзья Фредди, Малик и Вилли, и Джон, которого, к слову, Роджер называл не иначе как Дикки. Так и прицепилось. И, возможно, был кто-то ещё, потому что говорили много и громко, громче включенной на полную катушку музыки. Жить здесь Брайану определенно стало веселее, но учиться, читать, заниматься хоть какой-то мало-мальски активной деятельностью — практически невозможно. Да и времени на это, стыдно признаться, не хватало особо. Брайан закинул ноги на спинку кровати, Роджер положил голову ему на живот. Совсем впалый. Не спали они уже давно — с репетиции вернулись пару часов назад и с тех пор не смогли сомкнуть глаз. Да и какой уж тут сон — конец весны, как никак. Снег уже растаял, температура стояла стабильно плюсовая, а значит, у крикливых и шумных детей не было причин больше сидеть дома, и все они как один стали выбегать на площадки. Конечно, музыка мешала больше, чем детские крики, но и те спокойствия отнюдь не добавляли. Брайан смотрел в потолок, чувствуя, как Роджер размеренно выдыхает на него. Приятно, немного щекотно и — хоть какой кондиционер. — А ты помнишь свое детство, Мэй? — спросил Роджер, неожиданно нарушая молчание. Брайан взглянул на него, с удивлением понимая, что Роджер не спит, и покивал. — Ну конечно. Это же было… Недавно, — чуть помолчал, пытаясь быстрее оформить мысли. — Меня неплохо опекали родители. Точнее, моя мать. Отец был мастером на все руки, даже сконструировал вместе со мной мою первую гитару — классика для детства тех лет, конечо, но мне это казалось невероятным. Он много говорил о науке, музыке… О том, что я должен хорошо учиться. Ничего особенного, Родж. — Кто о тебе заботился? — Роджер смотрел вниз, на постельное белье со стилизованным рисунком. — Мама, думаю, — Брайан задумался. — Да, мама. Ну, заботилась своеобразно: научила во всем наводить порядок, идти на компромисс, искать общий язык и так далее. — А проблемы? — Роджер сказал это тише. — А что проблемы? У меня их не было. Я не очень любил… С кем-то связываться. Да и они со мной тоже, потому что я… Да ты сам знаешь. — Зануда, — улыбнулся Роджер. — Ну да. Это не новость, я знаю, но, думаю, как раз поэтому проблем и не возникало почти, — завершил Брайан и провел ладонью по волосам Роджера. Роджер обдумал сказанное. У Брайана было детство обычного человека, в меру, так сказать, счастливое и несколько одинокое. Он не знал, чем ему обернется это одиночеством, но сейчас буквально ничего не изменилось: у него есть Роджер, Джон, Фредди, пара хороших знакомых и — все. Он ведь сам это выбрал. С самого детства мы формируем свою позицию в социуме, находим свои круги общения, выбираем то, чему следовать. Но разве это честно? Разве можно доверять детям это? Почему нельзя поставить на паузу, дожидаться взросления? — Я не думал, что из меня что-то получится, — озвучил Роджер свои мысли. — До сих пор не думаю. Понимаешь, я не рос как человек, который чего-то должен добиться. Тем более в музыке. Брайан, несмотря на серьезность тона Роджера, улыбнулся. — Да никто не рос так. Думаю, это… Это нормально. Как вообще росли люди, которые должны добиться чего-то в музыке? Или в науке? Или в готовке? Роджер только пожал плечами, приподнимая голову и пристально, но уже без волнения, посмотрел на Брайана. Даже музыка, казалось, стала тише играть. — Как думаешь, нас услышат? — Роджер улыбнулся шире. — Нас услышат в чем? — Брайан прекрасно понимал, о чем речь, но вид делал как можно более наивный. Роджер засмеялся, привычным жестом залезая рукой в карман джинсов, лежащих на полу, и вытащил презервативы. Это то, что Брайан считал странным сейчас. За Роджером ничего подобного не было замечено раньше, вплоть до того, как они сошлись во второй раз. Но спросить не решался. Не думал, что хотел знать ответ — в чем бы ни была причина. Иногда чего-то лучше и вовсе не знать. И даже не догадываться. Потому что, пока ты не узнал наверняка, ничего не случилось. Пока ты в счастливом неведении, все твои близкие живы, машина цела, и на базе колледжа ты до сих пор числишься. Как только потянешься за информацией — все. Больно наблюдать, как все, во что ты верил, что казалось тебе непоколебимым, рассыпается на глазах. Иногда смена парадигмы не приносит ничего, кроме горького разочарования и опустошения. Что делать дальше и вовсе не ясно, потому что нет гарантии, что не усугубишь собственный небольшой ад. И опускаются руки. Брайан боялся, что ничего не закончилось. Роджер вечно был рядом (справедливости ради — вечно был рядом не только он, но и еще с полдюжины человек), но значило ли это, что теперь-то все будет верно? А верно — это вообще как? Семья? Это совсем смешно. Разве что они все вчетвером семья — королевская, под стать названию группы. Вот это и логично, и звучит красиво. А другой семьи… справедливо будет ему не заводить.

***

Роджер зашел в дорогой магазин в центре одного из модных районов Лондона и купил то, что давно уже хотел — кое-что шикарное для Брайана. Именно кое-что — названия этой вещи он не знал и был более чем уверен, что его и не было. Белое, из шелка, с рукавами смежно сшитыми с боками этой вещи. У воротника было кружево, у конца рукавов — оно же, но темнее. Не одежда, а искусство. Конечно, раньше тяги к таким предметам гардероба за Брайаном замечено не было, тем более в последнее время он все больше отдавал предпочтение классическим нарядам — наверное, готовился получить степень бакалавра, — но Роджер сразу понял, что ему понравится. Наверное, потому что такая вещь не может не понравиться. Его чувства было описать сложно. Самому Роджеру пришло на ум одно слово — страх. Боялся того, что происходило, и это буквально пожирало его изнутри. Он правда мог поклясться, что в груди было «грызущее», либо «царапающее» ощущение. Липкое, холодное, вязкое. Брайан ждал его в парке, негласно названным в честь Уинстона Черчилля: отчасти из-за близости к центру города, отчасти из-за размера — парк был широким, но коротким. Фонари как специально работали вполсилы, освещая всего метра на три вокруг себя; спешащих куда-то случайных прохожих, как и в любой рабочий вечер, было много, а размеренно прогуливающихся — так же по обыкновению мало. И тишина. Тишина — это спокойствие. В тишине тебя не ждёт ничего плохого, но никогда не следует забывать, что не бывает абсолютной, бесконечной тишины. Лишь затишье перед бурей, и длина этого затишья прямо пропорциональна силе грядущей стихии. А цветовая гамма была холодной. Где-то — тёмно-синей от света луны, где-то — холодной белой от света фонаря, а где-то распространилась чернь. Волосы Брайана сливались с этой чернью, выделялись лишь в те моменты, когда на них под нужным углом падал свет. Волосы Роджера прекрасно контрастировали и, казалось, даже сами блестели. Роджер взял Брайана за худое запястье, молча подойдя к нему с другого конца парка. В такой темноте никто из редких посторонних не признал бы в этом жесте ничего неправильного, как не признали бы и в самих Роджере и Брайане мужчин. Роджер не поздоровался, ни слова не сказал, только незаметно улыбнулся, почувствовав, насколько температура его тела отличается от температуры тела Брайана. Роджеру подумалось, что пальцы у Мэя такие холодные, потому что из-за их длины в них почти не циркулирует кровь. Роджер подтолкнул его в сторону, к фонарю, вторую руку опуская на талию, будто собираясь сейчас увлечь в вальс. Брайан сделал шаг назад, о чем свидетельствовало тихое хлюпанье ещё не просохшей воды под его туфлями. По мере приближения к фонарю его лицо для Роджера виделось все отчётливее. В конце концов все черты читались без труда, но резкие тени никуда не исчезли. Они оставались на левой части лица, резко выделяя скулы, отчего оно казалось ещё худее, чем обычно — а может, дело не в освещении, а постоянном стрессе и отсутствии времени на еду. Роджер приподнялся на носочки — скорее по привычке, чем из-за удобства, — до Брайана всегда приходилось тянуться, потому что сам он всегда замирал. Целовал Роджер в губы, улыбаясь, пока им на лица не стали слетать капли дождя с верхушки фонаря, к которому Брайан уже был плотно прижат спиной. — И как ты только согласился пойти гулять со мной ночью, Мэй? — спросил Роджер, доставая из кармана брюк пачку сигарет. Однако, легко смяв пальцами, убрал обратно. — Я ничего не боюсь, — Брайан улыбнулся, отходя в тень. — Мне нечего бояться. Это же Лондон. — Нечего бояться, это же Лондон… Что-то мне подсказывает, что во времена Джека-потрошителя люди говорили так же. Слово в слово, — Роджер издал негромкий смешок, довольный своим остроумием и знанием истории. — Так ты позвал меня сюда, чтобы напугать? — Нет, Брай. Это свидание. Как у людей, — Роджер улыбался, теперь сам двигаясь спиной вперёд. — Свидание? — Брайан поднял брови. — Но у нас ещё… Он хотел было начать перечислять дела, которые им предстояло ещё выполнить в этот вечер, но вовремя прикусил язык и только шире улыбнулся и попытался красиво выйти из ситуации. — Ещё ни разу не было свидания. — Теперь будет! Свидание — слащаво звучит, конечно, но что мы, не люди, что ли? У нас могут быть свидания. Пускай, по ночам, пускай, мы друг друга не то чтобы очень хорошо видим, но… Но давай свалим все на романтику. Мы не прячемся, это — романтика. Когда ещё, если не сейчас? Завтра вообще может не быть, поэтому бери меня за руку и идем. И Брайан, вдохновленный и смущённый этими словами, взял. Что бы ни было потом, это они точно запомнят. Это затишье — лучшее из всех, что были раньше.