Брайан вот уже второй десяток минут крутился перед зеркалом, силясь понять, как же всё-таки носится этот изысканный и по-настоящему изящный подарок Роджера.
Поначалу была мысль носить белую вуаль на манер пончо: не на голое тело, а в качестве верхней одежды. Но что надевать под неё? Неужто рубашку? Брайан попробовал — лучше бы не пробовал: смотрелось настолько безвкусно, насколько только могло. Удивительно, как дёшево могут смотреться самые дорогие вещи, когда им не находят должного применяется. Ощущение потерянного, в землю зарытого потенциала при виде таких примеров начинало проявляться неприятным скребущим чувством. Самое страшное — оказаться в конечном итоге такой вот вещью: какая разница, из какого ты бутика, если в конечном счёте тебя носят с чем попало?
Майка в качестве исподнего тоже не оправдала вложенных в себя надежд. В конце концов Брайан выкинул её на кровать и таки надел вуаль на обнаженный торс. Шелк приятно касался кожи, обдавая её прохладой. Пожалуй, это был лучший вариант из всех — хоть и самый пошлый.
Какие брюки подойдут к этому чуду? Какие ботинки? Безопасно ли будет носить это в город? Ответ он знал только на последний вопрос, и потому сразу же поставил самому себе условие: только на сцену. Помочь найти ответ на вопросы предыдущие должен тот, кто разбирается в вопросах моды не хуже, чем сама Коко Шанель (скорее даже лучше, потому что ни одна Коко Шанель не смогла бы в одежде, купленной за сто фунтов стерлингов в общей сложности выглядеть на все пять тысяч, — Фредди же жил этим умением).
С кухни приятно пахло только что сваренным кофе, как и всегда в последние пару месяцев; больше кофе, меньше сна — больше репетиций и ещё больше удачных выступлений. В этом ритме жизни самой жизни-то уже толком не оставалось, но существование пока оставлялось возможным.
— Эй, Фред! Помочь можешь? — Брайан высунулся из спальни.
Как и всегда, помимо них в квартире находилась ещё как минимум пара человек, и их количество уже привычно можно было определить посредством лишь одной вещи — стонов, что они издают, слыша с похмелья что-то, что звучит громче среднего.
— Помочь? — Фредди поднялся из-за стола. — С чем?
— Сам не верю, что говорю это, но — с выбором одежды.
В коридоре что-то навернулось, затем застонало, судя по всему, попыталось подняться; эти выводы Брайан сделал из тех же неоднозначных звуков, доносившихся будто отовсюду сразу. А может, это уже его мозг потихоньку переставал выдерживать такие бешеные нагрузки.
— Что? С выбором одежды? Ты? — Фредди спотыкаясь пробирался в комнату. — Неужто прием у Её Величества?
— Почти, — улыбнулся Брайан. — Хотя нет, дело серьезнее.
Фредди зашёл в комнату, оценивающе взглянул на Брайана — едва ли не более критично, чем сам Брайан глядел на себя.
— Боже мой, что это на тебе, дорогуша? — спросил он, подходя ближе.
— Я… Я сам не знаю. Подарок Роджера.
— Роджера? — удивился Фредди. — Того самого, который наш Роджер?
— Того самого. А что тебя удивляет? — Брайан сдвинул брови, и на переносице появилась прямая морщинка.
Фредди вздохнул, пробежавшись длинными, изящными пальцами по глади ткани.
— Да это тебе не тряпка с Кенсингтона, это… Это небось стоит как семь, а то и десять наших музыкальных сессий, понимаешь? Это же Кензо Такада! — с присущей ему экспрессией пояснял причину своего удивления Фредди.
— Да, это Роджер… Подожди, что? Ты не шутишь? Может, подделка?
— Во-первых, стал бы ты дарить подделку? А во-вторых, даже если и стал бы — нет, это абсолютно точно оригинал. Она выглядит безупречно, и ткань… Настоящий шелк, — Фредди аккуратно и бережно потрепал изделие за край. — Наденешь на следующее же выступление.
Брайан только кивнул, привычно закусив уголок губ.
— Фредди, — обратился он, — откуда у Роджера деньги?
Фредди чертыхнулся, раскинув руками.
— Не знаю. Может, он это… В рассрочку взял? — предположил, приподняв аккуратные брови.
— Бред. Зачем? У меня даже не день рождения, — последняя фраза была сказана скорее в завершение, нежели чтобы продолжить диалог.
Почему-то кофта показалась грязной и уже не так приятно облегала тело, а будто цеплялась о кожу.
Мелочь? Мелочь. Но в мелочах кроется сам Дьявол. Глупо, конечно, устраивать допрос из-за такого, казалось бы, пустяка — но с другой стороны, если Роджер ввязался во что-то плохое (не приведи господь даже в преступное), разве верно будет оставаться в стороне, в неведении?
***
Роджер стоял перед большим зеркалом в коридоре гостиничного номера. Похудевший за последние недели на добрых пять килограммов, одетый в одно лишь нижнее белье, самим себе он казался жалким.
Он оперся на одну ногу, согнув вторую в колене, и разглядывал внешнюю сторону бедра, на которой расплывалось некрасивое бордовое пятно — пряжка ремня Хьюго. Тот, только оставив Роджеру деньги и ключ от номера с указанием собраться в течение часа, поспешил уйти. Как и всегда — это было привычно. Непривычно Роджеру было так ясно ощущать последствия своего образа жизни. С каждым разом эти встречи становились все более болезненными и, что уж скрывать, — травмирующими. От пошлых и стыдных, но тем не менее вполне безобидных засосов на шее — до настоящей гематомы.
Больно было. Но боль не была главным. Её перевешивала обида, досада, горечь и гнетущее ощущение потери потенциала. Цель оправдывает средства, но с такими средствами и ценность самой цели теряется. Он знал, что был виноват — в первую очередь перед собой, но помимо себя ещё и перед родителями, потому что те не растили проститутку, перед Брайаном, потому что тот вновь поверил и, выходит, зря, и перед своей мечтой.
Сделав шаг назад, он оперся спиной на тумбу и закрыл лицо руками. Один громкий всхлип, один выдох, и — спокойствие. Чтобы заплакать, тоже нужно быть сильным. Чтобы заплакать, тоже нужна моральная сила, и проверять её наличие таким путем ему совсем не хотелось. Нужно лишь отвлечься. Забыться в чем-либо.
Быстро накинув одежду, он собрал вещи и буквально вылетел из гостиницы. Люди, казалось, смотрели на него с осуждением, и каждый долгий взгляд вгонял в краску и заставлял в голове звучать одну единственную тревожную фразу: «Они все знают!»
***
— Джонни, Джон! — крикнул Роджер на разные лады, стоя под окнами общежития при колледже Челси. — Дикки!
Джон чуть помешкал, пока сомневался, что зовут его, но последующая призывно-поропливая комбинация, состоящая из матов, окончательно убедила его в том, что произнес её абсолютно точно Роджер. Высунувшись из окна, он посмотрел вниз, помахал приветливо растопыренной ладонью.
— Дикки? — переспросил он, улыбнувшись.
— Спускайся, говорю тебе.
«Дикки» надел джинсовую куртку и через две минуты уже был внизу, сминая в руках небольшую сумку, внутри которой находились ключи, мелочь и большой плеер с диском (последний должен был быть отнесен Джоном в мастерскую ещё пару недель назад, но вспоминал об этом Джон ни чаще ни реже, а только в те моменты, когда брал сумку).
— Почему «Дикки»? — спросил он, подходя к Роджеру.
— А ты представь, сколько Джонов тут у вас. А по фамилии друзей не зовут. Вот и поэтому — Дикки.
Джон покивал, мысленно пробуя это прозвище на вкус. Ему понравилось. Будучи по натуре человеком тихим (в школе его и того более однажды назвали девиантном), он никогда не носил прозвищ и никого не решался по ним звать. Ему казалось, что звучал он в такие моменты неловко и выглядел чужим.
Поначалу внимание со стороны Роджера и его искреннее дружелюбие Джона не то чтобы удивляли — они настораживали. Впрочем, к хорошему, как это обычно бывает, привык он быстро, и потому за пару встреч Роджер из странного парня из группы превратился в хорошего друга.
— Куда мы? Случилось что? — глядя на Роджера, спросил Джон.
— Нет, не случилось, — Роджер ответил уверенно, и скорее для себя, чем для Джона. — Я просто хочу развеяться и, может, выпить. Я угощаю.
— Тогда согласен, — улыбнулся Джон. — А ты что… Ты снова на работу устроился?
Роджер неловко дёрнул плечами, будто пытаясь сбросить с себя неприятное чувство.
— Можно и так сказать. Считай, что у меня свободный график.
До ближайшего бара идти пришлось недолго, и через двадцать минут оба уже сидели за дальним столиком, заказав себе по банке пива.
— Скажи, Дикки, — обратился Роджер, скинув челку с лица, — почему ты решил этим заниматься?
— Думаю, потому что, почему и ты, — Джон усмехнулся. — Битлз.
— Битлз? Обожаю. Джон Леннон или Пол Маккартни?
— Ринго, — улыбнулся Джон.
— Почему?
— Думаю, его недооценивают. Обидно, что таланты остаются в стороне, только потому что их носители — тихони.
— Носители? — удивился Роджер.
— Ну да. Люди — носители талантов, я думаю. Талант — это дар, а не просто средство, и каждый должен им, знаешь, гордиться. Носить с гордостью. Вот.
Роджер только иронично улыбнулся.
