Nigredo

Представьте, какое огромное сердце должно быть у мужчины, чтобы в нём могли поместиться все женщины, на которых он смотрит с вожделением? Это даже не сердце, а большая двухспальная кровать, простыни которой залиты семяизвержениями. Кислород И, тем не менее: Жизнь — это вожделение. Всё прочее всего лишь детали. Януш Леон Вишневский. Одиночество в Сети

Я успела повторить, прежде чем идея поговорить с кем-нибудь, кого я вижу в первый и последний раз, стала казаться мне достойной обдумывания. Для начала, я принялась рассматривать Мейз: ей с удивительной грацией удавалось совмещать работу бармена и почти что визитной карточки заведения. Она немного общалась с каждым, кто подходил к ней с наличностью или в поисках халявы, независимо от пола и возраста гостя. Казалось, она ищет кого-то конкретного. И, казалось, я даже понимаю, зачем. Иногда она пускалась в неприкрытый флирт, но чаще оставалась холодной, почти безучастной. Между тем и этим, она бросала на меня короткие взгляды, будто кто-то приставил её присматривать за мной. Оставь это, Мейз. Я уже очень взрослая девочка, я почти безнадёжна. Алкоголь действовал на меня, как и всегда: притупляя мои внутренние переживания, накладывая немного размытый, скорректированный по цветности фильтр на окружающую меня реальность. Выпив, я всегда становлюсь проще и приятнее даже для себя самой, прекращая болезненную ментальную аутофагию хотя бы на некоторое время. Это же делает меня чуть более собранной, обостряя реакцию на внешние раздражители. Наверное, именно это называется тонизирующим действием? Вкупе с выпитым за сегодня кофе, микс из двух сортов бренди и джина плавно, будто со знанием дело выжатое сцепление, повышали обороты моего разума, заставляя его не только окончательно проснуться, но и оставить панические мысли о перспективе уснуть вновь. Как насчёт мысли о том, чтобы уснуть навсегда, Фэй? Нащупав в кармане четвертак, я вынула его и принялась вертеть в пальцах. С одной стороны, это позволяло унять мою жажду действия, растущую из алкогольной акселерации всего моего существа. С другой — я ждала, пока с серебристой поверхности сойдёт патина, чтобы аверс и реверс заблистали для меня во всём своём сомнительном великолепии. Великий рандом подсуетил мне четвертак почти что двадцатилетней давности, родом из Нью-Гемпшира. Что ж… На аверсе увесистой монетки, что так приятно ложилась в руку, красовался профиль Джорджа Отца Отечества Вашингтона, не сохранившего зубов до президентства, грузного старика в парике, рядом с сакраментальным, уверенно выбитым по медному никелю «На Бога уповаем». На реверсе — патентованные конфедератами девять звёзд и Старик-гора. Девиз штата заставил меня невесело усмехнуться. «Живи свободным или Умри» Идеальный кандидат на игру в орлянку сегодня вечером — тут и думать не о чем. Полный оборот, обратный — подбросив монетку и тут же зажав её в ладони, я поймала на себе очередной взгляд Мейз. Она погрозила мне пальцем, хотя я решительно не понимала, чем могла вызвать этот упредительный жест. Чтобы выяснить этот вопрос, мне пришлось заказать ещё выпить — на этот раз я предпочла ограничиться чем-то попроще. — Будь так любезна, виски с содовой, Мейз. — И побольше содовой, правда? — скупо добавила она от себя к моему заказу, всё же, улыбаясь. — Думаешь, взяла третий стакан и уже имеешь право на мои уши? — Думаю, что тебе нравится твоя работа. И, пожалуй, я знаю, чем именно. — Правда? Поверишь или нет, однажды я подвизалась работать горничной топлесс. Может, угадаешь, чем именно та работа мне не понравилась? Пока я думала над её вопросом, она положила передо мной салфетку с логотипом клуба, поверх которой поставила виски с изрядным количеством содовой. — Эй, это содовая с виски, а не наоборот! — На той работе, — невозмутимо продолжила Мейз, подходя ближе ко мне и пристраивая на отполированную до зеркального блеска поверхность стойки локти. Так, что прямо сейчас мне казалось, что на меня смотрят не только её внимательные глаза, но и сиськи. — Мои возможности никак не соответствовали моим же потребностям. Здесь же с этим нормально. Ну, более или менее. — Секс, секс, секс… Он вдохновляет тебя? — А тебя нет? — скептически заметила барменша, не двигаясь с места. Её тёмное обаяние прихотливо обходило меня упругими тёплыми волнами, но даже в таком формате я чувствовала всю силу её магнетизма. — Как будто в этом мире есть что-то интереснее или лучше. — Слушай… А у тебя когда-нибудь был секс с Дьяволом? — сказала я вкрадчиво, предполагая, что на этом-то наш разговор и окончится. Сексапильная Мейз сочтёт меня городской сумасшедшей, как минимум. Ну, или извращенкой — как максимум. Я приготовилась к тому, чтобы перевести всё в шутку, но она справилась с этим сама, совсем немного изменившись в лице. — Бог миловал, — коротко ответила она, тут же убирая от меня щупальца своих весьма загадочных и так странно осязаемых мной феромонов. — А ты — большая оригиналка, как я посмотрю… — Жаль, что я не по девочкам. Ты могла бы скрасить мой последний вечер, — честно призналась я. Она подпёрла щёку ладонью, снисходительно глядя на меня. — Не ври себе, все люди на этой планете — бисексуальны. Просто кто-то умеет сделать из этого лимона отличный лимонад, а кто-то предпочитает ходить с кислой мордой. Ты собираешься уехать из Города Ангелов? — Я хотела бы улететь, притом, навсегда, — оторвавшись от созерцания более чем экзотичной внешности Мейз, я бросила взгляд на всё ещё тусклую монету в моей ладони. Сбросив её на стойку, я покатала её по салфетке, но и это не возымело эффекта. — Но ты же видишь, что стало с моими крыльями. С некоторых пор я могу только падать, а не летать. — Бедняжка… — в её грудном голосе слышалось подлинное сочувствие. Взяв мою монету, она подняла её на уровень глаз, потёрла пальцами, потом — о край своего кожаного корсета. И тут же вернула её мне — блестящую, словно только что со станка. — И что, ты собираешься доверить свою бессмертную душу этому вот кружку из дерьма, который даже на качественный гандон-то не обменяешь? — А ты умеешь читать мысли, Мейз? — Я умею неплохо читать людей. Это же часть моей работы, правда? Пока ты не решила, жить тебе или умереть, расскажи мне лучше о сексе с Дьяволом. Это твоя маленькая грязная фантазия? Такой… — она усмехнулась, и я поняла, что она прямо сейчас перебирает яркие слайды собственных перверсий, — … постыдный девичий секретик? — Не совсем. Тебе это интересно? Серьёзно? — Очень. Порадуй скучающую Мейзикин! Только… Начни с того, как тебя зовут, хорошо? — она снова окутывала меня шелковистыми нитями своего голоса, точно паучиха, плетущая сеть вокруг зазевавшейся мухи. Я всерьёз опасалась, что если мне доведётся пережить сегодняшнюю ночь, мне обязательно приснится кошмар нового, особого сорта. Демоническая паучиха, сладострастно пожирающая ангельскую моль. — Меня зовут Фэй. Вздохнув, я принялась рассказывать, послушно выжидая в моменты, когда Мейз приходилось уделять внимание другим гостям, отвлекаясь на приготовление коктейлей и дежурные комплименты. Пару раз ей даже пришлось отвергнуть слишком настойчивые ухаживания со стороны одного из нетрезвых «вампиров». Впрочем, из вампирского в нём была только пластмассовая вставная челюсть с характерными клыками, будто материализовавшаяся из девяностых. По мере обрастания моего рассказа подробностями, она то смеялась, то становилась непозволительно серьёзной, хмуря свой прежде идеально гладкий лоб, то была готова расплакаться вместе со мной. Когда мой голос дрожал, Мейз понимающе кивала, отводя ставший даже слишком глубоким взгляд. — Я ненавижу свои сны, Мейз. Но я же понимаю, что они сделали меня той, кто я есть. Они выматывают, после них нет сил разлепить глаза и жить дальше… Но сны, в которых я вижу Дьявола — они не всегда про секс. Но всегда — особенные. — И что же в них особенного, кроме той самой пикантной подробности в виде, непосредственно, их главного героя? — поинтересовалась она, заметно напрягаясь даже физически. — Пылающий хер? Садо-мазо антураж? Картины Ада на фоне ложа, на котором он распинает тебя? — Хрен бы с ним, с антуражем, Мейз. Я не вижу его лица. Быть может, я попросту не могу его запомнить, но факт остаётся фактом… — прихлёбывая свою чуть алкогольную содовую, я поморщилась. — Просыпаясь после таких снов, я чувствую себя, скорее, мёртвой, чем живой. Это как дыра в разуме. Чёрная дыра, которая становится всё больше и больше, пожирая меня саму. Нигредо. Падение в бездну, описать которую не смог бы даже сам Данте. — Данте был пиздаболом. Который, полагаю, немало удивился, оказавшись-таки в том месте, которое пытался описать прижизненно, — почти философски заметила Мейз. Но тут же продолжила. — Знаешь, говорят, что во сне люди видят только те лица, которые хоть когда-то видели раньше. В своей реальной жизни. В кино или на улице, например. Невозможно увидеть во сне незнакомца. — Так почему бы моему вывихнутому воображению не подсунуть мне ебабельный вариант? Какого-нибудь валлийского актёра, к примеру. Или поп-певца… — проговорив идею вслух, я осеклась, пронзённая странной догадкой. — Стоп! Не хочешь ли ты сказать… — Да брось, это же очевидно, как белый день! Ты никогда не видела настоящего Дьявола, так откуда тебе знать, какое у него лицо? — То есть, Дьявол у меня во снах — настоящий? Во всем мире люди видят кошмарные и не очень сны с его участием, и только мне пришлось иметь дело с настоящим? — не унималась я. Мейз пожала плечами, будто мы чирикали о сортах пива или распродаже брендовых трусов. — Редкий, нет, редкостно бесполезный дар, да. Тру-Дьявол приходит к тебе во сне. Надеюсь, это приятно — хотя бы, до определённой степени… Надеюсь, Он поимел хоть немного совести, чтобы не приставать к тебе раньше возраста согласия. — Не помню. Не уверена. Мой первый сон о Дьяволе, который я помню достаточно достоверно, приснился мне в районе моего тринадцатилетия. Задолго до Его появления я научилась извлекать музыку из своего стремительно растущего тела, зажимая подушку между коленками. Мучительно стыдясь и искренне надеясь, что мать не застукает меня за этим занятием. Всякий раз виня себя за сомнительное удовольствие. Обещая Богу, которому не было дела до меня и моих почти что детских экспериментов с просыпающейся чувственностью, что я больше не буду делать и близко ничего такого. И почти сразу же изобретая новые способы, новые пододеяльные игры. Впрочем, Мейзикин совершенно не обязательно знать об этом. Мне было немного не по себе. Да что там, мне было даже слишком не по себе от этого нашего разговора. Подумать только, ещё минут сорок назад эта дамочка пыталась меня склеить общеопасным способом, а теперь мы вот так, запросто говорили о том, что даже опытные клиницисты вынимали из меня послойно и не без зубовного скрежета. — Я никогда не вижу его лица, но я будто бы чувствую его взгляд, Мейз. — И как тебе этот удивительный опыт? — никакого сарказма. Разве что, она на пару долгих мгновений отвлеклась от меня, чтобы окинуть взглядом зал за моей спиной. — Ну же, Фэй… — Слышала присказку о бездне, которая смотрит в тебя? — Эээ… Припоминаю что-то такое, — она снова перебросила фокус своего внимания куда-то в сторону, и мне захотелось обернуться, чтобы увидеть, куда именно она смотрит. — Его глаза — это бездна. Абсолютная, вращающаяся вокруг себя самой, чернота. И чувство такое, будто свет всех звёзд Вселенной, — канувших в эту бездну до начала времён, и тех, которым это ещё предстоит, — направлен на меня из самой её глубины. От него словно загораешься изнутри. Это приятно и жутко — вот, как это, Мейз. Выдержав драматичную паузу, барменша закатила глаза. — О да, ебака галактических масштабов, — пробормотала она едва слышно. И тут же добавила с нормальной громкостью и нейтральнейшей из интонаций. — Да ты совсем не в себе, бедняжка… Видно, Он и впрямь поцеловал тебя в темечко. — В самое сердце, Мейзикин… — Хочешь совет, Фэй? — забирая у меня пустой стакан, она вопросительно приподняла бровь и, дождавшись моего утвердительного кивка, принялась наполнять его содовой с небольшим добавлением виски снова. — Ну, так… Совершенно бесплатно, потому что ты — хорошая девчонка и повеселила меня. — Конечно, давай. Правда, не могу обещать, что воспользуюсь им. У меня крайне туго с адаптацией чужих советов к моей загадочной жизни. — Тебе понравится, — пообещала она, возвращая мне стакан наполненным, на свежей салфетке, поверх которой красовался совсем другой, хотя и всё так же блестящий, четвертак. Нью-Йоркский, с абрисом узнаваемой во всём мире Статуи и девизом… «Дорога к Свободе» — Тогда — тем более, гони сюда свой совет. — Повернись лицом в зал, прямо сейчас. Так будет понятнее, — попросила она, и я послушно обернулась к ней обрубками собственных крыльев, чувствуя, как она касается их рукой. Какая-то почти ностальгическая тоска, чёрная меланхолия почти что разливалась в воздухе, и я была уверена в том, что это чувство у нас с Мейзикин общее. По крайней мере, в данном моменте. Склонившись к моему уху, она сказала, приглушив голос не до шёпота, нет. До грудного регистра, больше напоминающего ворчание. — Фэй, присмотрись получше к этому миру. Люди — они только с виду постоянно ебущаяся, внюхивающая, вмазывающая, вливающая в себя и воскуривающая отнюдь не фимиамы, масса. Быть может, прямо сейчас, среди этих тел обретается кто-то, кто смог бы. — Смог бы что, Мейз? — поинтересовалась я, чувствуя жажду, которую вряд ли могла утолить моя слабоалкогольная содовая. — Воспламенять тебя взглядом. Зажечь тебя снова. Ну, или трахнуть — так, чтобы с грёбаного Сатурна послетали все его кольца. В общем, как Он. Смотри внимательно, сколько влезет. И если никого не найдётся, то иди и делай, что надумала. Только верни мне мой четвертак перед уходом. Взяв холодный стакан, я последовала совету многомудрой Мейзикин, зажав предложенную ею монету в кулак свободной руки. Мою пост-алкогольную сосредоточенность немного размывало низким градусом моей содовой, и я лениво переводила взгляд с одного лица на другое, будто бы предчувствуя бесперспективность этой затеи. Однако четвертак Мейз словно выкупил меня у моего же собственного, продуманного и вдохновлённого моей решимостью ритуала: первый выбор этого вечера был в пользу свободы. Я не имела никакого права, — и, более того, никакого желания, — нарушать собственные правила. Даже если принять во внимание тот факт, что Мейз предложила мне поискать глазами тру-Дьявола, не вставая со стула. Мне хотелось быть честной. Предельно. Когда-то давно мне внушили, что только так и можно выиграть приз. Заслужить поощрение — у людей, и даже у Рока. В зале сновали люди, среди которых было много симпатичных парней. Симпатичных, несмотря на праздничный грим разной степени неуклюжести, но не более того. Моё время тикало, хотя Мейз ни в коем разе не подгоняла меня, полируя стойку у меня за спиной так усердно, будто она пыталась оттереть с её поверхности неоновое отражение огромной вывески «Люкса». Тёплый свет, в котором было что-то от ретро, несмотря на общий модерновый стиль обстановки... Засмотревшись на ровное мерцание светящихся букв, я вернулась к своему монотонному поиску Того-Кого-Нельзя-Повстречать-В-Реальности с непередаваемым чувством вибрирующего зуда в глазах. Будто Песочный человек, с присущим ему коварством, бросил мне в лицо горсть своего чудо-порошка. Картинка пошла световыми пятнами, частично заслоняя от меня происходящее в клубе. Кто-то подходил к стойке и отходил от неё. Кто-то вовсю танцевал. Я же глупо улыбалась, понимая, что «прозреваю» крайне медленно. Краем глаза я заметила какое-то движение слева, поворачивая голову и пытаясь разглядеть кого-то, кто прямо сейчас спускался по мраморным ступеням вечно пустующей лестницы. Световое пятно на моей сетчатке будто бы нарочно размазывало верхнюю часть фигуры, но чёрные брюки и франтовские туфли с удлиненным носом и без более пристального рассматривания выдавали в спускающемся мужчину. Я не могла увидеть этого со своего места, но мне отчего-то казалось, что туфли эти обязательно из крокодиловой кожи. — Забавный сегодня день, — сварливым тоном сказала Мейз у меня за спиной, но я отчётливо слышала нотки смеха в её голосе. Незнакомец казался мне знакомым. Кажется, эту характерную поступь я уже видела… Сегодня утром. В Восточном Лос Анджелесе. Эффектный брюнет на чёрном кабриолете, лица которого я не могла разглядеть из окна. Я могла бы поклясться, что это — именно он. И что он спускается, чтобы засесть в баре «Люкса» — тоже. Глотнув содовой, я снова обернулась к Мейзикин, которая молча, без единого вопроса достала ещё один стакан и интенсивно протёрла его льняным полотенцем. Мои глаза почти отпустило. Почти. — Мейз… — начала было я, но она только приложила палец к губам, ныряя куда-то под стойку и вынимая оттуда початую бутыль дорогущего французского коньяка. Ещё минута — и она бросила в стакан немного льда, чтобы тут же залить его холодным пламенем янтарного цвета. — Вот спасибо, — услышав приятный баритон, я обернулась на голос, обнаруживая загадочного незнакомца сидящим рядом со мной. Мой взгляд скользнул по его руке, перехватившей выпивку: моё внимание привлекли нетривиальные золотые запонки в манжете простой чёрной рубашки. Проследив весь путь этой изящной кисти, я увидела перед собой мужчину средних лет — брюнета с фактурным лицом, глядящего на Мейзикин и явно благодарившего её за услужливость. Он мог быть кем угодно — евреем, итальянцем, цыганом любой из пород, испанцем, валлийцем, русским или одним из моих соотечественников. Но красив он был воистину дьявольски. Его светлая кожа, чуть тронутая калифорнийским загаром, дивно контрастировала с тотальной чернотой его одежды и волос, а аристократичную впалость щёк скрадывала лёгкая небритость. — Я спустился на запах меланхолии, — продолжил он, сделав глоток коньяка и всё ещё обращаясь к барменше. — И я не разочарован! В этот-то гнусный вечер… Может, ты, наконец, отрекомендуешь меня этому дивному ангелу, моя нерасторопная Мейзикин? Мейз вздохнула и явно закатила глаза вновь, как она умеет, но прямо сейчас я смотрела не на неё — на выразительный профиль говорящего с ней всё ещё незнакомца. — Фэй, познакомься. Это — владелец «Люкса»… Собственной персоной. Повернувшись ко мне, мужчина улыбнулся и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, застегнутой под самое горло. А потом посмотрел прямо в мои глаза. Мою левую ключицу прошило болезненным жаром на пару долгих мгновений. — Люцифер Морнингстар, — представился он, не дожидаясь, пока это же самое произнесёт барменша. Протягивая мне руку для приветствия, завладевая моими пальцами и касаясь губами тыльной стороны моей кисти. Его глаза в обрамлении длинных ресниц были насыщенно тёмно-карими, но казались почти что чёрными. Они сияли, подобно бездне, поглотившей мириады звёзд. Уже поглотившей и алчущей поглощать снова.