Nigredo

То, что причиняло вам сильнейшую боль, может принести великое счастье, при использовании других вариантов решения. Роман Хорошев. Эволюционизм Нельзя любить в человеке только свет… В каждом из нас есть тёмная сторона, ведь мы живые, мы уязвимы друг перед другом. Нужно относиться к ней с благодарностью. Без неё нас ждёт мир, лишённый красоты ночного неба, без неё всякая жизнь — жизнь наполовину. Томи Гретцвельг

— Светоносный ангел и любимейший сын Господа, — только и сказала я, чувствуя благоговейный ужас и не в силах отвести глаз от его почти что сияющего бледного лица. Я пыталась запомнить. Пыталась обрести его для себя, даже если для этого мне пришлось бы изрезать себя снова, подкрепляя болью каждую из его выразительных черт, застывающих в тусклом зеркале моей памяти. Это было сродни туннельному зрению, когда взволнованное сознание сужает канал визуального восприятия: весь мой мир замкнулся на одной блистательной персоне. Всё моё изломанное существо было тонко настроено на совершенно особую тёмную частоту, и мне казалось, что я вполне понимаю, почему Морнингстар упомянул о «запахе меланхолии». Он излучал — я резонировала. И в этом притяжении физики было даже больше, чем мистики. Мои руки в рукавах куртки покрылись гусиной кожей, а тот, кого до начала времён именовали Самаэлем, кого прозвали Сатанаилом и Дьяволом в тёмные века Средневековья, всё не отпускал моих пальцев. Это делало наш контакт полным, будто уверенная мужская ладонь Люцифера стала идеальным проводником его клокочущей энергии. Вскинув бровь, он наглядно продемонстрировал мне своё удивление. — Даже так?! В иные времена, мне нравилось именоваться Жестоким ангелом… В любом случае, я больше этим не занимаюсь. Детка, я поражён. Прямо, бальзам на моё израненное сердце! Дай-ка, припомню… Я видел тебя ранним утром, сидящей на жёрдочке в твоём уютном, но таком холодном гнёздышке. И мне подумалось… — Люцифер! — Мейзикин попыталась вклиниться в его монолог, но он прервал её жестом, неосторожно сплёскивая коньяк из стакана прямо на стойку, к вящему негодованию барменши. — Цыц, Мейз! Займись лучше делом, — по-прежнему улыбаясь, он чуть наклонился ко мне, создавая идеальную иллюзию приватной беседы. — Чего же ты хочешь на самом деле, Фэй? Моего лица будто бы коснулся тёплый ветер, а во рту появился сладковатый привкус. На мгновение в моей голове прояснилось настолько, что устройство мира стало казаться простым до банальности. Мне захотелось попросить у притихшей барменши блокнот и карандаш, чтобы записать пару-тройку непреложных истин бытия. Как же я раньше не додумалась! Ответы на любые вопросы были настолько очевидны, будто кто-то бегло пролистал передо мной генеральный план моей собственной жизни. Слова подступили к самым губам, и сдержать их не получилось. — Я хочу видеть твоё лицо, Хейлель. Хочу запомнить его. Не исчезай больше. Мир потускнел, будто кто-то захлопнул ларец с драгоценными знаниями, осветившими мой слегка помрачённый разум. А Люцифер посерьёзнел, переворачивая мою руку ладонью вверх и касаясь пальцем заметных ему одному линий. Он читал меня. И читал молча, прежде, чем отпустить — не без видимого сожаления. — Хорошо… С твоего позволения, я возьму твою психическую руку в свою коллекцию человеческих редкостей, — резюмировал он, наконец. — Здесь, в Городе Ангелов, в наши дни уже и не встретишь чего-то подобного. И да… Отомри, детка. Ты смотришь на меня так, будто я из чистого шоколада сделан. Таю во рту, а не в руках… Хохотнув, он щелкнул пальцами, как профессиональный гипнотизёр, и сделал глоток коньяка, со знанием дела пробуя его вкус. Я опустила взгляд на стойку, но и там было его отражение. Древний ангел источал тёмную благодать, густо замешанную на мужских феромонах, и мне было бы странно думать о том, что кто-то в этом мире мог устоять перед ним. Праматери Еве не удалось, и с тех пор каждая из несметного количества её дочерей несла на себе отпечаток её слабости. Исключений из этого почти сакрального правила не было, и никаким благословением Создателя нельзя было перешибить привлекательности его мятежного Сына. Залипнув снова, я увидела, как Люцифер в отражении отчётливо подмигнул мне. — Психическая рука? — с непередаваемым скепсисом поинтересовалась Мейзикин. — Что-то новенькое в твоём репертуаре, мистер Морнингстар. — Это от «психе», что означает «душа». Слыхала о таком, Мейз? Весьма нежная субстанция, скажу я тебе. — В самом деле, откуда мне знать? — презрительно фыркнув, барменша принялась за расспросы снова, поглядывая на свои собственные руки — И что же значит это твоё «психическая рука»? — Тонкая продолговатая кисть с длинными, скошенными пальцами и миндалевидными ногтями, — воздев глаза к небу, Люцифер говорил с плохо скрываемым, но отлично наигранным раздражением. — Не то, что у тебя, да. Твоя рука про деньги, так что не расслабляйся, дорогуша. В «Люксе» выпивка всегда течёт рекой. Тем более, когда народ собирается ради скучнейшего праздника в истории… — Я уже поняла, — невозмутимо парировала Мейзикин. — Но мне всё ещё интересно, с каких это пор ты у нас заделался хиромантом. — Ты, будто бы, не в курсе, что Прометей — это один из моих творческих псевдонимов? Все знания, полученные человечеством, так или иначе, пришли к нему моими стараниями. Отец запретил людям справляться у меня о собственном будущем, но кого и когда это останавливало? Поначалу просвещать было весело, но, в конце концов, совместительство меня порядочно утомило. — Психическая рука, Люцифер, — напомнила барменша. — Ах, это… Признак тонкости натуры и всяческих, почти что несовместимых с жизнью, наклонностей. — Алкоголизм, наркомания, склонность к промискуитету… — начала перечислять Мейзикин, и мне сделалось смешно. И легко — впервые за долгое время. — Звучит как музыка, но нет. Идеализм, мечтательность, а иногда и растущая на этом гумусе духа фанатичная религиозность. Это рука возвышенного ребёнка, у которого случаются мистические видения, — Люцифер сделал многозначительную паузу. — И который вряд ли способен принять рутину повседневной жизни. Такая душевная конституция пахнет меланхолией и безумием. И самую малость — ранней смертью. В такую руку не вложишь ни серп, ни копьё… — Хер-то вложить можно? — вставила барменша. — Может, расскажешь бедняжке, чего ты там вычитал? — Может, и расскажу, — согласился Морнингстар, впрочем, не добавив ни звука сверх. Мне хотелось превратиться в кого угодно, кроме их пассивного слушателя. Выйти из сумрака, преодолеть это странное, немного оглушенное состояние. Но в моих ушах всё ещё звучал его голос. Чего же ты хочешь на самом деле, Фэй? Мой ответ был удивительным и для меня тоже. За минуту до его появления, я была уверена, что хочу свободы. В тот момент свобода для меня была синонимична смерти — последнему полёту, идею которого я обдумывала весь сегодняшний день. И которая потускнела в сиянии глаз улыбающегося Дьявола. — Делайла уже трижды спрашивала, когда она может увидеть тебя, — как бы между прочим сказала Мейз. — Что мне ответить ей, когда она позвонит ещё раз? Что ты намеренно поставил переадресацию её звонков на мой номер? — Делайла… — задумчиво произнёс Люцифер. — Делайла, Делайла… Скажи ей, чтобы уехала из города хотя бы на время. Куда-нибудь в рехаб на другой конец страны… Не знаю, во Флориду, например. Я не могу сделать для неё больше, чем уже сделал. Я дал ей работу, я познакомил её с нужными людьми, а она пошла по наклонной. Мне жаль, но на этом всё. Последнее, чего я хотел бы — горевать над её телом, если она вдруг откинется. — Она думает, что продала душу Дьяволу, — не без иронии в голосе сказала Мейзикин. — Фантастическая чушь! Как будто мне больше нечем заняться, кроме как этой допотопной куплей-продажей… Кроме того, что я чертовски привлекателен, приходится вникать и в ведение собственного бизнеса, чтобы это вот всё, — он обвёл сперва взглядом, а потом и рукой зал клуба, — приносило не только моральное удовлетворение, но и интересующий меня доход. Этим миром правят деньги! И с тех пор, как финикийцы изобрели твёрдую валюту, работы у меня только прибавляется. — То есть, теперь я ещё и твой секретарь, — констатировала очевидное барменша. — Фэй, как насчёт выпить ещё? — Действительно, Фэй? Пожалуйста, выпей ещё, за счёт заведения, — улыбнулся Морнингстар, легко переставляя тяжёлый барный стул ближе к моему: теперь его обтянутое чёрными брюками колено мягко упиралось в моё бедро. — А ты? Странное дело: я была готова поверить, что всё это — очередной сон, и единственным доказательством обратного было улыбающееся лицо Люцифера. Нестерпимо хотелось коснуться его щеки, тем более что сейчас он был совсем близко и всем своим видом излучал доброжелательность. Склонившись ко мне, он обдал меня тёплым, пахнущим дубовой терпкостью, дыханием. Кровь застучала в моих висках ещё до того, как встретились наши взгляды. — Конечно, детка… — ответил он, с нежностью касаясь моего лица самыми кончиками пальцев. — И я тоже. В его агатовых зрачках умирали галактики. Рядом с ним умирала я сама, но умирание это не имело ничего общего с тягучей смертной тоской из моих снов. Зажатый в моей ладони четвертак Мейз, кажется, сделал своё дело. Мне же всё ещё предстояло делать свой выбор, хотя момент Х откладывался, ускользая от меня. Прямо сейчас я понятия не имела, что является источником моего спокойного внутреннего комфорта — возможность (даже если она иллюзорна) по-настоящему, без шуток, спланировать собственный уход из жизни или присутствие Люцифера в периметре. Мне снова хотелось говорить, будто кто-то снял невидимую печать с моего рта. — Ты играешь сегодня? — поинтересовалась Мейзикин, повторяя его коньяк и принимаясь смешивать коктейль для меня, интенсивно работая шейкером. Наверняка мы вернёмся к «Ангельскому личику», а, значит, и к дивному послевкусию кальвадоса. — Думаешь, стоит повеселить публику? — ответил Люцифер вопросом, поглаживая себя по ноге почти что пригласительным с моей точки обзора движением. Желание коснуться его, даже просто притронуться к его одежде, стало таким сильным, что буквально жгло меня изнутри. — Кстати, милый костюмчик, Фэй. Забавно… Обычно приходящие ко мне грешницы пытаются нарядиться ангелами, но никак не наоборот. — Рядом с тобой, должно быть, и правда молоко прокисает, — съязвила Мейзикин, всё ещё трясущая шейкером, собственными прелестями и массивным ожерельем, покрывающим её шею и грудь. — Такой ты несносный сегодня, Денница. — Забудешь ты когда-нибудь это идиотское семейное прозвище или… Хочешь, я превращу вино в уксус? — парировал Морнингстар, улыбаясь. — Во всём грёбаном баре! Пожалуй, ты права, Мейз. Пойду, разомну пальцы — ночь сегодня обещает быть длинной. Встав со стула, он с предельной аккуратностью приобнял меня за плечи, стараясь не касаться торчащих обрубков крыльев. Со стороны выглядело, будто он прощается со мной, обещая вернуться как только, так и сразу, прежде чем усесться за рояль. На самом же деле он склонился к моему уху, и я почти рефлекторно обратилась в слух. — Костюм падшего ангела… В самое сердце, детка, — шекотно прошептал он. — Не уходи никуда, если хочешь действительно запомнить моё лицо. В шейкере у Мейз оказалась крепкая, сладкая смесь. Очень кстати, потому что весь градус выветрился из моей головы, оставляя вместо себя неупокоенное брожение мыслей. Я ощущала себя проснувшейся и живой, хотя и без привычных для меня спецэффектов. Хотя, нет… Моё сердце по-прежнему пыталось вырваться из груди, но на этот раз совершенно по другой причине. — Что это за… ? — Микс водки и ликёра «Бейлис». Называется «Поцелуй ангела», хотя пойло это и близко на него не похоже. Но публике… — она кивнула в сторону зала у меня за спиной, откуда уже доносился одобрительный гул, одиночные аплодисменты и пробные заходы умелых пальцев, летающих над клавишами, -… вот этой вот местной публике такое нравится. Коньяк Люцифера остался стоять на столе нетронутым, а я медлила, разглядывая отпечаток губ на краю его стакана, вместо того, чтобы обернуться, наконец, и смотреть на него самого, во всём его великолепии. Интересно, если прикоснуться к тому же месту своим ртом, то удастся почувствовать вкус? — Я так подозреваю, что четвертак ты не вернёшь, — лукаво улыбнулась мне Мейз. — Пока что. — Не-а. Он поразительно работает, я хочу ещё, — призналась я, чувствуя, как губы приятно холодит алкоголь, а горячая дрожь внутри только нарастает. — Бедняжка… — вздохнула барменша, снова укладываясь локтями на стойку, чтобы разговор гарантированно был только между нами. — Дело тут совершенно не в четвертаке. Но если ты хочешь так думать — валяй. — Когда ты слушала рассказы о моих снах, ты же знала, правда? — Конечно, — усмехнулась она. — Я знаю Его уже тысячу лет. Но мне и впрямь было интересно послушать. То, что ты говоришь… — Мейзикин запнулась, а Люцифер начал наигрывать что-то смутно знакомое. — Нет... То, как ты говоришь — это действительно большая редкость. Уж не знаю, что там насчёт психической руки. — Мейзикин… Она отмахнулась, и мне показалось, что её глаза блестят очень уж влажно. — Просто смотри и слушай. Он абсолютное совершенство, когда играет. Давай, давай… Отворачивайся. Если ты ещё не поняла, Он не начнёт, пока не увидит, что ты принимаешь в этом участие. — Ты серьёзно? Вот, прямо-таки не начнёт? Из-за меня? — Хочешь испытать его терпение? Ну, попробуй. Почувствуй вкус к пыткам, не могу тебя в этом осуждать… — отвернувшись на мгновение, Мейзикин снова чуть иронично улыбалась. — Или ты просто хочешь убедиться в том, как работает мой четвертак? — Отчасти, — выдохнула я, понимая, что и сама долго не выдержу. Люцифер наигрывал вступление к моей любимой блюзовой песне, и мне не хотелось упускать возможность увидеть исполнение полностью. — Я чувствую себя, как во сне, Мейз. И это редчайший случай, когда грёбаный этот сон мне нравится. Не хочу, чтобы он заканчивался. Не хочу просыпаться в липкой постели и тащить себя в душ, чтобы унять сердцебиение. А иногда — чтобы успокоить тело, не желающее расставаться с… Ну, ты понимаешь, — она кивнула, поджимая губы в скорбной гримасе. Впрочем, ненадолго. — Не хочу этого, Мейзикин. Хочу курить, а этого дерьма ментального — не хочу. Морнингстар действительно закольцевал основной мотив, написанный гениальным Эриком Клэптоном. Каждый раз, проигрывая музыкальный паттерн заново, он импровизировал, споря с автором в мастерстве исполнения, да и в чувстве музыкальной гармонии. Он повторял и повторял, а «местная публика» затихла, будто зачарованная его игрой. — Удивительный сегодня вечер, правда? На твои «не хочу» есть один простой ответ, Фэй. Обернись и смотри, как я уже говорила. Или верни мне мою монету и вали ко всем хуям, куда ты там собиралась. Кажется, уговор был такой. И можешь закурить, без проблем. Она с громким стуком и услужливой улыбкой поставила передо мной пепельницу. Яростно взлетевший на максимум, огонёк зажигалки едва не опалил мне брови. Мейз фыркнула, давая мне понять, что и это всё — неспроста. Прикурив, я затянулась, чувствуя, как дым медленно спускается вниз, размывая ликёрную сладость табачной горечью. Вкус жизни… Ещё никогда мне не было так болезненно-приятно подчиниться, используя данный мне совет по прямому его назначению. Люцифер Морнингстар сидел за своим парадным роялем в свете прожектора. Я была уверена в том, что он не заметит моего появления среди его благодарной аудитории, но он взмахнул ресницами, поднимая взгляд от клавиатуры. Кажется, такое бывает только в кино, но сейчас мне казалось, что он смотрит исключительно на меня, да и расстояние между нами было не таким уж большим, чтобы обманываться. Ещё одна пуговица на его рубашке была расстёгнута. Начиная, наконец, петь всемирно известную «Лейлу», он и не подумал прикрыть своих дьявольских глаз. То, что начиналось, как плохой водевиль, начинало мне нравиться.