Господи, не дай мне погибнуть в этом огне, — а мой он или твой, я не знаю. Эмиль Чоран. Механика утопии Страсть — как детство. Она банальна и наивна. Ей нельзя научиться, она — инстинкт, она накатывает сама. Переворачивает нас. Увлекает с собой. Все прочие чувства родом с Земли, а страсть — из космоса. Тем она и ценна: она ничего нам не даёт, но позволяет рискнуть. Забыть о приличиях. Не побояться непонимания окружающих, снисходительно покачивающих головами. Фредерик Бакман. Здесь была Бритт-Мари
Я смотрела во все глаза, я слушала во все уши, забывая о бесполезно тлеющей сигарете. Вспоминая — затягивалась до головокружения. Моё сердце было распахнуто настежь и долгие взгляды Люцифера пронзали его насквозь. Он стегал меня во всю мощь: то, что, возможно, многочисленной женской аудитории «Люкса» казалось эффектным заигрыванием, напоминало удары огненной плетью. С оттяжкой и с великолепной постановкой руки. А вот почти осязаемая дамская зависть меня не трогала. Все и каждый, кто стоял по ту сторону светового луча, выхватывающего из клубного полумрака склонившегося над роялем Морнингстара, стали для меня единой безликой массой. Будто, пытаясь вместить в собственную память лицо Дьявола, я совсем не оставила места для остальных.Лейла, тобой низвергнут ниц, Лейла, молю тебя, о, плиз, Лейла… Детка, утоли мою печаль.*
Звуча раз за разом, этот припев только накалял обстановку в клубе. Кое-кто подхватывал, тут же осекаясь. В общей массе, гости хлопали в такт, словно провоцируя Люцифера продолжать, превращая истеричную романтику блюзовой баллады в потенциальный марафон. Он же играл интонациями — музыкальными и вокальными: рояль под его умелыми пальцами то умолял, то требовал, то насмехался… Казалось, Люцифер и сам был близок к катарсису, упиваясь собственным талантом играть и произведённым на толпу впечатлением. Кто-то крикнул: «Ещё!», и Морнингстар усмехнулся, уверенными аккордами переходя из первой песни во вторую, делая это плавно и максимально логично. По витиеватому, сильно разбавленному красивостями, вступлению я едва узнала «Давнюю Любовь» того же Клэптона. Судя по одобрительным возгласам, узнала её не только я.Вкус твоих губ, запах твоей кожи — Но я один на своём холостяцком ложе, Пылаю так, будто рядом ты. Но это мечты, мечты, мечты…
Этот мужчина и рояль были созданы друг для друга, и я решительно не могла взять в толк, кто и когда придумал, что инструмент Дьявола — это скрипка. Повинуясь ему, отражая в лаковом глянце поверхностей его выразительные черты, чёрный рояль рыдал, захлёбываясь эмоциями.И что же больше всего меня мучит? Этот огонь горит, а жизнь — ничему не учит. Оставь меня или вернись уж вновь В дом мой и мою постель, былая моя любовь.
Что с того, что за роялем сидел древний ангел, если в его низком голосе звенела натуральная человеческая драма — неудовлетворённое желание пополам с ущемлённой гордостью? Вернув пепельницу Мейз, я скрестила руки поверх стойки, уронив на них голову. Прижимаясь щекой к прохладной гладкой поверхности, я закрыла глаза. Но разве можно убежать от себя? И можно ли выбросить из головы Люцифера, играющего на рояле? Мысленно возвращаясь в собственную, липкую после кошмара, постель, пробуждение в которой было сущей мукой, хотя и меньшим злом, в сравнении с изматывающим меня сновидением. Смогу ли я просыпаться теперь, помня Его лицо? Прямо сейчас, отвернувшись от Люцифера, музыкальные вкусы которого чётко повторяли мой собственный настроенческий плейлист этого Хэллоуина, я видела перед собой только его лицо. Глубокую темноту его глаз. Сияние его чуть ироничной улыбки. Высокий лоб и горделивую посадку головы… Дьявол улыбался мне в моём же воображении, и я не хотела его забывать.Лицо твоё вижу — могу коснуться, Но больше смерти боюсь очнуться. От этих вечных ночных иллюзий, В которых наши лишь крепнут узы.
Только сейчас, наверное, я заметила, что мелодическая основа этих двух песен похожа, как если бы они и вправду были продолжением друг друга. Будто споря с традиционной гитарной аранжировкой, Люцифер отыгрывал бриджи жёстко, почти небрежно. Вбивая тонкие пальцы в костяные клавиши так, словно музыка захватила и его тоже. Словно его самого тоже штормит от эмоций… И мне не нужно было смотреть на него, видеть его, чтобы это почувствовать.Я злюсь — и это, как прежде, мучит. Огню вовек гореть не наскучит. Мой страшный рок и моя беда — Любить тебя и любить всегда. Оставь меня или вернись уж вновь В дом мой и мою постель, былая моя любовь.**
Заканчивал он уже в драматичной, полной заинтересованности тишине: она расцвела фейерверками аплодисментов, едва мелодия сошла на нет. Прокашлявшись, Морнингстар воскликнул, наверняка воздевая руки в нарочито разочарованном жесте: — Эй, там, в баре… Кто-нибудь принесёт мне выпить? Мейзикин похлопала меня по плечу, пододвигая стакан с коньяком. Тот самый, с отпечатком губ. Я смотрела то на выпивку, то на барменшу, не вполне понимая, чего именно она от меня хочет. — Нет, конечно, я могу и сама, — ехидно сказала она, не трогаясь, впрочем, с места. Взяв стакан и аккуратно подхватив салфетку, я спрыгнула с насиженного стула, на мгновение чувствуя предательскую слабость в коленях — скорее, от пережитого, чем от выпитого. Сбросив неудобные туфли, я направилась к роялю почти что босиком, в очередной раз удивляясь тому, насколько мне привычно находиться здесь, в «Люксе». Морнингстар смотрел не на меня, а на клавиатуру, снова меланхолично наигрывая. Пристроив сперва салфетку, а потом и порцию коньяка в три хороших глотка поверх полированной крышки рояля, я, не удержавшись, почти неощутимо коснулась его плеча, покрытого тонким чёрным батистом. На мгновение теряя всякую связь с реальностью. Чувствуя острое желание, почти потребность, запустить пальцы в его смоляные волосы. Слыша, как он шумно вдыхает, с силой втягивая воздух через нос… И представляя, как трепещут его ноздри прямо сейчас. Меня слегка потряхивало на эмоциях, но я была вполне готова вернуться на своё прежнее место, когда Люцифер перехватил микрофон ладонью, обращаясь не ко всей толпе, а ко мне лично. — Останься, — коротко и хрипло сказал он, бросая на меня выразительный взгляд снизу вверх. В меня будто вбили гвоздь, но гвоздём этим была смесь жгучей радости и вязкого нетерпения, так похожая на микс водки и бейлиса. Это не поцелуй ангела, Мейз. Это что-то вроде его предчувствия. Будто считав мои мысли (я понятия не имела, умеет ли он так), Люцифер лучезарно улыбнулся публике. — Приятного вечера, нескучной ночи и, конечно же, счастливого Хэллоуина, грешники! — громко сказал он уже в микрофон и для всех, щедро добавляя улыбку и в звучание голоса. Выпив свой коньяк залпом, обрывая созданную им же музыкальную магию так резко, что из зала послышались разочарованные возгласы, он захлопнул рояль, из-за чего инструмент издал мелодичный жалобный всхлип. Поднимаясь, Морнингстар потянулся, расправляя плечи, и теперь уже я смотрела на него снизу вверх: он был достаточно высок — не меньше шести футов с парой дюймов, навскидку, а я ещё и сняла каблуки… Пройдясь по мне взглядом, он заметил это, цокнув языком. — Пойдём, — сказал он, перехватывая меня за руку чуть повыше локтя и увлекая вглубь помещения. Люди перед нами расступались, никто даже не думал заговорить с ним, несмотря на явный восторг и интерес на лицах. Мне казалось, что от окончательного помрачения сознания меня удерживает только лёгкий дискомфорт от изрядной хватки его таких музыкальных пальцев. На мгновение мне подумалось, что его руки могли бы извлечь музыку из чего угодно, включая меня саму… Не успев додумать эту мысль, я поняла, что мы добрались до лифта, двери которого вполне гостеприимно распахнулись, будто реагируя на самого Люцифера. Оказавшись внутри, я почти испугалась — стремительности событий и замкнутости пространства. Но стальная коробка практически мгновенно наполнилась звуком его шумного дыхания, а я, казалось, не дышала и вовсе… Этот звук, напоминающий шорох прибоя, успокоил меня. Подхватив, Люцифер Морнингстар аккуратно поставил меня с моими почти что босыми ногами поверх своих пижонских туфель — с лёгкостью, будто я была ребёнком. — Скажи мне то, что уже сказала. Скажи это ещё раз, — попросил он, притягивая меня к себе, позволяя уронить лицо к нему на грудь. Его пальцы скользнули в мои волосы на затылке, и я в очередной раз про себя удивилась тому, с какой лёгкостью он осуществляет мои мечты для себя. — Чего же ты хочешь на самом деле, Фэй? Свободы? Смерти? Жизни? Или, быть может, возможности быть такой же, как и все? Его кожа отчётливо пахла ладаном и отливала золотом. Снова этот звенящий вакуум в мыслях, сменяющийся чувством почти эйфорической лёгкости от невозможности не ответить. Осознание того, как же, на самом деле, легко говорить чистую правду… Жгучее желание сказать, размыкающее губы, от которого снова непозволительно сладко во рту. — Я хочу видеть твоё лицо, Хейлель. Хочу запомнить его навсегда. Делай, что хочешь, но только не исчезай больше, — проговорила я, припадая губами к ямке между его ключицами. — Хейлель, любовь моя… Я не видела его глаз, но я всей своей кожей чувствовала, как он на меня смотрит. Мой импровизированный костюм, казалось, трещал по швам, напитавшись статикой наших тел. Дешёвая сиренево-розовая синтетика дивно контрастировала с его натуральным и благородно-чёрным «Армани», но это, скорее, добавляло пикантности ситуации. Ангел в костюме шлюхи? Кажется, именно так и сказал мистер Морнингстар получасом ранее. — Не обязательно спрашивать так, — почти что прошептала я. Накрыв ладонями его виски, я почувствовала упругое биение крови в проступающих под кожей тяжах вен. И даже сейчас, обманывая меня, заставляя говорить правду исключительно высшей пробы, он не казался мне человеком, потому что прекрасен был просто нечеловечески. — Ещё утром ты не знала, — возразил он почти так же тихо. Посмотрев в его лицо, я увидела, что он улыбается. — Ты совсем не знала, чего же ты хочешь на самом деле, детка… Под взглядом этих глаз, казалось, во мне трепещет абсолютно всё, включая обрубки моих крыльев. — Тебя, Хейлель. Одного тебя… Навсегда. Теперь я знала, что этот его гипноз уже очень скоро отпустит меня, как и алкоголь. Понимая, что снежинки сладости истаивают одна за другой, я привстала на цыпочки, обнимая его сильную шею и целуя Люцифера в чуть приоткрытые губы. Медленно и нежно втягивая верхнюю, едва ощутимо прихватывая её зубами и тут же переключаясь на нижнюю, чтобы уступить ему инициативу, впуская в свой рот его ни разу не раздвоенный язык. Размыкая его молчание и перехватывая его короткий выдох, пахнущий дымной коньячной горечью и чем-то ещё, вкус чего я знала, но тщетно силилась вспомнить. Чувствуя, как его ладони с лёгким нажимом спускаются от моих лопаток вниз, подхватывая меня под ягодицы и усаживая поверх его бёдер. Скрещивая лодыжки у него за спиной, чтобы удержаться, и понимая, что в личные апартаменты Морнингстара я гарантированно въеду верхом на хозяине. Отчего-то во мне теплилась уверенность, что рояль обнаружится и там. __________________________________________________________________ *Мой более чем условный поэтически-сленговый перевод оригинального текста «Лейлы». ** И снова — мой смысловой перевод песни Клэптона «Давняя любовь», которая не менее прекрасна, хотя и куда менее известна, чем «Лейла».