Вы научите меня не бояться

      Где-то время от времени капала вода, каменные стены троекратно усиливали звук. Каждый раз, когда эхо от упавшей капли раздавалось в камере, Гермиона заметно вздрагивала, а когда в коридоре за дверью слышались шаги, то не просто вздрагивала, а сворачивалась в комочек и замирала. Северус смотрел на это с долей жалости, ему самому и раньше не раз приходилось испытывать на себе последствия вспышек гнева Тёмного Лорда; он мог быть тысячу раз могущественным магом и вести за собой сотни людей, но при этом страдал перепадами настроения покруче, чем какая-нибудь беременная магла. И ему не раз приходилось вот так же отлёживаться, когда вроде бы уже никто не швыряет в тебя непростительными, но разум всё ещё бьётся в клетке воспоминаний и каждый звук ударяет по ушам не хуже набата.       В полдень за дверью вновь послышались шаги, но в этот раз они не прошли мимо, постепенно становясь всё тише и тише, пока не замолкали вовсе, человек подошёл к двери и остановился. Зрачки Гермионы от ужаса расширились, она сжалась, непроизвольно прячась за спиной мужчины и вцепившись обеими руками в его мантию.       В замочной скважине щёлкнул ключ, и дверь открылась. На пороге стояла фигура Макнейра.       — Смотрю, вы подружились? Не советую сильно привязываться друг к другу, хотя какая теперь разница? — мрачно «пошутил» он.       Сделав два шага, Уолден поставил на пол поднос, на котором стоял кувшин и две глубокие миски с каким-то непонятным варевом.       — Насколько мне известно, даже в магловских тюрьмах осуждённым на смерть положен хороший ужин, — Снейп презрительно посмотрел в чашки. — Даже я, будучи зельеваром, смею признаться, неплохим, не могу угадать, что тут намешано.       — Прости, не успел забежать в магловский ресторанчик и заказать что-нибудь более подходящее грязнокровке и полукровке, чьим отцом был магл, — оскалился Макнейр.       — Ты только про отца-магла Лорду своему не напоминай, а то, не ровен час, схлопочешь-таки Аваду в лоб.       — Ты неисправим, — Макнейр вышел и хлопнул дверью.       Северус Снейп подошёл к оставленной на полу еде, взял тарелку и принюхался к содержимому.       — Чечевица, — констатировал зельевар. — Видимо, мои бывшие почти-что-соратники посчитали, что переводить нас с тобой на годные продукты — это непозволительная роскошь.       Гермиона посмотрела на бывшего учителя как на умалишённого; после вчерашних издевательств тело всё ещё отзывалось сильнейшей болью на каждое движение, заставляя морщиться и закусывать губы. Но и это было бы терпимо, если б не мысли о том, что им двоим не жить, которые ни на минуту её не покидали.       — Как вы можете в такой момент думать о еде? — удивилась она.       — Вы предпочитаете умирать голодной? — поинтересовался он.       — Вы не думали, что мы можем хотя бы попытаться…       — Без палочек? Уверяю вас — дверь не просто закрыта на замок, на неё наложено парочка-другая заклятий, чтобы мы с вами не смогли каким-нибудь чудным образом выйти наружу. Да и само это место окружено антиаппарационным барьером ненамного хуже, чем был вокруг Хогвартса. Не забывайте, что, во-первых, это родовое гнездо Розье, а в их роду были далеко не самые слабые маги, а во-вторых, сейчас это «гнездо» Пожирателей смерти, куда слабых магов вообще не принимают.       Мужчина присел на край подстилки, держа в руках тарелку, как он и говорил — в счастливое избавление от всех злоключений он не верил, ещё меньше в то, что Волан-де-Морт вдруг решит простить его по случайности вскрывшееся перебежничество, а что ещё хуже — его шпионаж. По личным наблюдениям Снейпа, его темнейшество не отличался человеколюбием и всепрощением.       Всё ещё лежа на боку с поджатыми к животу коленями, Гермиона с удивлением смотрела, как её бывший учитель всё-таки принялся есть; до последнего она думала, что, возможно, он всё же пошутил. Как этот человек мог оставаться таким спокойным? В отличие от Тёмного Лорда, она давно знала о двойной жизни профессора и прекрасно понимала, что ему наверняка досталось ещё хуже, чем ей, и если её ещё могут попытаться обменять на кого-нибудь (что вряд ли, у Ордена Феникса и Аврората просто не было пленника из числа приближённых Того-кого-до-сих-пор-нельзя-называть, кого можно было бы обменять на неё), то уж заклятому другу он точно отомстит по полной программе. Страшно даже подумать, что именно он задумал в отношении их двоих.       — Знаете, мне очень-очень страшно. Наверное, я никогда в жизни так не боялась, как сейчас, — вдруг призналась она.       — Я не мастер в утешениях, но думаю, что когда вы находитесь на грани смерти, бояться — это нормально.       — Я всегда любила историю и восхищалась тем, как гордо и величественно всходили на эшафот Анна Болейн или Мария Стюарт. Мне казалось, что вот она — вершина мужества, показать, что, даже умирая, ты не склонишься, что врагам не удастся сломить тебя.       — Вы не Анна Болейн и даже не Мария Стюарт, да и я не склонен верить в россказни маглов, с них станется написать про гордую королеву Шотландии, тогда как казнили её, например, в глубоком обмороке, или ещё что-нибудь вполне обыденно и прозаичное. Не забывайте, что историю пишут люди, и иной раз из самых лучших побуждений они меняют её в нужную им сторону. Между прочим, вполне съедобно, — закончил Северус, указывая на миску.       — Страх лишает нас человеческого облика. Я не хочу, чтобы меня видели испуганной и готовой на всё ради жизни.       — Наши чувства делают нас людьми и страх в том числе. Кем бы мы были если бы не испытывали страха за наших близких? Кем были бы мы, если бы не испытывали чувства вины, или, если вам больше нравится что-нибудь возвышенное и романтичное, — если бы не испытывали любви? Нет, вот тут я категорически не согласен, испытывать страх — не позор, а наша привилегия. Я очень долго думал, что некто, известный вам, практически высшее существо, и он не боится никого и ничего, наверное, этим он и привлекал, да и я тогда был молод и довольно глуп. Поверьте — он боится. Иначе бы ему не было смысла казнить нас с вами, особенно меня. Выгнал бы и дело с концом, но нет, то, что он задумал, что-то грандиозное, так это как пить дать и всё с одной лишь целью — запугать. Его страх прост и банален: он боится быть не признанным, а для того, чтобы его признали, нужна власть. Скажем так — последствия тяжёлого детства.       Гермиона вздохнула и попыталась принять вертикальное положение. О том, чтобы встать на ноги, речь пока что не шла, даже сесть — и то было для неё весьма затруднительным: голова тут же закружилась, а к горлу подкатил противный ком. Глядя, как она побледнела и часто-часто задышала, Северус встал, взял кувшин с водой и налил немного в стоявшую рядом кружку. Протянул девушке.       — Возьмите, выпейте немного. Может, полегчает. К сожалению, больше ничего не могу предложить.       — Спасибо, — клацая зубами о край кружки, произнесла Гермиона и начала мелкими глоточками пить воду. Действительно, ей стало значительно легче, настолько, что она решилась взять из рук сокамерника протянутую ей тарелку варёной чечевицы и даже попыталась поесть.       Варево слегка напоминало горох или бобы, что, впрочем, было довольно логично, учитывая, что это чечевица, но одновременно отдавало каким-то слегка пряным привкусом. Желудок болезненно сжался, так, что, ей показалось, её прямо тут и вывернет, но после спазма ничего не последовало. Подумав, она проглотила ещё немного чечевицы, и в этот раз желудок принял еду чуть более благосклонно, а когда она отпила ещё немого воды и вовсе успокоился.       Не сказать, чтобы ей стало лучше после еды или резко прибавилось сил, нет, она всё так же чувствовала себя разбитой, словно её прокрутили в обычной магловской центрифуге: при каждой попытке пошевелиться, мир перед глазами начинал плыть, а контуры предметов предательски размывались. Она уже даже не пыталась встать на ноги, справедливо полагая, что в таком состоянии, слава Мерлину, хотя бы сидеть может.       Если в самом начале, когда Гермиона только ещё очнулась, её покоробило то, что профессор казался абсолютно спокойным, то сейчас, внимательно глядя на него, она наконец начинала понимать, что спокойствием тут и не пахло. Снейп мерил шагами небольшую камеру, методично передвигаясь из угла в угол, и казался задумчивым, однако пальцы то и дело сжимались в кулаки или перебирали край рукава, выдавая его душевное состояние. Наверное, всё то, что ему пришлось пережить, научило его не показывать своих чувств, а она ещё сверху нагружает его своими проблемами, словно ему и без этого их не хватает. К её собственному изумлению, страх на какие-то мгновения отступил, заменяясь чувством стыда.       — Профессор, вы бы отдохнули немного, — чуть смутившись, сказала Гермиона и подвинулась, освобождая место на импровизированной лежанке.       — Скоро мы оба отдохнём, — философски заметил он, но, однако, сначала сел на лежанку, а потом и вовсе лёг, закинув руку под голову.       Гермиона сидела в его ногах, обхватив руками колени.       — А знаете, как-то это нелепо получается — я даже не думала, что буду умирать в окружении магов, но вот в этой магловской одежде, — задумчиво протянула девушка.       — О, женщины. Никто другой даже бы не подумал на тему, что одежда недостаточно соответствующая столь важному моменту, — вздохнул Северус. — Никогда не понимал вас.       Чуть заметная улыбка скользнула по губам Грейнджер: мимолётная, как солнечный луч в пасмурный день. Она осторожно прилегла рядом, Снейп не высказал ни удивления, ни негодования, слегка подвинулся к краю, уступая ей место рядом. Немного повозившись, Гермиона, наконец, улеглась у Северуса под боком, уткнувшись лицом в рукав его мантии. От него пахло дымом, чем-то кисловатым и немного потом; почему-то запах её совершенно не раздражал и не отталкивал, наоборот, было в нём что-то спокойное. Да и к тому же она сама в данный момент представляла из себя довольно сомнительное зрелище: этакая городская сумасшедшая в грязной одежде, с всклокоченными волосами, да и лицо наверняка выглядело так, что никакой макияж не спасёт. Оценить самостоятельно она не могла по причине отсутствия зеркала, а спрашивать не стала. В конце концов, какая теперь разница, кто и как выйдет, как совершенно резонно заметил профессор.       Неожиданно Снейп высвободил руку, к которой Гермиона было прильнула, и приобнял, прижимая её к своему боку.