Потеряны, не найдены, недоступны (Тогда я заберу тебя себе)

      И, вдруг, Чимин улыбается.       Чонгук просто застыл, наблюдая за мимолетной радостью старшего. Улыбка Чимина была светлой, доброй и немного игривой. Знаете, как у Чеширского кота? Вот такая. А глаза сразу заблестели, словно ему сообщили, что он выиграл миллион долларов.       Невольно Чонгук улыбнулся в ответ, совсем этого не контролируя, но, кажется, желая, и опустил слегка тяжелый взгляд вниз, на чай в чашке. Он не помнил, когда в последний раз испытывал такие теплые эмоции. Словно это было очень давно или же никогда такого и вовсе не происходило, но внутри что-то отозвалось яркими нотками и ударило по струнам восприятия, будоража нервную систему и давая повод ей послать сигнал в руки, задрожавшие от новых мыслей. Одна чужая улыбка вызвала столько странных эмоций, для него это было чуждо и даже внушало всполохи страха.       Наступил вечер, кружка была давно уже пустой и осталась в одиночестве на столе. Чимин успел отвезти ноутбук в ремонт и вернуться, пока младший подремывал в прихожей, будто чего-то ожидая. Непонятно, в общем-то, чего. Может хёна? То есть Чимина.       «Никакой привязанности, никаких лишних мыслей», — Чонгук поморщился, резко выдохнув.       Старший пришел с новой порцией счастья в душе и как-то неожиданно, даже для самого себя, приветственно потрепал по волосам Чонгука, заставляя его вынырнуть из беспокойного состояния. Он расстелил для последнего свою постель, а сам лег на свой маленький, но довольно уютный, диванчик в прихожей. Чонгук очень хотел остаться. Хотя бы потому, что Чимин никогда не задавал лишних вопросов, а просто принимал его, и всё. Это будто было в его программном обеспечении ещё с рождения. Доверие было для него чем-то более простым и более доступным, чем все остальные качества. Хотя нет, доброта, отзывчивость тоже были где-то наравне с доверием. Конечно, он вовсе не был наивным дураком и идиотом, просто он хотел помогать людям и у него это, однако, хорошо получалось. Но неужели он готов буквально простить попытку изнасилования? Хоть и в состоянии аффекта.

✗✗✗

      Услышав тихие шаги, первой мыслью Чимина было: «Пусть уходит», а второй было: «Куда, он, блять, собрался ночью?!».       Всё же Чимин думал, что с этим парнем не так? Чего на него приступы сумасшествия нападают? А ещё это его странное «рыжий», которое въелось резким контрастом в не особо приятные воспоминания.       «Да, уж. Удачно перекрасился».       Чимин должен был бы его бояться, но загадка чужого сознательного и бессознательного манит сильнее, чем тезисы здравого рассудка. Да и, по Чонгуку было видно, что в тот момент домогательства он был не в себе и не с собой. В любом случае, он решил не выгонять его не только из-за акта милосердия, но и понимания того взгляда, в котором не было осмысленности и наличия критики своих действий.       Раздумывая, старший посматривал боковым зрением, как это больное на голову чудо решило сбежать с его квартиры. Он ухмыльнулся сам себе и своей догадливости.       «Смыться удумал. Серьезно? Без денег, с одним паспортом и ветерочком в голове вместо мозгов».       После того, как Чон попытался открыть замок в девятый раз, он прокричал про себя пятиэтажным матом и подумал о том, что сможет с четвертого этажа спуститься по водосточной трубе. Вдохновения на откровенный идиотизм хватало сполна, и он уже почти вылез из окна, как, внезапно, Чимин неторопливо и сдержанно, схватив парня за ворот куртки, вернул его в помещение кухни:       — Тебе может ключи дать? — он улыбнулся краешком губ и победным взглядом окинул Чонгука. — Через дверь обычно люди выходят, нет?       Беглец, как стоял, раскрыв рот, так и остался, похоже не собираясь выходить из состояния «план идиота провалился». Всё же, посмотрев в глаза напротив, его передернуло снова. Чонгуку не хотелось снова прыгать в омут с головой, зная наперед, что плавать не умеешь, а помощи не предвидится. Он громко выдохнул и поднял полный решительности взгляд.       — Ключи. Пожалуйста, — отчеканил он каждое слово и протянул руку для того, чтобы поскорее свалить из этого «ненавистного» дома.       Чимин, правда, не спешил. Его даже забавляла вся эта ситуация и, картинно удивившись, он уточнил:       — Я ни разу не говорил, что дам их тебе.       Чонгук резко вскипел и, прыснув, голосом маньяка-убийцы спросил:       — Я тебе заложник что ли?       — О, а мы хорошие актеры, — Чимин отодвинул стул и уселся на него, сделав важный вид. — У вас талант! — всплеснул он руками вверх, чувствуя, что чужое поведение наигранно, и сделал лицо, словно нашел клад, зарытый в недрах земли. Нет, он не собирался брать того в плен, но, всё же, он не видел ни единой причины открывать замок.       — Прекрати издеваться! — Чонгук пнул ножку стула, но сил хватило только на то, чтобы заработать синяк и запрыгать от боли на одной ноге.       Улыбка спала с лица старшего, и он подхватил под руку своего не очень удачливого нового друга. Он почувствовал некую вину за свои слова, которой и вовсе не было, но совестливость и волнение проявились в его словах.       — Ну, куда ты собрался? Снова пойдешь в бар? Снова напьешься? — голосом отчаявшегося воспитателя он стал говорить, с нотками сострадания и усталости посматривая на беглеца, который шипел, потирая голень.       Боль в ноге постепенно спадала, и запал Чонгука угасал, сходя на «нет». Чимин наблюдал за изменениями в лице. Взгляд становился рассредоточенным, терял свои краски, переставая выражать хоть какие-то эмоции. Губы начали подрагивать, а пальцы охватило мелким тремором. Он тяжелым голосом начал свою тираду:       — Я просто хочу всё забыть… Я не хочу пом…       Эту импульсивную смену настроения Чимин знает, он бесцеремонно прерывает ожидаемый монолог, хватая Чонгука за руку и тяня в зал через всю прихожую. Открывая дверь в комнату с ноги, он буквально приказывает Чонгуку сесть на пуфик, отходя к стене, на которой висит довольно большой телевизор. Он возвращается обратно, пододвигая свободный пуф и плюхаясь рядом, предусмотрительно взяв с журнального столика пульт и включая фильм ужасов из ТОП-25.       Через двадцать минут Чонгук уже ничего не помнит о своем желании сбежать, да и Чимин тоже. Криками заполнилась вся квартира, а под конец сеанса кино даже смехом от собственной пугливости.       Просто Чимин видел взгляд. Просто Чимин боится этого взгляда. Просто Чимин знает, что нужно сделать, чтобы отвести человека от края обрыва.       Но что, если Чонгук этого не хочет?